Текст книги "Пеший город"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Гарем в казарме
Одна симпатичная и еще не старая Гидра тщетно добивалась любви своего муженька, который все норовил сигануть куда-то на сторону.
Опытные гидры советовали: с мужем надо быть разнообразной. Если ты сегодня такая, а завтра не будешь другая, он непременно найдет себе другую на стороне. Он уже сегодня высматривает.
– Высматривает, соглашается Гидра. – Я уже не знаю, какого ему надо разнообразия. То я прачка, то кухарка, то нянька, то уборщица. Прямо на части разрываюсь, честное слово.
Разрывалась она, разрывалась и разорвалась. Приходит муж домой, а у него две женщины. Вот так они разрываются, гидры: не до смерти, а до новой жизни. Муж, конечно, кидается к новенькой:
– Ах ты моя цыпочка! Цып-цып-цып! Такой петух, честное слово.
А эта цыпочка – ну и оторва! Уже забыла, от кого оторвана. Начинает свои шуры-муры, фигли-мигли – ну, как это у гидр водится.
Между тем первая жена мотается из кухарки в прачку, из няньки в уборщицу, – чтоб только обеспечить мужу разнообразие.
И опять на работе надорвалась. Смотрит хозяин – а у него три жены. На первых порах он радовался, а потом стал уставать. Теперь уже и ему работы прибавилось. Ну буквально надрывается на работе.
Раз надорвался – в хате уже два мужика. Еще раз надорвался – уже три. Потом счет на десятки пошел. По женской линии – целый гарем, по мужской – целая казарма.
Между прочим, гарем в казарму неплохо вписывается.
Но – тяжело. Семья уже не семья, а какое-то публичное заведение. Забот у мужиков – на сторону сбегать, и то некогда. Да и куда бежать, когда все эти стороны – внутри семьи.
Прижмутся двое где-нибудь в уголке, и пойдут воспоминания:
– А помнишь, как мы, бывало, вдвоем? Вот была жизнь! А мы не ценили.
Но, во-первых, он был не с ней. А она, во-вторых, была не с ним.
Теперь уже не докопаться до собственных воспоминаний.
Все такое похожее, однообразное. Такая скука, такая тоска…
Один-единственный гарем в одной-единственной казарме. И опять никакого разнообразия!
Прекрасная Кистеперка
Волна угодила в канаву и уже не смогла вернуться в океан. Так и осталась на берегу, в плену у суши. И Кистеперка сказала:
– Теперь у нас будет отдельный океан.
– Не океан, а болото, – буркнул дедушка.
Они сидели всей семьей за ужином, и дедушка Целакант рассказывал разные истории из своей морской жизни. Дедушка был набит морскими историями и, когда рассказывал, прямо подпрыгивал, так ему было интересно. Мама ахала, папа понимающе кивал, а Кистеперка прижималась к дедушке, потому что ей было страшно. Так их и выбросило на берег вдвоем.
Вода в болоте была грязная, в жабры набивался песок. Кистеперка высунула голову из воды, глотнула воздуха, и сразу стало легче. Оказывается, и на воздухе можно дышать. Дедушка тоже попробовал. Ничего, говорит, проходит. Еще проглотил. Хорошо проходит!
Прихватили с собой немного воздуха, чтоб в болоте не задохнуться, наполнили плавательные пузыри (в болоте все равно плавать негде), расположились на дне со всеми удобствами, как на загородной даче. Воздух чистый, ароматный, не надышишься.
И только расположились, расслабились, как выезжает на них броневик. Небольшой такой броневичок крабовидной формы. И стоит на нем страшный пират Саркод, из одноклеточных, вооруженный вплоть до зубов: у него был акулий зуб, подаренный ему за личное мужество. Так он говорил. А на самом деле этот зуб он у акулы украл, когда работал у нее зубочистом. И теперь он грозился всех перегрызть и перекусать, ради чего и высадился десантом в болото.
Увидев Кистеперку и дедушку, дышащих воздухом из пузырей, он крикнул:
– Стой! Дай подышать!
Сам подышал, дал подышать броневику Крабоходу. Весь воздух выдышали, пришлось опять запасаться.
Так они и жили в болоте. Пират Саркод, надышавшись, брал акулий зуб и шел на охоту, верней, на пиратский промысел. Правда, в болоте грабить было нечего, там была сплошная грязь и нищета, но Саркод с удовольствием рассказывал, кому он что откусил, кого покусал, а кого загрыз до смерти.
И однажды, когда Саркод ушел на охоту, Крабоход сказал:
– Вы должны бежать, иначе тоже станете пиратами. И ты, дедушка, станешь пиратом, и внучка твоя станет пираткой. Потому что эти пираты очень плохо влияют на окружающих.
– А вы тоже пират? – спросила Кистеперка. Крабоход ответил, что он давно бы стал пиратом, если бы не был защищен от вредного влияния. Видите этот панцирь? Сквозь него не пробьется никакое влияние. Благодаря этому панцирю Крабоходу удалось сохранить честность и порядочность.
Говоря это, Крабоход опустил глаза, потому что хвалить себя неудобно. Из соображений скромности лучше подождать, когда тебя похвалят другие. Но в этом болоте можно просидеть всю жизнь, да так и не дождаться, чтоб тебя похвалили. Так сказал Крабоход и опять опустил глаза.
Он бы давно бежал, если б ему нужно было спасать внучку. Но у него внучки пока еще не было. Крабоход был еще молодой.
От такого молодого Крабохода Кистеперке не хотелось бежать, однако надо было спасать дедушку. И они выбрались из болота на сушу.
Когда Саркод вернулся, он долго ругался им вслед. И даже не вслед, потому что не знал, в каком направлении ругаться. А Крабоход говорил, что ничего не видел, сидя под панцирем. У него столько дел под панцирем, что ему некогда глазеть по сторонам.
А Саркоду нравилась Кистеперка. Он буквально не мог без нее дышать. Поэтому он вскочил на броневик и бросился за беглецами вдогонку.
Вдогонку – это неточно сказано. Все крабы ходят боком, это у них такая привычка, – может быть, как раз с тех времен, когда пират Саркод гнался на Крабоходе за внучкой дедушки. Чтоб дать им возможность подальше убежать, Крабоход двигался не прямо, а в сторону.
С тех пор он так и ходит. И никуда не может прийти. Идет домой, а приходит в гости. Жена ругается, что он постоянно ходит на сторону, но ничего не может с этим поделать.
Дедушка и внучка бежали медленно, потому что бежали не ногами, а плавниками. К тому же они не знали, в какую сторону бежать. Они не знали, где океан, и не приближались, а уходили от океана.
Но пират Саркод все равно не мог их догнать. А как он мог их догнать, если они убегали в неправильную сторону, а он догонял их в неправильную сторону? Из двух неправильных правильной стороны не сложишь.
Видя, что на Крабоходе далеко не уедешь, Саркод спешился и пустился догонять беглецов своим ходом. Но и Крабоход не перестал их догонять, потому что он был молодой и уже не мог дышать без красавицы Кистеперки.
Она, между прочим, тоже задыхалась. Не от любви, а от бега. И дедушка задыхался. Потому что, если вы заметили, по суше бежать очень трудно.
И вдруг они видят – что бы вы думали? Колесо. Это их удивило, потому что никаких колес в тогдашней природе не было. Природа не создавала колес, она специально не создавала колес, чтобы мы тут все не передавили друг друга.
Но колесо при ближайшем рассмотрении оказалось не колесо, а просто рак, точнее – Кругорак, который, пользуясь тем, что он такой длинный и тонкий, свернулся колесом и катился по дороге. Но при виде Кистеперки он галантно разогнулся и сказал в свое оправдание, что нужно и ногам отдохнуть. Пусть немного походят спина и хвост, а то они совсем у себя наверху разленились.
Это было не совсем так. У Кругорака была привычка двигаться не вперед, а назад, поэтому он всегда уходил от цели. Когда же он катился, то тело его по земле двигалось назад, но общее движение получалось вперед – таков закон колеса, направленный на то, чтобы перехитрить природу. Попробуйте свернуться и покатиться, и вы сами увидите.
Кругорак очень понравился Кистеперке. И Кистеперка ему понравилась. Настолько понравилась, что он даже предложил ее подвезти. Кистеперка долго не решалась, она еще никогда ни на чем не ездила, но Кругорак был до того симпатичен и мил, что ей захотелось на нем поездить.
Дедушка сам подсадил ее на колесо, Кругорак крикнул: «Поехали!» – и они поехали. Но долго не проехали. Только один оборот сделали, и Кистеперка оказалась под колесом. Природа умеет защищаться.
Кругорак растерялся. Загадочное, говорит, явление. Когда я один езжу, то ни на кого не наезжаю. Видно, я не пассажирский, а просто прогулочный. Я не рассчитан на то; чтоб на мне ездили.
А кто рассчитан? Природа такого не придумывала. Это уже потом появились любители ездить друг на друге.
Кругорак очень расстроился. Он хотел увезти Кистеперку, жениться на ней, но ей, видно, нужен пассажирский муж, а он всего лишь прогулочный. Так, прогуляться по жизни, одну переехать, другую переехать – разве ж это семейная жизнь? И он укатил, галантно раскланявшись на прощание.
А дедушка и внучка двинулись дальше к океану. Не так уж и двинулись: они тащились, волочились, плелись, шаркая плавниками о землю. Потом разошлись понемногу, стали шагать, ступать и даже топать. Что значит практика!
Да, не зря говорят в народе: мать сыра земля. Потому что суха земля – это не мать, а скорее мачеха. Особенно когда из воды впервые выходишь на сушу.
Совсем обессилел дедушка. В его возрасте ходить по сухой земле на плавниках – легкое ли дело!
Лежит дедушка на земле, шагу сделать не может.
– Воды! – просит.
Каждый умирающий просит воды, потому что все мы вышли из воды, и хочется перед смертью увидеть родину.
Побежала за водой Кистеперка. Поковыляла, пошкандыбала: и сама от усталости еле держалась на плавниках.
Лежит дедушка, просит воды, а тут и Крабоход появился. Догнал наконец, хотя все время уходил куда-то в сторону. Но если четыре раза свернуть в сторону, как раз получится, что идешь прямо.
Бросился Крабоход за водой, но не прямо к воде, а опять в сторону. Ему бы повернуться к воде боком и так идти, приноровиться к своей привычке, а не бороться с ней в такой неподходящий момент. Но это ему не пришло в голову, потому что тоже шло как-то боком.
Лежит дедушка, просит воды. А тут и Кругорак катится по дороге. Переехал дедушку, стал ругаться, честить этих пешеходов, которые только и знают, что кидаются под колеса, но, увидев умирающего дедушку, развернулся, переехал его и отправился за водой.
Первой вернулась с водой Кистеперка. Напоила дедушку, побрызгала водой, сразу легче дедушке стало.
А тут и Кругорак появился. На большой скорости переехал дедушку и стал кропить его водой. А Крабохода все не было. То ли он все еще шел в сторону от воды, то ли уже в сторону от дедушки, с водой возвращаясь.
И пошли они через всю сушу к океану. Ползли, ковыляли, катились в океан, мужественно преодолевая негостеприимную сушу. И все говорили: только бы нам добраться до океана! Уж в океане-то мы заживем! Пока еще мы не живем, но в океане мы заживем по-настоящему!
По вечерам Кистеперка растирала дедушке плавники, на которых от ходьбы выросли большие мозоли. Они с дедушкой думали, что это мозоли, а это были пятки, какие бывают только на ногах. Это объяснил им встречный Жук, который давно уже жил на суше. Смеясь над дедушкиными мозолями, Жук падал на спину, задирал ноги и показывал, какие у него пятки. И от чего они, вы думаете? Конечно, от долгой сухопутной ходьбы.
И вот наконец океан. На его берегу загорали отдыхающие, в основном насекомые, потому что население суши состояло в основном из насекомых. И еще скорпионов и пауков. Веселое было время!
Из воды выглядывали родители Кистеперки и горько плакали, отчего вода становилась соленой. И другие родители тоже плакали.
С тех пор вода в океане соленая: это слезы по тем которые вышли на сушу.
– Мама! Папа! – крикнула Кистеперка. Но они ее не узнали.
– Дети мои! – крикнул дедушка. Но они и его не узнали.
Сухопутные родственники до того изменились, что даже не были похожи на рыб. Солнце выжгло из них все рыбье и оставило какое-то земноводное.
А родители мало изменились. Только постарели. Кистеперка прыгнула в воду, чтобы их обнять, но они отшатнулись от нее, как от посторонней. Вместо таких родных и любимых плавников, у нее были ножищи, каких в их роду сроду не видывали.
Хотя длинные ноги тоже имеют свою прелесть. На некоторых они произвели впечатление, и они воскликнули:
– Ах, какие ножки! Таких ножек нет ни у брюхоножки, ни у сороконожки!
Кистеперка смутилась и вышла на берег.
– Что-то мне купаться не хочется, – сказала она, впервые употребив это новое для рыбы слово: купаться.
Раньше в воде жили, а не купались. А теперь только купаются. А на суше живут. Если, конечно, позволяют обстоятельства.
А дедушка не вылазил из воды. Вода – это была его стихия.
Кистеперка смотрела на океан, где остались ее родители, и в последний раз думала: а может, вернуться? Ведь они так долго шли к океану и наконец пришли… Но ей не хотелось купаться.
Наверно, они слишком долго шли. Почему они так долго шли? Ведь их выплеснуло недалеко, их болото было совсем рядом с океаном. А они все шли и шли, шли и шли, обдирая плавники о песок, все кружили по этой горячей пустынной суше…
Дедушка Целакант вынырнул из океана и увидел Крабохода, который очень спешил, – правда, немножко не в ту сторону.
– Дедушка! – кричал Крабоход. – Дедушка! Я принес вам воды!
В центральный комитет по делам одноклеточных
Довожу до вашего сведения, что во вверенном вам океане имеют место неуставные отношения. Вместо того, чтобы множить ряды простым делением, некоторые простейшие заводят сомнительные связи на стороне, привлекая для этого так называемых женщин (название-то какое!). И теперь они не делятся, а соединяются, попирая законы одноклеточной морали.
Добро бы соединялись, как мужчина с мужчиной. Мужскую дружбу, солидарность, взаимовыручку еще можно понять. Но соединяться с женщиной на голубых просторах нашего океана для мужчины противоестественно. И для этих неуставных, противоестественных отношений придумали словечко такое же сомнительное: любовь.
Уважаемые члены Центрального комитета, как вам нравится перспектива соединяться с женщиной, да еще вдобавок на основе какой-то любви? Когда мы множили наши ряды простым (пускай простым!) делением, каждый из нас в одиночку давал двоих, а теперь для одного требуется как минимум двое. Для рождения – двое, а для смерти достаточно одного. Прикиньте прирост населения. Если так дело пойдет, у нас вообще никого не останется в океане.
А старость? Когда мы множили наши ряды делением, у нас и смертность была равна нулю, и старости не было. Мы прямо из молодости впадали в детство. И даже в два детства – таков был результат деления. А теперь мы и стареем, и умираем, скоро весь Мировой океан превратится в огромный дом престарелых посреди необъятного кладбища.
Пора это прекратить. Пусть наш голубой океан остается голубым и незамутненным. Обойдемся без женщин. Хорошо бы их вообще куда-то убрать.
Потомственный простейший,
ветеран одноклеточного труда
(фамилия неразборчива).
Мужчина и женщина на фоне любви
* * *
Там, где женщина должна мужаться, мужчина должен жениться.
* * *
В любовном треугольнике по меньшей мере один угол тупой.
* * *
Любовь – это единственный вид деятельности, где любители предпочтительнее профессионалов.
* * *
И любовь к себе бывает плодотворной. У одноклеточных.
* * *
Любовь – это такое явление, которое, сокращая жизнь каждому человеку в отдельности, удлиняет ее человечеству в целом.
* * *
Зло любит ревностью.
* * *
В любви не может быть все тютелька в тютельку. Может быть либо дяденька в тетеньку, либо тетенька в дяденьку.
* * *
Семья не должна быть клеткой. Поэтому одни ломают ее, а другие аккуратно прорезают дверцу и выходят по мере надобности.
* * *
Пока супруга квакши-кузнеца строит бассейн, муж сидит у нее на спине и ждет, когда уже можно будет купаться.
* * *
Между тигром и акулой не бывает любви: акула не выносит желтого цвета, а тигр терпеть не может голубого. Не потому ли тигры и акулы на Украине не водятся?
* * *
Любовь – это отсутствие альтернативы при наличии альтернативы.
Значит, Адам и Ева не любили друг друга.
Любили б они друг друга, мир был бы совершенно иным.
* * *
То, что в старину прикрывалось фиговыми листиками, сегодня увенчивается лавровыми.
* * *
Для иной современной свадьбы требуются не свидетели, а понятые.
Муравей в небесах
Орел спросил у Муравья:
– Вы никогда не чувствуете одиночества?
– Какое одиночество! – завопил Муравей. – Жена с утра достает, соседи не дают прохода, а где вы видели проход в нашем муравейнике? Только обещают переселить, дать каждому по муравейнику, но у них получишь. Не по муравейнику, а я б вам сказал.
– А мне одиноко, – вздохнул Орел. – Сидишь на голой вершине, вокруг одни тебе голые небеса, и вдруг почувствуешь такое одиночество…
Муравей представил себя в небесах. Вокруг свобода, широта, не то, что в муравейнике. А внизу жена аж подпрыгивает, пытается его достать, соседи требуют освободить в небе проход, потому что им на земле уже мало прохода.
Муравей пошире раскрыл глаза, чтоб насладиться этим зрелищем.
Неба не было. На заборе сидел Петух.
– Мне так одиноко, – сказал Петух.
– Вы слышите? Ему одиноко! – загалдели куры в курятнике. – А ну слазь, паразит, с забора, но смотри штаны не порви, и чтоб через минуту был дома!
Муравей зажмурился, но не увидел себя в небесах. Ну вот, подумал он, и этого уже достали…
Два Мураша и Мурашка
Был у Мураша меньший брат. До того меньший, что не сразу и разглядишь. Повел его Мураш к господину доктору за лекарством для более буйного роста. А доктор смотрит – пациента нет. Вместо двух мурашей один в поле зрения.
Забеспокоился господин доктор. Наверное, думает, я вчера недопил. У него, когда допьет, на прием приходят по два пациента.
Осмотрел кого видел, таблетки выписал, посоветовал вести более осмысленный образ жизни. Побольше гулять, но не с братом, а с девочками. Может, это для здоровья, а может, доктор недопил.
Ничего не остается, надо идти к девочкам. Нашли одну, довольно смазливенькую. Не серну, не газель, но как для мураша – лучше и не надо.
Познакомились, разговорились. И вдруг в самом разгаре, расцвете разговора Мураш вспомнил про своего меньшенького. Мне, говорит, надо еще одну девочку. А для кого, не сообщает: брата все равно не видать.
Мурашка сначала не сообразила, а потом сообразила такое, что лучше б ей было совсем не соображать. Испугался Мураш, предлагает жениться. Девочка сначала не поверила, а когда поверила, перестала кричать и называть Мураша нехорошими словами и повела его туда, где женятся (она это место давно присмотрела).
Поженились и живут себе вдвоем. Точнее, втроем, потому что меньшенький никуда не делся. Мурашка, правда, об этом не догадывается, хотя могла бы и догадаться: слишком уж часто муж к ней наведывается. Но она это приписывает тому, что он так сильно ее любит.
И стала она на радостях маленьких мурашей рожать, рожает и рожает. Счастливый отец от гордости прямо на глазах растет, а меньшенький его не растет, чтоб себя не обнаружить.
И все такие счастливые, хотя в семье этого никогда не бывает. Долгую жизнь прожили, пора и помирать. Смерть пришла, спрашивает:
– У вас на этой площади сколько прописано?
Про брата ей не сказали, она его и не взяла.
Остался маленький Мураш один. Живет в свое удовольствие: как на семью заработать, его не видно, а как развлечься – он тут как тут.
И девочки довольны. Они только днем его не замечают, а ночью – ничего. Девочки – как кошки: они лучше видят по ночам. Это подлинные слова господина доктора.
Добычи и опасности любви
Говорила Лягушке мама:
– Главное, дочка, в нашей жизни – отличить добычу от опасности. Они так бывают похожи: кинешься на одно, а оно другое.
Про любовь мама ничего не сказала, добыча она или опасность. Видно, это как для кого.
И попрыгала Лягушка по жизни. Жизнь большая, Лягушка маленькая, так что прыгать и прыгать, пока не допрыгаешься.
Прыгала, прыгала, смотрит – Крокодил. Длинный такой, симпатичный. Если, думает, такие представляют опасность, тогда вообще не интересно жить. Но Крокодил на нее ноль внимания. Его никто не учил отличать добычу от опасности, потому что добычи у него много, а опасности никакой.
Сидит Лягушка, глазеет на Крокодила. Потом и он заметил ее, стал присматриваться. А эта Лягушка, думает, вроде ничего. Толстенькая такая.
Смотрел, смотрел и как-то неожиданно проглотил Лягушку. Хорошо хоть не разжевал. И пошла она внутри Крокодила по всем коридорам и вышла через служебный ход.
Крокодил ее не узнал. Он подумал, что это другая лягушка, и опять ее проглотил. А Лягушка по коридорам, по коридорам и вышла через служебный ход. Она уже у Крокодила внутри, как у себя дома.
И снова проглотил ее Крокодил. А вокруг народ собирается, ему интересно, как эта Лягушка входит через центральный вход, а выходит через служебный.
Когда Крокодил сообразил, что это одна и та же Лягушка, то почувствовал к ней некоторое расположение. Проглотил аудиторию, которую она ему собрала, и говорит Лягушке:
– Ты пока оставайся здесь, я еще завтра тебя поглотаю.
Неплохо устроилась Лягушка при Крокодиле. Она умела отличать добычу от опасности и всю добычу поедала сама, а все опасности скармливала Крокодилу. Так бы каждый согласился. И что вы думаете? Многие так живут.
К сожалению, не всегда это хорошо кончается. Подошла как-то Лягушка к служебному ходу, а он закрыт. С Крокодилом такое бывало: наглотается всякой гадости, а потом у него служебный ход на запоре.
Так и не выбралась Лягушка из Крокодила. Хотя симпатичный был Крокодил.
