Текст книги "...Да поможет мне бог"

Автор книги: Феликс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

–      Мне не хотелось бы.

Она выпрямилась.

–      Ты хочешь, чтобы я пошла одна, без тебя?

–      Если ты считаешь удобным...

–      Я могла бы.

–      Тогда, конечно, иди.

Он положил носовой платок обратно в карман и взял свой стакан.

–      Иногда тебя очень трудно любить, – резко сказала она.

Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, но она вышла из комнаты.

Он увидел ее снова лишь час спустя, когда уже собрался уходить. Миссис Садерленд только что возвратилась домой из кино. Она пришла рано, потому что сбежала, не досмотрев фильма до конца. Она не могла больше выдержать, фильм был из рук вон плохим, они с Перл впервые ушли с середины зрелища, согласившись в его оценке. Не удивительно, что люди предпочитают сидеть дома и смотреть телевизор; если бы в кинотеатрах не было налажено кондиционирование воздуха, она никогда не пошла бы туда. Она устала и задыхалась от жары. Перл спрашивала у нее, не тот ли самый Спенсер Донован, о котором написано в сегодняшней «Стар джорнел», помолвлен с Джин и не боятся ли они, что их дочь выйдет замуж за коммуниста.

–      Я пыталась объяснить ей, – сказала миссис Садерленд. – Но ведь все знают, что Перл умом не блещет и замужем за бывшим торговцем дешевыми дамскими украшениями, так чего же от нее требовать?

Джин, по-видимому, ждала Спенсера внизу, потому что, уже уходя, он внезапно увидел ее у стены около большого зеркала в вестибюле.

–      Что ты собираешься делать? – спросила она.

–      Сейчас?

Она нахмурилась.

–      Нет, не сейчас. Я о статье в «Стар джорнел». Подашь на этого человека в суд?

–      Еще не знаю, – ответил Спенсер. – Мне нужно подумать.

–      Он лжет, правда? Все, что он пишет, – ложь.

Это, конечно, было утверждение, не вопрос.

–      Конечно, лжет, Джин. И не сомневайся в этом.

–      Я и не сомневаюсь. Что сказал папа? – спросила она.

–      Мы встретимся с его адвокатом завтра.

–      Да, я знаю. – Она на мгновение запнулась. – Спенсер, я очень люблю папу, но он делец. С ним... с ним иногда трудно, не мне, но... – Она сделала шаг к нему и легко коснулась руками его плеч. – Я хочу сказать... Что бы он ни сделал и ни сказал, это не имеет никакого отношения ко мне. Я всегда буду любить тебя.

–      Но тебе же иногда бывает трудно любить меня, – улыбнулся он.

–      Да, – сказала она, не отвечая на его улыбку, – бывает. Но ведь любить вообще нелегко, не так ли?

–      Да, – подтвердил Спенсер, – нелегко.

Спенсер ждал лифта в «Савой-плаза». Вестибюль был почти пуст. Только в глубоком кресле дремал мужчина в белом смокинге с красной гвоздикой в петлице. Дверь лифта открылась, и в сопровождении коренастого моложавого человека в темном костюме вышла стройная брюнетка в вечернем платье с высокой прической. Увидев человека в смокинге, она повернула голову и, презрительно усмехнувшись, взглянула на своего спутника. Тот улыбнулся в ответ, обнажив ослепительно белые зубы.

–      Тридцать второй этаж, пожалуйста, – сказал Спенсер.

Дверь открыла Луиза. В гостиной было темно. Она взяла его за руку и потянула за собой в комнату. Внезапно она остановилась и, легко качнувшись, прильнула к нему. Он ощущал нежное тепло ее тела под платьем.

–      Что случилось, Луиза?

– Ничего, – ответила она. – Я так рада, что ты пришел.

–      Где Лэрри? – спросил он.

Она пожала плечами.

–      Мне нужно с ним поговорить, – сказал Спенсер. – Я предупредил его об этом.

–      Он скоро придет.

Он мягко освободился от ее объятий и взял ее за руки.

– Давай включим свет, – сказал он.

Отстранившись от него, она подошла к стене и включила свет, а затем, обойдя комнату, зажгла все до единой лампы, пока не стало светло, как днем.

–      Теперь хорошо? – спросила она.

–      Не нужно, Луиза, – утомленно ответил он. – Сегодня не нужно играть.

Она взглянула на него красными, распухшими глазами. Ее лицо казалось почти белым – на нем не было ни румян, ни губной помады, и волосы висели длинными лохматыми прядями.

–      Я развожусь с Лэрри, – сказала она.

–      Глупости, – ответил Спенсер.

–      Я развожусь с ним. Завтра я поговорю об этом с адвокатом. Я больше не люблю его. Он убил мою любовь. Он убил все.

–      Я не верю этому.

–      Я знаю, что ты не веришь, – сказала Луиза, и голос ее внезапно окреп. – Он твой кумир, он всегда был твоим кумиром. А кумир не может сделать ничего плохого. И даже если этот мерзкий кумир пролез за твоей спиной и отнял у тебя твою девушку, ты все равно его боготворишь.

–      Перестань, Луиза. Ведь дело было совсем не так, – горячо возразил Спенсер. – Ты это знаешь.

–      Ах, не так! Тогда расскажи мне, как это было. Ты расскажи мне.

Стоя в залитой ослепительным светом комнате, они не сводили друг с друга глаз.

–      Ты влюбилась в него, – сказал Спенсер,

Она откинула волосы, упавшие на лицо.

–      Я была твоей девушкой, Спенс, разве не так? До того, как в нашей жизни появился он, я была твоей девушкой. Ты забыл?

–      Это было давно.

–      Да, это было давно. Но я была твоей девушкой до того, как появился он, твой лучший друг, твой кумир, Лэрри Хант. И он сразу начал ухаживать за мной; ты знаешь это, ты видел, как это происходило, но он был твоим кумиром, и за меня не стоило бороться.

–      Луиза...

–      Он заставил меня полюбить его, Спенс, а ты стоял в стороне и наблюдал, как он это делает. Мне было восемнадцать лет. Ты знаешь, как заставить восемнадцатилетнюю девушку полюбить? Нужно переспать с ней. Это так просто.

Он шагнул к ней, бледный и дрожащий, но она не двигалась с места, вызывающе глядя на него.

– В тот вечер, когда я отдалась ему, ты ждал меня, чтобы вместе пойти в кино, – благородный, целомудренный Спенсер ждал свою девушку, чтобы повести ее в кино. А наверху, пока ты ждал, Лэрри и я...

Он схватил ее за плечи и начал трясти, но не сумел заставить ее замолчать.

–      Когда мы наконец спустились, даже слепой мог бы обо всем догадаться, а тебе это даже в голову не пришло. Ты стоял как маленькая собачонка с большими карими преданными глазами, несчастный сиротка, странствующий рыцарь, пережиток средневековья.

Хриплым, прерывающимся голосом он сказал:

–      Ну, хорошо, Лэрри поступил ужасно, но ты-то какова?

Она беззвучно плакала. Слезы катились по ее лицу. Она не пыталась вытереть их.

–      Я? Да, я поступила гадко, но я заплатила за это. Посмотри на меня. Я полюбила скверного человека,

–      Ты и сейчас любишь его, – сказал Спенсер.

Она энергично покачала головой.

–      Помоги мне, Спенс, – прошептала она. – Прошу тебя, помоги мне.

–      Не могу.

–      У него есть другая женщина.

–      Откуда ты знаешь?

–      Он звонил ей сегодня. Он был еще пьян. Я вошла, когда он разговаривал с ней, и он... он сказал, что я шпионю за ним.

Внезапно ноги ее подкосились. Она протянула руки, ухватилась за Спенсера и, отчаянно рыдая, упала в его объятия.

Сзади отворили дверь. Спенсер услышал шум и обернулся. Медленно вошел Лэрри, держа руки в карманах. Подойдя к ним вплотную, он остановился и сказал:

–      Вот это как раз и считается неподходящим моментом для появления в комнате мужа.

Услыхав его голос, Луиза выпрямилась и подняла голову, глядя на Лэрри. Медленно освободившись и обняв ее за плечи, Спенсер бережно довел ее до кушетки.

–      Она расстроена, – сказал он.

–      Я вижу, – усмехнулся Лэрри.

Он не двинулся с места. Луиза села и закрыла лицо руками.

–      Что значит весь этот шум? – спустя минуту спросил Лэрри.

Луиза покачала головой.

–      Ничего.

Ее голос был едва слышен, и Лэрри пожал плечами,

Спенсер взглянул на Луизу.

–      Ну... – начал Лэрри.

–      Я пришел поговорить с тобой, – сказал Спенсер. – Ты прочел «Стар джорнел»?

–      Да, – ответил Лэрри, – прочел. Я хотел принести газету домой, но забыл. – Он снял пиджак и начал развязывать галстук. – Кто, черт побери, посмотрит на такую чепуху серьезно? – спросил он и прошел мимо кушетки в спальню, оставив дверь открытой.

Спенсер пошел за ним.

–      Мне приходится смотреть на это серьезно. Фаулер – влиятельная фигура в своей области, независимо от того, какого мы с тобой о нем мнения. Его статьи перепечатываются во всех газетах.

Лэрри сидел на кровати и, наклонившись, развязывал шнурки ботинок. Спенсер не видел его лица.

–      Коммунист ты или нет? Если ты не коммунист, тебе не о чем беспокоиться, – сказал он. – Привлеки его к суду за клевету и потребуй деньги.

Он скинул ботинки и начал расстегивать рубашку.

Внезапно Спенсер почувствовал острую боль в желудке. Ему пришлось немного подождать, прежде чем он оказался в силах снова заговорить.

–      Дело совсем не в том, что я беспокоюсь, Лэрри, – сказал он. – Дело совсем не в том. Ты знаешь причину появления этой статьи. Ты единственный, кто знает. Отныне я вынужден обдумывать каждый свой шаг. Ты и я должны обсудить это вместе.

Лэрри продолжал раздеваться. Наконец он встал совершенно голый, в одних носках.

–      Что с Луизой? – спросил он.

–      Она думает, что у тебя есть другая женщина.

–      Ах, это! – махнул рукой Лэрри. Он повернулся, чтобы отворить дверь ванной. – Извини меня, я приму душ.

Спенсер сделал шаг вперед.

–      Лэрри, накинь халат или еще что-нибудь и сядь. Я должен поговорить с тобой.

Лэрри взглянул на него, и его угрюмое лицо расплылось в улыбке.

–      Прости, старина, я немного не в себе: я провел довольно бурную ночь.

Он сел, взял с ночного столика сигарету и чиркнул спичкой. Свет спички упал на стоявшую на столике фотографию Луизы, и мужчины с минуту смотрели на нее.

–      Откуда ты знаешь, что есть связь между твоим письмом и статьей Фаулера?

–      Ну, это довольно легко предположить. Почему он написал статью именно сейчас? Почему упомянул ФБР?

–      Возможно, – согласился Лэрри, кивнув головой. Он задумался. – Но ведь ты именно этого и добивался, не так ли? Чем больше ты извлечешь из этой статьи, тем лучше для твоей затеи.

–      Да, – подтвердил Спенсер. – Но, видишь ли, об этом знаем только ты да я, больше никто. Все остальные считают, что я должен рвать и метать, лететь в Вашингтон, добиваться приема у Эдгара Гувера. Мне нужно как-то действовать, иначе люди, которые верят мне, начнут что-то подозревать. С другой стороны, я не могу слишком усердствовать, защищая себя, а то вся затея полетит к черту. Я должен действовать так, чтобы довести дело до конца.

–      Ты в дьявольски трудном положении, а?

–      Я же знал, что так будет.

–      Да. А потом будет все хуже и хуже. И добрый старый Лэрри окажется единственным, кто сможет спасти тебя, единственным, кому это под силу. Добрый старый Лэрри верхом на белом коне.

Он засмеялся.

Из гостиной вышла Луиза. Не глядя на мужчин, она подошла к другой стороне кровати, быстрым движением развязала кушак и сбросила халат.

Спенсер отвернулся, а Лэрри подскочил на месте.

–      Эй, что ты делаешь? Ты в своем уме?

–      Извините, – ответила Луиза. – Я и не думала, что вы изволите обратить на меня внимание.

12. Суббота, 21 июля, 1.30 ночи

В ночь на субботу, в половине второго, Спенсер сидел за столом. Он достал папку из ящика, собираясь записать события, происшедшие за день.

Зазвонил телефон, и мужской голос спросил:

– Это мистер Донован?

– Кто говорит?

– Я целый день не могу дозвониться... – сказал голос. – К сожалению, меня...

Внезапно мужчина начал кричать:

– Убирайся из Америки, сукин ты сын и мерзавец! Убирайся, пока цел! Нам коммунисты не нужны. Мы…

Спенсер положил трубку. Его руки дрожали. Спустя минуту телефон начал звонить снова, но он не поднял трубки. Телефон продолжал звонить еще минут пять, а потом замолк.

Гордон Беквуд рассказывал ему о таких звонках – о сотнях звонков, после которых он наконец выключил свой телефон. Тогда начали поступать телеграммы, письма, а по ночам какие-то люди звонили у дверей. Спенсер снял колпачок с ручки и начал писать.

«20 июля. В одиннадцатом часу утра я разговаривал с Биллом Спайксом из Вашингтона относительно юрисконсульта для «Алтуна миллз» по делу об аннулировании правительственных заказов. Он проявил упрямство и, пожалуй, даже враждебность. Я сильно подозреваю...»

Его рука все еще дрожала, и он остановился. Он попытался представить себе лицо человека, который только что ему позвонил: открытый рот, узкие глаза, – и вдруг он понял, что перед ним возникло знакомое лицо. Лицо Лэрри. Он покачал головой, смеясь над самим собою. Должно быть, его взволновала истерика Луизы. Конечно, в те далекие годы он ничего не знал о ее отношениях с Лэрри; тогда у него не было никаких подозрений. Зачем сейчас вспоминать об этом? Это дело прошлого. «Даже слепой обо всем догадался бы, – сказала Луиза, – а тебе и в голову не пришло». Наверно, они часто смеялись над ним за его спиной – его девушка и его лучший друг. Тогда это могло иметь для него какое-то значение, а сейчас нет. Лэрри оставался его другом в течение почти пятнадцати лет; Спенсер без минутного колебания избрал его соучастником своей борьбы. Избрал бы он его и сегодня – или нет? Но почему, думал Спенсер, почему я никогда не подозревал их?

Только брюки от пижамы да ночные туфли составляли туалет Спенсера, но внезапно он почувствовал, что по его спине и груди льется пот. Он прошел в ванную, чтобы вытереться, а затем с полотенцем на шее возвратился к письменному столу. Карие преданные глаза собаки, сказала Луиза. Возможно, она права. Ему следовало бы это понять раньше. А может быть, он боялся понять?

В Лос-Анжелесе, вспомнил Спенсер, ему впервые пришло в голову, что Лэрри влюблен в Луизу. Лэрри уже больше года жил в Калифорнии. Его родители, Лоуренс У. Хант и бывшая Элиза Вогн с Бродвея, погибли при автомобильной катастрофе в Швейцарии, и отец Спенсера, который был юрисконсультом нескольких акционерных обществ Лоуренса Ханта, помог Лэрри справиться с частью затруднений, вызванных внезапной смертью родителей...

Спенсер стоял на аэродроме вместе с Луизой, они смотрели на медленно приближавшийся к ним самолет Лэрри. (Спенсеру исполнилось тогда двадцать четыре года, он был на два года моложе Лэрри, который в двадцать шесть лет считался одним из ведущих авиационных инженеров в Америке.) Луиза что-то сказала, но Спенсер не расслышал ее слов из-за рева моторов. Он улыбнулся ей, пожал плечами и снова перевел взгляд на самолет, с которого спускался Лэрри. Затем он быстро повернулся к Луизе и увидел, что она все еще смотрит на него напряженно и испытующе, но и тогда он не уловил смысла этого взгляда.

Шум моторов стих, Лэрри подошел к ним, взял Спенсера и Луизу под руки, и они вместе пошли с поля. Лэрри был все еще возбужден полетом и поэтому без умолку болтал; обращаясь преимущественно к Луизе, он рассказывал им о заводе в Детройте, о грозе, в которую он попал, приближаясь к Сьерра-Неваде, о том, как молния почти...

–      Милый, – сказала Луиза Спенсеру, перебивая Лэрри, – пойдем быстрей. Не забудь, мы обещали быть дома к пяти.

–      Да, – ответил Спенсер.

–      Вы не хотите выпить со мной, всего по стаканчику? – спросил Лэрри. – Ведь я...

–      Нет, – ответила Луиза.

Высвободив руку, она пошла немного впереди них.

–      Один стаканчик не повредит, – сказал Спенсер. – Что с тобой, Луиза?

Она опустила голову и не повернулась к нему.

–      Я хочу домой, вот и все. А пить я не буду.

Спенсер посмотрел на Лэрри, и Лэрри улыбнулся.

Было ясно, что он не обиделся, его это лишь развлекало. Он совершенно правильно относится к ее грубости, подумал Спенсер.

Они подошли к машине – новому кабриолету, принадлежавшему Луизе. Она дала Спенсеру ключ: «Правь сам». Заняв место за рулем, он открыл дверцу для Луизы; она и Лэрри сели в машину.

Затем, уже в пути, когда они все трое сидели на переднем диване, Луиза внезапно сказала:

–      Прочь руки, Лэрри! Черт возьми, уберите руки!

Спенсер изумленно взглянул на них, но тотчас же отвел взгляд – нужно было следить за движением. Он заметил, что Лэрри убрал руку с плеча Луизы. Ничего плохого в том, что молодой человек положил руку на плечо девушки, не было. Как же иначе сидеть втроем на переднем сиденье? Но почему она говорила так грубо? Он никогда не слышал от нее подобного тона. Однако он промолчал, решив, что поговорит с ней позже. На перекрестке он остановился и повернулся к ним. Луиза была очень бледна, а у Лэрри на лице играла все та же улыбка. Он, казалось, не желал принимать ее настроение всерьез.

–      Я сохранила вам ваши письма, Лэрри, – сказала Луиза. – Мне они не нужны. Я их даже не все читала.

–      Отлично, – ответил Лэрри.

–      Какие письма? – спросил Спенсер.

–      Я написал Луизе несколько писем из Детройта, – объяснил Лэрри.

Загорелся зеленый свет, и Спенсер тронул машину. На мгновение он задумался, почему Луиза ни разу не сказала ему о письмах, но отогнал эту мысль, а затем не смог ее об этом спросить, потому что она сразу поднялась в свою спальню, заперлась там и больше не спускалась. А позже незачем было задавать вопросы, ибо она явно не интересовалась Лэрри. Спенсер даже чувствовал себя немного виноватым перед другом, потому что в душе, не оправдывая, конечно, ее грубости, он был рад поведению Луизы.

Телефон снова зазвонил, но Спенсер не поднял трубки, и вскоре аппарат смолк.

В тот же вечер он говорил с Лэрри – Спенсер помнил это, хотя не мог представить себе, где происходил их разговор. Лэрри, кажется, стоял, к чему-то прислонившись – к дереву, к пальме, а может быть, к лестнице. Вероятно, они находились около дома Спенсера, который в то время заново выкрасили.

–      Ты случайно не влюблен в Луизу? – спросил Спенсер.

–      Возможно, – ответил Лэрри. – Очень возможно. Но ведь она твоя девушка? Это было бы не очень порядочно с моей стороны, – добавил он с усмешкой.

–      Конечно, – сказал Спенсер.

Лэрри зевнул. Спенсер помнил эту подробность, потому что при этом Лэрри повернулся кругом, вытянулся и чуть не потерял равновесия, но зацепился за какой-то предмет. Затем он нежно похлопал Спенсера по спине.

–      Бери ее и сделай счастливой. Она еще совсем девочка, но не тяни слишком долго. Она уже готова.

Вот и все, что помнил Спенсер. Ему тогда не понравился тон Лэрри, и он резко ответил ему. А теперь он понял, что Лэрри был прав. Он тянул слишком долго, а Лэрри спал с ней. Вот, значит, как можно заставить невинную восемнадцатилетнюю девушку полюбить себя. Он узнал это только сегодня. Этот вечер оказался для него чрезвычайно поучительным.

Несчастный сиротка, благородный, целомудренный Спенсер, странствующий рыцарь, пережиток средневековья.

Было около трех, когда Спенсер пошел в спальню. Он сделал запись в дневнике и сейчас, хотя голова его оставалась свежей, чувствовал усталость во всем теле.

Он уже собирался выключить свет, как вдруг снова зазвонил телефон, и на этот раз Спенсер поднял трубку.

–      Когда ты пришел домой? – спросила Джин.

–      Давно, – ответил Спенсер. – Не было и двенадцати.

Наступило короткое молчание, затем она сказала:

–      Я звонила тебе после часа, никто не ответил.

–      Наверно, я был в ванной или еще где-нибудь, – объяснил Спенсер.

Снова наступила пауза.

–      Почему ты не спишь? – спросил он.

–      Я спала, – сказала Джин. – Я легла сразу, как ты ушел, а потом проснулась. Я очень беспокоюсь о тебе.

–      Не стоит.

–      Ты говорил с Луизой о статье Фаулера?

–      Нет, – ответил Спенсер. – Луиза не знает об этом. Я говорил с Лэрри.

– Что он сказал?

–      Ничего особенного, – ответил Спенсер. – Ничего особенного он не сказал. Сейчас ничего и нельзя сказать.

Спустя мгновение она спросила:

– Почему ты никогда не берешь меня с собой, когда идешь к ним?

–      Я не уверен, понравятся ли они тебе.

–      Не понравятся, – сказала Джин. – Я знаю, что не должна говорить тебе это, потому что ты без ума от них обоих.

–      Не болтай вздор, – сказал Спенсер.

–      Все, что они говорят и делают...

–      Дорогая, – сказал Спенсер, повышая голос, – давай оставим эту тему. Прошу тебя. Сейчас три часа ночи, а у меня впереди тяжелый день.

–      Извини. – В ее голосе слышалась нежность. Она добавила: – Милый, я не пойду на вечер к Полю. Ты ведь не хочешь, чтобы я пошла, правда?

–      Не хочу. Давай пообедаем вместе.

–      Давай, – покорно согласилась она. – Милый, я тебе, наверно, надоела? Я ни чуточки не виню тебя. Я сама вешаюсь тебе на шею.

–      Нет, – ответил он, улыбаясь, – не надоела. Ты... ты замечательная.

–      Как бы мне хотелось сейчас быть около тебя, – сказала Джин. – Рядом с тобой. Сейчас.

–      Да.

После этого он долго лежал неподвижно. Наконец уснул и спал, не просыпаясь, до семи часов утра.

13. Суббота, 21 июля, 7.30 утра

Спенсер только начал бриться, когда из Вашингтона позвонил Майрон Вагнер и попросил его дать заявление для печати в ответ на статью Уолта Фаулера.

– На этот раз я, пожалуй, не буду делать заявлений, – сказал Спенсер.

– Почему, черт побери? – сердито спросил Майрон.

– Потому что я не готов.

Спенсер сидел на кровати, стирая с лица мыльную пену.

– Как нью-йоркские газетчики? Ты говорил с ними?

– Ко мне никто не обращался, – ответил Спенсер.

В голосе Майрона зазвучало удивление:

– Что-то необычное, а? Мне все это кажется странным. Я думал, что они ухватятся за такое дело.

– Ты хочешь сказать, что я уже представляю собой целое дело? – спросил Спенсер.

Он был раздражен: мыльная пена попала на трубку.

– Черт возьми, а ты что думаешь? – закричал Майрон. В эту минуту зазвонил дверной звонок в квартире Спенсера. – Помни, я первый тебя предупредил, сукин ты сын. Если кто имеет право...

– Подожди минуту, – перебил его Спенсер. – Кто-то пришел. Если ты не кончил и...

– Нет, – сказал Майрон, – я не кончил, мой мальчик. Я даже не начинал.

– Тогда подожди.

Спенсер положил трубку на стол и, продолжая вытирать лицо, направился к входной двери.

– Кто там? – спросил он.

– Письмо для мистера Донована, – ответил мужской голос.

Спенсер отворил дверь, и в комнату быстро проскользнул незнакомец, не дав Спенсеру себя задержать.

– Меня зовут Пит Гардинг, – сказал он.

Это был высокий мужчина лет сорока с худым, чисто выбритым лицом, с копной темных, не покрытых шляпой волос. Он был одет в светло-серый костюм, который хорошо на нем сидел.

– Что вам угодно? – спросил Спенсер.

Человек прошел мимо него в гостиную.

–      Я репортер, мистер Донован.

Спенсер пошел за ним.

–      Послушайте, мне нечего сказать вам. Я разговариваю сейчас с другим городом и...

Человек повернулся к нему с приятной улыбкой.

–      Пожалуйста, заканчивайте ваш разговор, мистер Донован. Я могу подождать.

С минуту Спенсер смотрел на него, затем, решив, что ничего другого делать не остается, прошел обратно в спальню и взял трубку.

–      Ну, – сказал он, – кажется, они напали на меня... Хелло, Майрон?

– Да, я слушаю, – ответил Майрон. – О чем ты говоришь?

–      Только что явился репортер.

–      Черт бы его побрал! Из какой газеты?

– Я не спросил, – ответил Спенсер. – Он застал меня врасплох.

–      Не попадись в ловушку, – сказал Майрон. – Спроси его, из какой он газеты, и гони в шею. Хочешь, я потом еще раз позвоню тебе?

–      Нет, – ответил Спенсер. – Говори сейчас, что тебе нужно.

–      Мне нужно от тебя заявление, подойдет любое, не позорь меня, мой мальчик. Здесь все знают, что я твой друг. Самое малое, что ты можешь сделать для меня, – это ответить на вопрос-другой и...

–      Ладно, ладно, на какие вопросы? – нетерпеливо спросил Спенсер.

– Номер один: собираешься ли ты подать на Фаулера в суд за клевету?

–      Не знаю.

Молчание. Затем Майрон продолжал:

–      Номер два: намерен ли ты ответить ему и каким образом?

–      Не знаю, – повторил Спенсер.

Майрон начал сердиться.

–      О боже правый, разве так относятся к друзьям?

–      Послушай, Майрон, – сказал Спенсер, – я не хочу обижать тебя и ценю все, что ты для меня сделал, но сейчас я не могу ответить на твои вопросы. Вот и все.

Спустя минуту Майрон сказал изменившимся голосом:

–      Ну, мой мальчик, если ты намерен играть таким образом...

–      Извини меня, Майрон.

–      Обещай мне, что ты не будешь разговаривать с другой газетой. Иными словами, я буду первым, кто получит заявление.

–      Если оно будет сделано, – сказал Спенсер, – ты получишь его первым.

–      Ладно, – согласился Майрон. – А теперь соберись с силами и вышвырни этого молодчика.

Спенсер снял пижамную куртку, надел халат и вышел в гостиную. Репортер отворил дверь на балкон и стоял там, глядя вниз на реку. По реке на полной скорости шел большой танкер, оставляя за собой белую рябь. Спенсер встал в дверях, репортер поднял голову и неохотно вошел в комнату.

– Очаровательно, – сказал он. – Если бы я жил здесь, я бы день и ночь смотрел на реку и ничего больше не делал.

–      Вы из какой газеты? – спросил Спенсер.

Следя за выражением его лица, человек сказал:

–      Я из «Дейли уоркер». – Заметив реакцию Спенсера, он добавил: – Это газета как газета, мистер Донован. Ваше дело интересует нас только как сенсация, Политика тут ни при чем.

–      Насколько мне известно, никакого дела не существует, – холодно заметил Спенсер. – Мне не о чем говорить.

–      Этот ваш ответ также и капиталистической прессе или только нам? – спросил репортер.

–      Я никому не намерен делать заявления.

Репортер спокойно посмотрел на него.

–      Это ошибка, мистер Донован. Разрешите мне объяснить вам...

–      Прошу вас, мистер...

–      Гардинг, – подсказал репортер. – Пит Гардинг.

–      Видите ли, мистер Гардинг, мне пора на службу. Я спешу.

Репортер сложил руки на груди, не обращая внимания на волнение Спенсера.

–      Одна из буржуазных бульварных газет назвала вас коммунистом, мистер Донован, – сказал он. – В наши дни человек вашего положения не может существовать с таким ярлыком. Прав мистер Фаулер или нет, но вам придется что-то предпринять. Вы член капиталистического общества, мистер Донован. Вы либерал, либерал с Уолл-стрита, но...

–      Меня это не интересует, – прервал его Спенсер.

–      Напрасно, – сказал репортер.

Терпение Спенсера иссякло, и он вышел из комнаты. Репортер медленно пошел вслед за ним, продолжая говорить.

–      В течение ближайших месяцев вам понадобится помощь. Вам потребуется любой союзник, какого вы только сумеете найти. Даже мистер Черчилль не поколебался принять поддержку коммунистических сил, когда это ему потребовалось.

Спенсер открыл парадную дверь.

–      Извините меня, мистер Гардинг, но...

–      Ничего, – ответил репортер. Несмотря на вежливость, тон его был язвителен. – Пожалуй, мне следует считать это интервью законченным, не так ли?

–      Никакого интервью не было, – сказал Спенсер. – Вы пробрались в мою квартиру, и я выгоняю вас вон!

Спустя час лифтер Брюс спросил у Спенсера:

– Надеюсь, я не сделал ошибки, мистер Донован?

Они ехали вниз. Спенсер просматривал заголовки газет. У него не хватило времени прочитать газеты, но зато он плотно позавтракал и чувствовал себя лучше.

–      Я говорю о том парне, который приходил к вам, – продолжал Брюс. – Он вошел и назвал мне номер вашей квартиры. Я не успел позвонить вам. Надеюсь, все в порядке?

–      Конечно.

Лифт остановился на первом этаже, и дверь открылась. Спенсер вышел.

–      Доброе утро, миссис Лоуренс, – сказал Брюс, сделав шаг назад, чтобы пропустить мопса и миссис Лоуренс в лифт.

Спенсер рассеянно поздоровался с ней и даже не заметил, что миссис Лоуренс не ответила на его приветствие. Вместо этого она с любопытством оглядела его с головы до ног. И когда дверь лифта захлопнулась, он увидел, что она все еще не сводит с него холодного и почти враждебного взгляда.

Когда Спенсер пришел в контору, Мэри Шеппард и Арт Дэниелс были уже на месте. Обычно они не работали по субботам, если Спенсер специально не просил их об этом. Но сегодня они явились на службу, хотя их и не звали. Оба говорили по телефону: Мэри – у коммутатора, а Арт – в соседней комнате.

–      Ну, – сказал Спенсер, с нежностью глядя на них, – дела идут?

Арт кивнул, прикрыв рукой микрофон. Мэри что-то соединяла и разъединяла, хмурясь из-за затруднений, которые встретились ей в незнакомой работе. Спенсер дотронулся до плеча Мэри и сразу вытащил все вилки из щита. Ахнув от неожиданности, она обернулась, а Арт закричал из соседней комнаты:

–      Эй, что там случилось?

–      Бросьте разговоры, – сказал Спенсер. – Мне нужно побеседовать с вами.

Он прошел в кабинет, на ходу снимая пиджак. Арт последовал за ним и сказал немного таинственно:

–      Мне кажется, Мэри хочет кое-что рассказать вам, мистер Донован.

Вентилятор вращался на полной скорости, и оба окна были открыты. В комнате стояла приятная прохлада.

–      Хорошо, – сказал Спенсер. – Пусть она войдет, но вы, Арт, если можно, пожалуйста, не уходите.

–      У меня свободен весь день, сэр, – ответил Арт.

–      Большое спасибо.

Арт уже был у дверей, когда вошла Мэри.

–      И забудьте о телефоне! – крикнул ему вслед Спенсер. Мэри закрыла дверь. – Садитесь.

Она села в то кресло, где всегда сидела, когда стенографировала.

–      Вы не возражаете, если я закурю? – спросила она.

–      Конечно, нет, – ответил Спенсер.

Он тоже закурил сигарету. Протянув ей спичку, он старался не смотреть, как она неумелыми пальцами достала сигарету и с трудом закурила.

–      Спасибо, – сказала она, – все в порядке. Сьюзи больна, – добавила она. – Я звонила ей домой, ее соседка сказала, что она больна.

–      Обойдемся без нее, – заметил Спенсер. – Ведь сегодня суббота.

Мэри затянулась и закашлялась.

–      Извините. – Она глубоко вздохнула. – Мистер Донован, вчера вечером, когда я пришла домой, меня ждали два человека, – она проглотила слюну, – из ФБР.

–      О! – только и произнес Спенсер.

–      Да, они сидели в гостиной и разговаривали с мамой. Они были очень вежливы, но я сразу поняла, что произошла неприятность, потому что мама была бледна, как полотно.

Она помолчала и посмотрела на свои пальцы, державшие сигарету.

– Как я уже сказала, они были очень вежливы, предъявили мне свои удостоверения и представились...

– Вы помните их фамилии? – спросил Спенсер.

– Да, – ответила Мэри. – Одного звали Кеслер, а другого Ребендел или Ревендел, точно не помню. Они пожелали поговорить со мною наедине, поэтому мама ушла в кухню, а они начали задавать мне вопросы, – она подняла голову и взглянула прямо на Спенсера, – о вас.

– Так, – сказал Спенсер.

– Они хотели знать, сторонник ли вы радикальных идей – коммунизма, конечно, – и состоите ли вы в коммунистической партии. Я просто расхохоталась им в лицо. Затем они пожелали узнать о тех людях, с которыми вы поддерживаете отношения, но я сказала им, что очень мало знаю вашу частную жизнь, и сообщила только, что вы помолвлены с дочерью Джеймса Садерленда, а мистер и миссис Лоуренс Хант являются вашими близкими друзьями. Мне показалось, что имя мистера Ханта произвело на них впечатление, да и мистера Садерленда, конечно, тоже. Один из них – Ребендел или Ревендел – все время что-то записывал. – Мэри наклонилась, чтобы положить сигарету. – Затем, когда дошло до моего личного мнения, я дала себе волю и высказала им все, что я о вас думаю, что думают о вас все в конторе и вообще все, кого я знаю. Я также сказала им о нашем отношении к этой грязной статье мистера Фаулера, из-за которой загорелся сыр-бор. – Подумав, она добавила: – Они работают быстро, правда?