Текст книги "...Да поможет мне бог"

Автор книги: Феликс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

–      Память вам не изменяет, господин председатель, – подтвердил Спенсер, сдерживая гнев.

Баллинджер свирепо взглянул на него.

–      Вы, возможно, помните, что в то время мнения о виновности мистера Беквуда расходились?

–      Господин председатель, я не понимаю, какое отношение к моим сегодняшним свидетельским показаниям имеет виновность или невиновность мистера Беквуда.

–      Я просто отмечаю, – ответил Биллинджер, кокетничая перед телезрителями своим терпением, – что многие, в том числе, добавлю, кое-кто из выдающихся американцев, были убеждены в виновности мистера Беквуда.

–      Мистер Беквуд умер, господин председатель. Он не может вам ответить.

Зрители в зале опять заволновались, и один из чиновников комиссии встал.

–      К сожалению, мистер Беквуд покончил с собой до того, как сенатская комиссия могла прийти к какому-либо определенному выводу, – сказал Биллинджер.

–      Да, сэр, действительно, к сожалению.

Председатель откашлялся.

–      Мистер Донован, после смерти Беквуда вы выступили здесь, в Вашингтоне, с заявлением, в котором... одну минутку, оно здесь у меня. – Он начал рыться в бумагах на столе. Корнел встал и, протянув руку через плечо председателя, передал ему газетную вырезку.

–      Я знаком с содержанием этого заявления, господин председатель, – сказал Спенсер.

–      Я хочу прочесть из него один абзац, – заявил Биллинджер. – Вы говорите здесь о члене сената Соединенных Штатов сенаторе Аароне Купе. Я цитирую: «Он [сенатор Куп] начал драку – может быть, с добрыми намерениями, не знаю. Значит, нужно было выйти из нее победителем, иначе могла серьезно пострадать его политическая карьера. На карту было поставлено его место в сенате. Он нуждался в рекламе». – Биллинджер окинул взглядом зал и продолжал читать медленно и выразительно: – «И вот, леди и джентльмены, сенатор Куп заработал эту известность, такую же известность, какую приобретает убийца, убивающий ни в чем не повинного человека». Кавычки закрываются. – Биллинджер отложил вырезку в сторону. – Это очень сильные выражения, мистер Донован.

–      Да, сэр.

–      И они применены вами к одному из наиболее выдающихся членов сената Соединенных Штатов Америки, к человеку, посвятившему всю свою жизнь служению на благо американского народа.

Наступила пауза.

–      Я полагаю, – заметил Биллинджер, – вы признаете правильность прочитанной мною выдержки?

–      Да, сэр.

–      У вас действительно было такое мнение о нем в то время?

–      Да, господин председатель.

–      А теперь вы переменили свое мнение, мистер Донован?

–      Нет, сэр.

– Вы хотите сказать, – воскликнул Биллинджер, и лицо его перед телевизионной камерой выразило величайшее изумление, – вы хотите сказать, что и сегодня сравнили бы сенатора Соединенных Штатов с убийцей невинного человека?

–      Возможно, что сегодня я сформулировал бы свою мысль иначе, – ответил Спенсер, – но своего мнения я не изменил.

–      Спасибо, мистер Донован, – поблагодарил Биллинджер. – Ну а сейчас, если у кого-либо из членов комиссии...

–      Господин председатель... – сказал Спенсер.

–      Слушаю вас.

–      Позвольте мне снова спросить, какая связь между делом Гордона Беквуда, моим мнением о сенаторе Купе и целью сегодняшнего заседания?

–      Свидетель обязан согласиться с тем фактом, что комиссия сама определяет линию допроса, – ответил председатель. Затем он повернулся к Корнелу и кивнул ему головой.

Корнел взглянул на листок бумаги, который был у него в руках. Спенсер не мог его разглядеть, но ему показалось, что эта какая-то фотокопия; возможно, фотокопия его письма.

–      Мистер Донован, – начал Корнел, – когда вы выступали в качестве защитника мистера Беквуда после ухода из названной вами адвокатской фирмы, вы, как я полагаю, получали гонорар за свои услуги?

– Да, получал, сэр. – Конечно, это было его письмо!

–      Вам заплатил сам мистер Беквуд?

– Да, сэр. Он внес некоторую сумму вначале, когда я занялся его делом, а после его смерти еще какую-то сумму в счет моего общего гонорара уплатила мне миссис Беквуд.

–      Вы получали какую-нибудь дополнительную плату из других источников?

–      Нет, сэр.

–      Гонорар, полученный вами от мистера и миссис Беквуд, был единственным вознаграждением за ваши услуги в качестве адвоката?

–      Да, сэр.

Корнел взглянул на Биллинджера, и тот небрежно спросил:

–      Что бы вы ответили, мистер Донован, если бы я сказал вам, что мы располагаем сведениями, согласно которым вы якобы получали деньги из определенного источника, близкого к правительству Советского Союза?

–      Я бы ответил, господин председатель, что это ложь.

–      По тем же сведениям, вы вступили в тысяча девятьсот сорок пятом году в коммунистическую партию.

–      Я уже давал показания на этот счет, сэр.

–      Вы показали, что не состоите и никогда не состояли членом коммунистической партии.

–      Да, сэр.

–      И вы по-прежнему подтверждаете свои показания?

–      Господин председатель, – резко заявил Спенсер, – перед тем как отвечать на вопросы, я давал присягу. Я и сейчас нахожусь под присягой. Если комиссия сомневается в том, что я говорю правду, то я предлагаю комиссии на основании имеющихся у нее данных доказать мою виновность и передать дело в суд для привлечения меня к ответственности за дачу ложных показаний. А до тех пор прошу комиссию считать, что мои показания, данные под присягой, полностью соответствуют действительности.

В зале снова послышались отдельные хлопки, но они тут же прекратились, как только председатель постучал молотком.

–      Мистер Донован, – произнес Биллинджер, – вы сами попросили назначить слушание вашего дела, и комиссия предоставляет вам возможность ответить на обвинения и полностью себя реабилитировать. А если вы находите, что некоторые вопросы повторяются, то, уверяю вас, их задают лишь в ваших интересах и в интересах истины.

–      Благодарю вас, господин председатель, – ответил Спенсер.

–      Господин председатель, разрешите мне задать вопрос свидетелю, – обратился к Биллинджеру конгрессмен Нисбет.

–      Пожалуйста, конгрессмен.

–      Я хочу на минутку вернуться к делу Беквуда, мистер Донован. Чтобы защищать Беквуда, вы оставили довольно выгодную работу, не так ли? Я не думаю, что эта перемена оказалась выигрышной для вас в материальном отношении.

Конгрессмен взглянул на Спенсера, ожидая ответа. Но Спенсер молчал, и Нисбет заговорил снова.

–      Мне кажется, что в данном случае вы поступили довольно необычно, необычно даже для человека с твердыми убеждениями.

Ему снова пришлось ждать. Наконец Спенсер сказал:

–      Вполне допускаю, что вам так кажется, сэр, – он сделал ударение на слове «вам».

Нисбет энергично закивал головой.

–      Конечно, мистер Донован. Так вот, вы не помните, хотя бы приблизительно, какую сумму составил ваш гонорар по этому делу – я имею в виду общую сумму?

Спенсером овладевала злость, но он сдержал себя.

–      Могу заверить вас, господин конгрессмен, что сумма была не очень велика. К счастью, я всегда был обеспеченным человеком – после того как получил наследство, сэр, – и в известной степени могу позволить себе делать то, что мне нравится.

–      Вы не помните точной суммы гонорара?

–      Нет, сэр. Точной суммы я не помню. Но, если комиссия будет настаивать на получении такой информации, мне придется заглянуть в свои книги.

Нисбет повернулся к Баллинджеру.

–      Господин председатель, может быть, мы выслушаем показания миссис Беквуд по этому вопросу?

Дуглас Мак-Кенни заерзал на стуле и медленно покачал головой.

–      По-моему, в этом нет необходимости.

–      Пожалуй, мысль неплохая, – заметил Биллинджер. Он взглянул на Корнела, который тут же нагнулся и начал что-то шептать ему на ухо. Выслушав Корнела, Биллинджер заявил: – Адвокат говорит, что пытался разыскать миссис Беквуд, но, оказывается, она уехала в Европу. – И, снова повернувшись к Спенсеру, он спросил: – Вы знали, мистер Донован, что миссис Беквуд уехала из США?

–      Да, сэр. Несколько дней назад она позвонила мне и сказала, что уезжает.

–      В то время, когда миссис Беквуд звонила вам, – несколько дней назад, как вы говорите, – она знала о... стоящей перед вами проблеме?

–      Думаю, что да, господин председатель.

–      Вы только думаете так или вы точно знаете об этом, мистер Донован?

Помолчав секунду, Спенсер ответил:

–      Миссис Беквуд читала газеты и знала о выдвинутых против меня обвинениях, сэр.

–      Ясно, – сказал председатель. – А вы обсуждали с ней... свою проблему?

–      Вкратце, сэр. – Спенсер повысил голос. – Позвольте мне снова спросить, господин председатель, какое отношение имеют все эти вопросы к...

Биллинджер прервал его:

–      Одну минутку, мистер Донован. Насколько мне известно, вы были другом мистера Беквуда. Вы доставили себе много хлопот, добиваясь возможности выступить в качестве его адвоката. Мне действительно кажется странным, что вдова Беквуда, зная о... о стоящей перед вами проблеме и, надо полагать, понимая, что ее присутствие могло бы оказаться для вас полезно, уезжает за границу именно в этот момент.

–      Миссис Беквуд никак не могла предвидеть, что комиссия превратит слушание моего дела во вторичное слушание дела Гордона Беквуда, господин председатель! – воскликнул Спенсер, уже не скрывая своего гнева.

Биллинджер драматически поднял брови, подставляя телевизионным камерам спокойное и благодушное лицо.

–      Я полагаю, мистер Донован, что ваше заявление несправедливо. Мы здесь пытаемся установить определенные факты. Не забывайте, что вы сами попросили выслушать вас. К сожалению, дело Беквуда является частью вашего прошлого и, по мнению комиссии, очень важной частью.

Спенсер почувствовал, что в течение последних десяти минут его положение медленно ухудшалось. Под сомнение и подозрение брались даже самые простые факты. Прошло уже почти сорок минут, а телевизионная передача была рассчитана только на час. Он должен изменить характер допроса и успеть изложить историю с письмом до конца передачи.

Спенсер глубоко вздохнул.

–      Господин председатель, за все время заседания комиссия выдвинула против меня два обвинения. Одно из них состоит в том, что мой гонорар по делу Беквуда выплачен якобы русским правительством, а другое в том, что я в тысяча девятьсот сорок пятом году якобы вступил в коммунистическую партию.

Биллинджер кивнул.

–      Я упомянул только эти два пункта, мистер Донован, потому что, по мнению комиссии, мы должны предоставить вам возможность дать показания по существу некоторых конкретных утверждений.

–      Я ценю это, господин председатель, – сказал Спенсер. – Судя по ходу заседания, все материалы, имеющиеся в распоряжении комиссии, заключаются в этих двух обвинениях, я хочу сказать – только в этих двух обвинениях.

На лице Биллинджера появилось озадаченное выражение. Он взглянул на Корнела, который сидел с встревоженным видом и напряженно наблюдал за Спенсером.

–      Мне кажется, сэр, – продолжал Спенсер, – можно с уверенностью сказать, что в данном случае речь идет о тех же самых материалах, которые дали повод ФБР начать следствие по моему делу.

–      Ничего не могу сказать, – медленно произнес Биллинджер.

–      Это вполне конкретные обвинения, как вы сами указали, господин председатель, – снова заговорил Спенсер. – В них упоминаются тысяча девятьсот сорок пятый год и русское правительство. Оба обвинения содержатся в анонимном письме, посланном двенадцатого апреля текущего года в вашу комиссию в Вашингтон. – Он вынул копию своего письма из портфеля. – У меня есть копия этого письма, господин председатель.

Сидевшие на возвышении конгрессмены заволновались, а Корнел быстро поднял голову.

–      С вашего разрешения, господин председатель! – воскликнул он и, обратившись к Спенсеру, заявил: – Это грубейшее нарушение процедуры, мистер Донован! Я хочу спросить вас, где вы раздобыли копию письма, хотя должен сказать, что вы имеете полное право не отвечать на мой вопрос.

–      В данном случае я как раз не хочу воспользоваться этим правом, сэр, – ответил Спенсер, – и представляю комиссии копию в качестве доказательства. Вот второй экземпляр этого письма, напечатанный через копирку, Это письмо написал я сам.

31. Понедельник, 30 июля, 11.40 утра

Телезрители так и не увидели, что произошло в следующее мгновение: инженер, который вел передачу, был настолько поражен неожиданным заявлением Спенсера, что нажал не ту кнопку, и на экране исчезло изображение. Хотя перерыв продолжался не более чем полминуты, а звуковая часть передачи не переставала идти в эфир, в студию немедленно начали звонить протестующие телезрители.

Наиболее яркое описание инцидента появилось за подписью Майрона Вагнера в вечернем издании одной из вашингтонских газет и во многих ведущих газетах страны. Вагнер писал:

«Единый могучий вздох изумления пронесся по залу. Казалось, все лампочки фотографов вспыхнули одновременно. Потом наступила тишина. Но вот кто-то из женщин хихикнул, и вдруг все – и публика и конгрессмены на возвышении – с громкими возгласами вскочили со своих мест. Председатель что-то кричал и барабанил по столу молотком, тщетно призывая присутствующих к порядку. Зрители не аплодировали и ничем другим не выразили свидетелю своего одобрения. Такова была общая реакция на неожиданный поворот событий, и закончилась она так же внезапно, как началась.

Снова воцарилось молчание, и зрители заняли свои места.

В течение всей сцены свидетель стоял молча, вытянув правую руку, в которой держал письмо. Никто не тронулся с места, чтобы взять у него письмо, и его простертая рука бесцельно застыла в воздухе. Спенсер Донован стоял, слегка наклонившись вперед и опустив голову, в скромной, почти застенчивой позе, в этот, возможно, самый волнующий и драматический момент своей жизни».

–      Мистер Донован, – начал председатель, – если вы задались целью удивить комиссию, то должен признаться, что вы добились своего, блестяще добились. Несомненно, вы разыграли перед телезрителями драматически захватывающую сцену. Ну а сейчас, когда вы сделали свое... необыкновенное заявление, возникает вопрос, почему вы утверждаете, что именно вы написали это письмо? Найдется ли вообще человек, который станет утверждать, что совершил подобный поступок? – Биллинджер говорил очень спокойно, почти с отеческой теплотой. Ирония заключалась в его словах, а не в его тоне.

–      Господин председатель, – заговорил Спенсер, – посылая свое письмо в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности...

–      Опять вы за свое, мистер Донован? – прервал Биллинджер. – Нельзя ли без речей? Я думал, мы уже договорились.

–      Я пытаюсь ответить на ваш вопрос, сэр.

–      Да, но разве нельзя попроще, без всяких там красивых фраз? Я хочу знать только одно – почему вы, как сами утверждаете, написали это письмо?

–      Господин председатель, на ваш вопрос нельзя ответить только коротким «да» или «нет». Позвольте мне изложить причины. Я постараюсь быть кратким.

–      В таком случае говорите, – смирившись, разрешил Биллинджер.

–      Посылая в вашу комиссию письмо с доносом на самого себя, я почти не сомневался, что ФБР проведет по нему обычное расследование. Я знал, что ни одно из содержащихся в моем письме обвинений доказать невозможно. Но я знал и другое, а именно: как только станет известно о расследовании, некоторые элементы тут же начнут восстанавливать против меня общественное мнение и развернут грязную, клеветническую кампанию. И я, и вы, господин председатель, уже наблюдали такие вещи; каждый гражданин Соединенных Штатов наблюдал их или читал о них в газетах. Так и случилось, господин председатель, то же проделали и со мной и, должен признать, весьма успешно. Я превратил самого себя в наглядный пример, на котором американский народ воочию убедится: вот что может сегодня произойти в нашей стране с любым ни в чем не повинным человеком. Сейчас моя профессиональная карьера, по существу, погублена, само мое существование находится под угрозой. Думаю, что без иронии могу сказать: я доказал правильность своей точки зрения.

В зале было так тихо, что на фоне этой тишины мерное жужжание кинокамер казалось грохотом. Копия письма Спенсера передавалась конгрессменами из рук в руки. Между председателем и Корнелом произошел короткий обмен неразборчивыми репликами.

Затем Биллинджер кивнул головой и снова повернулся к Спенсеру. Изменившимся голосом он сказал:

–      Если то, что утверждает свидетель, соответствует действительности, тогда, как мне кажется, свидетель самым безответственным образом использовал нашу комиссию для достижения своих личных целей. С помощью ФБР и конгресса Соединенных Штатов Америки он совершил чудовищный обман американского народа.

Дуглас Мак-Кенни нагнулся вперед. В руке он держал письмо.

–      Господин председатель, позвольте мне задать свидетелю один вопрос. Мистер Донован, вы сами адвокат. Затевая эту... эту необычную авантюру, вы, должно быть, отдавали себе отчет, какие последствия могут иметь ваши действия лично для вас?

–      Я все время отдавал себе в этом отчет, сэр.

–      И вы добровольно подвергли себя столь мучительному эксперименту, хотя знали, что, достигнув своей цели, будете, возможно, привлечены к ответственности за неуважение к конгрессу и посажены в тюрьму?

–      Да, сэр, я знал это.

–      Другими словами, мистер Докован, вы погубили себя вполне добровольно, только для того, чтобы доказать правильность ваших утверждений? – Мак-Кенни посмотрел на Спенсера, а затем всплеснул руками: – Все это, мистер Донован, по меньшей мере не очень правдоподобно... С любой точки зрения неправдоподобно.

–      Я прекрасно понимаю вас, сэр, – ответил Спенсер и негромко продолжал: – Я предпринял этот решительный шаг – комиссии это может показаться мелодраматичным, но таково мое глубочайшее убеждение, – чтобы разоблачить установившуюся в нашей стране опасную систему публичного осуждения людей еще до того, как доказана их виновность или невиновность. Я думал, что конкретный случай, вроде моего, с его – откровенно признаю это – сенсационностью, в конечном счете заставит американский народ понять, какая опасность угрожает нашим правам и самой нашей свободе, и, таким образом, положит конец подобным методам. Если бы я добился этой цели, то моя личная судьба казалась бы мне делом второстепенным.

Некоторые зрители стали бурно аплодировать. Дуглас Мак-Кенни, продолжая качать головой, откинулся на спинку стула, а Биллинджер, который о чем-то шептался с Корнелом, резко постучал молотком. Когда в зале снова наступила тишина, он сказал:

–      У адвоката есть несколько вопросов к свидетелю.

–      Мистер Донован, – начал Корнел, – вы под присягой показали, что сами написали это письмо в комиссию?

–      Да, сэр.

–      И вы предполагаете, что содержание письма, якобы написанного вами, идентично компрометирующим вас материалам, которыми располагает комиссия?

–      Да, сэр.

–      Если вы утверждаете, что данное письмо представляет собой единственную имеющуюся против вас улику, вы, несомненно, в состоянии доказать, что сами написали его?

–      Да, сэр, – ответил Спенсер. Он сидел, напряженно выпрямившись, но сейчас внезапно почувствовал острый приступ боли в желудке и вынужден был опереться о стол обеими руками. Биллинджер, все время наблюдавший за Спенсером, заметил его движение, но промолчал.

–      Когда я писал письмо на машинке, у меня в конторе сидел один человек, – продолжал Спенсер. – Он читал письмо и по моей просьбе оставил у себя копию. Однако в моих последующих действиях он никакого участия не принимал.

–      Как фамилия этого человека, мистер Донован? – спросил Корнел.

–      Лоуренс Хант.

–      Он присутствует здесь на заседании?

–      Нет, сэр.

–      Тогда сообщите, пожалуйста, его адрес.

–      Мистер Хант живет в Нью-Йорке, в гостинице «Савой-плаза» на Пятой авеню.

–      Он и сейчас там?

–      По-моему, мистера Ханта нет сейчас в Нью-Йорке.

–      Нет?

–      Насколько мне известно, нет, – сказал Спенсер. – Он уехал во вторник и еще не вернулся.

–      Вы знаете, где он сейчас?

–      В среду он был в Сан-Франциско, но уже уехал оттуда. Где он сейчас, я не могу сказать.

На лице председателя появилось изумленное выражение.

–      Правильно ли я понял, мистер Донован, что вам неизвестно местонахождение единственного человека, который видел, как вы писали свое письмо, и который может дать показания по этому поводу? У ваших свидетелей какая-то странная манера предпринимать путешествия как раз в то время, когда им следовало бы присутствовать здесь и давать показания в вашу пользу. – При этих словах Биллинджера в зале кто-то захихикал. – Сначала миссис Беквуд, а потом мистер Хант...

–      Ваше замечание, возможно, справедливо в отношении мистера Ханта, но не в отношении миссис Беквуд, – ответил Спенсер. – Я никогда не просил миссис Беквуд давать показания в мою пользу.

–      Но вы просили мистера Ханта?

–      Да, просил, господин председатель, но, как мне известно, мистер Хант уехал из Нью-Йорка по причинам частного свойства. Я полагаю, что комиссия сможет без особого труда найти мистера Ханта и обязать его явиться сюда.

–      Господин председатель, – обратился Корнел к Биллинджеру.

–      Слушаю вас, господин адвокат.

Фамилия Лоуренса Ханта что-то напомнила Корнелу, и он начал рыться в своих бумагах.

–      Мистер Донован, чем занимается мистер Хант?

–      Он был главой фирмы «Лоуренс Хант эркрафт», пока не продал ее два года назад. С тех пор он ничем не занимается.

–      Вы давно знакомы с мистером Хантом?

–      Около четырнадцати лет.

–      И, основываясь на этом длительном знакомстве, вы попросили мистера Ханта быть вашим свидетелем, не так ли?

–      Да, сэр.

Во время этого обмена репликами Корнел нашел то, что искал, и, передавая председателю папку, указал на какой-то документ. Биллинджер взглянул на Спенсера и увидел, что тот протянул руку за стаканом воды. Когда он брал стакан, рука его так дрожала, что часть воды расплескалась.

–      В чем дело? – спросил Биллинджер. – Свидетель чувствует себя плохо? – Его голос опять звучал по-отечески мягко.

–      Нет, ничего, сэр, спасибо, – с усилием произнес Спенсер.

Биллинджер помолчал. Сзади к нему подошел секретарь и шепотом сообщил, что время телевизионной передачи истекло. Председатель кивнул головой.

–      Наше заседание по телевидению больше не передается, – сообщил он. – Полагаю, что свидетелю следует знать об этом... Так вы говорите, мистер Донован, что мистер Хант ваш друг?

–      Да, сэр.

–      Он ваш друг, ваш единственный свидетель, и он отправляется путешествовать как раз в тот момент, когда нужен вам больше всего. Как вы объясните это, мистер Донован?

–      Не могу объяснить, господин председатель.

– Может быть, вы поссорились с мистером Хантом или поспорили с ним о чем-нибудь?

Спенсер промолчал.

–      Мистер Донован, – сказал Биллинджер, – заседание приняло совершенно неожиданный оборот – неожиданный для комиссии. Вопросы, которые раньше могли казаться несущественными, сейчас, в изменившихся обстоятельствах, становятся весьма важными. Я не беру под сомнение вашу правдивость, но хочу напомнить, что вы находитесь под присягой.

–      Я знаю, – сказал Спенсер. Боль в желудке уже прошла, и он выпрямился. – Мы поспорили с мистером Хантом по одному чисто личному вопросу.

–      Понимаю. Скажите, мистер Донован, если вам известно, разумеется, мистер Хант – член коммунистической партии?

–      Насколько мне известно, сэр, нет.

–      Но он разделяет ваши взгляды, я хочу сказать – взгляды, которые вы сегодня так красноречиво изложили перед комиссией?

–      Я думаю, что да, сэр.

–      Вы думаете так или точно знаете?

–      Господин председатель, в тот момент мне нужна была лишь пишущая машинка и кто-нибудь, кто видел бы, как я...

Дуглас Мак-Кенни прервал его:

–      Одну минутку, мистер Донован. Прошу прощения, господин председатель.

–      Пожалуйста.

–      Мистер Донован, – сказал Мак-Кенни, – я только сейчас об этом подумал... Вы говорите, что писали письмо у себя в конторе, верно?

–      Да, сэр, – ответил Спенсер. Он знал наперед следующий вопрос. Заседание проходило уже не так благоприятно для него, как вначале. Еще недавно он со спокойной уверенностью встречал каждый вопрос и столь же уверенно отвечал на него. Теперь вновь надвигался мрачный кошмар, теперь и вопросы и ответы одинаково ухудшали его положение. Он опять оказался в джунглях.

–      А что вы скажете насчет машинки, на которой вы писали ваше письмо? Если вы представите машинку комиссии, то с помощью экспертов легко можно будет установить правду.

–      Я писал письмо не на своей машинке, сэр. Я попросил машинку у мистера Ханта. Иначе могло обнаружиться, что письмо напечатано у меня в конторе.

–      И вы не знаете, где эта машинка?

–      Нет, не знаю. Прошу прощения, сэр, но мне это неизвестно.

–      Понимаю, – заметил Дуглас Мак-Кенни.

Председатель повернулся к Корнелу, и тот покачал головой. Затем Биллинджер взглянул на других членов комиссии.

Конгрессмен Нисбет, который уже некоторое время сидел спокойно, произнес:

–      Мистер Донован, вы не можете представить своего свидетеля, не можете представить пишущую машинку и хотите, чтобы мы поверили вашему... вашему нелепому утверждению, что вы сами написали письмо?

–      Это утверждение может привести меня в тюрьму, сэр, – ответил Спенсер. – Зачем же мне выдумывать? – Его вопрос прозвучал неубедительно.

Нисбет откинулся на спинку стула.

–      Знаете, мистер Донован, – заявил он, – бывали случаи, когда человек – не принимайте моего замечания на свой счет, – бывали случаи, когда человек признавался в меньшем преступлении, чтобы скрыть большее. Такие случаи бывали.

Точно так же думал и Лэрри. Лэрри было легче поверить в то, что Спенсер коммунист, чем в то, что Спенсер говорит правду. Круг замкнулся.

Председатель постучал молотком.

–      Я думаю, так мы ничего не добьемся – простите, конгрессмен Нисбет. – Он тяжело дышал, не спуская глаз со Спенсера. – Я могу лишь сказать, что комиссия введена в заблуждение относительно цели данного заседания. Свидетель попросил дать ему возможность публично ответить на конкретные обвинения, выдвинутые против него. Комиссия охотно удовлетворила эту явно неискреннюю просьбу свидетеля. Я полагаю, что члены комиссии должны собраться сегодня во второй половине дня и попытаться подвести итоги настоящего заседания. А пока прошу адвоката комиссии обязать явиться мистера Лоуренса Ханта. Свидетель пусть приготовится присутствовать завтра в десять тридцать на закрытом заседании. Объявляю перерыв до завтра, до десяти часов тридцати минут.

32. Понедельник, 30 июля, 12.30 дня

Спенсер поднялся со своего кресла. Перед ним вспыхнула лампочка фотокорреспондента, и чей-то голос произнес: «Благодарю вас, сэр». Он улыбнулся или подумал, что улыбнулся. Он ничего не ощущал, кроме пустоты и чувства поражения.

Вокруг него толпились люди, и некоторые из них с любопытством рассматривали его. Он увидел, как из зала неторопливо вышел Уолт Фаулер, положив руку кому-то на плечо. Он и его спутник смеялись. Майрона Вагнера Спенсер не видел.

Внезапно около него оказался Ред, а позади него Спенсер заметил Майлса.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – спросил Ред. – Был момент, когда я испугался, что вы заболели.

– Сейчас я чувствую себя хорошо, – ответил Спенсер и взглянул на Майлса. Лицо старика приняло какое-то странное выражение, глаза у него блестели. Он молчал.

Зал заседаний быстро пустел. В коридоре Спенсер увидел Корнела, стоявшего с сенатором Купом. Корнел что-то быстро говорил сенатору, а тот, раскрасневшись, молча слушал его. Корнел коротко кивнул Спенсеру, Аарон Куп отвернулся.

На ступеньках Старого здания Спенсера снова окружили фоторепортеры, и он вынужден был задержаться и позировать перед их аппаратами. Майлс и Ред, не останавливаясь, прошли вперед. Один из репортеров спросил, кто такой Майлс, но Спенсер только покачал головой. Фотографы шли за Спенсером до конца лестницы. Здесь к нему с решительным видом присоединился Майлс и тоже дал себя сфотографировать.

– Уже двадцать пять лет мои портреты не появлялись в газетах, – заметил Майлс.

В такси Спенсер спросил Реда:

– Вы видели Майрона Вагнера?

– Нет, сэр, – ответил Ред, и больше они ни о чем не говорили.

Когда они наконец добрались до своего номера, Спенсер почувствовал, что с трудом передвигает ноги. Он подошел к кушетке, сел и вызывающе взглянул на Майлса:

–      Ну что ж, говорите!

–      А что говорить? – усмехнулся Майлс. – Если бы я знал об этой идиотской затее, то по крайней мере мог бы сказать сейчас: «А что я вам говорил!»

Ред с силой втянул в себя воздух и уставился на Майлса.

–      Никаких демонстраций, дитя мое, – сурово предупредил его Майлс. – Свое преклонение перед геройством поберегите на будущее, для других кандидатов. Не растрачивайте его на человека, который погубил свою карьеру и превращает вас в безработного только потому, что мир не соответствует идеалам, придуманным им самим. – Заметив, что Ред хочет что-то сказать, Майлс добавил: – В такие минуты, как сейчас, детей не должно быть ни видно, ни слышно. Им следует пойти в ресторан и заказать обед.

–      А я не пойду, – сердито отозвался Ред. Зазвонил телефон, и он взял трубку.

–      Вы знаете, Донован, – обратился Майлс к Спенсеру, – я все время недоумевал. С самого начала я знал, что здесь что-то не так, но никак не мог додуматься до разгадки. А сегодня, минут за пять до того, как вы запели свою главную арию и вытащили из кожаного мешка своего машинописного зайца, разгадка внезапно пришла мне в голову, и я уже знал ответ – непростительный, безумный ответ.

–      Вас вызывает Нью-Йорк, сэр, – сообщил Ред. Спенсер отрицательно покачал головой.

–      Узнайте, кто вызывает, – распорядился Майлс. – Попытайтесь быть полезным.

Ред сверкнул на него глазами.

–      Вас вызывает миссис Хант, сэр, – сказал он Спенсеру.

Спенсер встал и подошел к телефону. Ред, прикрыв трубку рукой, попросил:

–      Не слушайте вы мистера Майлса, сэр! Он не прав, а вы правы. Я это знаю, сэр.

–      Спасибо, Ред, – вяло ответил Спенсер и взял трубку.

–      Я смотрела передачу заседания, – сказала Луиза, – и хочу, чтоб ты знал это.

–      Очень рад.

–      Ты еще долго будешь в Вашингтоне? – спросила она.

–      Да, завтра состоится еще одно заседание, закрытое. По телевидению оно передаваться не будет.