Текст книги "Карта неба"

Автор книги: Феликс Пальма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

– Можете не сомневаться: если бы он знал, что в подвале музея находится настоящий марсианин, то похитил бы его, – не удержался от реплики Уэллс.

– Однако очевидно, что оба вы тут ни при чем. Хотя я убежден: похищение марсианина и вторжение связаны между собой. Вряд ли это случайное совпадение.

– Очень рад, что вы пришли к такому заключению, агент. Возможно, если бы вы не скрывали все это от меня, я бы сумел вам помочь в расследовании, однако ваша отвратительная привычка ни с кем не делиться сведениями…

– Мне кажется, не я один отличаюсь дурными привычками, мистер Уэллс. Если бы вы не скрыли от меня, что побывали в Палате чудес… Ладно, теперь уже все равно. Не будем терять время на пустые споры. Нам предстоит обсудить гораздо более важное дело, и я должен признать, что вы сильно облегчите мою задачу, как только поймете то, что я собираюсь сказать.

– Еще одна тайна? – сухо осведомился писатель. – По-моему, на сегодня уже хватит.

– Она прежде всего касается вас, мистер Уэллс. Хорошо бы вам успокоиться и выслушать меня. Напоминаю, если вы забыли: теперь мы находимся в одном лагере.

Уэллс пожал плечами, но ничего не сказал.

– Итак… – начал агент. – Предполагаю, что вы задаетесь вопросом, почему я позволил вам все это увидеть и даже кое-что рассказал о своей работе, хотя не имею права говорить о ней с кем бы то ни было – это запрещено моим этическим кодексом. Однако я только что нарушил его, мистер Уэллс. Догадываетесь почему?

– В любом случае не из симпатии ко мне. Остается одно: мы скоро умрем, и уже ничто для вас не имеет значения.

Клейтон рассмеялся, оценив остроумие Уэллса, а затем сказал:

– Уверяю вас, что даже в таких обстоятельствах я бы не нарушил мой кодекс. Мы вправе не следовать ему только в случае, если сталкиваемся с каким-нибудь магическим существом.

Сказав это, он замолчал и только поглядывал на Уэллса.

– Что вы хотите этим сказать, черт побери? – воскликнул тот.

– Я пытаюсь объяснить вам, что вы… особенный.

Уэллс ошарашенно взглянул на агента.

– Вы намекаете на то, что я вампир? – Писатель язвительно усмехнулся. – Уверяю вас, моя крестцовая кость совершенно нормальна. Не заставляйте меня раздеваться и демонстрировать ее.

– Я не нуждаюсь в доказательствах, – с серьезным видом ответил агент. – Я видел ваше отражение в зеркале гостиной.

– Ясно. Тогда… кто же я такой, по-вашему?

– Вы… путешественник во времени, – торжественно объявил Клейтон.

Уэллс расхохотался.

– С чего вы это взяли? Потому что я написал «Машину времени»? По-моему, вы слишком увлеклись моими романами, агент.

Клейтон холодно улыбнулся.

– Как я вам уже сказал, мне в моей работе приходится сталкиваться с невозможным.

– И вы встречались с людьми, прибывшими из будущего благодаря машинам, подобным той, что я изобрел в романе? – рассмеялся Уэллс.

– И да, и нет, – загадочно произнес Клейтон. – Я действительно сталкивался с некоторыми путешественниками во времени. Правда, боюсь, что они предпочитают путешествовать иным способом. Описанная вами машина вполне правдоподобна, но в будущем все попытки перемещаться во времени с помощью науки закончатся неудачно, – сообщил он. – В будущем путешествия во времени станут осуществляться с помощью мозга.

– С помощью мозга?

– Именно так. У меня уже был, так сказать… определенный контакт кое с кем из этих путешественников. По крайней мере достаточный, чтобы узнать об открытии в человеческом мозгу своего рода кнопки, нажав на которую можно переместиться в любом направлении по временному потоку, хотя, к сожалению, нельзя заранее определить конечную точку этого путешествия.

Писатель слушал с недоверчивым выражением на лице.

– Как вы понимаете, это весьма упрощенное объяснение, – добавил Клейтон. – Но по сути все обстоит именно так.

– Допустим, то, что вы говорите, верно… – начал Уэллс. – Но почему вы думаете, что я способен на это?

– Потому что я видел, как вы это делали, мистер Уэллс.

– Неостроумно, агент Клейтон! – рассердился писатель.

– Вы помните наше злополучное пребывание на ферме?

– Разумеется, – проворчал Уэллс. – Такое не скоро забудешь.

– Хорошо. Как вам известно, я пришел в себя в решающий для всех момент. Но зато вам неизвестно, что, пока я, находясь в верхней комнате, прислушивался, пытаясь понять, что происходит внизу, вы преспокойно спали в постели, но в то же время находились в плену у незнакомых людей на первом этаже. Иными словами, вы одновременно находились в двух разных местах.

– Что вы говорите… – прошептал Уэллс.

Клейтон жестом попросил разрешения продолжить.

– Как вы понимаете, я буквально остолбенел, увидев, как вы ворочаетесь в кровати. Вы спали, и, очевидно, вам снились кошмары. Так продолжалось минуты две, и этого времени оказалось достаточно, чтобы я понял, что происходит. Вы совершали путешествие во времени! Прямо там, у меня под носом! Я подошел к кровати и окликнул вас, пытаясь разбудить. Однако тут же сообразил, что если вы размножились и находитесь внизу, это означает, что второй Уэллс, лежащий передо мной, не замедлит вернуться в свое прошлое, на несколько часов назад, так как было ясно, что в какой-то момент он встанет, чтобы спуститься вниз и попасть в руки злоумышленников. И я оказался прав: спустя несколько секунд вы исчезли. И теперь в доме остался всего один Уэллс.

– Не понимаю, – признался писатель, замотав головой.

– Ваше смущение вполне оправданно, мистер Уэллс, но все очень просто. Насколько мне известно, путешественники во времени могут случайно нажать на кнопку, о которой я вам рассказывал, в моменты сильнейшего напряжения. Обычно таким способом они, как правило, и обнаруживают свой… гм… интересный талант. Вы нажали на кнопку во время тревожного сна и переместились в будущее по меньшей мере на четыре часа, потому что появились в комнате, в то время как я притаился у двери, умирая от страха. Затем, таким же случайным образом, вы снова привели в действие механизм, на сей раз переместившись в прошлое, и вернулись в ту же самую постель, после чего продолжали спать, а когда проснулись, то не сознавали, что совершили путешествие во времени, потому что оно происходило, пока вы спали. Но я ручаюсь, что вы его совершили. Как я сказал, оно было вызвано напряжением. Будущим путешественникам во времени, с которыми я встречался, разумеется, не было необходимости переживать крайнее напряжение для того, чтобы отправиться в путь, поскольку они усовершенствовали свою технику путем тренировок и могли перемещаться во времени по своему желанию. В будущем была создана правительственная программа с целью обучить путешественников применять свой талант. К сожалению, у вас нет никого, кто бы научил им пользоваться. На самом деле из всех известных мне путешественников во времени вы самый старый… Но, по сути дела, это логично, ну конечно…

Писатель открыл было рот, чтобы задать сотни вопросов, вертевшихся у него в голове, но это означало бы признать: существуют путешественники во времени и он один из них.

– Я вам не верю, – сказал он.

– Хорошо. – Клейтон пожал плечами, словно ему было совершенно не важно, во что верит или не верит Уэллс. – Вы и не обязаны верить. Ну а я выполнил то, что должен был сделать: ввести вас в курс дела. Причем тайно.

После этих слов агент вышел из комнаты и направился в гостиную. Уэллс следовал за ним, с одной стороны, сбитый с толку признанием Клейтона, – которое превратило его собственное признание о визите в Палату чудес в пустой театральный номер, – с другой, раздраженный высокомерным безразличием агента, но тут ему вспомнился кошмар, приснившийся тогда на ферме. Проснувшись, он ничего не помнил. Единственным, что осталось у него в голове, был голос Клейтона: «Проснитесь, мистер Уэллс, проснитесь». Но Клейтон не приходил в себя еще часа четыре по меньшей мере. Как же тогда он мог слышать его голос? Ему вспомнились слова начальника Клейтона, капитана Синклера: «Внимательно подумайте и сообщите мне о своих выводах, любых, какие только придут вам в голову, даже самых невероятных». Уэллс вздохнул. Оставалось признать, что такая возможность, какой бы невероятной она ни казалась, могла стать объяснением, в том числе единственным… Что там еще говорил этот Синклер? «Иной раз невозможное оказывается единственным решением». Уэллс потер переносицу, стараясь спугнуть головную боль, угнездившуюся где-то за глазами. Ради всего святого, как в такое можно поверить? Он написал «Машину времени» и обнаружил, что может путешествовать во времени. Написал «Войну миров» и теперь вот улепетывает от марсиан. Что дальше – он станет невидимкой?

К счастью, эти мысли, грозившие ему безумием, исчезли, как только он вернулся в гостиную. Там писатель стал свидетелем сцены, к которой не был готов. Если бы ему довелось беседовать с капитаном Синклером, он привел бы ее в качестве примера одной из невероятных возможностей. Но, конечно, и любовь была тем волшебным фоном, на котором может произойти невозможное: втиснутый в кресло миллионер с повязкой на раненом плече, слегка нагнув голову, тянулся к губам девушки, сидевшей в другом кресле с полузакрытыми глазами и ожидавшей прикосновения его губ. Появление Клейтона и Уэллса разрушило сцену. Мюррей резко выпрямился, закашлялся и несколько раздраженно приветствовал их, пытаясь скрыть замешательство; девушка тоже была смущена. Неужели Уэллсу суждено всякий раз мешать их свиданиям? Видимо, такова его месть – сохранить их целомудрие, сберечь невинность?

Не обратив никакого внимания на романтическую сцену, прервавшуюся по его милости, агент взглянул на часы и объявил:

– Скоро рассвет, так что мы с мистером Уэллсом отправимся сейчас в Примроуз-Хилл на поиски его супруги. Думаю, лучше будет пойти через Риджентс-парк.

– М-м-м… совершенно незачем меня сопровождать, Клейтон, – сказал Уэллс, не привыкший вмешивать посторонних в свои дела, тем более сугубо личные.

– Вы шутите? – возмутился агент. – Бог знает, что ждет нас снаружи. Я не позволю вам идти одному.

– Мы все пойдем с тобой, Джордж, – заявил Мюррей и поднялся на ноги. – Правда, Эмма?

– Конечно, мистер Уэллс, – сказала девушка. – Мы все поможем вам отыскать вашу любовь.

Уэллс удивленно смотрел на них. Не часто в жизни ему приходилось сталкиваться с проявлениями такого трогательного и бескорыстного участия, да и сам он, честно говоря, редко к кому так относился. Значит, правда, что в критических ситуациях в человеке проявляется все лучшее, что в нем есть? Нет, сказал он себе, эти чувства не могут быть подлинными. Если немного покопаться, наверняка обнаружишь истинную причину того, почему каждый из его спутников решил пойти с ним, рискуя собственной жизнью. Но что, если они действительно хотят мне помочь? Уэллс оглядел их по очереди. Вот надменный специальный агент Корнелиус Клейтон, готовый защищать своих подопечных ценой собственной жизни. Вот Эмма Харлоу, отважно переносившая все невзгоды, чьи глаза, похоже, сияют еще сильнее, подобно росинкам на лепестках цветов, которые терпеливо ждут, когда солнце заставит их блестеть. Вот, наконец, Гиллиам Мюррей, Властелин времени, человек, которого Уэллс ненавидел больше всех на свете и которого любовь к женщине изменила до такой степени, что он предлагает ему свою помощь. Возможно, он ошибается. Возможно, никому из них на самом деле не важно, найдет он Джейн или нет, но как приятно думать о них иначе.

– Спасибо, – пробормотал он дрожащим от волнения голосом.

В это мгновение специальный агент Корнелиус Клейтон рухнул на пол. Все с тоской смотрели на лежащее возле их ног тело.

– Ненавижу, когда он так делает, – сказал Мюррей.

XXXI

Заря с раздражающей медлительностью захватывала небо. Растерянный и уязвленный, как пес, которого впервые побил хозяин, из сумерек начал проступать Лондон. Треножники промаршировали по Юстон-роуд, разрушив на своем пути несколько зданий, в том числе домик Клейтона, но, к счастью, его обломки не помешали нашим героям открыть люк. Вокруг них расстилалась неутешительная панорама: многие дома превратились в груды дымящихся головешек, и повсюду лежали перевернутые или разбитые экипажи. И лишь экипаж Мюррея чудесным образом не пострадал, и его лошади услужливо дожидались хозяина на том самом месте, где их привязали. Но по-настоящему понять, что они присутствуют при начале конца, их заставили разбросанные повсюду трупы, которые в основном можно было разделить на две группы: погибшие случайно, включая всех тех, кто был раздавлен обломками, и те, кто погиб от марсианского луча, – эти обугленные куклы, в которых с трудом угадывались человеческие очертания, уже начавшие распадаться под напором ветра. Таких было больше всего, они заполняли все мостовые и тротуары, так что нашим героям приходилось обходить их, пока они шли к экипажу с витиеватой буквой «Г» на дверце, волоча за собой Клейтона, чье тело с большим трудом сумели протащить через люк.

Споры о том, что делать с агентом, довольно быстро прекратились из-за близости рассвета. Поскольку они пока не решили, как поступят после того, как побывают в Примроуз-Хилл и выяснят, стал Уэллс вдовцом или нет, – самым правильным было бы оставить Клейтона в его надежном логове, удобно разместив на диване и положив записку у изголовья на случай, если он проснется, с обещанием за ним вернуться. Однако время, проведенное ими вместе, когда каждая минута сулила неожиданность, снова и снова нарушая выработанную линию поведения и превращая ее в сплошные зигзаги, научило их не слишком доверять самым правильным идеям. Они не знали, что их ждет во время похода к холму и удастся ли им потом вернуться в подвал к Клейтону, а потому в конце концов рассудили, что нельзя оставлять его одного. Как уже многократно было доказано, они всегда и во всем должны быть вместе. Таким образом, вопреки логике, на основе которой они выстраивали свою жизнь до прихода марсиан, мужчины выволокли агента из его тайного убежища, не забыв прихватить и его шляпу.

Мюррей вновь занял место на козлах, и они отправились по направлению к Риджентс-парку. Уэллс горько вздохнул. Через несколько минут, за которые они успеют пересечь парк из конца в конец, он узнает, пережила Джейн вторжение или нет. Эмма, сидевшая напротив и державшая голову Клейтона у себя на коленях, словно усталая земная Мадонна, посылала ему ободряющие взгляды, когда их глаза встречались, но было очевидно: она, так же как он, знала, насколько мала вероятность того, что Джейн жива. Быть может, думал Уэллс, Джейн уже несколько часов как мертва и покоится под обломками или превратилась в одну из этих ужасных обуглившихся кукол, что заполняют Юстон-роуд, а он еще не пролил по ней ни слезинки. Да-да, быть может, она уже мертва, а он продолжает считать ее живой. Но возможно ли, чтобы это произошло и не существовало способа убедиться в этом? Возможно ли, чтобы он не воспринял ее смерть в виде какого-либо физического ощущения, или у Вселенной нет способа сообщить ему об этом? Значит, священная любовь вовсе не подобна паутине, которая не только обволакивает, но и посредством вибрации своих нитей сигнализирует одному из партнеров, что второй покинул сеть? Писатель глубоко вздохнул и закрыл глаза, стараясь не замечать стука колес и сосредоточиться на внутренней мелодии своего тела, чтобы по какому-нибудь фальшивому аккорду догадаться, что его организм уже давно пытается сообщить ему: Джейн умерла. Но его тело, похоже, никак не среагировало на ее смерть, и, наверное, это было самое неопровержимое доказательство того, что она жива. Он никак не мог поверить в возможность того, что человек, которого он любил больше всего на свете, умер, а он неспособен почувствовать это и не умер сам секунду спустя от остановки сердца, продемонстрировав еще более изощренную синхронность, нежели та, что устанавливается между близнецами. С той самой минуты, как он обнаружил ее записку на двери квартиры Гарфилдов, он испытывал опасения, что Джейн погибла или была тяжело ранена во время вторжения, но старался отгонять от себя эти мысли. И теперь должен был и дальше следовать этой стратегии и держать наглухо закрытой плотину своего горя, пока ее гибель не будет реально подтверждена, пока через три или четыре часа напрасного ожидания на холме его товарищи не вздохнут огорченно и не скажут, что они очень сожалеют. Но он знал: даже тогда его сердце не согласится с ее смертью. Только когда он возьмет на руки ее холодное тело, лишившееся жара души, он поверит в смерть Джейн, а пока он все еще надеялся, что она доберется до вершины Примроуз-Хилл с парой царапин и ликующей улыбкой человека, избегнувшего тысячи опасностей, чтобы встретиться с ним.

Завеса тревожной тишины, окутавшая Юстон-роуд, распространилась и на Риджентс-парк. Никого не было вокруг, и в самом парке все оставалось по-прежнему. Каждое дерево, камень, травинка были целы и невредимы и, казалось, насупившись, отважно взирали на планету. Если какой-то треножник и прошел здесь, то этот кусочек природы в центре Лондона произвел на врага достаточное впечатление, чтобы тот пощадил его. Пока экипаж, поскрипывая, катился по дорожкам парка, Уэллс грустно разглядывал освещенный рассветными лучами великолепный пейзаж, безразличный к тому, что творилось вокруг, с ощущением, что очень скоро на этой сцене будут разыгрываться иные спектакли с иными актерами. Когда вторжение завершится, здесь уже не появятся вновь влюбленные и не будут медленно прогуливаться по дорожкам родители с детьми, да и обычай вырезать сердца на коре деревьев вряд ли в ходу у марсиан. И все же тишина кругом была настолько абсолютной, что единственным свидетельством, заставившим его вспомнить о нашествии марсиан, была собака – она пробежала перед экипажем, держа в зубах предмет, напоминавший человеческую руку. По крайней мере, хоть кто-то извлек из этого выгоду, подумал Уэллс. Эмма же с брезгливой гримаской отвернулась. Тем не менее, если не считать этого зловещего эпизода, поездка прошла без происшествий, и вскоре перед ними замаячили округлые очертания Примроуз-Хилл.

Они вышли из экипажа у подножия холма и, побоявшись оставить в нем Клейтона, потащили его вверх по склону, пока не добрались до гребня горы, где усадили агента, прислонив его к дереву. Там они смогли наконец получить достаточно точное представление о разрушениях, происходивших по всему городу, массовых и бесспорных. Раненый, дымящийся Лондон умирал у их ног. В северной стороне, в кварталах Килберна и Хампстеда, на месте домов высились груды развалин, среди которых праздно бродили три или четыре треножника. Теперь, когда никто не оказывал им сопротивления, они вяло постреливали в разные стороны, разрушая здания на выбор. В южной стороне, за зелеными волнами Риджентс-парка, полыхал Сохо, а по его улицам с неуклюжей грацией цапель тоже расхаживали несколько треножников, время от времени открывавших огонь. Вдалеке виднелись громадные особняки Бромптон-роуд, почти все разрушенные, и Вестминстерское аббатство, буквально стертое с лица земли. Еще дальше сквозь дымную завесу угадывались неясные очертания собора Святого Павла, который, по счастью, не был уничтожен, хотя в его куполе зияла пробоина от марсианского выстрела. И то, что ему был нанесен всего лишь минимальный ущерб, приводило в еще большую ярость, чем если бы собор был честно разрушен до основания, потому что выдавало наглое пренебрежение, с которым марсиане захватывали планету, как видно, не считая, что это предприятие потребует больших усилий, нежели равнодушный обстрел территории. Рассматривая сверху картину разрушений, Уэллс испытывал скорее унижение, чем страх. Сколько времени понадобилось, чтобы построить этот громадный город, этот муравейник, где тысячи и тысячи душ вели свое существование, не ведая, что оно не представляет никакой ценности для Вселенной, и всего лишь один день, чтобы его разрушить.

И тут вдруг женский голос ворвался в это скорбное безмолвие:

– Берти!

Уэллс повернулся в сторону голоса. И увидел ее, бегущую к нему по холму, взволнованную, растрепанную, неистовую и живую, главное, живую. Джейн сумела избегнуть смерти, и хотя, наверное, скоро погибнет, как и он, тем не менее сейчас она была жива. Глядя, как она бежит к нему, Уэллс подумал, что мог бы броситься ей навстречу, чтобы слиться в пылком объятии, отдав дань романтизму, которого требовала сцена. Его практический ум всякий раз восставал против подобных жестов, особенно, когда жена требовала их от него в повседневной жизни, где, как ему казалось, такие изъявления чувств, свойственные любовным романам, в целом выглядят совершенно нелепо, как фальшивый аккорд в прозаической партитуре домашней рутины. Но сейчас наступал, быть может, единственный момент в его жизни, когда такой жест был полностью оправдан, более того, необходим, не говоря уже о том, что эта сцена происходила в присутствии публики, которая почувствовала бы себя обманутой, завершись она как-то иначе. Не желая разочаровывать зрителей, Уэллс через силу побежал мелкой рысцой навстречу ей, своей жене, самому дорогому для него человеку на свете, а Джейн кричала от счастья, в то время как разделявшее их расстояние все сокращалось, она буквально летела над травой, счастливая оттого, что он жив. А ведь это и есть любовь, понял писатель, эта бескорыстная и неудержимая радость, неожиданное осознание, что ты кому-то дороже собственной жизни и что тебе кто-то так же дорог. Уэллс и Джейн, муж и жена, писатель и его муза обнялись посреди чудовищных разрушений, поставивших планету на колени в ожидании последнего удара.

– Ты жив, Берти! Ты жив! – восклицала она сквозь слезы.

– Да, Джейн, – отвечал он. – Мы живы.

– Мелвин и Нора погибли, Берти, – сообщила она, переводя дух. – Это было ужасно.

И Уэллс узнал, что за плечами у Джейн была такая же, как у него, история, полная опасностей, которую он выслушал, нежно улыбаясь и испытывая облегчение при мысли, что, несмотря на все обстоятельства, временами казавшиеся роковыми, ее скитания завершились счастливым финалом, и теперь он мог сжать ее в своих объятиях. А рядом с ними радостно улыбались Мюррей и Эмма, взволнованные этой казавшейся невероятной встречей, и солнце щедро изливало на траву свое утреннее мягкое тепло, и все вокруг было таким прекрасным, так переливалось и сияло, что Уэллс вдруг почувствовал прилив сил, ощутил себя бессмертным и могучим, способным в одиночку прогнать марсиан пинками. Хотя достаточно было беглого взгляда на город, стонавший у их ног, чтобы понять, что они обречены, что это только вопрос времени, и марсиане нанесут последний решающий удар огромному кирпичному дракону, после чего спешатся и начнут убивать всех тех, кому удалось убежать от треножников.

И тут кто-то захлопал в ладоши. Все удивленно повернулись на звук и обнаружили в нескольких метрах от себя молодого человека, который стоял, прислонившись к дереву, и был явно взволнован сценой.

– Я начинаю верить, что любовь – это лучшее, что изобрели люди, – сказал он. – По крайней мере, это лучше, чем наши пушки.

Все молча смотрели на незнакомца, направившегося к ним.

– Мистер и миссис Уэллс, как я рад, что вы живы, – произнес он и поднес руку к шляпе в виде приветствия. – Вы меня помните? Я Чарльз Уинслоу.

Уэллс сразу же узнал его. Это был тот самый богатый юноша, что пару лет назад вломился к нему в дом в Уокинге с пистолетом в руке, потому что думал, что у Уэллса есть машина времени, которую он описал в своем романе. И хотя сейчас у него был весьма неприглядный вид – волосы разлохмачены, пиджак весь в пыли и порван в нескольких местах, – писатель должен был признать, что обаяния у юноши ничуть не убавилось.

– Конечно, мистер Уинслоу, – сказал Уэллс, пожимая ему руку.

Поздоровавшись, молодой человек перевел взгляд на миллионера и неожиданно побледнел.

– Похоже, вы увидели перед собой призрак, мистер Уинслоу, – засмеялся Мюррей.

– Но ведь это не так? – осторожно осведомился Чарльз.

– Вам достаточно пожать мне руку, чтобы убедиться в этом. – Миллионер протянул свою руку, которую Чарльз с чувством пожал. – Но о моем воскресении мы поговорим в другой раз. А теперь позвольте познакомить вас с мисс Харлоу.

– Очень рад, мисс, – сказал Чарльз, целуя девушке руку и пытаясь ошеломить ее улыбкой порочного архангела. – В иных обстоятельствах я пригласил бы вас поужинать со мною, но, боюсь, во всем Лондоне не отыскать сейчас открытого ресторана.

– Приятно видеть вас в таком веселом настроении, несмотря на нашествие, – вмешался писатель, прежде чем Мюррей успел произнести какую-нибудь резкость.

– Не думаю, что это должно нас слишком занимать, мистер Уэллс, – ответил Чарльз, обводя рукой расстилавшиеся вокруг развалины. – Очевидно, что мы это переживем.

– Вот как? – откликнулся писатель, не скрывая своего скептицизма.

– Ну разумеется, – заверил Чарльз. – Вы же знаете, что в двухтысячном году у нас будут проблемы с автоматами, а не с марсианами. Поэтому ясно, что все это в конце концов разрешится.

– Понимаю. – Уэллс смиренно вздохнул. – И что же мы в таком случае должны делать?

– Дать поработать героям, конечно, – ответил молодой человек.

– Героям? – вмешался Мюррей. – Вы себя имеете в виду?

– Нет, что вы, мистер Мюррей. Мне лестно это слышать, но я имел в виду не себя. Речь шла об одном из истинных героев, – объяснил Чарльз и сделал знак стоявшему в нескольких метрах от них человеку, чтобы тот подошел. – О том, кто прибыл из будущего именно затем, чтобы спасти нас.

Незнакомец робко приблизился с улыбкой на устах, которой он хотел всех успокоить.

– Джентльмены, представляю вам отважного капитана Дерека Шеклтона.