Текст книги "...Да поможет мне бог"

Автор книги: Феликс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

На просьбу прокомментировать статью мистера Фаулера, которая разоблачает деятельность одного нью-йоркского адвоката, снискавшего печальную известность своими левыми взглядами, сенатор Куп ответил, что всякий, кто бросается на помощь предателю, по всей вероятности, является предателем и сам. Сенатор имел в виду то обстоятельство, что при расследовании сенатом дела Гордона Беквуда этот адвокат был защитником последнего. Гордон Беквуд, участвовавший в разработке гибельной ближневосточной политики США во времена Рузвельта, покончил с собой как раз в тот момент, когда слушание его дела в Вашингтоне было в самом разгаре. После самоубийства своего клиента нью-йоркский адвокат Спенсер Донован опубликовал заявление, в котором прославлял Беквуда как мученика и невинную жертву политических преследований».

Зазвонил телефон, и Спенсер быстро схватил трубку, искоса взглянув на Луизу, но она даже не шевельнулась.

–      Спенсер? – услыхал он в трубке зычный голос Джеймса Ф. Садерленда.

–      Слушаю вас, мистер Садерленд, – он старался говорить как можно тише.

–      Вы читали газеты, утренние газеты?

–      Да, читал.

–      Вы говорили с Хелриджем? Только он один в состоянии... Вы обязаны что-то предпринять! Сенатор США... Это же возмутительно! – Садерленд внезапно умолк, не объяснив, что именно возмутительно, по его мнению.

–      Я говорил с Хелриджем, – ответил Спенсер, – и завтра утром встречусь с ним.

–      Хорошо, хорошо. Ужасно неприятно, Спенсер, ужасно! Вы не должны были связываться со всем этим красным сбродом. Это, это... чертовски неприятно!

Спенсер почувствовал, как в нем подымается волна гнева, но все же ему удалось сдержаться.

–      Жаль, что вы это так понимаете.

–      Что вы сказали? Говорите громче, я вас не слышу.

–      Я сказал, что сожалею.

–      Конечно, конечно! Но сейчас уже слишком поздно говорить об этом. Я полагаю, что вы хотите побеседовать с Джин. – Он не стал ждать ответа, и Спенсер услыхал, как он положил трубку на стол и закричал: – Джин, Джин!

Через несколько секунд Садерленд снова взял трубку.

–      Кажется, она приглашена куда-то завтракать. Возможно, вы знаете, куда она ушла. Она сама вам позвонит.

–      Хорошо, – ответил Спенсер. Он осторожно положил трубку на рычаг, чтобы не разбудить Луизу, но когда обернулся, то увидел, что она смотрит на него ясными, широко открытыми глазами.

–      Я разбудил тебя, да? – спросил он.

–      Нет. Я не спала. – Она говорила очень медленно, как бы взвешивая каждое слово и вслушиваясь в него. – О чем ты думал, когда смотрел на меня? – спросила она.

Вместо ответа он покачал головой. Она продолжала смотреть ему в глаза, и печальная, слабая улыбка кривила ее губы.

–      Почему ты любишь меня, Спенс? Почему?

Он встал. Этот вопрос он и сам задавал себе не раз, но никогда не мог на него ответить. Ничего не сказал он и теперь. Чувствуя себя издерганным, несчастным и очень одиноким, он подошел к двери и выглянул на балкон. Дождь перестал.

–      Иногда я очень сомневаюсь в тебе, – сказала Луиза. – Я сомневаюсь в твоей любви ко мне. Это странная любовь. – Она умолкла, но тут же заговорила снова: – Я хотела быть твоей женой, когда мы были молодыми. Очень хотела. Но ты не взял меня. А сейчас я опять хочу быть твоей. Я хочу этого больше всего на свете. Я свободна от Лэрри... или почти свободна, если говорить откровенно. Вместе с тобой мы могли бы покончить и с этим «почти», но ты не берешь меня. Ты говоришь, что не веришь мне и что я все еще люблю Лэрри. Иногда мне кажется, что по-настоящему я тебе не нужна, Спенс. Иногда я думаю, что ты больше любишь наше с тобой несчастье, чем меня самое. – Она замолчала.

Он прислушивался к бурному потоку ее слов. Он не отдавал себе отчета, была ли в них правда – правда о нем, но чувствовал, как ее слова проникают в его мозг и оседают в каких-то тайных уголках его сознания. Он продолжал вслушиваться в ее слова еще долго после того, как они отзвучали.

Луиза нарушила молчание.

–      Тебе когда-нибудь нужен был кто-нибудь, Спенс?

Он повернулся к ней.

–      Почему ты спрашиваешь об этом?

Она подняла голову и посмотрела на него.

–      Кажется, я вечно прихожу к тебе только за тем, чтобы в чем-нибудь признаться и излить душу, но ты ко мне никогда ни с чем не приходил – ни разу за нее время, что мы знаем друг друга. Может быть, это просто потому, что я тебе не нужна. Но кто же еще у тебя есть? – Она замолчала.

Кое-кто был в его жизни, и оба они об этом знали – девушка, с которой он помолвлен и которая должна стать его женой. Но теперь, когда он стоял перед Луизой и они читали друг у друга в глазах всю правду о безнадежности их любви, он не мог произнести имя Джин. Откровенно говоря, в его жизни больше никого не было.

Спенсер ничего не ответил; Луиза уронила голову на кушетку и улыбнулась.

–      Я думаю, Спенс, будет лучше всего, если ты проводишь меня домой, – сказала она.

17. Воскресенье, 22 июля, 1.00 дня

Когда Спенсер и Луиза вошли в квартиру на тридцать втором этаже «Савой-плаза», Лэрри сидел на кушетке в гостиной. Рубашка его была расстегнута, ботинки и галстук разбросаны по полу. Он сидел лицом к двери и тихо разговаривал с кем-то по телефону. Увидев их, он не шевельнулся, только глаза его расширились, а губы скривились в неприятной усмешке.

Спенсер до боли отчетливо понял, какую картину видит перед собой Лэрри. На глазах у мужа возвращалась домой жена, довольно растрепанная, в измятой одежде. В руках у нее саквояж, а сопровождает ее близкий друг семьи, из-за которого между мужем и женой не раз уже возникали стычки на почве ревности. Классический треугольник, не нуждающийся ни в каких пояснениях. Нужен только еще кто-то четвертый, чтобы назвать вещи их именами.

Первые слова Лэрри не оставляли никаких сомнений на этот счет. Он опустил трубку и произнес:

– Надеюсь, вы славно позабавились.

Гнев овладел Спенсером, но он сдержал себя. Именно в этот момент он ощутил острый приступ боли в желудке.

–      Не отвечай ему, Спенс! – воскликнула Луиза. – Прошу тебя, не нужно. Это так похоже на него.

Она хотела пройти мимо мужа, но Лэрри схватил ее за руку, в которой она держала саквояж, и с силой рванул вниз. Луиза упала, саквояж выскользнул из ее руки, и все его содержимое вывалилось на пол.

Спенсер бросился к Луизе, но Лэрри поднялся и встал между ними.

–      Ни с места! Это касается только меня и ее. Тобой я займусь позже.

Его лицо было небрито, голос звучал хрипло.

–      Прекрати эту идиотскую сцену и возьми себя в руки! – с яростью закричал на него Спенсер. – Ты что, действительно думаешь, что мы провели с ней ночь?

–      Замолчи, Спенс! – воскликнула Луиза. – Пожалуйста, не разговаривай с ним! – Она все еще лежала на полу, несколько приподнявшись; ее лицо было искажено злобой.

–      Скажи ему, Луиза, что ты делала, – потребовал Спенсер. – Он имеет право знать. Говори.

Она с раздражением поднялась.

–      Сам рассказывай. – Луиза стала собирать вещи и бросать их в саквояж. – Ничего ты не стоишь. Оба вы ничтожества, и я ненавижу вас обоих.

Не глядя на них, она прошла со своим саквояжем в спальню и хлопнула дверью.

–      Она пришла ко мне часа два назад, – начал Спенсер.

Лэрри устало сел.

–      Ну и прекрасно.

–      Она ушла отсюда, не дождавшись тебя, и сняла комнату в гостинице «Шерри-Нидерланд». Затем утром…

–      Я сказал: прекрасно, – повторил Лэрри. Тяжело дыша, он закрыл лицо руками.

Спенсер взглянул на него.

–      Со вчерашнего утра я никак не могу дозвониться тебе. Мне нужно с тобой поговорить. События развиваются быстро.

–      Ну что ж, говори.

–      Почему ты не позвонил мне, после того как ушли агенты ФБР?

–      Она рассказала тебе?

–      Да.

–      Это не ее дело, совершенно не ее дело.

–      Да, но это мое дело, не так ли?

–      Пожалуй, да, – согласился Лэрри.

Он медленно встал и впервые посмотрел прямо на Спенсера налитыми кровью глазами.

–      Выпить хочешь?

– Не возражал бы.

–      Мне очень нужно выпить. Виски с водой?

–      Конечно.

Направляясь вместе со Спенсером в кухню, Лэрри остановился и прикоснулся к его руке, как бы прося прощения и предлагая помириться. С минуту они, улыбаясь, стояли рядом, и каждый искал во взгляде другого выражения давнишней взаимной приязни.

–      Черт побери! – пробормотал Лэрри и пошел в кухню.

Спенсеру стало легче на душе. Нервное напряжение немного ослабло, только боль в желудке не проходила. Уж не заболел ли он и не придется ли обратиться к врачу? Сейчас он не мог позволить себе болеть. На столе рядом с кушеткой он увидел какую-то газету – по внешнему виду ему не удалось определить ее название, В ту же минуту он вспомнил, что до сих пор не позвонил Полю Адамсу. Он подошел к письменному столу у окна и принялся искать телефонную книжку. Стол был завален книгами и бумагами. Здесь лежало несколько детективных романов и кинематографических журналов вперемешку с узкоспециальными изданиями, посвященными моторам и самолетам. Он нашел телефонную книжку и принялся листать ее, отыскивая номер коммутатора Ассошиэйтед Пресс, когда вошел Лэрри с бутылками, кубиками льда и стаканами.

–      Я только позвоню одному человеку, – сказал Спенсер, захлопывая телефонную книжку.

–      Сделай одолжение, старик, – ответил Лэрри, ставя поднос на стол. Он взял газету и швырнул ее на кушетку. Она слегка развернулась при падении, и Спенсер, стоя у письменного стола с протянутой к телефону рукой, невольно вздрогнул: он увидел, что это был номер «Дейли уоркер». Спенсер взглянул на Лэрри и сразу же понял, что тот заметил это. Их взгляды встретились.

–      Ну, что ж, звони, старина, – повторил Лэрри со смущенной улыбкой. Но Спенсер колебался. Лэрри стал наливать виски в стаканы.

–      Скажи, когда хватит... Сейчас я тебе все объясню.

Спенсер набрал номер коммутатора Ассошиэйтед Пресс, но телефон Адамса не отвечал; на службе Адамса ждали не скоро. Спенсер попросил передать ему, что он звонил и позвонит снова в понедельник утром.

Спенсер разговаривал по телефону, стоя спиной к Лэрри. Повернувшись, он увидел, что Лэрри сидит на кушетке с опущенной головой. На его лице все еще была заметна улыбка.

–      Ты, может быть, объяснишь мне... – начал было Спенсер, но Лэрри быстро поднял голову и перебил его:

–      Послушай, старик! Тут нет никаких секретов. Мне рассказали ребята. Я заинтересовался и купил этот номер газеты. Вот и все.

–      Ребята? – переспросил Спенсер. – Ты имеешь в виду агентов ФБР?

–      Ну да, конечно.

–      Они сообщили тебе об этом вчера?

Лэрри взял стакан с виски и нетерпеливо кивнул головой.

–      О чем, собственно, речь? Уж не думаешь ли ты, что они проморгают такое дельце? Ох, и пронырливы же они! – Лэрри пил виски большими, жадными глотками.

–      И ты не позвонил мне! – воскликнул Спенсер. – Не понимаю.

Лэрри поставил стакан на стол.

–      А зачем? Что ты мог сделать?

–      Вероятно, ничего, – ответил Спенсер, – но суть не в этом. Предполагается, что ты мой союзник в этом деле. Ты ведь единственный человек, полностью осведомленный...

– Единственный? – резко спросил Лэрри, глядя на него.

–      Что ты хочешь сказать? Если ты имеешь в виду Луизу, то я ничего...

–      Я не думаю, чтобы ты сказал Луизе, – прервал Лэрри. – Я прекрасно понимаю, черт побери, что ты не будешь с ней разговаривать на эту тему. Но это вовсе не то, что я имею в виду, и ты меня, конечно, понимаешь. Мне важно выяснить, действительно ли я полностью в курсе дела, или же ты просто-напросто используешь меня, как простака, чтобы скрыть...

–      Что скрыть? – вскричал Спенсер.

Этот вопрос стоил ему большого усилия: он снова почувствовал головокружение.

–      Правду, – ответил Лэрри.

Спенсер нагнулся и попытался взять свой стакан, но у него так дрожала рука, что ему не удалось сделать это. Лэрри подвинул к нему стакан, и Спенсер с трудом поднял его и выпил. В голове у него стало проясняться. Он увидел, что Лэрри смотрит на него внимательными, холодными глазами.

–      Лэрри, – медленно произнес он, – ради всего святого скажи, что ты шутишь.

Наступила пауза. Кивком головы Лэрри указал на газету.

–      А что ты скажешь об этом?

–      До сегодняшнего дня я ничего не знал, – ответил Спенсер. – Майрон Вагнер позвонил мне из Вашингтона и рассказал.

–      Ты не читал интервью?

–      Нет. Понятия не имею, о чем там говорится.

Лэрри уставился на него.

–      Ты никогда не разговаривал с парнем, который написал интервью?

–      Я не утверждал этого, Лэрри, – сказал Спенсер.

Лэрри поднял руки и ударил себя по коленям.

–      Ну, знаешь, старик... – Он встал, прошел через комнату к окнам во всю высоту стены и открыл одно из них. – Здесь душно.

Стоя спиной к Спенсеру, он смотрел на улицу.

–      Лэрри, – заговорил Спенсер, – скажи мне, что у тебя на уме, и, пожалуйста, ничего не утаивай. Если ты внезапно решил не доверять мне, скажи об этом и объясни причины. Твое поведение за последнее время было... более чем странным. И меня это очень беспокоит. Мы с тобой много лет друзья, и я... я очень на тебя рассчитывал. – Задыхаясь, он сделал глубокий вдох. – Что с тобой, Лэрри? Скажи мне.

Лэрри не повернулся, и Спенсер подошел к нему. По выражению лица Лэрри он хотел угадать его мысли. Но Лэрри продолжал смотреть в окно.

–      Я не знаю, что и думать, – буркнул он.

Спенсер почувствовал, что ему не хватает воздуха. Резкая боль в желудке возобновилась. Скорчившись, он обеими руками схватился за живот.

–      Лэрри, ты единственный человек, который читал мое письмо, мое письмо в комиссию. Помнишь, ты был у меня в конторе, в тот день шел дождь... мы обсуждали письмо. Сначала ты решил, что это бессмысленная затея, но потом...

Он вынужден был остановиться; Лэрри повернулся и взглянул на Спенсера.

–      Ты видел, как я печатал это письмо... ты, ты сам, – снова заговорил Спенсер. – Ты читал его. Я дал тебе копию. Как же теперь... – Он снял руки с живота и начал ощупью искать кресло, стоявшее рядом.

Лэрри быстро подошел к нему.

–      В чем дело, старина? – Он схватил Спенсера под мышки и осторожно посадил в кресло. – Ты болен?

Спенсер пристально посмотрел на него.

– Нет, ничего, спасибо. У меня часто бывают такие приступы. Пройдет. – Он откинулся в кресле, вытянул ноги и сидел в таком положении до тех пор, пока не почувствовал, что мышцы его расслабляются. Вскоре ему стало легче дышать, и боль в желудке постепенно утихала.

–      Ты советовался с врачом?

Спенсер покачал головой.

–      А следовало бы.

–      Да, пожалуй. Со мной это случается всякий раз, когда я волнуюсь.

–      Жаль, – сказал Лэрри.

Дверь спальни отворилась, и показалась Луиза. На ней был костюм и какая-то нелепая шляпка с перьями на макушке. Держа под мышкой сумочку, она натягивала перчатки. Увидев в кресле страдающего Спенсера, она нахмурилась, и вызывающее выражение на ее лице тотчас же сменилось откровенно тревожным.

–      Что случилось?

–      Я чувствую себя неважно, – улыбнулся Спенсер. – Но в общем ничего, пустяки.

Продолжая расправлять перчатки, Луиза подошла к Спенсеру. Губы у нее нервно вздрагивали. Когда ее отделяло от Спенсера несколько шагов, Лэрри сухо заметил:

–      Причин для слез нет. Он выживет.

Она остановилась как вкопанная. Затем, упрямо вскинув голову, прошла мимо обоих мужчин в переднюю.

–      Куда ты идешь? – крикнул ей вслед Лэрри.

Она не ответила. Дверь с шумом захлопнулась за ней.

Спенсер выпрямился.

–      Зачем ты это сделал?

–      Что?

–      Ты совсем не доверяешь мне, Лэрри, ты совершенно не веришь Луизе. Почему?

Лэрри плотно сжал губы и холодно взглянул на Спенсера. Отвернувшись от него, он подошел к столу и снова налил себе виски.

Спенсер поднялся.

–      Будь мягче с ней, Лэрри. Она сейчас так растеряна. Это бывает с каждым в семейной жизни. Мы с Луизой...

–      Да, – резко остановил его Лэрри, – вы с Луизой – это все, что я слышу каждый день и уже много лет подряд! Спенсер Великий, Спенсер Всемогущий, отец-духовник, защитник угнетенных, утешитель непонятых жен! Мне осточертело все это!

Внезапно к Спенсеру вернулось все его спокойствие. Значит, Луиза была права и Лэрри ревновал ее к нему. Очень плохо, конечно, но ничего непоправимого тут нет. Спенсер был рад, что в конце концов все вышло наружу. Он был уверен, что Лэрри прислушается к голосу здравого смысла. Взглянув на Лэрри, занятого в этот момент выпивкой, Спенсер ощутил к своему другу прилив нежности.

–      Может, нам давно следовало об этом поговорить? – сказал он. – Давай сделаем это сейчас.

Лэрри решительным движением опустил стакан на стол.

–      Я не намерен обсуждать с тобой вопросы, касающиеся моей жены. Я знаю, в чем тут дело. Она бегает к тебе то и дело, жалуется, как она несчастна и как дурно я с ней обращаюсь.

–      Она думает, что ты обзавелся любовницей. Я уже говорил тебе об этом.

Лэрри вызывающе посмотрел на Спенсера.

–      Ну а если и так? Кто может винить меня в этом? А жена-то ко мне хорошо относится? За моей спиной вы с ней...

–      Но ты же знаешь правду о моих отношениях с Луизой, – ответил Спенсер, повышая голос. – Я любил ее, когда мы были очень молоды, задолго до того, как мы встретили тебя. Ну а потом она полюбила тебя и стала твоей женой. Таковы факты, и ты всегда их знал.

Произнося столь решительным тоном эти напыщенные слова, Спенсер вдруг вспомнил, что всего лишь несколько часов назад он обнимал Луизу, что она прижималась к нему, шептала какие-то нежности, гладила его по голове, что он страстно целовал ее – жену другого человека, жену Лэрри. И потому все, что он говорил, звучало фальшиво и вызывало у него отвращение к самому себе.

То ли голос Спенсера дрогнул, то ли на лице его отразилась неуверенность в своей правоте – во всяком случае, Лэрри бросил на него острый взгляд и сказал:

–      Ты не обманывай меня, старик. Она вбила себе в голову, что вышла замуж не за того человека, который ей нужен, и что она должна была стать твоей женой. А если это так, то какого же черта ты не взял ее и почему не берешь сейчас?

Держа стакан в руке, которая дрожала так, что виски расплескивалось на ковер, Лэрри подошел к Спенсеру.

–      Ребята хотели поговорить с ней, расспросить ее о тебе – красный ты или еще какой. Но что она знает о тебе? Она так втрескалась, что у нее ноги подкашиваются, стоит ей поглядеть на тебя. Влюбленная самка! Да они не поверили бы ни одному ее слову. Их не проведешь!

Спенсер остолбенел.

–      Ты не рассказывал об этом агентам ФБР, правда ведь?

Лэрри, полузакрыв глаза, стал потягиваться на носках. В уголках его рта появилась довольная улыбка и медленно расползлась по всему лицу.

–      Рассказывал ли я? – переспросил он.

–      Ты пьян, Лэрри, – заявил Спенсер. – Я... я не допускаю, чтобы ты говорил с ними о нас с Луизой.

Он ждал ответа, но Лэрри, продолжая улыбаться, молчал.

–      Если ты сказал агентам, что я влюблен в твою жену или... больше того, то ты понимаешь, чем это грозит мне? – Он стоял теперь рядом с Лэрри, от которого разило винным перегаром. – Ты должен понимать, насколько важны в таком деле вопросы морали. Характер человека, его репутация... Тут играет роль не только политическая сторона, но и честность человека, его правдивость. Лэрри, ты... ты шутишь, ты не мог им этого сказать!

–      Да мне ничего и не нужно было говорить, – заявил Лэрри. – Они все о тебе знают, начиная с далекого прошлого. Это же дотошные люди. – Он повернулся, подошел к столу и снова стал наливать себе виски.

Спенсер подошел к нему и попытался отнять стакан.

–      Не пей больше, Лэрри. Я хочу, чтобы ты...

Лэрри выставил вперед локоть и со злостью толкнул Спенсера в живот.

–      Я думаю, у нас не дойдет до драки, а, старина? – Плеснув виски в стакан, он продолжал: – Должен признаться, что ты ловкий сукин сын, старик. Ты здорово придумал эту историю с письмом, полагая, что я такой простачок... Лоуренс Хант младший появляется на белом коне, размахивая письмом, чтобы под... подтвердить, что ты никогда не был красным, когда вся эта проклятая страна узнает о тебе правду.

Спенсер стоял неподвижно, бледный как полотно.

–      Ты действительно веришь всему этому, Лэрри?

Внезапно выражение лица Лэрри изменилось. Губы у него опустились, стали мягкими и рыхлыми, и на глазах появились слезы.

–      На кой черт ты сделал это? – спросил он плаксиво. – На кой черт, старина?

Спенсер смотрел па это нетвердо стоявшее на ногах существо, обросшее щетиной, с налитыми кровью глазами. Оно больше не походило на Лэрри и вообще едва ли походило на человека. Теперь оно уже не относилось к нему дружественно; оно было опасно и способно на убийство. И все же, по причинам, непонятным ему самому, Спенсер не ненавидел Лэрри. Он бесстрастно смотрел на него, пытаясь найти объяснение такой перемене и уразуметь, почему тот, кем он восхищался и кому верил, превратился в нечто столь жалкое и столь слабое. Мысль о личной опасности – во всяком случае, в этот момент – отошла куда-то на второй план. Он мучительно хотел знать, чем вызвана такая метаморфоза и можно ли это вообще назвать метаморфозой – не был ли Лэрри таким всегда.

Он подошел к Лэрри и прикоснулся к его руке.

–      Что я сделал, Лэрри? Что, по-твоему, я сделал?

Ответа не было.

–      Ты можешь выслушать меня, Лэрри? – продолжал Спенсер. – Ты можешь попытаться меня выслушать?

Лэрри кивнул головой. Неуверенными шагами, по-прежнему не выпуская стакана из рук, он направился в другой конец комнаты и вышел через открытую дверь на балкон. Спенсер последовал за ним. Было душно; после дождя парило. Неясные очертания возвышенностей и полян Сентрал-парка тонули в мягкой дымке летнего дня.

Отпивая виски, Лэрри повернулся к Спенсеру и, облокотившись на перила, стал на него глядеть.

–      Не верю, что ты действительно думаешь, будто я способен злоупотребить твоим доверием, Лэрри, – сказал Спенсер. – Кто-то внушил тебе такую мысль, но, кто бы это ни был, он не прав. Ты должен понять это, потому что знаешь меня. Я затеял показательное дело, доверяя тебе полностью, доверяя только тебе одному. Тебе известны все факты, и другого союзника у меня нет. Если возникнет сомнение в моей правдивости, я целиком завишу от тебя. Ты понимаешь?

–      Да, – ответил Лэрри. Он опустил руку, в которой держал опорожненный стакан; стакан стукнулся о перила, но не разбился.

–      Если ты пришел к выводу, что я коммунист, что я только...

Лэрри энергично потряс головой.

– Ни к какому выводу я не пришел, старина. Нет. Я просто интересуюсь.

–      Чем?

–      Мне не хочется сейчас разговаривать, старик, – ответил Лэрри. – Я пьян. Давай... давай встретимся завтра.

Спенсер взглянул на него. Лэрри был прав. Разговаривать с ним сейчас было бесполезно. Спенсер приблизился к нему и сказал:

–      Первое, что я сделаю завтра утром, – это позвоню тебе. Мы должны разобраться во всем.

–      Да, – ответил Лэрри. – Рано утром. Но не сейчас, старина. Я чертовски устал.

Спенсер вернулся домой уже в сумерках. Расплачиваясь с шофером такси, он увидел, что у стеклянной двери портала лифтер Брюс разговаривал с управляющим домом мистером Янсеном. Спенсеру показалось, что оба они смотрят в его сторону, но, когда он направился к входу, Брюс вернулся к лифту, а мистер Янсен, на котором по случаю воскресенья была цветастая спортивная рубашка без галстука, посторонился и отворил ему дверь.

–      Здравствуйте, мистер Янсен. Благодарю вас.

–      Добрый вечер, мистер Донован, – ответил мистер Янсен, глядя поверх головы Спенсера куда-то через улицу – не то на крышу противоположного здания, не то просто в небо.

Все время, пока поднимался лифт, Брюс стоял к Спенсеру спиной. Оба они молчали. Отперев дверь своей квартиры, Спенсер нашел на полу телеграмму. Он поднял ее, подошел к открытой балконной двери и прочитал:

«СРОЧНЫЕ ДЕЛА ЛИШАЮТ МЕНЯ ВОЗМОЖНОСТИ

ВСТРЕТИТЬСЯ ЗАВТРА УТРОМ. БУДУ ЗВОНИТЬ ВАМ

В КОНТОРУ. ИЗВИНИТЕ. МАРК ХЕЛРИДЖ».

Спенсер небрежно сунул телеграмму в карман, намеренно отдаляя момент, когда придется над ней поразмыслить. Он собирался закрыть балконную дверь, но вспомнил о своих ботинках, взял их, отнес на кухню и бросил в мусорный бак. Потом несколько раз с яростью пнул бак ногами и вернулся в гостиную.

Он снова почувствовал боль в желудке и, избегая резких движений, вытянулся на кушетке и положил руки под голову. Так он лежал до тех пор, пока в комнате не стало совсем темно.

18. Понедельник, 23 июля, 7.00 утра

В понедельник утром стало прохладнее, хотя накануне метеорологическая сводка зловеще предсказывала, что жаркая погода, по всей вероятности, продержится до конца вторника. Спенсер забыл открыть окна в спальне перед тем, как лечь спать, и теперь проснулся с сильной головной болью. Она появилась вместе со смутным, но преобладавшим над всеми другими ощущениями предчувствием какой-то беды в тот момент, когда Спенсер, еще не совсем очнувшись, пытался стряхнуть с себя сонное оцепенение. Спал он очень неспокойно, его мучили кошмары. На рассвете, в начале пятого, они приобрели такую реальность, что он не выдержал, зажег свет, вскочил с постели и только тогда понял, что все это ему привиделось во сне. И, хотя он не мог припомнить, что именно его испугало, щемящее чувство тревоги не покидало его почти весь день.

Это мешало ему собраться с мыслями. Они нахлынули на него все разом, как только он поднялся с постели, – мысли о Лэрри, Марке Хелридже, «Дейли уоркер», Луизе... Он побрился, порезавшись при этом, что с ним случалось редко, и принял душ. Затем начал готовить завтрак, но вдруг решил, что напрасно тратит время, и подошел к телефону. Едва взяв трубку, он ощутил в голове какую-то пустоту и никак не мог вспомнить, кому собирался позвонить. Было восемь часов утра – время, когда приходила Эмма, слишком раннее для того, чтобы беспокоить людей телефонными разговорами. Но ведь накануне он сам обещал кому-то позвонить сразу же с утра... Нет, не Марку Хелриджу, а Лэрри.

Он набрал его номер. Лэрри ответил не сразу – телефон прозвонил несколько раз. Лэрри отозвался сонным, глухим голосом, что мгновенно привело Спенсера в бешенство. Не извинившись, даже не пытаясь казаться вежливым, он холодно сказал:

–      Будь у меня в конторе между половиной десятого и десятью.

Ответа не последовало.

–      Ты меня понял? – спросил Спенсер.

–      Да, Спенс, – еле слышно ответил Лэрри.

– Ну, хорошо, – сказал Спенсер. – Жду тебя между половиной десятого и десятью.

Он положил трубку. К черту всех! После вчерашнего вечера ему надоело быть вежливым и внимательным.

О чем, однако, сообщал в своей телеграмме Марк Хелридж? Он хотел перечитать ее, но вошла Эмма. Вид у нее был расстроенный. Несмотря на то, что мысли Спенсера были заняты совсем другим, он все же обратил внимание, как вяло прозвучало ее «С добрым утром». Она сняла шляпу и молча, что на нее не походило, прошла в кухню и закрыла за собой дверь.

Когда Спенсер вошел в контору, Ред сидел у коммутатора и старательно отвечал на телефонные звонки. Из-под низенького столика смешно торчали его длинные ноги. Проходя мимо, Спенсер положил руку ему на плечо, и юноша с улыбкой взглянул на него.

Он прошел к себе в кабинет. Вслед за ним вошла Мэри и положила на стол почту.

–      Сьюзи все еще больна? – спросил Спенсер.

–      Да, – с легкой заминкой ответила Мэри. Он посмотрел на нее. – Поздравляю, босс, – добавила она.

–      С чем?

–      Марк Хелридж, – указала она на утреннюю газету, которая лежала на его столе. – Это в самом деле хорошие новости. Я так рада, что вы заполучили его.

–      Не знаю, заполучил ли, – отозвался Спенсер. Продолжая стоять, он прочел заголовок: «Нью-Йоркский адвокат привлекает к ответственности журналиста» – и чуть ниже: «Интересы Донована будет представлять Марк Хелридж». Это была телеграмма из Вашингтона, в которой излагалось существо телефонного разговора Спенсера с Майроном Вагнером. Она сухо и деловито констатировала факты, избегая каких-либо оценок. Спенсер мысленно выругал Майрона и себя.

–      Это не поможет делу, – сказал он.

Вынув из кармана телеграмму Марка Хелриджа, он передал ее Мэри.

–      Если Хелридж еще не решил, браться ли ему за мое дело, то это сообщение никакой пользы не принесет, скорее наоборот, – добавил он.

–      Разве вы с ним не говорили? – спросила Мэри.

–      Я говорил с ним по телефону, и мы условились о встрече. Но вчера вечером, вернувшись домой, я нашел вот эту телеграмму. Не знаю, что она означает: то ли он действительно занят, то ли ищет предлога для отказа. Возможно, он испугался. Его, по-видимому, взволновало сообщение «Дейли уоркер».

–      «Дейли уоркер»?

–      Да. Разве вы не слыхали?

–      Нет, – ответила Мэри.

Он коротко рассказал ей, что произошло, а затем они попытались связаться с Марком Хелриджем, но его не оказалось в конторе, и секретарша не могла сказать, где и когда его можно будет найти. Спенсер решил немедленно послать ему телеграмму. Они как раз составляли ее с Мэри, когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Арт Дэниелс. В руках он держал газету.

–      Прошу прощения, сэр, – сказал Арт, – вы видели это? – Он подошел к столу и положил газету перед Спенсером.

–      Нет, не видел, – ответил Спенсер, развертывая номер «Дейли уоркер», – но, конечно, очень много слышал об этом. Спасибо, что принесли.

–      Это... это вчерашняя, – заметил Арт. Он был немного бледен.

Мэри стояла рядом и смотрела через плечо Спенсера, пока он читал.

«ЛИБЕРАЛ С УОЛЛ-СТРИТА ПОД ОБСТРЕЛОМ

21 июля. (От соб. корр.) Сегодня утром ваш корреспондент посетил последнюю жертву капиталистических заговорщиков – всем известного адвоката Спенсера Донована – в его роскошной квартире на Ист-Ривер в Манхэттене. Мистер Донован мужественно защищал покойного Гордона Беквуда и после так называемого самоубийства своего клиента выступил с совершенно справедливым заявлением, клеймящим реакционные элементы в правительстве и прессе, ответственные за «убийство Беквуда» (подлинное выражение мистера Донована). Теперь под обстрелом он сам.

Ваш корреспондент застал его в тот момент, когда он собирался уехать в свою контору. Мистер Донован находился в состоянии нервного возбуждения, что исключало возможность обстоятельной беседы.

В процессе интервью мистер Донован подтвердил, что наемный писака Уолт Фаулер, находящийся на содержании Уолл-стрита и хорошо известный в буржуазных кругах, назвал его коммунистом и предателем. В ответ на просьбу вашего корреспондента высказаться по этому поводу адвокат заявил, что в данное время не может сделать заявления ни одной из нью-йоркских газет. У вашего корреспондента сложилось впечатление, что мистер Донован крайне озабочен, если не сказать – напуган. Да и немудрено! Для капиталистических заправил нет ничего более неприятного, чем отступничество одного из членов их шайки. Вот почему вашему корреспонденту показался особенно разительным контраст между роскошным антуражем мистера Донована – тщательно подобранной старинной мебелью, прекрасным видом, открывающимся с широкого балкона на Ист-Ривер, – и духом полицейского государства, проникшим в каждый уголок его квартиры. Достопочтенные представители наших правящих классов – Уолты Фаулеры и Аароны Купы, которые «убили Гордона Беквуда» (подлинное выражение мистера Донована), – используют самые гнусные средства, чтобы уничтожить человека, уличившего их в этом преступлении. Они готовятся убить и его. Мы не за мистера Донована, мы за американский народ, а мистеру Доновану еще предстоит решить, на чьей он стороне. Но мы сочувствуем каждой новой жертве уолл-стритовской плутократии. Если мистер Донован повернется спиной к своей роскошной квартире и посмотрит с балкона на противоположный берег реки, туда, где кончается город, он увидит в отдалении дома нью-йоркских рабочих. Ему еще предстоит сделать выбор».