Текст книги "...Да поможет мне бог"

Автор книги: Феликс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– В левом углу в красных трусах – очень способный спортсмен и знаменитый борец среднего веса Джо Симмонс! – Толпа ревела и стонала.

Луиза взглянула на Спенсера.

–      А, вот и ты.

Она отвернулась, выключила телевизор и зажгла свет.

–      Не беспокойся, – сказал Спенсер. – Я ухожу.

–      Уходишь? – спросила Луиза. – А я думала, ты немного посидишь со мной.

Спенсер взял со стола бумаги и положил их в карман.

–      К сожалению, не могу. Я ведь говорил тебе; у меня свидание с Джин.

–      Я тоже ухожу, – сказал Лэрри. Он направился в прихожую с полным бокалом в руке. Он не смотрел на жену. – Я подвезу тебя к Джин.

Луиза повернулась к Спенсеру.

–      Пожалуйста, останься. Я хочу поговорить с тобой. – Видя, что он колеблется, она добавила: – Хоть на несколько минут.

Спенсер кивнул головой. Он все еще держал в руках рубашку и галстук.

–      У тебя найдется клочок бумаги или мешочек?

–      Дай мне рубашку, – сказала Луиза. – Я отдам ее в стирку.

Она взяла рубашку и пошла в спальню.

Спенсер посмотрел на Лэрри.

–      Что с Луизой?

Лэрри открыл дверь.

–      Она доведет меня до белого каления. Поедем. Незачем тебе ее слушать.

–      Я останусь на несколько минут, – сказал Спенсер. – Может, у нее улучшится настроение.

Не сказав ни слова, Лэрри пожал плечами и вышел, захлопнув за собой дверь.

–      Извини, пожалуйста, но я должна была поговорить с тобой, – сказала Луиза.

–      Ну что ж, поговорим, – ответил Спенсер.

–      Мне кажется, я больше не в силах жить с ним, Я всячески пыталась заставить себя, но не могу.

Она стояла, прислонившись к стене, в напряженной позе.

–      Нет, можешь, – сказал Спенсер.

–      Ты не знаешь, что это значит. И прежде было плохо, когда он еще чем-то занимался, но с тех пор, как он продал все, – помнишь, Спенс, он даже не сказал, почему так поступил, – с тех пор он стал вести себя... просто странно. Он уходит – я не знаю куда – и возвращается под утро, ничего не объясняя. Затем ему в голову приходит какая-нибудь идея и он улетает на одном из своих дурацких самолетов. Внезапно раздается звонок из Сан-Франциско – а я и не знала, что его нет в городе. И это продолжается уже почти два года. Я не могу больше так жить.

–      Ты любишь его, – сказал Спенсер.

Она ничего не ответила.

–      И он тебя любит, – добавил Спенсер.

Она резко тряхнула головой.

–      Он любит только себя. Ему наплевать, жива я или умерла.

–      Просто ты сердишься на Лэрри, вот и все, – сказал Спенсер. Он отошел от нее на несколько шагов. Ему не хотелось вмешиваться в это дело. – Мне пора идти.

–      Как-то я подумала, что мне следовало выйти замуж за тебя, Спенс,– неожиданно сказала она. – Почему я не вышла за тебя?

–      Тут много причин, одна из них та, что я ни разу не делал тебе предложения, – ответил он. – Не забудь сказать мне, когда получишь счет из прачечной.

Она подошла ближе.

–      Ты бы женился на мне, правда? Я всегда думала, что ты влюблен в меня. Но я никогда не была уверена.

–      Ты полюбила Лэрри, – сказал Спенсер. – А сейчас я должен идти. Меня ждет Джин.

–      Да, да, я знаю. – Ее глаза стали совсем темными. – У нас с тобой был бы свой дом, правда? Ты бы не заставлял меня все время жить в отелях? У нас был бы сад, и деревья, и дом с лестницей...

Спенсер отворил дверь; он весь дрожал, и ему не хотелось, чтобы она заметила его волнение.

–      Спенс, я хочу, чтобы ты остался со мной... сейчас.

–      Извини меня, – сказал он. – Скоро вернется Лэрри. Спокойной ночи, Луиза.

Дверь лифта открылась, и он вошел в кабину. Там, держа на руках крошечного пуделя, стояла женщина в зеленом платье и болтала с седовласым мужчиной, на котором был серый костюм в полоску. Он не слушал женщину и с интересом смотрел на пуделя.

Спенсер достал сигарету, руки его дрожали. Руки его все еще были полны желания.

Пересекая вестибюль, он увидел знакомое лицо и улыбнулся в знак приветствия. Когда он проходил через вращающуюся дверь, ему пришло в голову, что он забыл нечто очень важное.

–      Такси, сэр? – спросил швейцар.

–      Да, пожалуйста, – ответил Спенсер. Забыл такое, чего никак не следовало забывать. – Спасибо, – сказал он и дал швейцару четверть доллара.

На шофере такси был светло-коричневый костюм; его волосы были плохо подстрижены. Две белые крошечные туфельки висели у переднего стекла; такие туфельки Спенсер видел однажды – когда это было, в декабре? – на маленькой Мэри, дочери Кэрол Беквуд.

И тут-то он вспомнил: началось дело. Как мог он забыть об этом, хотя бы на мгновение? Теперь оно стало самым важным в его жизни; все остальное потеряло значение. Да и что могло значить отныне все остальное?

Семья Джеймса Ф. Садерленда занимала каменный особняк, построенный в середине девяностых годов, близ Парк-авеню. Спенсер поднялся на три ступеньки и позвонил. Он решил все рассказать Джин. Да, он отзовет ее в сторонку и...

Дверь отворилась почти мгновенно. Перед ним стояла Джин. Она была одета в легкое платье и держала в руке бокал. Она не улыбнулась ему.

–      Привет, Джин, – весело сказал Спенсер.

Да, он непременно расскажет ей все.

–      Ты, я вижу, весьма доволен собой, – сказала Джин. – Тебе очень весело; ты полагаешь, что со мной можно не церемониться и вести себя по-хамски... – Обида сдавила ей горло; она повернулась и быстро пошла в глубь передней, к открытой двери столовой. Он не последовал за ней, и она остановилась у двери. – В чем дело, ты не собираешься входить?

Из сада, находившегося позади столовой, доносились тихие голоса.

–      Я не знал, что у вас гости, – сказал Спенсер.

Она отпила из бокала.

–      А тебе хотелось, чтобы я сидела здесь в полном... одиночестве, целыми днями ожидая тебя? – Она запнулась на слове «одиночество». – Я пригласила Поля, – добавила она. – А к обеду пришли Биллинджеры.

–      Биллинджеры?

–      Лео и Пэт. Ты ведь знаком с ними?

– Да, – ответил Спенсер.

Нет, сейчас с ней нельзя говорить. Он понял это, и ему сразу стало легче. Он сам недоумевал, откуда явилось это чувство облегчения. Они вместе прошли в сад.

Джеймс Садерленд стоял у стола, приготовляя напитки. Лео и Поль поднялись со своих мест. Ростом все трое были выше Спенсера, хотя он сам не был маленьким – сто семьдесят восемь сантиметров или что-то около того.

Они поздоровались, и словоохотливая миссис Садерленд сразу заговорила:

–      Садитесь, Спенсер, садитесь, вы, наверно, устали. Поль, будьте добры, принесите стул из столовой. Ничего, Спенсер, отдыхайте, Поль не обидится. Ему полезна такая гимнастика – он начинает толстеть. Джеймс, налей Спенсеру. Виски? Вам обязательно нужно выпить – вы плохо выглядите. Садитесь, Спенсер.

Она дружески похлопала его по плечу. Ей нравился ее будущий зять.

–      Нечего так суетиться вокруг него, – сказала Джин.

Свет был тусклым, а воздух тяжелым, не чувствовалось ни малейшего ветерка. Из-под навеса Спенсер видел звезды. Я должен поговорить с Джин, думал он. Я должен поговорить с ней как можно скорее. Она поймет меня.

К нему подошел Лео Биллинджер.

–      Давно не встречались. Как поживаете?

–      Прекрасно, – сказал Спенсер. – А вы?

–      Лучше, – ответил Лео, – гораздо лучше. Я нанял другого адвоката и выиграл дело.

–      Да, – сказал Спенсер. – Я читал об этом. Очень рад.

Лео повернул тяжелое, невыразительное лицо к жене.

–      Ты помнишь мистера Донована, милочка? Это тот самый парень, который отказался помочь нам. Он чуть было не испортил тогда все дело.

Пэт Биллинджер улыбнулась Спенсеру, бросив на него взгляд из-под длинных мохнатых ресниц. Она была гораздо моложе своего мужа.

–      Это произошло до или после истории с Беквудом? – спросил Лео.

–      Задолго до нее, – ответил Спенсер.

Лео кивнул головой.

–      Да, конечно. После дела Беквуда я, наверно, дважды подумал бы, прежде чем обратиться к вам за консультацией.

–      Вот ваше виски, – сказал Джеймс Садерленд, подавая Спенсеру высокий бокал.

Джин под руку с Полем прошла мимо Спенсера, задев юбкой его колени. Не взглянув на него, она скрылась с Полем в темноте сада.

Спенсер выпил. Миссис Садерленд придвинулась к нему. На ней было пышное кружевное платье с оборками, и рукав его зацепился за ручку кресла.

–      Джин очень нервничает, – зашептала она. – Вам надо быть повнимательней к ней: она нуждается в ласке. Не потому, что она лишена ее дома – господи, чего я только не делаю, прямо в лепешку расшибиться готова, – она любит вас, она молода. Не забывайте, что она еще совсем девочка.

–      У вас было много работы сегодня, Спенсер? – спросил Джеймс Садерленд.

–      Да, – ответил Спенсер. – Сегодня я узнал нечто очень важное.

–      Вы должны были позвонить ей, – упрекнула его миссис Садерленд. Она посмотрела туда, где скрылись Джин с Полем. – Позовите ее, – шепнула она Спенсеру. – Она ждет, чтобы вы позвали ее. Позовите ее сейчас.

–      Не беспокойтесь, – улыбнулся Спенсер.

Внезапно все показалось ему призрачным – вечер, дом, люди. Он даже не мог припомнить лица Джин. Перед его глазами стоял Майлс: старик брал шляпу у гардеробщицы в «Брюсселе» и уходил рассерженный, даже не подав руки. Спенсеру стало жаль Майлса; он почувствовал, что виноват перед ним, потому что не сказал ему всей правды. Отгороженный глухой стеной тайны, он будет теперь чувствовать себя виноватым перед многими. Но Джин он должен рассказать.

–      Дело Беквуда повредило вашей конторе? – спросил Лео Биллинджер.

Спенсеру потребовалось несколько секунд, чтобы уловить смысл вопроса.

–      Пожалуй, нет, – ответил он. – А почему, собственно, оно должно повредить?

–      Я согласен со Спенсером, – вмешался Джеймс Садерленд. – Он вел себя, как адвокат, которому платили за его работу. Он ведь не разделял политических убеждений Беквуда.

–      А как насчет интервью, которое вы дали после его самоубийства? – усмехнулся Лео.

–      Спенсер был расстроен, – ответил Джеймс Садерленд. – Так поступил бы любой. В конце концов он был близко знаком с этим человеком. Каждый может ошибиться при таких обстоятельствах.

–      Не думаю, что это была ошибка, – внушительно сказал Спенсер.

Наступило молчание, а затем миссис Садерленд крикнула в сад:

–      Джин! Где ты, Джин?

Джин не ответила.

–      Я разыщу ее, – сказал Спенсер, вставая.

Джин и Поль стояли, прижавшись друг к другу, и целовались. Услышав шорох гравия под ногами Спенсера, они отпрянули в разные стороны.

–      Извини, приятель, – сказал Поль. – Пожалуй, мы зашли немного далеко.

Спенсер знал, что ему следует рассердиться, но он даже не пытался это сделать. Он думал только о том, что теперь имеет право ничего не рассказывать Джин; может быть, он ей и вообще ничего не расскажет. Лэрри останется единственным, кто все знает. Он видел, как Поль достал платок и стер помаду со своих губ.

–      Тебя зовет мать, Джин, – сказал Спенсер.

–      Я слышала, – ответила Джин. Движением головы она стряхнула с лица темные волосы. Помада размазалась у нее по губам.

Поль еще раз неловко извинился и ушел. Спенсер посмотрел на Джин.

–      Тебе следует привести в порядок лицо, прежде чем возвращаться.

Она нисколько не смутилась.

–      Это все, что ты можешь мне сказать?

–      А что тебе хотелось бы услышать?

Она сделала шаг к нему, но остановилась.

–      Спенсер, ты не любишь меня.

–      Почему ты так говоришь?

–      Ответь мне. Ты любишь меня? Ответь честно.

–      Люблю, – сказал он. В тот момент он и сам не знал, правда это или ложь. Скорее, казалось ему, ложь, но это было единственное, что он мог сказать, единственное, что он хотел сказать. Он был бы очень рад любить Джин.

–      Тогда почему же ты не рассердился? – спросила она. – Почему ты не ударил Поля и не оскорбил меня?

–      Не знаю, дорогая, – пожал он плечами.

–      Ты никогда не выходишь из себя?

–      Нет, иногда я теряю терпение.

Она вдруг заплакала, Он обнял ее и прижал к себе.

–      Не нужно, – сказала она. – Пусти. Ты не любишь меня. Я знаю, не любишь.

Он приподнял ее голову и нежно поцеловал в губы. Они были теплыми. Джин тяжело дышала. Он думал: возбуждена ли она все еще поцелуями Поля или...

–      Прости меня, милый, – всхлипывала она. – Я так люблю тебя. Я никогда больше не причиню тебе боли. Но ты не обращаешь на меня внимания, ты всегда так далек от меня, что мне хочется сделать тебе больно, так больно, чтобы ты вспомнил обо мне.

–      Я понимаю.

–      Это глупо, правда?

–      Мы не всегда бываем умными, – ответил Спенсер. Он обнял ее, а она все еще продолжала плакать. Он не знал, слышат ли ее плач сидящие на террасе и что они думают по этому поводу. Они, наверно, сейчас громче разговаривают, чтобы заглушить доносящиеся из сада звуки, а может быть, Джеймс Садерленд отпускает шутки насчет ссор влюбленных.

Спенсер понял, что ему сегодня не следовало сюда приходить. Но ведь он надеялся, что сумеет поговорить с Джин. Надеялся ли? Тогда почему же он этого не сделал? Почему он не поговорил с ней? Почему не говорит сейчас? Только потому, что увидел, как она целовалась с другим мужчиной? Он прекрасно знал, что Поль ровно ничего для нее не значит, и все-таки ухватился за это как за предлог, чтобы обо всем умолчать. Самое важное в своей жизни событие он хранил в тайне от девушки, на которой собирался жениться. Он не хотел делиться с ней своей тайной – ни с ней, ни с кем-либо другим. И незачем было сюда приходить. Не следовало сегодня встречаться. Джин, конечно, страшно разозлилась бы, но через день-другой успокоилась. Все что угодно, только бы не стоять здесь, во мраке сада, под звездами, говоря с ней, целуя ее и в то же время следя за собой, незнакомым человеком, который не в силах искренне ответить на любовь и ласку и тем самым превращает прильнувшую к нему живую женщину в манекен, а ее страсть – в нелепость.

–      Не плачь, дорогая, – утешал он. – Не огорчайся, прошу тебя.

–      Поль для меня ничто. Ты это знаешь, правда?

–      Да, знаю.

Она прижалась к нему, а затем снова отодвинулась. Она перестала плакать.

–      Я плохая, Спенсер. Только что, на этом самом месте, я флиртовала с другим мужчиной, а сейчас целую тебя, хотя губы мои все еще хранят тепло его поцелуев. Поль целовал меня, он даже готов был на большее, но я не позволила ему, Спенсер. Я испугалась.

–      Очень рад, что ты не позволила.

Она смотрела на него.

–      Спенсер, обещаю тебе: как бы я на тебя ни злилась, я никому больше не позволю себя целовать. Потому что сейчас я чувствую себя ужасно виноватой.

–      Ничего, дорогая, – сказал Спенсер.

Она покачала головой.

–      Дай мне сказать. Мне легче, когда я говорю с тобой об этом. Я хочу замуж, милый. Я не хочу больше ждать.

Он взял ее под руку.

–      Декабрь не за горами.

–      Мне кажется, что ты его совсем не ждешь.

–      Неправда, Джин. Твои родители не...

–      Я знаю, что это неправда, милый. Я очень глупо веду себя сегодня. Зажги спичку. Мне нужно привести себя в порядок.

Он зажег спичку. Она достала из своей сумки зеркальце и кусочек бумаги и принялась стирать размазанную помаду.

Через несколько минут они присоединились к остальным. Поль уже ушел. Отец Джин и Лео Биллинджер придвинули кресла поближе друг к другу и тихо беседовали. Миссис Садерленд читала журнал, не обращая внимания на свою гостью Пэт Биллинджер, которая лежала в шезлонге и безмятежно глядела в пространство широко раскрытыми круглыми глазами.

–      Джин, чтобы не забыть, завтра вечером я играю в карты. У нас соберется дамское общество, – сказала миссис Садерленд, взглянув на Пэт, но Пэт не слушала: сна смотрела на Спенсера с кокетливой, понимающей улыбкой.

–      Мы все равно будем заняты, – ответила Джин. – Правда, Спенсер?

–      Да, – подтвердил Спенсер, – у нас билеты в театр.

–      Что вы идете смотреть? – спросила миссис Садерленд.

–      Новую оперетту, – ответила Джип. – Вчера была премьера. Наверно, что-нибудь ужасное.

–      Я люблю оперетту, – сказала Пэт.

Услышав голос жены, Лео Биллинджер обернулся.

–      Что такое?

–      Я сказала, что люблю оперетту, – ответила Пэт.

Джеймс Садерленд встал, подошел к Спенсеру и отвел его в сторону.

–      Я только что говорил с Лео. Хочу уладить ваши разногласия. Он влиятельный человек, Спенсер, и может насолить вам. Вы, наверно, слышали, его брат – член конгресса?

–      Слышал.

–      Что ж, – сказал мистер Садерленд, – поступайте, как знаете. Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Я уверен, что у вас была причина не браться за его дело...

–      Чертовски веская причина, – ответил Спенсер. – Но я не отказывал ему. В то время я был еще компаньоном фирмы «Арбэтт и Майлс». Акционер предъявил иск его банку – крайне запутанное дело. Я посоветовал Майлсу и Арбэтту не вмешиваться, и они согласились со мной.

Джеймс Садерленд кивнул головой.

– Я уверен, что вы были правы. И мнение Джона Арбэтта я ценю больше, чем чье-либо другое. Однако сейчас не к чему продолжать былую вражду. Какая от этого польза? Пригласите Лео позавтракать, и дело с концом. Он не такой уж плохой и может кое-кому порекомендовать вас. – Он засмеялся и похлопал Спенсера по спине. – Я хочу, чтобы моя дочь ни в чем не нуждалась, а ведь она у меня избалована.

–      Я подумаю, что можно сделать, – сказал Спенсер.

Через несколько минут мистер и миссис Биллинджер собрались уходить, и Спенсер тоже начал прощаться. Он устал, ему хотелось побыть одному. Биллинджеры вышли первыми, оставив парадную дверь открытой, Спенсер поцеловал Джин.

–      Ты больше не сердишься на меня? – шепнула она.

–      Нет, – ответил Спенсер. – Я позвоню тебе утром.

Джин не отпускала его.

– Милый, давай больше ни с кем на завтра не договариваться. Я хочу побыть с тобой вдвоем.

–      И я тоже.

–      А после театра, – продолжала Джин, оглянувшись и удостоверившись, что родители не могут ее услышать, – мы поедем к тебе.

–      Хорошо, – сказал Спенсер.

Биллинджеры стояли на улице, ожидая такси. Пэт обернулась.

–      Мы подвезем вас, мистер Донован, – сказала она. – Где вы живете?

–      Довольно близко, – ответил Спенсер, – возле Ист-Ривер. Большое спасибо, но я лучше пройдусь пешком.

Как раз в эту минуту подъехало такси, и Лео Биллинджер открыл дверцу, пропуская вперед жену.

–      Ну, пока, – бросил он Спенсеру.

Теперь, когда они покинули дом будущего тестя Спенсера, Лео даже не старался казаться вежливым.

–      До свидания, – ответил Спенсер. Больше и в самом деле ничего не оставалось сказать.

5. Четверг, 19 июля, 1.00 ночи

Спенсер шел по улице, наблюдая, как вспыхивают молнии, освещая покрытое тучами небо. Такси, двигавшееся в том же направлении, замедлило ход. Шофер посмотрел на него, прибавил скорость и умчался.

Спенсер думал о прошедшем вечере. Приторная улыбка на жирном лице Лео Биллинджера продолжала его преследовать. Все колючие слова, которых он тогда не произнес, теперь приходили ему на ум; он видел, как его кулак опускается на лицо этого человека, и на мгновение даже почувствовал толчок от удара. Внезапный гнев ускорил его шаги. Все еще было жарко, и глухой рокот грома прокатился неясным отзвуком по пустой улице. Спенсер услышал позади себя шаги и обернулся. За ним, держа в правой руке зонтик, шел какой-то человек. Спенсер замедлил шаги и перешел на другую сторону. Сзади по-прежнему раздавалось шарканье ног. Он пошел еще медленнее, и человек с зонтиком обогнал его. На мгновение их взгляды встретились. У человека было квадратное лицо и темные усы. Спенсер последовал за ним на некотором расстоянии, но на ближайшем углу незнакомец остановился, чтобы закурить. Спенсер почти догнал его, когда тот бросил спичку и пошел дальше. Он даже не взглянул на Спенсера и через несколько минут, повернув налево, скрылся во тьме.

Спенсер понял, что ему следовало остановить этого человека, попросить у него прикурить, а затем внезапно сказать: «Позволь помочь тебе, приятель. Я иду домой, а когда приду, лягу спать. Незачем проводить ночь в подъезде моего дома, но, если уж тебя запрягли и не велено меня упускать, давай пойдем вместе». А вдруг этот человек – простой прохожий, пожилой банковский служащий, спешащий домой, к своей сварливой жене? Спенсер остановился. Так не годится. Рад любому приключению, готов сцепиться с кем угодно из-за пустяка. Он посмеялся над собой, раздвинув губы в беззвучной улыбке. Но он чувствовал, как стучит у него сердце.

Спенсер подошел к своему дому как раз в ту минуту, когда первые тяжелые капли дождя упали на тротуар. Стеклянная дверь была заперта. Он позвонил и увидел, как в тускло освещенном вестибюле лифтер отложил газету, встал со стула и застегнул свою тужурку. Взглянув сквозь стекло на Спенсера, он повернул ключ и отворил дверь. Это был плотный, с тяжелым подбородком человек примерно одних лет со Спенсером, а может быть, немного старше.

–      Привет, Брюс, – сказал Спенсер.

–      Добрый вечер, мистер Донован, – ответил Брюс; в этот момент вспыхнула молния и ударил гром. – Вы пришли как раз вовремя. Начинается гроза, и ночка будет не из приятных. Но свежее от этого не станет.

Они направились к лифту.

–      Почему сегодня дежурите вы? – спросил Спенсер.

–      У Джорджа жена заболела – наверно, грипп, – а его малыш подхватил корь, – ответил Брюс. Он нажал кнопку шестнадцатого этажа, и дверь лифта захлопнулась. – Когда имеешь семью, всегда что-нибудь не в порядке. Я единственный холостяк из служащих, поэтому мне вечно приходится кого-нибудь заменять.– Он зевнул и виновато посмотрел на Спенсера. – Но я не жалуюсь. Мне за это платят, я люблю ночную работу.

Лифт остановился, и дверь открылась.

–      Спасибо, Брюс, – сказал Спенсер.

–      Пожалуйста, мистер Донован. Спокойной ночи.

На коврике возле двери лежали письма; Спенсер поднял их, отпер дверь и включил свет. У него были две комнаты, кухня и маленькая прихожая, отделявшая жилое помещение от входной двери. Ему повезло с квартирой: днем здесь было светло и солнечно, а ночью тихо. Но самым главным достоинством своего жилья он считал балкон, на который выходила гостиная и который висел над Ист-Ривер; на балконе легко размещались три-четыре складных стула и столик. По воскресеньям, в хорошую погоду, Спенсер здесь завтракал. Это в какой-то мере заменяло жизнь за городом, куда Спенсер мечтал переехать после женитьбы, если, конечно, позволят обстоятельства.

Он взглянул на почту – пять писем, наверно, счета или рекламы, – но даже не вскрыл их. На обеденном столе – так называл его Спенсер, хотя в действительности это была длинная монастырская скамья, почти антикварная вещь, предмет его гордости, – он обнаружил записку, нацарапанную неразборчивым почерком горничной: Эмма сообщила ему, что разбила недорогой стакан и что непременно возместит убыток. Он улыбнулся, подошел к письменному столу – изящному, в ранне-американском стиле, как почти вся мебель в квартире, в сущности не очень удобному, но ведь ему не приходилось много работать дома, – взял телефонную трубку и набрал номер бюро обслуживания. Джин звонила три раза. Кто-то звонил в пять сорок пять: мужчина, не назвал себя, сказал, что позвонит в контору. Несколько раз звонила миссис Хант, Луиза Хант, и просила позвонить ей. Она звонила в десять часов, в четверть двенадцатого и около двенадцати.

Уже почти половина второго – слишком поздно, чтобы звонить Луизе. В комнате было душно: он поднял шторы и отворил балконную дверь. В этот момент небо осветилось белыми и синими вспышками молний. Начинался ливень, и в лицо ему ударил ветер. Спенсер подошел к балконной двери и стал смотреть на реку и на небо. Он унесся мыслями в прошлое, и теперь перед его глазами были уже не река и не шестнадцатый этаж железобетонной громадины, а океан и Палм-Бич двенадцать лет назад и хлопающие на штормовом ветру крылья тента. Он был в отпуске в последний раз перед тем, как отправиться за границу, и приехал во Флориду повидать Луизу. После обеда они отправились погулять, и шторм застал их далеко от отеля. Пляж был пуст; они сидели одни под тентом, а кругом во мраке сверкали молнии, гремел гром.

–      Надеюсь, твои родители не волнуются, – сказал Спенсер.

–      Они никогда не волнуются, если я с тобой, – ответила Луиза.

Она дрожала от холода в своем открытом платье и красном шарфе, наброшенном на светлые волосы, хотя на плечах у нее был его белый пиджак.

–      Тебе не холодно? – спросила она.

–      Нет.

Он прижал ее к себе. Снова раздался гром. Она тихо отодвинулась.

–      Луиза, – сказал он, – мы знаем друг друга с детства.

Она взглянула на него.

–      Да, Спенс, ты был таким замечательным товарищем и всегда поддерживал меня, всегда.

По какой-то неведомой причине она начала смеяться.

–      Ну, – сказал он, – поддержка – это одно...

–      Я надеюсь, мы всю жизнь будем друзьями, – добавила она серьезным тоном.

–      Конечно, будем, – подтвердил Спенсер. – Я как раз хотел поговорить с тобой об этом.

–      Очень плохо, что ты не приехал немного раньше, – сказала она быстро. – Ты успел бы повидаться с Лэрри.

–      Он звонил мне вчера вечером из Сан-Франциско, – ответил Спенсер. – Он не мог сказать мне, куда летит. Думаю, что на Гавайские острова.

Луиза кивнула.

– Я знаю. Я говорила с ним сегодня.

Какая-то смутная мысль шевельнулась в мозгу Спенсера, не то предостережение, не то угроза, но он отбросил ее.

–      Луиза, твои родители всегда очень хорошо относились ко мне. Я был почти членом вашей семьи...

–      Да, нас было двое, ты и я, – перебила Луиза, – а потом мы встретили Лэрри, и нас стало трое. – Она снова вздрогнула. – Я так боюсь за Лэрри. Очень уж он рискует, гораздо больше, чем следует.

–      Скоро тебе придется беспокоиться за нас обоих, – заметил Спенсер.

Она покачала головой.

–      Я почему-то чувствую, что с тобой все будет в порядке. Это звучит наивно, не так ли? Но ты такой... надежный, тебе даже война не может повредить. А Лэрри совсем другой. Он необузданный и...

–      В его возрасте нельзя стать майором, получать ордена и медали, если не...

Она перебила его:

–      Не нужны мне его ордена и медали! Я хочу, чтобы он вернулся целым.

Спенсер посмотрел ей в лицо. Это было лицо, какого он никогда не видел прежде: жестокое и неистовое. И тогда он понял то, чего не хотел понять.

– Я выйду за него замуж, когда он вернется, – добавила Луиза.

Спенсер был потрясен. Он думал сейчас только об одном: «Я чуть не свалял дурака!» и «Как она хороша!»

–      Я не знал об этом, – заметил он.

–      Разве? Лэрри собирался сказать тебе, но я просила его не говорить. Я была уверена, что ты знаешь. Ты всегда все знаешь про меня.

–      Я не знал, – повторил Спенсер. Его собственный голос показался ему незнакомым. – Очень рад за тебя, за вас обоих.

Она отодвинулась.

–      Я так счастлива, Спенс. Я говорила с папой вечером накануне отъезда Лэрри. Я еще не сказала маме... только папе и тебе.

–      Твой отец тоже рад? – спросил Спенсер.

–      Не знаю, Спенс. Не знаю, рад он или нет. Мне кажется, он немного боится Лэрри. Он ничего не говорит, но я знаю, он думает, что с Лэрри я буду несчастлива. Он боится, что это ненадолго. – Ее губы были упрямо сжаты. – Но я уверена, что это надолго. Я сделаю так, чтобы это было надолго.

Дождь, только дождь, барабанная дробь дождя. И молчание. Гром слабел. К северу шел большой пароход; плоский и черный, он двигался бесшумно, на мачте его горели огни.

Спенсер обернулся и окинул взглядом свою квартиру – темно-серые ковры, светло-серые стены, шкафы с книгами, диван, письменный стол и старую монастырскую скамью, старомодные лампы с зелеными и желтыми абажурами и массивное кресло с подставкой для ног, его любимое, не связанное ни с каким определенным периодом в его жизни, то, в которое он всегда садился, когда бывал один. Джин говорила, что ей не нравится это кресло, но, приходя к Спенсеру, неизменно садилась в него. Она, кажется, даже злилась на это кресло, ревнуя Спенсера к вещам, которые ему нравились. Это потому, что она никогда не была уверена во мне, подумал Спенсер. Она не знает, люблю я ее или нет. А я... я хочу любить ее. Я хочу говорить с ней, рассказать ей обо всем. Сегодняшний вечер был неудачным. Он и не мог быть удачным. Слишком многое произошло за этот день.

Оставив дверь на балкон открытой, он снял пиджак и сел за письменный стол. Из среднего ящика он достал пустую папку и несколько листков чистой белой бумаги. Затем повернулся, вынул из внутреннего кармана пиджака ручку и начал писать.

«18 июля. 6.50 вечера. Майлс звонит мне в контору, и мы договариваемся встретиться в «Брюсселе». Я сообщаю Лэрри о звонке Майлса и нашей встрече. 7.30 вечера. Я встречаюсь с Майлсом в «Брюсселе». Он рассказывает мне о визите чиновника из ФБР и дает продиктованную им секретарше запись вопросов, предложенных ему чиновником, и своих ответов. Совет Майлса: ехать в Вашингтон и добиться личной встречи с Дж. Эдгаром Гувером.

8.20 вечера. Иду к Лэрри. Лэрри читает записи Майлса.

19 июля. 1.30 ночи. У меня не было возможности поговорить с Джин».

Написав эти слова, он несколько минут сидел, глядя на бумагу. Затем положил этот листок вместе с записями Майлса в папку, убрал ее в средний ящик – единственный, в котором замок был в исправности, – запер его и присоединил ключ к связке других ключей. Потом затворил балконную дверь, прошел в спальню и лег, не раздеваясь.

Хотя все еще было очень жарко – Брюс оказался прав: гроза не принесла прохлады, – Спенсер спокойно уснул. Правда, он забыл выключить свет в гостиной, чего никогда не случалось с ним прежде. Но заметил он это только утром.

6. Четверг, 19 июля, 7.45 утра

Спенсер завтракал, когда услышал, как щелкнул ключ во входной двери. Пришла горничная

– Доброе утро, мистер Донован!

–      Доброе утро, Эмма!

–      Вы сегодня что-то поздно завтракаете, – заметила она.

–      Нет, – ответил Спенсер. – Сейчас без четверти восемь. Это вы пришли рано.

Она вошла в гостиную, полная маленькая женщина лет тридцати, с широким приятным лицом. Она завязывала фартук.

–      Никогда не угадаешь с этой подземкой. То нужно ждать двадцать минут, а то, как сегодня, поезд приходит секунда в секунду. – Она посмотрела на Спенсера. – Вы нашли все, что было необходимо?

–      Да, спасибо, – ответил Спенсер.

Он просматривал газету.

–      Сегодня опять жарко. Еще хуже, чем вчера.

–      Вот как?

–      Да. Наверно, дождь мешал вам спать этой ночью?

–      Нет, ничего, – ответил Спенсер.

Окончив завтрак, он сложил газету и встал.

Эмма направилась в кухню.

–      Извините, что я разбила стакан.

– Пустяки, Эмма. Купите другой. Я дам вам деньги.