Текст книги "Карта неба"

Автор книги: Феликс Пальма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

– Разумеется, нет, – оборвала его девушка. – Не понимаю, почему тот факт, что все происходит как надо, должен стать причиной для радости.

– …или потому, что вы влюбились.

Эмма удивленно подняла брови:

– По-вашему, любовь может служить причиной для смеха?

– Не для смеха, а для радости, – поправил миллионер. – Вы никогда не влюблялись, мисс Харлоу? Никогда не ощущали в себе столько жизненных сил, столько энергии, что начинали смеяться, чтобы не взорваться от счастья?

– Боюсь, это слишком дерзкий вопрос с вашей стороны, мистер Гилмор.

– Таков мог бы быть ответ скромной барышни, но также и того, кто боится признаться в своей неспособности влюбиться, – парировал он.

– Вы намекаете на то, что я не способна влюбиться, исходя из того, что я не упала к вашим ногам? – взорвалась Эмма.

– Мое воспитание не позволяет мне ответить на этот вопрос, а моя мораль – обманывать вас. Делайте вывод сами, – улыбнулся Мюррей.

– Мистер Гилмор, вы не вправе делать столь бесцеремонные замечания в разговоре с дамой. Ни одна дама не позволит, чтобы…

– Мне не важно, как поступают другие! – воскликнул Мюррей с таким пылом, что девушка смущенно остановилась посреди мостика, по которому они в тот момент проходили. – Мне не важно, что правильно, а что нет. Я устал от этой игры! Единственно, что мне важно, мисс Харлоу, это знать, что в действительности вам нужно, чтобы быть счастливой. Скажите, Эмма, что делает вас счастливой? Это очень простой вопрос, и я рассчитываю на такой же простой ответ, и ничего больше.

– Что делает меня счастливой? – Эмма слегка запнулась. – Я ведь уже вам говорила раньше…

– Нет, не говорили, Эмма. А я прежде всего должен узнать, чего именно вы желаете, – настаивал Мюррей с такой же непреклонностью в голосе, к какой он прибегал при обсуждении условий любого контракта, поскольку уже устал от этого ритуала, чьи абсурдные правила были ему неизвестны.

Эмма пристально посмотрела на него, смущенная и в то же время задетая столь резким изменением тона разговора. И тут произошло нечто необыкновенное: в темных зрачках девушки словно появилась щелка, сквозь которую Мюррей, как сквозь трещину в стене, увидел маленькую потерявшуюся девочку, умоляюще смотревшую на него. Это продолжалось какое-то мгновение, она не успела даже моргнуть. У этой девочки с недовольным и грустным выражением лица были черные локоны, она была одета в желтое платьице и крепко прижимала к груди странный бумажный свиток, перевязанный красной ленточкой. Обескураженный миллионер раздумывал над тем, что предстало его взору. Этой девочкой была Эмма? Но как он мог ее увидеть? Или он просто представил себе, какой она была в детстве? Но если это так, откуда возникли столь точные и выразительные детали? Прическа, платье, непонятный свиток… Или же он видел образ, который от частого смотрения в зеркало отпечатался на сетчатке глаз девушки? Он этого не знал, но каким-то образом почувствовал, что получил доступ к душе Эммы, что между ними происходит что-то вроде чуда или волшебства, когда случается невероятное: он получает возможность увидеть, какая она на самом деле. Видение было мимолетным, но прежде чем девочка исчезла, Мюррей успел все про нее понять: он узнал, что она не была счастлива, не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала это чувство, и не ведала, обретет ли счастье в будущем. А прежде всего он узнал, что эта девочка испытывает страх, очень сильный страх, потому что та, внутри которой она теперь заключена, постепенно удушает ее, и очень скоро от нее не останется даже следа. Когда девочка исчезла и в глазах Эммы вновь появился надменный блеск, Мюррей отвел от нее взгляд, чувствуя, что все у него в душе перевернулось. Девочка взывала о помощи, и он понял, что обязан ее спасти, в этом не было ни малейшего сомнения. Только он мог помешать ей исчезнуть навсегда.

– Хорошо, мистер Гилмор, – услышал он голос Эммы, доносившийся откуда-то издалека, – коль скоро вы так озабочены тем, каковы мои желания, назову вам их четко и ясно, и надеюсь, что вы постараетесь их исполнить, как обещали.

Мюррей медленно поднял голову, еще не опомнившись от ощущения странного и неожиданного родства, установившегося у него с девочкой, к которому Эмма, похоже, не имела никакого отношения. Он должен был заставить улыбнуться эту мельком увиденную девочку. Должен был показать ей, как прекрасен мир и сколько причин для счастья у его обитателей.

– Я желаю, чтобы вы перестали за мной ухаживать, – резко заявила Эмма. – Именно таково мое желание. Я никогда не смогу ответить ни на одно из ваших чувств и, боюсь, не смогу также изображать то, чего не испытываю, как это делают многие женщины. Так что возвращаю вам ваше время, мистер Гилмор, чтобы вы могли употребить его на что-нибудь более полезное, нежели попытка достичь невозможного для вас, пусть даже ваша гордость мешает вам это признать.

Мюррей с улыбкой глядел на нее, чуть покачивая головой.

– Если я перестану ухаживать за вами, мисс Харлоу, это будет первый случай в моей жизни, когда я не добьюсь того, чего хочу. И… depuis notre rencontre, vous êtes mon unique désir[8]8
  С момента нашей встречи вы мое единственное желание (фр.).


[Закрыть], – закончил он.

Взбешенная такой неслыханной наглостью, Эмма лить фыркнула, повернулась и быстрыми шагами пошла прочь, оставив Мюррея стоять на маленьком нелепом мостике, готовом вот-вот рухнуть под его весом. Несмотря на ее реакцию, Мюррей продолжал улыбаться и с нежностью смотрел ей вслед. Он знал, что негодование Эммы было вызвано не только тем, что он заговорил на безукоризненном французском, но и тем, что она не поняла истинного смысла его ответа, хотя Мюррей был уверен: когда-нибудь она его поймет. Потому что, хотя он действительно всегда добивался того, чего хотел, на сей раз его желание, впервые в жизни, имело отношение не к его собственному, а к ее счастью. Поэтому ему вдруг уже не надо было никуда спешить, торопиться удовлетворить свое отчаянное и эгоистичное желание. В этом заключалось его преимущество над остальными поклонниками: он мог посвятить свою жизнь ожиданию, потому что его жизнь больше ему не принадлежала. Он принадлежал ей. И Эмма будет принадлежать ему, ведь он располагает бесконечным запасом времени. Запасом длиною в его жизнь. Он будет любить ее столько лет, сколько потребуется, любить без устали, и его любовь никогда не ослабеет. Он будет любить ее, не прикасаясь к ней, издали восхищаясь ею, как восхищаются звездой на небосводе или витражами в соборе. Он будет любить ее, глядя, как разматывается клубок ее жизни, с противоположного берега, застыв там, будто тысячелетнее дерево, от которого отступилось бессильное время, в ожидании, что она глянет на него и, разочарованная, любопытная, овдовевшая, озлобленная, капризная или какая угодно, откроет ему наконец свои объятия. И тогда он покажет этой потерявшейся девочке, что такое счастье.

Эта уверенность помогла ему пережить поражение при втором свидании, вспомнил Мюррей, шагая по заброшенному складу, словно по лабиринту своей памяти. Благодаря ей быстро возродился его оптимизм, но он все же решил сделать небольшую передышку в своих атаках. Это позволило бы Эмме оправиться от замешательства, в которое привели ее экстравагантные манеры горе-ухажера, а ему – серьезно поразмыслить о дальнейших шагах. Требовалось найти более эффективную тактику и такую стратегию, которая не опиралась бы исключительно на его действия наедине с ней. В конце концов миллионер пришел к очевидному выводу: зачем продолжать двигаться вслепую, надеясь едва ли не случайно найти такую манеру ухаживания, которая придется Эмме по вкусу, если можно прямо спросить ее об этом? Как видите, Мюррей обнаружил ключик к пониманию женщин, которым остальное человечество пользовалось с незапамятных времен, возможно, с тех пор, как Создатель вынул ребро у Адама, чтобы совершить свою последнюю шалость. Довольный таким решением, Мюррей взял карточку и, хитроумно прикрывшись покровом изысканности, вложил ее в руку девушке, заверяя, что может исполнить любое ее желание.

Эта маленькая карточка положила начало забавному обмену посланиями, продолжавшемуся почти всю вторую половину дня. И только когда он завершился, окончательно потерявший голову Мюррей осознал, что на следующий день должен принять Эмму в своем доме. Он резко встал из-за письменного стола и принялся кружить по кабинету. Итак, ему удалось заманить ее на свою территорию. Это было самым трудным. Теперь он должен решить, в какой части дома ее лучше принять. В оранжерее? В саду? Во внутреннем дворике перед библиотекой? Он выбрал последнее, потому что это было самое укромное и тихое место во всем доме. Элмер проводит ее прямо туда, он сам укажет ему, через какие залы дворецкий должен будет провести девушку. Стол можно будет поставить под огромным дубом, дававшим прохладную тень как раз в эти часы, как он подсчитал. Да, место, конечно, идеальное.

Ночью на него напала бессонница, и он почти не спал, однако утренняя ванна помогла ему встряхнуться настолько, что к моменту свидания он подошел с посвежевшей головой и робкой верой в свои силы. Во время бессонницы он воображал себе возможные сценарии их беседы и готовил нужные ответы на любой вопрос, который она могла бы ему задать, но в конце концов пришел к заключению, что все равно не сумеет предугадать ход их разговора. Часовая стрелка так долго добиралась до цифры пять, что, когда это наконец произошло, Мюррей успел пережить все возможные и невозможные состояния души: оптимизм, покорность судьбе, апатию, надежду, тоску, страх – а теперь и тошноту, поскольку нервное напряжение сказалось и на желудке, нарушив спокойное переваривание жаркого, поданного Элмером на обед. Бледный, трясущийся словно в лихорадке, он услышал звуки дверного колокольчика, возвестившего о прибытии Эммы, и вслед за этим знакомую рысцу Элмера. Не дожидаясь, пока дворецкий придет сообщить о визите, Мюррей спустился во внутренний дворик, беспрестанно утирая платком холодный пот со лба. Вслед за ним плелся Этерно, похоже, желавший выяснить, по крайней мере настолько, насколько это доступно собаке, причину, по которой хозяин весь день пребывает в страшном беспокойстве. Однако, несмотря на тренировку ума, которой целый день занимался Мюррей, когда они вошли в библиотеку, Этерно среагировал быстрее, чем он, и подбежал к Эмме и ее служанке, чтобы обнюхать их. Убедившись, что обе пахнут должным образом, а следовательно, возможность того, что Эмма послала вместо себя на свидание автомат, исключена, пес отправился в свой любимый угол и плюхнулся там, наблюдая, способен ли хозяин преодолеть замешательство, вызванное его незапланированным приветствием. Но планка оказалась чересчур высока. Гилмор не сразу догадался отослать дворецкого и поцеловать руку, протянутую ему девушкой, что он сделал чрезвычайно неуклюже, после чего пригласил ее садиться, не осмелившись поднять на нее глаза.

«Столь катастрофическое начало предвещает самое худшее», – подумал он. И не ошибся. Гилмор приступил к беседе, находясь в хорошем настроении, однако Эмма реагировала на его шутки с такой холодностью, что он засомневался, правильно ли оценил их переписку. Растерявшись, он отдал инициативу девушке, отбиваясь, как только мог, от ее выпадов, но, когда понял, что, вероятнее всего, за этим свиданием ничего больше не последует, постарался использовать любую возможность, чтобы ясно выразить ей свои чувства. В конце концов, это и было его целью. Однако разговор сразу же принял такое направление, которого невозможно было вообразить и за тысячу ночей бессонницы. Эмма явно пришла к нему в гости с единственным намерением – победить его в его же собственной игре и избавиться от него приличным и в то же время элегантным образом: попросив то, чего он не смог бы достать. И Мюррей принял вызов, сделав вид, будто им движет эгоистичное желание добиться ее либо горделивое стремление выйти победителем, – он докажет, что для Монтгомери Гилмора нет ничего невозможного. Эмма ясно дала понять: единственное, что она еще как-то ценит, это поступки. Значит, он должен забыть про слова и завоевывать ее с помощью поступков. И только женившись на ней, он докажет, что его жизнь превратилась в неустанные поиски счастья для нее, Эммы… Но для того чтобы жениться, он должен воспроизвести эпизод из романа Уэллса.

Герберт Джордж Уэллс, именно он. Автор «Машины времени».

Снова он.

Человек, которого он ненавидел, как никого на свете.

И вот теперь Мюррей должен воссоздать нашествие марсиан, описанное в его романе. Но у него уже есть опыт в подобных делах, подумал он, рассматривая трамвай времени, и его охватила почти болезненная радость оттого, что первого августа Эмма Харлоу, самая прекрасная женщина в мире, согласится стать его женой. А потом она полюбит его. В этом нет никакого сомнения. Ведь он не кто-нибудь, а Гиллиам Мюррей, Властелин времени.

И он может достичь невозможного.

XIX

Однако хватило двух недель, чтобы превратить счастливейшего из людей в отчаявшегося человека. Он приехал в Лондон в начале июня и немедленно приступил к делу, но лишь убедился в том, что воспроизвести вторжение марсиан – не такая легкая задача, как он думал. Сейчас, утром пятнадцатого дня, Мюррей направлялся в свою фирму, чтобы присутствовать при новой репетиции, хотя подозревал, что увиденное понравится ему так же мало, как предыдущие попытки. Он не сумел собрать ту же команду, с которой работал два года назад, когда отправлял своих современников в 2000 год, и хотя Мартин уверял, что нанятые им люди столь же компетентны, это утверждение свидетельствовало лишь об его склонности к преувеличениям. В самом дурном настроении Мюррей шел по залитой по-летнему ярким светом улице, с досадой наблюдая, как солнечные лучи придают окружающим предметам необыкновенную законченность, неоспоримое правдоподобие.

Выйдя на Грик-стрит, он незамеченным проскользнул внутрь старого театра. Мартин, рыжеволосый детина почти таких же размеров, как он сам, встретил его в вестибюле.

– Все уже готово, мистер Мюррей, – объявил он.

– Я же сказал, чтобы ты называл меня мистер Гилмор. Не забывай, что бедняга Мюррей умер два года назад.

– Извините, мистер Гилмор, это я по привычке.

Мюррей рассеянно кивнул.

– Ладно, не важно… Посмотрим, чего вы добились на этот раз.

Мартин провел его на склад, где должен был состояться показ. Там, задвинутый в самый дальний угол обширного помещения, стоял «Хронотилус», единственное сохранившееся свидетельство его золотого прошлого. Мюррей любовно посмотрел на него, прежде чем перевести взгляд на марсианский цилиндр, занимавший теперь центральную часть склада. Как и в прошлые разы, он остановился примерно в пяти-шести метрах от него, соблюдая расстояние, на которое, по его расчетам, смогут подойти пораженные зрители. Что касается самого цилиндра, то надо было признать, что бригада Мартина потрудилась на славу, создав в точности такую же машину, какую описал Уэллс: пепельного цвета, примерно тридцати ярдов в диаметре. В романе, служившем ему руководством, марсианская машина, которая была запущена с Марса, словно огромный снаряд преодолела шестьдесят миллионов километров непроглядной тьмы, вторглась в атмосферу Земли, прочертила небосвод в восточном направлении над Винчестером и в конце концов приземлилась на общественных пастбищах Хорселла, пробив в земле гигантскую воронку, где и покоилась наполовину погребенная, в окружении щепок от разбитой ею при падении сосны, в кольце из дерна и обугленного гравия. Но это, разумеется, превышало возможности Мюррея, и потому он был вынужден ограничиться тем, чтобы под покровом ночной темноты перевезти цилиндр в Хорселл, со всеми предосторожностями разместить его на пастбище и сжечь вокруг него некоторое количество травы, чтобы, как только рассветет, продемонстрировать его миру так, словно он действительно преодолел межпланетное пространство.

Но, к сожалению, одной только машины было недостаточно. Мюррей вздохнул и подал знак рукой Мартину, который крикнул, обращаясь к цилиндру:

– Давайте, ребята, начинайте представление!

И цилиндр стал развинчиваться. Это происходило медленно, позволяя видеть тонкий кружок блестящего металла между крышкой и корпусом, и сопровождалось негромким свистом. В романе Уэллса капсула развинчивалась целый день, и крышка отвалилась, когда вечер окрашивал в лимонно-желтые тона спокойное английское небо. К тому времени огромная толпа зевак и репортеров окружала цилиндр. Мюррей рассчитал, что люди, прятавшиеся внутри, должны открывать крышку в таком же темпе, чтобы за время долгого ожидания известие о прибытии марсиан успело распространиться по стране и, что особенно важно, появиться в газетах. Наверное, придется проделать в корпусе несколько хорошо замаскированных отверстий для вентиляции, если он не хочет потерять никого из команды. И еще необходимо будет нагреть каким-то образом поверхность цилиндра – не столько для того, чтобы придать видимость прохождения сквозь атмосферу Земли, сколько с целью помешать какому-нибудь любопытному приблизиться к нему слишком близко. Он прервал свои размышления, заметив, что блестящая резьба обнажилась уже почти на полметра. Секунду спустя крышка отвалилась с тревожным грохотом. Мюррей затаил дыхание, как это сделали в романе многочисленные свидетели, столпившиеся вокруг цилиндра, готовясь увидеть то, что скрывалось внутри. Все ожидали, что оттуда появится человек, может быть, отличный от нас, но все же человек. Человек с Марса. Однако то, что копошилось в темноте, совсем не походило на человека. Испуганные зеваки увидели нечто серое, волнистое, увенчанное двумя блестящими дисками, которые не могли быть ничем иным, как глазами, а вслед за этим из отверстия показалась пара щупалец. Они развернулись в воздухе и вцепились в борт цилиндра, вызвав бурю тревожных криков. Затем из аппарата, медленно и неуклюже, ввиду большей силы притяжения на Земле, выползла сероватая округлая масса размером с медведя. Согласно описанию Уэллса, тело существа лоснилось словно мокрое, а на лице выделялся тяжело дышащий треугольный рот, из которого капала густая неприятная слюна. Через несколько секунд марсианин должен был спуститься в яму, чтобы вдали от посторонних глаз построить летательную машину в форме ската, с помощью которой собирался атаковать города землян. Но прежде из его импровизированного укрытия высунется нечто вроде мачты, заканчивающейся параболическим зеркалом. После зловещих покачиваний в течение нескольких секунд с его полированной поверхности вырывался тепловой луч, безжалостно превращавший в угли то, что попадалось ему на пути, будь то деревья, кустарники или люди. Разумеется, Мюррей не собирался убивать мирных жителей, собравшихся вокруг цилиндра, среди которых должна была находиться мисс Харлоу. Поэтому надо было напугать их одним лишь появлением марсианина. Этого будет достаточно, чтобы породить газетные заголовки, которые отдадут Мюррею сердце Эммы или, по крайней мере, позволят ему жениться на ней.

Мюррей набрал полную грудь воздуха и стал ждать, когда фигура марсианина, сработанная его людьми, появится из цилиндра. Он приготовился пережить вселенский страх и тут же почувствовал, как им действительно овладевает ужас. Хотя то, что выползло из цилиндра, не испугало бы даже ребенка. Это было что-то вроде тряпичной куклы, к которой прикрепили несколько щупалец из раскрашенного картона, а на голове установили две электрические лампочки – над прорехой, изображавшей рот, из которого вылезало нечто похожее на гороховое пюре, смешанное с еще более густой дрянью. В течение нескольких секунд воображаемый марсианин смешно дергался из стороны в сторону, якобы испытывая силу земного притяжения, а затем чьи-то руки сбросили его с цилиндра. Он с глухим стуком ударился о землю. Когда представление закончилось, Мартин с готовностью зааплодировал. После чего выжидающе посмотрел на своего патрона.

– Ну как вам понравилось?

– Оставьте меня одного, – приказал Мюррей.

– Как вы сказали?

– Оставьте меня одного!

Смущенный Мартин постучал по корпусу цилиндра. Открылась маленькая дверка, почти незаметная снаружи, и оттуда на четвереньках вылезли двое рабочих.

– Ну как, Мартин, на этот раз ему понравилось? – с надеждой в голосе спросил первый.

– Патрону нужно подумать в одиночестве, Пол, – ответил Мартин и жестом показал, что все должны покинуть помещение.

Оставшись наконец один, Мюррей сокрушенно вздохнул, и бывший склад тут же отозвался эхом. Последний вариант оказался еще хуже. Поначалу они решили нарядить марсианином кого-нибудь из помощников, однако сделанный из раскрашенного картона и шерсти костюм не передавал ощущения, будто перед тобой обитатель другой планеты, а скорее вызывал в памяти образ овцы, остриженной слепым стригалем. Потом Мюррей договорился с двумя сотрудниками Музея мадам Тюссо, чтобы они отлили марсианина из воска, однако, хотя получившаяся фигура и выглядела более правдоподобно, чем переодетый человек, она напоминала веселого снеговика и, разумеется, не могла двигаться, а потому вскоре перестала бы производить жуткое впечатление. Но то, что появилось из цилиндра на этот раз, огорчило его еще больше. Он подошел к тряпичному марсианину, лежавшему на полу возле аппарата. Это нелепое чучело было единственным препятствием, мешавшим его браку с Эммой. Не в силах сдержаться, он отшвырнул его ногой в другой конец помещения. Кукла покатилась по полу, потеряв по дороге одну из лампочек Робертсона, заменявших ей глаза. Мюррей тряхнул головой. Ему требовалось хорошенько подумать и поскорее найти единственно правильное решение, ибо сроки уже поджимали.

Он покинул склад и поднялся по лестнице, ведущей в его кабинет. Там он налил себе рюмку бренди. Уселся в кресло и не спеша смаковал его, стараясь успокоиться. Он не хотел поддаваться одному из своих неизбежных и бесплодных приступов бешенства, которые, после того как он влюбился, считал делом прошлого. Правильнее было все спокойно обдумать. Еще не все потеряно, еще есть время. Он взял со стола лист ватмана, на котором им самим был сделан карандашный эскиз марсианина на основе описания Уэллса, чтобы его люди могли взять рисунок за образец и воплотить его в действительность. Если бы писатель изобразил что-нибудь попроще… Но нет, это чертово подобие осьминога невозможно скопировать. Мюррей приехал в Лондон, думая, что заказ Эммы будет нетрудно осуществить, чистая формальность, которую нужно исполнить, прежде чем девушка навсегда окажется в его объятиях, но создание марсианина превратилось в сложнейшую задачу. Порой казалось, что легче слетать на Марс и пленить там одного из его обитателей. Приходилось признать: его фантазия, в которую он всегда верил, на сей раз подкачала. Он, организовавший для всей Англии путешествия в 2000 год, был неспособен воссоздать это дурацкое марсианское вторжение. Слишком уж он понадеялся на себя. Возомнил себя Великим Мюрреем, магом невозможного. Но жизнь только что продемонстрировала ему, что он всего-навсего Монти Гилмор, унылый кукловод. Он яростно скомкал рисунок и швырнул в корзину.

– Ну почему? – взревел он, вставая из кресла и подняв искаженное лицо к потолку, словно требовал ответа. – Почему ты создаешь мне такие трудности именно сейчас, будь оно все проклято? Я ведь не хочу нажиться на этом! Я всего лишь хочу, чтобы меня полюбила эта женщина!

Создатель пребывал в молчании, как это вошло у него в обычай с незапамятных времен. Мюррей издал жалобный вой, словно волк, угодивший лапой в капкан, и, не придумав более изощренного способа выразить свое недовольство, одним движением руки сбросил со стола все, что там лежало. Бумаги и книги тотчас разлетелись по полу. После этой выходки он глубоко вздохнул, немного успокоившись. Потом что-то смущенно пробормотал сквозь зубы. Тут нужна помощь. Да, помощь, причем быстрая. Но от кого? Мюррей раздраженно выглянул в окно и увидел то же солнечное утро, что час тому назад. Ему почудилось, что если он будет долго смотреть, погоде в конце концов передастся его дурное настроение: небо заволокут тучи, и разразится гроза.

Тут Мюррей увидел его. И сначала не поверил своим глазам. Действительно ли это он? Да, вне всякого сомнения: он! На противоположном тротуаре стоял, с явной досадой разглядывая фасад здания, Герберт Джордж Уэллс. И хотя он, конечно, не мог увидеть Мюррея из-за солнечных бликов на стеклах, тот поспешно спрятался за гардиной и стал с любопытством следить за писателем. Какого дьявола делает здесь Уэллс? Да, он внимательно изучал здание, но с какой целью? Разумеется, он не подозревал, что внутри находится Мюррей. Наверняка считал, что тот поселился в какой-нибудь другой части света, где благополучно проматывает свое состояние, укрывшись под фальшивым именем, что, кстати, соответствовало действительности. Но было ясно: старый театр по-прежнему служил для писателя воплощением ненавистной мечты Гиллиама Мюррея, так как на его птичьем лице застыло выражение, какое свойственно человеку, пришедшему на могилу заклятого врага, сожалея, что не он его прикончил. Но почему он появился именно сейчас? Почему он так организовал свой день, свою жизнь, чтобы в определенный момент занять именно ту часть пространства, куда упадет взгляд Мюррея? Подобная синхронность не могла быть случайной. Не было ли это знаком Создателя, большого любителя общаться со своими чадами с помощью таких хитроумных указаний? Спустя несколько минут Уэллс взглянул на карманные часы, бросил последний взгляд на здание театра и зашагал по Чаринг-кросс-роуд, покидая Сохо и направляясь в сторону Стрэнда. Похоже, он торопился.

Тогда Мюррей вновь уселся за стол, достал бумагу и несколько секунд крутил в руке свое новейшее вечное перо. Осмелится ли он сделать это? Нет. Да, конечно, да, у него не осталось другого выхода. Он относился к числу людей, умеющих распознавать знаки. А главное, он был отчаявшимся человеком. А отчаявшийся человек способен на все. Он наклонился над бумагой и приготовился написать самое унизительное письмо в своей жизни:

Дорогой Джордж!

Полагаю, ты не удивишься, когда получишь письмо от мертвеца, поскольку ты единственный во всей Англии знаешь, что я жив. Зато тебя наверняка удивит причина, по которой я решил тебе написать, а она заключается в том, что я хочу попросить тебя о помощи. Да-да, ты все правильно прочел: я пишу тебе это письмо, потому что нуждаюсь в твоей помощи.

Позволь мне прежде всего не тратить время на то, чтобы приукрасить действительное положение вещей. Я знаю, что ты питаешь ко мне лютую ненависть, такую же, какую испытываю к тебе я. Это факт, и мы оба о нем знаем. Поэтому тебе нетрудно будет понять, какое унижение для меня – обратиться к тебе с этим письмом. Но я решил пережить унижение ради возможности получить твою помощь, что даст тебе достаточное представление о моем отчаянии. Вообрази, что я стою перед тобой на коленях и слезно умоляю, если это доставит тебе удовольствие. Мне все равно. Мое достоинство не стоит того, чтобы нельзя было им пожертвовать. Я знаю, что умолять о помощи того, кого считаешь своим заклятым врагом, абсурдно, но, с другой стороны, разве это не свидетельствует об уважении, о признании собственной неполноценности? И я признаю ее: я всегда хвастался своей фантазией, ты это знаешь. Но теперь я нуждаюсь в помощи человека с более богатой фантазией, чем у меня. Не знаю никого, чье воображение могло бы сравниться с твоим, Джордж. Это же так просто. Если ты мне поможешь, я постараюсь перестать тебя ненавидеть. Хотя понимаю, что это не может служить для тебя стимулом. Тогда подумай о том, что я останусь у тебя в долгу, а ведь я, как тебе известно, миллионер. Возможно, хоть это станет для тебя стимулом. Если ты согласишься мне помочь, ты сам укажешь цену своей помощи. Какую захочешь. Даю тебе слово, Джордж.

В какой же помощи я нуждаюсь, спросишь ты. Возможно, май ответ вновь обострит твою ненависть ко мне, потому что дело опять связано с одним из твоих романов, на этот раз с «Войной миров». Благодаря своему блестящему уму ты наверняка догадался, что я должен воспроизвести вторжение марсиан. Но заверяю тебя: на сей раз я не собираюсь ничего тебе доказывать и не пытаюсь извлечь из этого выгоду. Ты должен мне поверить. Я уже не нуждаюсь в подобных вещах. На сей раз мною движет то, в чем я прежде всего нуждаюсь и без чего погибну: любовь, Джордж, любовь к самой прекрасной женщине, какую я только видел. Если ты когда-нибудь был влюблен, то поймешь, о чем я говорю. Думаю, тебе будет очень трудно, даже, наверное, невозможно представить, что такой человек, как я, способен влюбиться, но если бы ты был с нею знаком, то удивлялся бы как раз тому, как можно в нее не влюбиться. Ох, Джордж, ее чары сокрушили меня, и уверяю тебя, что ее огромное состояние не имеет к этому никакого отношения, ибо, как я уже сказал, у меня больше денег, чем я мог бы истратить в нескольких воплощениях. Нет, Джордж, я имею в виду ее обворожительную улыбку, золотистую кожу, удивительную нежность взгляда и даже очаровательную привычку крутить в руке зонтик, когда она нервничает… Ни один мужчина не может остаться равнодушным к ее красоте.

Но для того, чтобы добиться ее, Джордж, я должен устроить так, чтобы первого августа на общественном пастбище Хорселла обнаружился марсианский цилиндр и чтобы из него вышел марсианин, точно такой же, какой описан в твоем романе. И я не знаю, как это сделать! Я уже все перепробовал, но, как уже говорил, моя фантазия не безгранична. Я нуждаюсь в твоей, Джордж. Пожалуйста, помоги мне. Если у меня все получится, эта девушка выйдет за меня замуж. И я уверяю: если это произойдет, я перестану быть твоим врагом, потому что тогда Гиллиам Мюррей умрет окончательно. Прошу, умоляю тебя помочь бедному влюбленному.

С уважением

Г. М.

Мюррей наклонился и вперился глазами в письмо, в эти кривые строчки, выведенные еще не просохшими чернилами на белой бумаге, за которые ему было так стыдно. Возымеют ли действие его слова? Тут ему пришло в голову, что, пожалуй, разумнее было бы угрожать Уэллсу, припугнуть его тем, что, например, Джейн может попасть в аварию на велосипеде, но он сразу же отбросил эту идею. Возможно, человек, каким он был раньше, так бы и поступил, но не теперешний влюбленный. Он был почти убежден: Уэллс ему поможет по той простой причине, что считает себя лучше него, Мюррея, и не замедлит это продемонстрировать. Такого рода трюки всегда проходили с морально цельными людьми, а Уэллсу, несомненно, хотелось считать себя одним из таких. Мюррей же всего-навсего потеряет свое достоинство, а это для него мало что значит. Рядом с Эммой он вновь перестроится и возродится как более достойный человек, как совершенно иная, незапятнанная личность, освобожденная любовью. Он подул на чернила, вложил листок в конверт и запечатал его.