Текст книги "...Да поможет мне бог"

Автор книги: Феликс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Спенсер поднял голову. Единственным, что могло повредить ему в этом выдуманном интервью, было двукратное упоминание «убийства». Он действительно употребил это слово на своей пресс-конференции после смерти Гордона – употребил умышленно, рискуя тем, что его обвинят в клевете, но зато провоцируя сенатора Купа на открытый бой. Ссылки «Дейли уоркер» позволяли думать, что он впервые произнес это слово в так называемом интервью с мистером Гардингом.

Арт Дэниелс, нагнув голову, чинно стоял у письменного стола, а Мэри отошла от Спенсера к окну. Оба они молчали.

–      Ну, что вы скажете? – спросил Спенсер.

–      Знаете, сэр, – ответил Арт, поднимая голову, – я бы назвал выступление газеты неудачным. А вы?

–      Но тут же, по существу, ничего не сказано, – заявила Мэри. Она резко повернулась лицом к Спенсеру и сжала кулаки. – Разве вы ничего не можете предпринять? Разве нельзя выступить с опровержением?

– Боюсь, что до поры до времени нам придется потерпеть, – ответил Спенсер.

Арт ушел, а Мэри осталась со Спенсером в кабинете: им предстояло написать телеграмму Марку Хелриджу. Вспомнив, как замялась Мэри, когда он задал вопрос о Сьюзи, Спенсер снова спросил у нее:

–      Что случилось со Сьюзи? Надо же мне наконец знать об этом!

Мэри сидела на своем обычном месте, приготовив блокнот и карандаш, чтобы писать под диктовку. Немного помолчав, она ответила:

–      Пожалуй, будет лучше, если я вам все расскажу. Я очень беспокоюсь. Вчера поздно вечером мне позвонила ее соседка – танцовщица из какого-то кабаре. Она вернулась к себе в два часа ночи и обнаружила, что Сьюзи домой не приходила. И ее нет до сих пор.

–      Ну, это еще не значит, что произошла какая-то трагедия, не так ли?

–      Она оставила записку, – сказала Мэри, глядя прямо на Спенсера и не сдерживая слез. – В записке нет ничего особенного, но это своего рода прощание – без угроз и без всего, что пишут в подобных случаях. В ней говорится... Я столько раз ее читала, что помню наизусть. – Она вынула носовой платок и высморкалась. – В записке говорится: «В случае, если я не вернусь, пожалуйста, не беспокойся обо мне. Родителям я написала, так что никаких волнений не будет. Спасибо за любовь и понимание. Сью». Так она обычно называла себя – Сью.

–      Вы сообщили в полицию? – спросил Спенсер.

Мэри покачала головой.

–      Нет еще. Мы установили последний срок – сегодня в полдень. Сильвия, ее соседка, пытается сейчас связаться с родителями Сьюзи. Они живут в Беруэлле, в Небраске... В общем я не хотела вас беспокоить, мистер Донован, – добавила Мэри более твердым голосом. – У вас сейчас так занята голова, что...

–      Скажите, есть какие-либо основания думать, что она могла... могла что-нибудь сделать с собой? Может быть, она вела себя как-нибудь странно?

–      Да.

Наступила пауза.

–      Это банальная, глупая история, – продолжала Мэри еще более твердым голосом. – Она влюбилась. Парень обещал на ней жениться, она беременна.

–      А вы знакомы с ним? Где он сейчас?

–      Бог его знает, где он сейчас, этот мерзавец, – ответила Мэри.

На столе у Спенсера зазвонил телефон. Мэри быстро встала и взяла трубку.

–      Хелло? – Она прикрыла трубку рукой и глубоко вздохнула. – Это мистер Садерленд.

–      Ужасно неприятная история, – сказал Спенсер. – Мне очень нравилась эта девушка. Может быть, я могу что-нибудь сделать?

–      Спасибо. Я скажу вам, если возникнет надобность, – пообещала Мэри и передала ему трубку.

Вопреки ожиданиям Спенсера, Джеймс Ф. Садерленд в это утро был совершенно спокоен и разговаривал очень мягко. Он знает о статье в «Дейли уоркер»: Лео Биллинджер сообщил ему о ней вчера во второй половине дня. Лео рассказал ему также об их встрече в «Паризиэн грил» в субботу вечером. Инцидент действительно достоин сожаления, но, по словам Джин, виноват во всем Лео, и он, Спенсер, не мог вести себя иначе. В конце недели мистер Садерленд почти не видел Джин. Встречался ли с ней Спенсер?

–      Последний раз я видел ее в субботу вечером, – ответил Спенсер.

– Ну что ж, – сказал мистер Садерленд. Он очень обрадовался, добавил он, когда узнал из газет, что Спенсер заручился поддержкой Марка Хелриджа. Лучше он поступить не мог. Марк – замечательный адвокат и прекрасный человек. Конечно, сказал мистер Садерленд, он предпочел бы услышать эти новости от самого Спенсера. Пожалуй, даже странно, что ему, Садерленду, приходится довольствоваться сухой газетной информацией. Но коль скоро Марк Хелридж согласился представлять интересы Спенсера...

В эту минуту в кабинет снова вошла Мэри Шеппард. Она положила на стол перед Спенсером телеграмму и вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.

...то это главное, закончил Джеймс Ф. Садерленд свою мысль и вновь повторил, что очень рад. Продолжая слушать его, Спенсер взял телеграмму и прочел:

«ТОЛЬКО ЧТО ПЕРЕДАЛ ВЕДУЩИМ ТЕЛЕГРАФНЫМ АГЕНТСТВАМ И НЫО-ЙОРКСКИМ ГАЗЕТАМ СЛЕДУЮЩЕЕ ЗАЯВЛЕНИЕ. КАВЫЧКИ. ПО ПОВОДУ СЕГОДНЯШНИХ СООБЩЕНИЙ О ТОМ, ЧТО МАРК ХЕЛРИДЖ БУДЕТ ПРЕДСТАВЛЯТЬ ИНТЕРЕСЫ СПЕНСЕРА ДОНОВАНА. Я ТОЛЬКО ОДИН РАЗ ГОВОРИЛ ПО ТЕЛЕФОНУ С МИСТЕРОМ ДОНОВАНОМ. МЫ ОБСУДИЛИ С НИМ ВОЗМОЖНОСТЬ МОЕГО ВЫСТУПЛЕНИЯ В КАЧЕСТВЕ ЕГО АДВОКАТА В ОДНОЙ ЗАТЕВАЕМОЙ ИМ ТЯЖБЕ. Я ОТНЮДЬ НЕ ДАВАЛ СОГЛАСИЯ ВЫСТУПИТЬ АДВОКАТОМ МИСТЕРА ДОНОВАНА И НЕ НАМЕРЕН ЕГО ДАВАТЬ, ТАК КАК ЗАНЯТ ДРУГИМИ ДЕЛАМИ И НЕ МОГУ БРАТЬ НА СЕБЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА. МАРК ХЕЛРИДЖ. КАВЫЧКИ. Я СОЖАЛЕЮ, ЧТО ВЫНУЖДЕН ПРЕДПРИНЯТЬ ЭТОТ ШАГ. ОН ПРОДИКТОВАН ПОЯВЛЕНИЕМ В ПРЕССЕ ЗАМЕТКИ, КОТОРАЯ ИСХОДИТ ИЗ КАКОГО-ТО БЕЗОТВЕТСТВЕННОГО И НЕСОМНЕННО, БЛИЗКОГО К ВАШЕЙ КОНТОРЕ ИСТОЧНИКА. КАК АДВОКАТ, ВЫ ПОЙМЕТЕ, ЧТО Я НЕ МОГУ УСТУПИТЬ ПОДОБНОГО РОДА ДАВЛЕНИЮ, В КОРНЕ ПРОТИВОРЕЧАЩЕМУ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ. С ПРИВЕТОМ МАРК ХЕЛРИДЖ».

– Боюсь, что у меня есть для вас плохие новости, мистер Садерленд, – проговорил Спенсер и прочитал телеграмму своему будущему тестю.

Некоторое время Спенсер задумчиво сидел в кресле Он уже успел забыть о своей головной боли, но теперь она вновь напомнила о себе. В одном из ящиков письменного стола лежал аспирин. Он достал пузырек, высыпал на ладонь две таблетки и, только положив их в рот, вспомнил, что у него в кабинете нет воды. С трудом проглотив таблетки, он закурил сигарету, чтобы избавиться от неприятного вкуса во рту. Ему показалось, что телеграмма не очень обеспокоила мистера Садерленда, собственно говоря, он почти ничего не сказал о ней. «Вот уж совсем непохоже на него!» – подумал Спенсер, дивясь спокойствию мистера Садерленда. Дневные газеты, если не все, то многие, подадут заявление Марка Хелриджа как сенсацию. Оно будет широко использовано газетой «Стар джорнел» и явится еще одним очком в пользу Уолтов Фаулеров и Ааронов Купов – Спенсер поймал себя на том, что начинает думать оборотами «Дейли уоркер». По существу, отказ Марка Хелриджа выступить в качестве его адвоката ничего не менял. В любом случае он не намеревался доводить дело о клевете до конца, а к Хелриджу он обратился лишь по просьбе своих друзей и советчиков. «Я должен все время иметь это в виду, – думал Спенсер. – Я не жертва, не невинный прохожий, сбитый с ног грузовиком. Я сознательно стал на дороге перед мчащейся машиной. Но в том-то и дело, что, как только грузовик приблизится к вам, вы, позабыв обо всем на свете, пытаетесь отскочить в сторону. Это вечный инстинкт самосохранения, рефлекс». Мысленно нарисовав себе эту сцену, Спенсер подумал, что сравнение он выбрал не из приятных.

Дверь открылась, вошла Мэри и сообщила, что явился мистер Хант. Спенсер поднялся и вместе с ней вышел в приемную. Лэрри как раз закуривал сигарету. Он бросил спичку в пепельницу на столе Мэри и улыбнулся Спенсеру. Они пожали друг другу руки.

Спенсер заметил со своего места, что Ред работает у коммутатора с каким-то особым старанием, и подошел к нему.

– Ну, как вы тут справляетесь? – поинтересовался он. – Вот уж не думал, что вы умеете обращаться с этой штуковиной.

– Я пока еще недостаточно изучил ее, – ответил Ред, нервничая. – Сегодня пришел на час раньше, чтобы немного попрактиковаться.

–      Очень признателен вам, Ред, – отозвался Спенсер. Он повернулся, и глаза его встретились с глазами Лэрри.

Наступило короткое молчание.

–      Входи, Лэрри, – проговорил Спенсер.

19. Понедельник, 23 июля, 9.50 утра

– Сегодня прохладнее, куда прохладнее, – сказал Лэрри. Он с небрежным видом прошел через весь кабинет к окну, отодвинул занавеску и, прижавшись лицом к стеклу, посмотрел вниз. – Отсюда даже улицы не видно. Какой это этаж?

–      Тридцать первый.

–      Высоко прыгать, а? – спросил Лэрри.

Спенсер сел за письменный стол.

–      Давай поговорим, Лэрри. Давай разберемся.

Лэрри обернулся.

– Не знаю почему, но я никогда не мог привыкнуть к кабинету, хотя и пытался. Чем роскошнее кабинет, тем больше он на меня давит. Когда-то в Детройте я располагался в комнатушке, дверь которой открывалась в любую сторону. Это был единственный кабинет, где я чувствовал себя хорошо. Потом я получил кабинет чудовищных размеров, с письменным столом красного дерева и с отраженным освещением. Я переступил его порог раз или два – не больше.

–      Мне нужно место для работы, – сказал Спенсер, – и я люблю, чтобы оно было более или менее уютно. Вот и все.

Лэрри улыбнулся.

–      Счастливчик! Никаких психологических джунглей, никаких противоречий! Ты возмутительно здоров.

–      Хорошо же ты знаешь меня! – сказал Спенсер.

Эти слова, кажется, наконец расшевелили Лэрри. У него что-то промелькнуло в глазах.

–      Мы хорошо знали друг друга, не так ли? В молодости все значительно проще, все на виду. Позднее человек замыкается в себе и узнать его так же трудно, как решить ребус.

Многое можно было бы сказать по этому поводу, но Спенсер предпочел воздержаться.

–      Я хотел поговорить с тобой о... – начал он, с трудом сдерживая нетерпение, но Лэрри перебил его:

–      Ты знаешь, где Луиза?

–      Нет.

–      Я думал, что она, возможно, звонила тебе.

–      Нет, не звонила.

–      Домой она не возвращалась. Когда я уходил, ее не было дома.

«Люди уходят и больше не возвращаются домой, – подумал Спенсер. – Должно быть, это какая-то прилипчивая болезнь. Я уверен, что у нее есть даже какое-нибудь весьма звучное специальное название: комплекс исхода, новый вид неврастении, эскапизм в его обостренной форме... Это уже начинает надоедать».

–      Мне бы хотелось, чтобы она никогда не возвращалась, – заявил Лэрри. – Если она хочет бросить меня, пожалуйста. Я буду только доволен. Так ей и передай. Мне это осточертело. Она мне осточертела. Я вообще не должен был на ней жениться – вот в чем моя ошибка...

–      Перестань!

–      Ей следовало выйти замуж за тебя, – тяжело дыша, добавил Лэрри визгливым голосом. Он подошел к креслу в дальнем углу комнаты и сел.

–      Давай на время забудем о Луизе, – совершенно спокойным тоном предложил Спенсер. – В другое время я готов говорить о ней и о нас сколько тебе угодно. Но сейчас, Лэрри, я очень хочу выяснить, могу ли я на тебя рассчитывать. Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

Лэрри пошевелился в кресле и отвернулся от Спенсера.

–      Вчера ты сказал мне...

Лэрри немедленно прервал его:

–      Мало ли что я сказал тебе вчера! Не все надо было принимать всерьез. Я даже не помню всего, что говорил.

–      А я помню.

– Еще бы! – усмехнулся Лэрри. – Ты был трезв, а я пьян. Пьяный не вполне владеет своим умом и телом. Он шатается, что-то бормочет, кое-что выбалтывает, а в общем представляет собой отвратительное зрелище, Ты был трезв и еще раз доказал свое моральное превосходство.

–      Ну, хорошо, хорошо, – сказал Спенсер. Ему пришлось сделать короткую паузу, чтобы подавить свой гнев. – Сначала ты говорил довольно разумно – хотя и странно, но логично. Ты испугал меня.

–      Да?

–      Ты клонил к тому, что я, мол, обманул тебя, обвел вокруг пальца, что я коммунист. Ты в самом деле веришь, что это так?

Лэрри повернулся к Спенсеру и взглянул на него.

–      Ну, предположим, что такая мысль пришла мне в голову.

–      Но как же это возможно? – Спенсер встал. – Ты был вот здесь, у меня в кабинете. Ты видел, как я печатал письмо в комиссию. Я объяснил свой замысел. Сначала ты возражал, потом...

–      Знаю, знаю, – перебил Лэрри. – Ты уже говорил вчера. – Криво улыбаясь, он взглянул на Спенсера. – Как видишь, кое-что я все же помню. – Но затем улыбка исчезла и глаза его стали холодными. – Предположим, что ты коммунист, – я сказал «предположим», и только. Я ни в чем не обвиняю тебя. Предположим, ты красный и знаешь, что до тебя добираются. Разве это не чертовски ловкая штука – написать письмо и сделать меня свидетелем? В политике я олух, и ты это знаешь. Ты придумываешь свою комбинацию, а я как раз тот сумасшедший, который может согласиться на подобное идиотство. Вот здесь-то ты и проявил свою ловкость, потому что нигде на свете тебе не найти другого человека, который пошел бы на такую сделку. Ну а если тебя схватят, ты предъявишь им письмо, которое сам написал. Я буду свидетелем. Остальное просто.

–      А не проще ли мне верить? – спросил Спенсер. Голос его дрогнул; он сейчас не чувствовал ничего, кроме горечи. Он вспомнил один далекий день. Ему было пять лет. В тот день куда-то исчез его маленький белый терьер – первое теплое, живое существо, которое принадлежало ему и которое он любил. Ему хотелось тогда кричать от горя.

Он прогнал это воспоминание.

–      У тебя есть копия письма? – спросил он.

Телефон на столе зазвонил, но он не обратил на звонок никакого внимания.

–      Есть, – ответил Лэрри.

–      Ты не показывал его агентам ФБР?

Лэрри опять улыбнулся:

–      Не говори глупостей, старина. Я никогда так не поступлю, если ты не дашь мне разрешения. – Телефон снова зазвонил. – Ты не хочешь отвечать на звонок?

Спенсер покачал головой, но в это время открылась дверь и в кабинет заглянула Мэри.

–      Прошу прощения, мистер Донован. Звонит мистер Страйкер из Лестер Гровс.

–      Хорошо, Мэри, спасибо. – Он подошел к столу и взял трубку. – Хелло?

–      Говорит Дэн Страйкер. Простите, мой друг, что я беспокою вас. По-видимому, у вас совещание?

–      Это неважно.

–      Мистер Уилсон очень просил меня как можно скорее связаться с вами. Речь идет о вашингтонском контракте. Я имел возможность переговорить по этому поводу с мистером Уилсоном. Боюсь, что он не разделяет вашей точки зрения, Спенсер, отнюдь не разделяет. Он целиком доверяет Спайксу, который, кстати, находится в Вашингтоне, на месте. Мистер Уилсон склонен согласиться с рекомендацией Спайкса и нанять Эшбери.

–      Позвольте мне самому переговорить с мистером Уилсоном.

–      Его нет в конторе, – ответил Страйкер. – Боюсь к тому же, что это бесполезно и вообще слишком поздно: он уже дал указания Спайксу.

Спенсер глубоко вздохнул:

–      Понимаю.

–      Я очень сожалею, мой друг, – сказал Страйкер. – Я знаю, как вы себя чувствуете, и не могу сказать, что торжествую, добавляя ко всем вашим неприятностям еще одну. Но мистер Уилсон – хозяин... Вы слушаете?

–      Да.

–      Он просил меня передать, что прекрасно поймет нас, если при сложившихся обстоятельствах вы предпочтете... э-э... освободить себя от всяких отношений с фирмой «Алтуна миллз». Он будет очень огорчен, но мешать вам не станет.

–      Я очень ценю это, – ответил Спенсер. – Передайте мистеру Уилсону, что я ценю его необычайную доброту.

–      Он всегда был очень высокого мнения о вашей работе, мой друг. Надеюсь, вы понимаете...

–      Спасибо, что позвонили, Дэн, – резко сказал Спенсер. – Я сообщу вам о своем решении, – и он положил трубку, не дожидаясь ответа Страйкера. – Ну вот и «Алтуна миллз» уходит.

–      Что случилось? – спросил Лэрри.

–      Один из моих клиентов. Мы поспорили относительно кандидатуры адвоката в Вашингтоне. При нормальных условиях моя рекомендация была бы принята. Уилсон всегда слушался меня. Ну а сейчас он напуган. Фирма хочет, чтобы я ушел.

–      Из-за...

–      Да.

Спенсер все еще стоял у телефона. Он вынул из коробки сигарету и зажег спичку.

–      Я не жалуюсь, Лэрри. Я сам навлек на себя беду. Я знаю, что делаю, и знаю, почему так делаю. Ты можешь считать мои рассуждения примитивными, но я верю, что правда есть правда, а ложь есть ложь и что они несовместимы. В нашей повседневной жизни мы привыкли лгать и придумывать для лжи моральные оправдания. Мы обходим острые углы, уступаем своим слабостям, называя их, чтобы оправдать себя, «слабостями человеческими». Я не думаю, Лэрри, что это определение справедливо. Я бы, пожалуй, скорее назвал их проявлением животного начала, так как именно своей неспособностью разобраться, где правда, а где ложь, животные более всего отличаются от людей.

Спенсер видел, что его слова не произвели на Лэрри никакого впечатления – он томился и ерзал в кресле. Но Спенсера это не трогало. Наступил момент, когда он еще раз должен был доказать самому себе, что поступил правильно. Его мысли вернулись к тем дням после смерти Гордона Беквуда, когда он, оцепенев от отчаяния и считая, что не выполнил своей задачи, почувствовал себя банкротом, замкнулся в себе, избегал смотреть людям в глаза. Он был адвокат, и закон требовал от него, чтобы он поддерживал правду и осуждал неправду. А он оказался беспомощен и допустил, чтобы правду убили, а неправда восторжествовала. Но затем его настроение стало постепенно улучшаться, ибо он начал понимать, что все случившееся – сигнал к действию, действию совершенно определенному. Он не должен допустить, чтобы с кем-либо повторилось то, что сделали с его другом. Он собирался написать ряд статей для журналов, выступить с речами по радио и телевидению, но потом понял, что этого недостаточно. Статьи прочтут те, кто уже убежден в его правоте, а речи его не станут слушать или тут же забудут. Нужно сделать что-то большее. Нужно доказать людям, что все, что произошло с Гордоном, может произойти с любым из них, столь же невиновным, как Гордон. Именно в то время он подумал, что это может случиться и с ним самим, и попытался представить себе, как бы он поступил при таких обстоятельствах. И тогда-то он понял, что наконец набрел на идею, которую искал.

Спенсер, по-видимому, не сознавал, что думает вслух. Только сейчас, умолкнув, он заметил, что в комнате стало тихо.

–      Остальное тебе известно, – сказал он, взглянув на Лэрри.

Лэрри сидел спиной к нему, перекинув ноги через ручку кресла.

–      А почему ты так уверен, что Беквуд был невиновен? – спросил он.

–      Несколько недель назад я ответил бы тебе вопросом на вопрос, – подумав, сказал Спенсер. – Я спросил бы тебя: а почему ты уверен, что я невиновен? Боюсь, что теперь я должен дать тебе подробное объяснение, а я почти ничего не могу сказать, за исключением того, что верил в Гордона и что нигде, абсолютно нигде, не была доказана его виновность.

–      Я верю тебе на слово, – сказал Лэрри, продолжая сидеть спиной к Спенсеру.

–      Но в этом нет необходимости, – ответил Спенсер. – Спроси ФБР. Ведь ФБР – это учреждение, которое должно собирать факты и не имеет права заниматься ничем другим, кроме фактов. В течение двух лет оно вело расследование по делу Гордона и ничего не нашло.

– А что может ФБР найти о тебе?

– Ничего.

–      Ну так чего же ты боишься? – Он снял ноги с ручки кресла и встал.

–      Никаких фактов в деле Гордона не было, а посмотри, что с ним сделали.

–      Что ни говори, он был слабохарактерный человек. Ты бы никогда...

–      Нет, конечно, нет, – быстро ответил Спенсер. – Но ведь я надеюсь на нечто более существенное, чем мои собственные утверждения: я имею в виду копию моего письма и... тебя.

Лэрри снова отошел к окну. Помолчав, он повернулся к Спенсеру и сказал:

–      Не втягивай ты меня в это дело, старик! Не хочу я больше в нем участвовать.

Спенсер покачал головой.

–      Не могу, Лэрри. Сейчас уже слишком поздно говорить об этом. Ты согласился участвовать вместе со мной. Ты единственный человек, который знает правду.

–      У тебя же есть письмо.

–      Может оказаться, что этого мало. Ты видел, как я печатал письмо, и тебе, вероятно, придется давать показания об этом. Машинка...

–      А что машинка?

–      Машинка будет вещественным доказательством. – Он взглянул на Лэрри. – В чем дело?

–      Ничего. Машинка была не моя. Я сам ее брал на время.

–      Ты не говорил мне об этом.

–      Да не все ли равно? – поспешно сказал Лэрри. – Я знаю, где она, и в любое время могу снова ее взять. Не беспокойся. Как бы мне хотелось, чтобы ты вообще не затевал этой проклятой истории! Я сам виноват, мне нужно было отговорить тебя.

–      Тебе бы не удалось.

Лицо Лэрри внезапно стало багровым, он задрожал всем телом.

–      Но я-то совсем не обязан участвовать в твоей дурацкой затее! – вскипел он. – Если тебе вздумалось стать таким сомнительным героем, то незачем тянуть за собой меня. Почему ты не обратился к Луизе, которая пришла бы в восторг, или к девице, которая собирается за тебя замуж? Почему ты выбрал меня? – Он стоял рядом со Спенсером и шарил в карманах, очевидно, в поисках сигарет, но не находил их. – Вся эта напыщенная болтовня об улучшении мира – какому дьяволу она нужна? Но ты всегда был таким, всегда! – Он с яростью, словно выплевывая, бросал эти слова.

–      Это каким же? – резко спросил Спенсер. Его не удивила вспышка Лэрри. Нечто подобное он уже видел во время одного из своих кошмаров. Тогда это его испугало; сейчас он не чувствовал страха.

–      А не все ли равно! – ответил Лэрри. – Хватит болтать, старина. Не будем говорить об этом. – Он взглянул на часы.

–      Лэрри, – произнес Спенсер, – ты никогда не был мне другом, а?

Помолчав немного, Лэрри вдруг засмеялся.

–      Ну и время ты выбрал, чтобы прийти к такому выводу!

–      Да? – спросил Спенсер. Он прошел за письменный стол и сел в кресло. Как ни странно, он почувствовал облегчение. Головной боли как не бывало.

–      Ну, хорошо. Давай спокойно обсудим этот вопрос. Бери кресло, Лэрри, и садись.

Лэрри с изумлением посмотрел на Спенсера и машинально протянул руку за креслом.

–      Послушай, старик...

–      Я вел себя глупо, – сказал Спенсер, – и, видимо, получаю по заслугам. Однако факт остается фактом: в этом деле ты участвуешь вместе со мной. Дружба и доверие тут ни при чем. Ты можешь честно ответить мне сейчас на несколько вопросов?

–      Попытаюсь, – сказал Лэрри.

–      Ты сообщил агентам ФБР о моем плане?

–      Я же сказал тебе, что нет.

–      Они назвали тебе конкретную причину, по которой ФБР ведет следствие обо мне?

Лэрри покачал головой.

–      Нет. В общем ничего особенного. По их словам, это обычное дело, связанное с твоим предполагаемым назначением на какую-то работу. – Он встал. – Послушай, старина, ты должен понять, что в последнее время я чувствую себя плохо; то ли это результат большого напряжения, то ли еще что-то. Не понимай слишком буквально все, что я говорю. Ну а относительно того, что я тебе не друг...

–      Что ты им говорил о моих отношениях с Луизой?

Лэрри положил руки на стол и наклонился к Спенсеру.

–      Я точно не помню, честное слово, не помню, старина. Я знаю, что бросил несколько фраз, но думаю, что не сказал ничего такого, что могло бы тебе повредить. Я...

–      Ты дал им понять, что у меня с твоей женой любовная интрижка?

–      Господи! – воскликнул Лэрри и резко выпрямился. – Да не будь ты таким дьявольски высокомерным! ФБР не интересуется твоей личной жизнью. Агенты ФБР упомянули о статье в «Дейли уоркер» и спросили меня, говорил ли ты когда-нибудь о том, что ты коммунист, или о свержении правительства. Я ответил отрицательно, и они сказали, что я, как твой близкий друг, должен бы знать о твоих политических взглядах. А что касается моей жены, то они спросили, можно ли задать ей несколько вопросов. Вот тогда я и посоветовал им не беспокоиться – я не хотел, чтобы они впутали и ее. Я сказал им, что она не будет объективна. Вот, пожалуй, и все. Я уверен, что они не обратили особого внимания на мои слова. Может, мне вообще не следовало поднимать этот вопрос? – добавил Лэрри.

–      Но ты уже сделал это, – сухо заметил Спенсер. Он удивлялся самому себе, так как слушал Лэрри чуть ли не с наслаждением.

–      Теперь, для разнообразия, позволь задать вопрос мне, – заявил Лэрри. – Ты любишь Луизу?

Спенсер посмотрел ему прямо в глаза.

–      Несколько лет назад – ты знаешь, Лэрри, – я любил ее. Но это было задолго до того, как она тебя встретила. Пожалуй, я всегда ее любил. Но, когда она ушла к тебе, я примирился. Мы никогда не говорили с Луизой на эту тему... до самого последнего времени.

–      Интересно! – Лэрри говорил медленно и тихо. – Что же произошло между вами в «самое последнее время»?

–      Луиза сейчас очень несчастна и беспомощна. Она думает, что теряет тебя, и ревнует к какой-то женщине. Как всегда, она пришла ко мне со своими горестями и сомнениями и... находясь в таком состоянии, неправильно поняла свои чувства ко мне. Вот об этом мы и говорили.

Лэрри покачал головой, насмешливо изображая восхищение.

–      Вы говорили? Говорили и ничего больше? Много бы я дал, чтобы присутствовать при ваших разговорах! И ты серьезно думаешь, что я поверю...

–      Лэрри, – перебил Спенсер, – сейчас мне абсолютно безразлично, чему ты веришь. Меня это больше не трогает. Я всегда считал тебя своим другом. Луиза твоя жена...

–      А отныне, – широко ухмыляясь, заявил Лэрри, – отныне я больше тебе не друг. Тебя это больше устраивает, не так ли?

–      Она все еще твоя жена, – сказал Спенсер.

–      Да, брак священен, а чужие жены неприкосновенны. Все это я знаю и нижайше прошу прощения, что в минуту слабости допустил недостойную ошибку, приняв тебя за обыкновенного человека.

Пытаясь сохранить спокойствие, Спенсер опустил голову, но заметил, что Лэрри взглянул на часы. Спенсер не хотел, чтобы Лэрри сейчас ушел. Ему еще нужно было выяснить наиболее важный вопрос.

–      Лэрри, скажи мне, как мужчина мужчине, забыв все, что лежит между нами, – он махнул рукой и внезапно подумал, что одним этим жестом разделывается с дружбой, доверием и любовью – со всем, что составляло лучшую часть его жизни, – скажи, ты будешь со мной, пока не закончится вся эта история? Ты по-прежнему согласен быть моим свидетелем, как мы договорились?

Лэрри стоял лицом к нему, широко расставив ноги. Он сунул руки в карманы и стал молча переминаться с ноги на ногу.

–      Я не ссылаюсь на дружбу или, ну, скажем, на долгие годы товарищеских отношений, – продолжал Спенсер. – Совсем нет, Лэрри. Давай рассуждать беспристрастно. Мне хотелось бы назвать свое предложение деловым. Но каждое деловое предложение предусматривает какие-то реальные выгоды. Боюсь, что мое предложение не сулит нам ничего, кроме, – Спенсер улыбнулся, – кроме широкой рекламы, к тому же не обязательно приятной. Не отвечай мне сейчас, – добавил он. – Подумай сначала. Я бы не стал просить тебя, если бы не оказался в таком тяжелом положении. Тщательно все взвесив, я не нахожу ничего такого, что могло бы повредить тебе, если ты пойдешь со мной. Дай мне ответ завтра, во второй половине дня.

Он выжидающе посмотрел на Лэрри.

Лэрри как-то обмяк. Выражение его лица стало не таким жестким, взгляд потеплел.

– Хорошо, старина, – сказал он. Он вынул из кармана правую руку, но Спенсер не шевельнулся. Лэрри взял со стола сигарету и повернулся, чтобы уйти.

Не оглядываясь, Лэрри вышел из кабинета и кивнул Мэри. Та наградила его самой очаровательной улыбкой, которой он и не заметил. Она всегда восхищалась Лэрри, В ожидании лифта он то и дело поглядывал на часы, с трудом сдерживая свое нетерпение. Внизу он спросил у лифтера, есть ли в здании телефон-автомат. Узнав, что телефона нет, он пересек улицу и зашел в аптеку. Одна из телефонных кабинок была свободна, но у Лэрри не оказалось десятицентовой монеты, ему пришлось подойти к прилавку и разменять доллар. Когда он вернулся, в кабину уже вошла какая-то женщина, и ему снова пришлось ждать.

Оказавшись в конце концов у телефона, он набрал хорошо известный ему номер. В трубке послышался женский голос, и Лэрри сказал:

– Я еду к тебе, Шейла. Будь паинькой и приготовь мне чего-нибудь выпить. Мне это позарез нужно.

20. Понедельник, 23 июля, 2.40 дня

Как и предполагал Спенсер, дневные газеты опубликовали заявление Марка Хелриджа. Большинство из них напечатало материал на том месте, где обычно давались сообщения «в последнюю минуту». Однако «Стар джорнел» поместила заявление в рамке, на первой странице, сопроводив его короткой редакционной статьей, в которой вновь приводились обвинения, выдвинутые Уолтом Фаулером. Под статьей, в той же рамке, сообщалось: «Сегодня вечером в 7.15 настраивайтесь на третий канал: Уолт Фаулер вместе с сенатором Аароном Купом, любезно согласившимся участвовать в передаче, будет читать и комментировать последние известия».

Было уже почти три часа дня. Спенсер, сидя за письменным столом, жевал сэндвич. Перед этим они с Артом работали над резюме дела об объединении двух химических фирм в корпорацию. Внезапно он вновь почувствовал боль в желудке. Он отложил сэндвич и потянулся за стаканом молока, но боль стала настолько острой, что он, почти потеряв сознание, откинулся к спинке кресла. Так он просидел одну или две минуты – скорчившись, не в состоянии даже думать. Потом с трудом собрался с силами, решительно приподнялся и, тяжело опираясь руками о стол, потянулся к телефону. Однако он тут же сообразил, что не помнит номера своего врача – он давно уже не звонил ему, – и начал искать его в записной книжке, медленно переворачивая страницу за страницей, пока не нашел: Альфред Стролл, доктор медицины. Семьдесят вторая улица, Запад. Он позвонил и договорился с врачом, что тот примет его сегодня в пять часов вечера.

После этого он почувствовал себя лучше и пожалел, что позвонил врачу. Ничего серьезного у него не может быть; операцию по поводу аппендицита он перенес четыре года назад. По всей вероятности, боль вызвана нервным напряжением, и он только напрасно отнимет время и у доктора, и у себя. Он собрался было снова позвонить в приемную Стролла, но на столе загудел зуммер.

Звонил Майлс. Старик был расстроен заявлением Марка Хелриджа, которое считал позорным и бесчестным. Спенсер должен был подробнейшим образом объяснить ему, что произошло.

–      Ну, знаете, Донован, говоря откровенно, я сейчас понимаю мистера Хелриджа. Он рассвирепел потому, что вы говорили с Майроном Вагнером. Зачем вы это сделали?

–      Майрон звонил мне из Вашингтона два или три раза, – ответил Спенсер. – Он был возмущен сообщением «Дейли уоркер». Я сказал ему только, что намереваюсь привлечь Фаулера к ответственности и что надеюсь получить согласие Марка Хелриджа быть моим адвокатом. Я не уполномочивал Майрона сообщать об этом, как о факте. Впрочем, должен признаться, – добавил он, – я уже во время разговора с Майроном сомневался в согласии Хелриджа.