Текст книги "Карта неба"

Автор книги: Феликс Пальма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

XL

Вызвавшись бесплатно работать во время плавания, Уэллс без труда устроился на судно, отплывавшее в Соединенные Штаты с четырьмя тысячами тонн древесины на борту. Корабль так медленно тащился с этим грузом через Атлантику, словно его тянула вперед лишь пара мулов, и, как легко догадаться, писатель все время находился в нервном напряжении, боясь, что опоздает и все его усилия пойдут прахом. Но он не опоздал, хотя корабль доставил его в Нью-Йорк всего за несколько часов до отплытия «Аннавана», и потому ему пришлось пустить в ход все свое красноречие, дабы убедить бесноватого капитана со свирепым взглядом включить его в состав команды, несмотря на то, что она и была полностью набрана: да, он не слишком силен физически, но зато весьма усердный работник и смирится с отказом лишь в том случае, если запас провизии в трюме тютелька в тютельку рассчитан на четырехмесячное питание 27 человек. В противном же случае лишний рот ничего не меняет. К тому же он мало ест. Да если понадобится, он готов питаться корабельными крысами. Что же касается размещения, то, как легко убедиться, ему нужно совсем немного места. Для спанья достаточно любого угла. Он непременно должен плыть на этом судне и готов пойти на любые жертвы. Должно быть, он понравился капитану, а может, тот решил взять его, чтобы хорошенько проучить. Вероятно, капитан собирался развлечься, наблюдая, как на этого тщедушного человечка сразу же по выходе в открытое море обрушатся обычные каждодневные тяготы, те самые, что сформировали его самого, превратив в настоящего морского волка. И вот через какой-то час Уэллс оказался в месте, где, если бы не его миссия, никогда бы не очутился, а именно лицом к лицу с грубыми и задиристыми матросами, от которых разило потом, ромом и бессмысленной жизнью. Но, как все вы уже к этому моменту догадались, если с должным вниманием следили за моим рассказом и не забыли о проводимом нами небольшом эксперименте, писатель стал членом команды не под своим настоящим именем, а под именем героя его романа «Человек-невидимка», потому что в этом теперь состояла его единственная задача: стать невидимым. Он должен был оставаться как можно более незаметным, не пытаться установить дружеские отношения с командой, а главное, вести себя как ребенок в музее, усвоивший, что трогать там ничего нельзя, ибо Уэллс опасался, что любое его действие, даже самое безобидное, может изменить время, нарушив естественный ход событий. И вот судно «Аннаван», китобоец со славным прошлым, чей корпус был усилен двойной обшивкой из африканского дуба, дабы противостоять полярным льдам, отплыл из Нью-Йорка, увозя к Южному полюсу одного лишнего члена команды, тщедушного и скрытного матроса, который разглядывал горизонт глазами, полными необъяснимой тревоги, и откликался не на данное при крещении имя, а на имя Гриффина.

Итак, оставаться незаметным и ничего не трогать – вот что было для него первостепенным в этом путешествии. И он не изменил этому правилу даже тогда, когда с изумлением обнаружил, что среди человеческого сброда, собравшегося на корабле, находится писатель Эдгар Аллан По. В ту пору По был бледным юношей, еще не написавшим даже «Аль-Аараф». Похоже, он нанялся на «Аннаван» как сержант артиллерии, чтобы сбежать из Вест-Пойнта. И хотя ничто бы так не порадовало Уэллса, как возможность скрасить тоскливые будни на борту судна беседой с тем, кто со временем станет одним из его любимых авторов, подпасть под очарование каждого его слова, каждого жеста, тем не менее он обращался к По только по необходимости, потому что, чем меньше с ним общался, тем меньше вероятности было, что его разоблачат. И если кто-то и мог обнаружить, что Уэллс не принадлежит к этой эпохе, то, безусловно, только По, будущий автор дедуктивных рассказов о сыщике Огюсте Дюпене.

Так что единственным его развлечением в плавании было пить ром и через силу смеяться грубым шуткам своих товарищей, а когда они миновали острова Кергелен с более чем месячным отставанием от намеченного графика – то еще и с сочувствием во взгляде наблюдать за дерзкими усилиями капитана Макреди не допустить, чтобы судно застряло во льдах, зная, что когда-нибудь этим дело кончится. Когда в конце концов старый китобоец попал в ледовый плен, Уэллс ощутил в душе такое же удовлетворение, какое чувствует театральный режиссер, довольный работой актеров. Члены экипажа, похоже, восприняли возникшее препятствие, которое могло стать причиной их гибели, с невозмутимым смирением. Теперь оставалось ждать, когда растают льды, экономя продовольствие и стараясь не впасть в безумие. Это было почти все, что они могли сделать в сложившихся обстоятельствах, хотя Рейнольдс, руководитель этой эксцентрической экспедиции, непрестанно напоминал капитану, что они должны обследовать прилегающую территорию в поисках прохода к центру Земли, поскольку был убежден, что наша планета – полая внутри. А ведь Верн еще не написал своего знаменитого романа.

Но Уэллс, конечно, ни на что такое не рассчитывал. Он лишь надеялся увидеть то, что неделю спустя, когда он уже начал сомневаться, наконец упало к нему с неба. Когда это случилось, у него возникло странное ощущение, будто именно он заказал диковинный воздушный спектакль, чтобы всех удивить. Он наблюдал за тем, как летательный аппарат пробороздил небо и упал вблизи гор, точно с такой же растерянностью, как и его товарищи, потому что, в конце концов, он, Уэллс, никогда не видел его в полете. И он понял, что с этого момента все будет происходить так, как уже происходило, словно бы под диктовку, и главное для него теперь – держаться по возможности в стороне, чтобы события шли своим чередом. Появление летательного аппарата посреди снежной пустыни вызвало у команды переполох, и писатель не мог сдержать улыбку, когда некоторые стали утверждать, что это метеорит. Он прекрасно знал, что это такое. И знал даже, кто управлял кораблем и откуда он прилетел. Посланник явился на свидание, назначенное у них на этом удаленном от остального мира ледяном островке, с британской пунктуальностью.

Но не бойтесь, я не стану утомлять вас новым изложением событий, которые вам слишком хорошо известны, хотя, признаться, мне хотелось бы рассказать о некоторых чувствах и тревогах, одолевавших во время экспедиции нелюдимого и молчаливого матроса Гриффина, именно теперь, когда все вы узнали в нем писателя Герберта Джорджа Уэллса. Уверен, несмотря на то, что вы с ним достаточно познакомились, вам все равно будет интересно узнать, как его дотошный и прихотливый ум противостоял различным превратностям судьбы, поджидавшим его в те жуткие дни на борту «Аннавана». Когда, например, во время разведывательного рейда к летательному аппарату ему пришлось сочинять безумную историю, чтобы оправдать перед Рейнольдсом свое настойчивое стремление оказаться на «Аннаване», историю столь несостоятельную и абсурдную, что его вполне можно было бы исключить из писательского цеха за бездарность. Или когда он был вынужден исследовать территорию вокруг летательного аппарата в поисках предполагаемого пилота, уже зная, на что тот способен. А как описать вам смешанное чувство уныния и отчаяния, охватившее его, когда они ждали на «Аннаване» нападения таинственного существа, растерзавшего до этого во льдах полярного медведя, потому что он, единственный из команды, мог подозревать, что так называемый звездный монстр уже находится среди них, превратившись в одного из матросов?

Бедный Уэллс, какая громадная ответственность свалилась на его плечи! И каким одиноким и смешным он чувствовал себя на борту обреченного корабля, не зная, что именно он должен сделать, чтобы предотвратить неизбежное! Время шло, один час сменял другой, но какие бы идеи в отчаянии ни рождал его мозг, они не казались ему удачнее безумных выдумок Клейтона во время их подземных скитаний. План, который он счел наименее глупым и который поможет вам составить представление о тех, что были отвергнуты, пришел ему в голову во время очередного тщательного осмотра судна, где он искал хоть что-нибудь, что мог бы применить против Посланника, поскольку знал не понаслышке, что пули не причиняли ему ни малейшего вреда. В пороховом погребе он обнаружил несколько ящиков с динамитными патронами и мгновенно понял, что это единственное на борту «Аннавана» средство, способное уничтожить монстра. Уэллс никогда не имел дела с динамитом, но не думал, что это слишком сложно, хотя и сомневался, что Посланник будет стоять столбом и ждать, когда он бросит ему под ноги взрывчатку, да еще с безопасного для себя расстояния. А тихо поджидать монстра в каком-нибудь уголке, как это сделал Мюррей в лондонской клоаке семьдесят лет спустя, его не очень-то привлекало. И прежде всего потому, что на корабле не было красивой девушки, которую он мог бы обнять в самый неприятный момент. В противном случае он бы, возможно, еще подумал. И тут его взгляд упал на один из многочисленных гарпунов, хранившихся на оружейном складе, и мы должны сказать спасибо за то, что дело происходило не в камбузе и ему не попались на глаза кастрюли, а так он сразу решил, что если прикрепит к гарпуну парочку динамитных патронов и метнет его с достаточной силой и меткостью в Посланника, то проткнет последнего с вероятностью один шанс на миллион, что все-таки лучше, чем ничего.

Два дня спустя, пока Уэллс все еще пытался придумать план, который оказался бы лучше идеи с динамитом и гарпуном, звездный монстр зверски расправился с доктором Уокером. Он набросился на доктора в лазарете, когда тот готовился ампутировать ногу матросу Карсону, после чего писатель уже не нуждался в новых доказательствах, чтобы понять не только то, что Посланник бродит по кораблю, но и в каком обличье. Все не на шутку встревожились и по приказу с каждым разом все более растерянного Макреди облазили судно сверху донизу в поисках дыры, через которую монстр проник на борт, но, конечно, ничего не обнаружили. Матросы пришли к выводу, что каким-то таинственным способом монстр умел незаметно прокрадываться на корабль и покидать его, на то он и демон. Но Уэллс в демонов не верил. Более того, он даже подумывал разоблачить Карсона. Точнее сказать, он взвесил все возможные варианты, открывавшиеся перед ним, тщательно, со всех сторон рассмотрев каждый – по старой привычке, от которой его не могли излечить ни путешествия во времени, ни эти чертовы экспедиции в Антарктиду. Однако ни один из вариантов не воодушевил его. Он мог предупредить всех своих товарищей, что этот человек не Карсон, а марсианин, принявший его облик, или попытаться хладнокровно убить оборотня при первой возможности, например, подложив ему во время сна в штаны динамитный патрон, и потом представить дело так, что он был вынужден защищаться. Было ясно, что надо по-прежнему выжидать, держась в стороне от происходящего. Ему еще представится случай вмешаться. Поэтому Уэллс ограничился тем, что стал скрытно следить за Карсоном, ломая голову над тем, где находится труп его двойника, настоящего Карсона. Вероятно, где-нибудь в окрестностях корабля, засыпанный снегом. Наблюдая за ним, Уэллс удивлялся, что Посланник его не узнает, не выделяет среди прочих членов команды, хотя они уже беседовали друг с другом в туннеле под Лондоном. И сразу же спохватывался, что эти события еще не произошли, какие бы воспоминания о них ни сохранились в его памяти.

Он понял, что развязка близка, в день, когда нес вахту на правом борту судна и увидел возвращающегося из снегов Рейнольдса, который узнал, что Карсон погиб, так как наткнулся на его труп неподалеку от летательной машины. Обнаружив, что усопший Карсон в данный момент несет вахту на корме, Рейнольдс направился к нему походкой сомнамбулы, и Уэллс проводил его взглядом. Он понаблюдал за их краткой беседой под ожесточенный лай собак и подумал, что отныне Посланник, обнаружив, что его раскрыли, перестанет притворяться и примет свой истинный облик. После разговора с вахтенным Рейнольдс отправился к себе в каюту, даже не взглянув на Уэллса, из чего было нетрудно сделать вывод, что по какой-то непонятной для Уэллса причине этот болван решил не делиться ни с кем своим открытием. Пригласил ли он лже-Карсона к себе, чтобы предложить ему какую-то сделку? Этого писатель не знал, но его мало интересовала избранная Рейнольдсом стратегия. Все указывало на то, что вот-вот начнется резня, поскольку начальник экспедиции, можно сказать, играл с бомбой, готовой взорваться у него в руках. Как вы знаете, так оно и случилось.

Возможно, вы зададитесь вопросом, не посещала ли Уэллса мысль во время последовавшей за этим непрерывной череды выстрелов, взрывов, крови и жутких превращений забыть про судьбы человечества и всех тех, кого он любил, но кто еще не родился, и попытаться спасти собственную шкуру. И ответ будет отрицательным, уж вы мне поверьте, ведь для меня нет ничего легче, чем читать в душе у персонажей, действующих в этой истории. Однако, чтобы быть с вами до конца откровенным, должен сказать, что такое поведение объяснялось не его чувством долга или альтруизмом, а тем, что, когда на этом заброшенном ледяном островке разыгрался самый настоящий апокалипсис, Уэллс был не способен сосредоточиться ни на чем другом, кроме всесильного желания помешать тому, чтобы тайный механизм, находящийся в его мозгу, снова включился и зашвырнул его бог знает куда сквозь бездны времени. Он старался утихомирить свое разбушевавшееся сердце, что помогло ему не поддаться панике и с невозмутимым спокойствием реагировать на творившийся вокруг ужас. Благодаря этому он сумел приставить пистолет к виску свирепого капитана и заставить его прислушаться к Рейнольдсу, а позднее пробрался в арсенал через тот ад, в который превратили корабль взрывы, двигаясь при этом с вызывающим спокойствием, словно располагал охранной грамотой с печатью самого дьявола, и тщательно привязал динамитные патроны к гарпуну, после чего выбрался на палубу и спустился оттуда на лед, по-прежнему не теряя присутствия духа, даже когда стал свидетелем того, как последний взрыв превратил «Аннаван» в груду исковерканного железа, окруженную обезображенными трупами, и понял, что независимо от того, удалось ему выполнить свою миссию или нет, его робкая надежда на возвращение к цивилизации только что окончательно улетучилась.

Представьте теперь его, лежащего на снегу и неотличимого от жертв взрыва, сбитого с толку, страдающего от боли. Взрыв был таким ужасным, что Уэллс перестал слышать, и ему стало казаться, что здешний ландшафт укутан в первозданное, природное безмолвие, какое было присуще миру до того, как человек осквернил его своими искусственными шумами. Языки пламени, лизавшие останки корабля, постепенно затухали, словно старческая память. Тут Уэллс вспомнил, что Посланник благополучно пережил взрыв, поскольку был погребен во льду, и стал внимательно приглядываться к устилавшим снег телам, пока его испуганный взгляд не задержался на бесформенном холмике, который чуть-чуть шевелился. Он находился метрах в тридцати от Уэллса, но, несмотря на расстояние, когда фигура начала подниматься, писатель сразу убедился в том, что этот спасшийся от взрыва – не человек. Пламя вырывалось из складок его странного облачения, отчего он напоминал горящий факел, но, похоже, не причиняло ему ни малейшей боли. Уэллс опустил голову в снег и застыл, словно еще один труп, исподтишка наблюдая за действиями монстра. И с облегчением вздохнул, увидев, что чудовище направилось в противоположную сторону, но вдруг заметил, что навстречу ему из снега быстро поднимаются две фигуры. Ему показалось, что это Аллан и Рейнольдс. Последний бросился бежать к клетке с собаками, и Уэллс усмехнулся про себя. Когда Рейнольдс открыл дверцу клетки, обезумевшая свора помчалась к Посланнику, который выставил перед собой свои острые когти и одним безжалостным ударом разрубил надвое первого прыгнувшего на него пса. Сразу стало ясно, что серьезной угрозы собаки для него не представляют. Словно нехотя растерзав последнюю из них, монстр не спеша направился к его товарищам, а те, как видно, решили больше никуда не бежать. К чему откладывать то, что неизбежно? И когда жуткое чудовище остановилось метрах в пяти от них, издав победный рев, Уэллс понял, что более удобного момента, чтобы попробовать вонзить в него гарпун, ему не представится. Если этого не сделать, то Посланник в конце концов вмерзнет в лед, хотя сейчас он не мог себе представить, как Аллан с Рейнольдсом его туда загнали. Правда, в далекой перспективе такой финал, как он хорошо знал, не предотвратит вторжения. Он должен покончить с марсианином навсегда, а не на время. Для этого он и прибыл сюда. Для этого пересекал время и пространство.

Приняв окончательное решение, Уэллс одним прыжком вскочил на ноги, крепко сжал в руке гарпун и вот тут-то и почувствовал это. Он огляделся по сторонам, несколько ошеломленный, с ощущением, будто что-то пошло не так, но что именно, неизвестно. Все оставалось таким же, как несколько мгновений назад: обугленный остов корабля, валяющиеся в снегу трупы, монстр, готовый растерзать его товарищей, – но в то же время казалось каким-то далеким… Нет, изменились не расстояния, они были прежними, а все остальное: бледный свет сумерек стал еще слабее, мороз уже не казался таким колючим, снег больше не прилипал к одежде, а ветер не приносил никаких запахов – ни обгорелого дерева, ни паленого мяса, ни даже его собственного пота. Не хватало насыщенности, подлинности, блеска, чего-то такого, он не знал чего, благодаря чему вещи и существуют. Казалось, все отдалилось от него, оставаясь тем не менее на прежнем месте. Как будто все существовало теперь как воспоминание об этом месте, как прошлое этого места, но не как само место… И Уэллс внезапно понял, безошибочно, с болезненной уверенностью осознал, что с ним снова произойдет это и он опять совершит прыжок во времени. Трясущимися руками он поспешил поджечь фитили у динамитных патронов, молясь, чтобы его тело хотя бы несколько секунд еще побыло в этом настоящем. Он не знал, за сколько времени до прыжка появляются подобные признаки, такое постепенное обесцвечивание реальности, поскольку в прошлые разы, во сне и потом в резервуаре с воронкой, он их не сознавал, но надеялся, что ему достанет времени по крайней мере на то, чтобы метнуть гарпун. Он увидел, как напряглось тело монстра, готовясь к неминуемой атаке. Подожди, приказал Уэллс самому себе, не бросай, еще рано. И, разбежавшись, отвел руку назад и метнул гарпун в фигуру Посланника, уверенный, что промахнется и может даже по ошибке попасть в Аллана или Рейнольдса. Но, к удивлению писателя, гарпун вонзился в спину монстра, легко пробив подобие хрящевидного панциря. Посланник издал жуткий стон и неуклюже попытался выдернуть гарпун, корчась от боли. Его облик начал меняться, демонстрируя Уэллсу целую коллекцию тел, в которые монстр успел к настоящему времени перевоплотиться. А закончились эти метаморфозы тем, что он разлетелся на мелкие куски с глухим грохотом, показавшимся писателю таким же далеким, как маячившие на горизонте горы. Не успев отклониться, Уэллс поневоле принял душ из зеленоватой крови, за которым последовал град, состоявший из кусков мяса и обломков костей, и его тело внезапно засветилось, когда он в изнеможении упал на колени в снег. Дым от взрыва рассеялся, что позволило ему увидеть Рейнольдса и Аллана, сидевших на снегу и глядевших на него глазами, полными удивления и благодарности. Они были целы и невредимы, но словно бы бестелесны, как будто их нарисовали на простыне, повешенной против света.

Понимая, что добился цели, Уэллс наконец отдался своему странному ощущению. Он одержал победу, говорил он себе, в то время как накопившиеся усталость и напряжение преобразовывались в головокружение, становившееся с каждым разом все сильнее. Он почувствовал, что словно освободился от собственного веса, от собственной плоти, а благодаря этому – и от болезненной усталости, переполнявшей и связывавшей его. Но это ощущение длилось всего секунду. В следующее мгновение Уэллс ощутил, что вновь заключен в свое тело и несет тяжесть собственного веса. Внезапная рвота подступила к горлу и излилась на снег, оставив на нем замысловатые каракули. Он кашлянул раз, другой, третий, стараясь избавиться от головокружения. Когда в глазах у него прояснилось, он обнаружил, что стоит на коленях на прежнем месте, на том же снегу, который, казалось, вновь обрел свои первозданные свойства, как то холодить кожу и таять от тепла, делая одежду мокрой. Но, не увидев перед собой ни Аллана, ни Рейнольдса, он понял, что находится уже не в прежнем времени.