Текст книги "Пеший город"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Хеопсовна
Однажды за обедом фараон Хеопс заговорил о своих финансовых трудностях. Из-за нехватки средств на строительство пирамида кверху сужается, хотя сужаться не должна.
– А панель у подножья уже проложили? – спросила дочка, о которой известно лишь то, что по отчеству она была Хеопсовна, что, впрочем, естественно для дочери Хеопса.
– Панель – это еще не пирамида, – грустно вздохнул Хеопс.
Но дочка считала, что это больше, чем пирамида. Потому что на пирамиду деньги тратятся, а на панели зарабатываются. И главное товар остается при тебе.
– Что-то я не понимаю, – напрягся Хеопс. – Ведь тогда получается, что один и тот же товар можно продать два раза?
– Да хоть тысячу раз. Если, конечно, товар не потеряет товарный вид.
Хеопс отодвинул тарелку.
– В таком случае все идем на панель.
Очень чистый был человек, морально не испорченный.
– Папа, не горячись, – остановила его Хеопсовна. – Я одна пойду, а вы с мамой пока оставайтесь.
И стала Хеопсовна зарабатывать папе на пирамиду.
Зарабатывала, зарабатывала… Так сильно зарабатывала, что не только товар потерял товарный вид, но и панель потеряла панельный вид, – до того ее исходила Хеопсовна, зарабатывая на пирамиду Хеопса. Историк Геродот утверждает, что третья часть пирамиды построена именно на эти заработки Хеопсовна хотела заработать еще маме на пирамиду, но мама сказала, что может заработать сама. Однако не заработала. И бабушка пыталась заработать, но тоже не заработала.
А Хеопсовна – заработала. Потому что любовь делает чудеса. Любовь к родителям делает чудеса, хотя чудес, откровенно говоря, не бывает
Ассирийская любовь
Ассирийские девки в девках не засиживались – для этого ассирийцы устраивали специальный брачный аукцион.
Невесты поступали в продажу в порядке убывающей красоты: сначала красавицы, потом красоточки, симпомпончики, пальчики оближешь, потом шли милашечки, душечки, смазливочки, симпатяжки, за ними так себе, ничего себе, сносно, терпимо, – пока не доходило до черты, за которой начинались некрасивые претендентки. И если до этой черты платили соискатели, то после нее платили соискателям – в виде приданого за невестой. Средства на приданое поступали от выручки за красивых невест.
Некрасивые невесты располагались в порядке возрастающей некрасивости: дурнушки, пигалицы, не на что смотреть, затем – ни кожи ни рожи, мордовороты, уродины, образины, чучела, страхолюдины и, наконец, страшилища и как смертный грех.
Чем невеста привлекательней, тем за нее больше нужно платить. Чем она страхолюдней, тем большее за ней дается приданое.
Справедливо? Справедливо. Вот так она и выглядит, справедливость: наполовину она красавица, наполовину – как смертный грех.
Великий муж
В старину один морской бродяга, проплавав по морям сколько проплавалось, под старость вышел на сушу, нашел себе молодую жену и повел с ней вполне сухопутную жизнь в приморском городе Карфагене.
Не имея чем удивить жену, этот старый греховодник делился с ней своим огромным жизненным опытом, но не всякий опыт женщине интересен, и старик стал замечать, что жена все чаще бросает заинтересованные взгляды в окно, за которым фланируют записные карфагенские прощелыги.
Не зная, как отвлечь внимание жены от окна, старый мошенник накупил певчих птиц и стал их кормить лишь при условии, что они научатся произносить нехитрую, но лестную для него фразу: «Ган – великий муж!» (Ган – так звали этого бездельника).
Птицы долго упорствовали, но они не знали разницы между правдой и ложью, а разницу между сытостью и голодом знали довольно хорошо, поэтому они заставили себя произносить то, что от них требовалось в приказном порядке.
Добившись четкого и грамотного произношения, старый Ган распахнул клетки и выпустил на волю певцов своего величия. Но, почувствовав свободу, птицы мгновенно забыли то, чему их учили в клетках, что, конечно, им чести не делает. На свободе далеко не все делает честь, для нее не годится наука, полученная в неволе.
Между тем супруга, не ограничиваясь взглядами, стала буквально выпрыгивать из окошка. И тогда ее муж закупил новую партию птиц и стал их кормить на тех же условиях. И, научив их своей лживой науке, не стал выпускать на волю, а разослал землякам вместе с клетками.
Однако в клетках птицы недолго разглагольствовали о том, что их бывший хозяин – великий муж. Потому что их новые хозяева придерживались мнения, что Ган – старый осел, и кормили птиц только после этой обличительной фразы.
Потому что если бы он не был осел или, допустим, старый осел, он не стал бы морочить пернатым голову, а нашел бы чем заняться с женой, вместо того, чтоб делиться с ней своим вековым опытом.
Душа женщины
Каждая женщина любит в душе великана. Живет с лилипутом, а в душе любит великана. Женская душа большая, вместительная, в ней свободно помещается великан.
Одна дамочка, на росток накинешь платок, имела в своей душе одновременно великана и гиганта. Они там сблизились, привязались друг к другу, а на крохотулю-мужа вообще не обращали внимания. Он у дамочки был до того неприметный, что как только она сама его приметила. Она уже давно потеряла к нему интерес, она все больше о душе думала, как будто помирать собралась, но она никуда не собралась, просто у себя в душе она любила великана и гиганта.
Хорошенькое дело – сразу двоих! Но они же у нее в душе понимают: не может женщина принадлежать одновременно двоим, тем более, таким солидным, представительным мужчинам. И, поскольку их уже связывает суровая мужская дружба, они уступают ее друг другу:
– Она твоя, дружище!
– Нет, дружище, она твоя!
Великан всегда не друг, а дружище, как большой нос – носище, а большой позор – позорище. И пока дружище спорит с дружищем, душа дамочки слегка приоткрывается и в нее проскальзывает – кто б вы думали? Исполин! Большой такой исполин. Душа оказалась не на шутку вместительная.
Великан и гигант тут же уходят, дружно взявшись за руки, счастливые, что могут не расставаться. А женщина прикипает душой к исполину и не может от него откипеть, хотя у нее на плите, между прочим, все давно повыкипало.
Исполин смущен. Не исключено, что он в таких местах первый раз, и женская душа для него потемки. Она и потом будет потемки, но он об этом пока не догадывается. И когда пылкая женщина восклицает: «Ты у меня один! Один на всем белом свете!» – он еще больше смущается: белый свет велик, даже ему, исполину, не по росту.
Но она имеет в виду, что он внутри у нее один, а сколько у нее снаружи, про это она умалчивает. А снаружи у женщины непременно кто-то живет. Мужчина не может жить сам по себе, он непременно должен жить снаружи какой-нибудь женщины.
А дамочка все лопочет:
– Ты у меня один! Один!
Исполин топчется на пороге души, бормоча извинения. Извини, мол, но я не один.
Тут он разжимает кулак, а на ладони у него муж этой женщины.
Муж отводит глаза. Ему неудобно, что он проник в душу жены с помощью постороннего мужчины. В душу жены муж должен входить один, без свидетелей, своими ногами (извините: только не ногами!). Но он быстро осваивается, перестает отводить глаза, а наоборот, наводит их на жену, как пистолеты, и уже готов устроить ей сцену ревности, приревновав ее к исполину, у которого, между прочим, все еще сидит на ладони, так что неизвестно, кто тут должен кого ревновать. А исполин говорит:
– Это твой? Тогда почему он у тебя не в душе, а под открытым небом? Он же у тебя замерзнет, отощает, заблудится без присмотра!
Тут он ссаживает мужа с ладони и поворачивается уходить, но женщина его удерживает. Разве ему здесь плохо? Черт с ним, с мужем, пускай и муж остается, она уже согласна на все. А муж, нацелив на исполина свои пистолетики, заряженные ревностью и всякими нехорошими словами, тоже просит исполина не уходить, поскольку ему, мужу, боязно с женой наедине оставаться.
Для большей убедительности он предлагает исполину выпить.
Исполин непьющий и некурящий, но в чужую душу со своим уставом не лезут. И вот уже они выпили – сперва по маленькой, а потом по большей и большей, и вот уже они свободно расположились в душе женщины, разлеглись, растянулись, причем исполин растянулся робко и скованно, а крохотуля – вольготно и широко. И затянул крохотуля песню, чтоб исполин ее подхватил, но исполин подхватывать такое не стал, ему неловко было такое подхватывать, поэтому песня звучала без подхвата:
Лилия, лилия, лилия-путана,
В топи плоти твоей, утопая, тану.
Или пута твои, лилипута руша,
Утопили в пыли, утоптали душу.
Пьяная песня, ну что с нее возьмешь? Но дамочкина душа от нее всколыхнулась, воспрянула, потянулась к плоти. А плоть откликнулась, заиграла всеми живчиками, хотя ее там и на один зуб не станет, нечему играть.
Исполин совсем смутился:
– Я, наверно, пойду, а вы оставайтесь, семействуйте.
Муж по пьянке разгулялся, расхрабрился. В конце концов, может он или не может остаться наедине с женой?
Спровадил исполина. Но только собрался остаться наедине с женой, как снаружи послышались голоса:
– Только после тебя, дружище!
– Нет, дружище, только после тебя!
Великанская лексика. Сапожище закладывает за голенище. Позорище!
Узнаете голоса? Это великан и гигант решили проведать родную душу и топчутся у нее на пороге, уступая дружище дружищу любимую женщину.
В ожидании ясной погоды
Один старик женился на собственной тени. А на ком ему жениться? Молодые женщины не смотрят на старика, а на старух он и сам не смотрит.
Он уже много раз женился и все невпопад. Женщины ему попадались с характером, а зачем ему еще один характер? Он и со своим с трудом уживается. А тень тихая, молчаливая, даже незаметная, если к ней спиной повернуться.
Хорошая у них жизнь получилась. Куда старик ни пойдет, тень всюду за ним тянется или даже впереди бежит, угадывая нужное направление. Как примерная супруга, угадывает желание старика.
Правда, в ненастные дни тень куда-то исчезала. Жены, говоря откровенно, не любят ненастных дней. Но только солнышко выглянет, она опять тут как тут. Бежит впереди старика или сзади его догоняет.
И все же не давала старику покоя мысль: куда это жена бегает в ненастную погоду? Может, у нее кто-то есть? Он даже ходил по улицам, ее искал. Но ни одной тени в ненастную погоду на улице не было. Может, у каждой из них кто-то был, а может, просто дома отсиживаются в ожидании ясной погоды.
Очень старик переживал по этому поводу. Сидит дома, и так ему одиноко. Дай, думает, полежу. Жена придет, разбудит.
Сложил руки на животе, лежит, дожидается. И тут кто– то шепчет ему на ухо: жена твоя, старик, в царстве теней, гостит у родственников. Ты про царство теней слыхал? Что ж это ты, супруг, родней супруги брезгуешь?
– Да я не брезгую, не брезгую, только я не знаю, куда идти… Вы только покажите, я мигом сбегаю.
Голос говорит: ну, если так, мы покажем. С кровати, между прочим, вставать необязательно. Как лежишь, так и иди.
И пошел старик, как лежал.
Соседи хватились – старика нет. Почтальоны сбились с ног, не знают, куда нести пенсию. Авизовки за свет, за газ лежат в почтовом ящике. А старик все бродит по царству теней, ищет свою супругу. То ли найти не может, то ли уже нашел, и зажили они в царстве теней по-царски…
Любовь как инструмент политики
Давид означает Любимый, а Соломон – Мирный. Давида любили, а Соломон сам всех любил. Ох как он любил! Одной женщины ему уже не хватало. Ему и гарема не хватало, потому что любовь для него была не личным делом, а инструментом государственной политики.
Допустим, ведомство иностранных дел сообщает: испортились отношения с Вавилонией. Соломон тут же готовит гостинец, букетик цветов и отправляется к вавилонской жене для выражения государственной страсти. Вавилоночка – ах, ах! – и сразу Вавилон меняет политику, шлет Соломону запрос, не требуется ли военная помощь.
А с кем Соломону воевать? С Египтом? Так не лучше ли сходить к жене-египтяночке? С Персией? Так не приятней ли навестить жену-персияночку?
Работать, конечно, много приходится, буквально ночей не спишь. Но зато в стране мир, все военные страсти полюбовно улаживаются.
Экономически, правда, тяжело. Ведь весь этот дипломатический корпус приходится кормить, одевать, засыпать подарками. Страну заполнили иноземные родственники, которые ведут иноземную жизнь, очень дорогую по местным возможностям. Кое-кто выражает опасение, что Соломон раздаст все земли иностранцам и народ останется без отечества (так оно в конце концов и случилось).
В стране начались волнения, кое-где перераставшие в восстания. Соломон зачастил к отечественным женам, пытаясь через них наладить отношения с собственным отечеством, но это у него не получилось. Со своим отечеством поладить труднее всего.
Но как инструмент внешней политики гарем неплохо себя зарекомендовал. Его явно не хватает в современных международных отношениях. Женить президента Клинтона на дочери Саддама Хусейна, президента Ельцина на матери Шамиля Басаева, породнить Грузию с Абхазией, Азербайджан с Арменией, Югославию с Югославией…
Мы слишком далеко ушли по дороге ненависти, пора уже нам вернуться к любви. Пора вернуться к опыту Царя Соломона.
Публичная любовь императора Клавдия
Приходит Клавдий домой и застает жену с любовником. Потом опять приходит домой и застает жену с любовником. И в третий раз приходит и застает жену с любовником.
А в четвертый раз приходит – жены нет. Оказывается, ей надоело, что ее постоянно застают с любовниками, и она решила немножко поработать в публичном доме.
Клавдию это не понравилось. Зачем ей работать? Разве императрицы работают?
Возвращается жена утром с работы, а муж к ней с упреками:
– Мессалина, постыдись! Как тебе не стыдно работать!
– Подумаешь, работа! – отмахнулась супруга. – Всего один публичный дом.
Но приняла к сведению замечание мужа.
Приходит он домой и застает жену с любовником. Опять приходит – и опять застает с любовником. В третий раз пошел на хитрость. Сделал вид, что надолго уехал, нагрянул внезапно – и снова жена с любовником.
А в четвертый раз приходит – жены нет. Оказывается, она тут по соседству выходит замуж.
Бросился туда Клавдий.
– Мессалина, куда ты выходишь? Разве так можно – из брака в брак?
– Клавдий, только без пошлостей! Здесь тебе не публичный дом.
Такое замечание не могло остаться незамеченным. В общем, молодых унесли.
– А как же свадьба? – забеспокоились гости. – У нас же срывается свадьба!
– Свадьба не срывается! успокаивает их император. – Я сам буду молодым!
Гости не поверили: такой старый и вдруг станет молодым!
А тут и молодая подходит. Она подходит в сопровождении двух любовников, а за руку держит своего ребенка Нерончика. А другие мальчики, очень кровавые, пляшут у нее в глазах
В одном из этих мальчиков Клавдий мог бы узнать себя. Но он не узнал, к сожалению. Потому что был уже молодым.
Быть молодым – дело опасное, рискованное. Куда безопасней быть старым
Прекрасная Розамунда
У короля лангобардов Альбоина была жена Розамунда, изумительной красоты женщина. И был у него щитоносец – таких щитоносцев сегодня нет.
Дело было в шестом веке, когда с вандалами и гуннами уже было покончено, а с татаро-монголами еще не начинали. Так что был небольшой просвет между поздней дикостью и ранним средневековьем, как раз подходящий для расцвета цивилизации.
И вот на одном из обедов король подносит любимой супруге кубок с вином, а она смотрит – что-то знакомое. Присмотрелась – да это же череп ее родного отца!
– Как, папа уже умер? Вот это неожиданность! Поднесла кубок к губам, но пить почему-то расхотелось.
Говоря откровенно, она обиделась за отца. И так сильно обиделась, что попросила верного щитоносца прикончить своего повелителя.
Щитоносцу что, он согласился. А когда с Альбоином было покончено, они вдвоем бежали в Равенну, к тамошнему правителю, который согласился им дать приют при условии, что Розамунда выйдет за него замуж.
Выйти, конечно, можно, но щитоносца куда девать? За время побега у них сложились такие отношения, что он мог бы не понять такого поступка.
Чтобы как-то выйти из положения, Розамунда поднесла ему кубок с ядом.
Щитоносец пьет и чувствует – что-то не то. Вино определенно чем-то разбавлено. И тогда он предложил Розамунде допить кубок до дна, поскольку ему пить уже не хотелось.
Розамунда, конечно, отказывалась, говорила, что для нее это слишком крепко, но пришлось ей допить вино.
В общем, что тут сказать? Муж умер, любовник умер, а теперь еще вдобавок и она сама умерла. Не слишком ли много смертей на одну слабую женщину?
Екатерина Великая
Екатерина Великая была не столько великая Екатерина, сколько великая женщина. Она могла заменить десяток Екатерин и еще пятерку Елизавет в придачу, плюс пару-тройку Иванов и Василиев.
Последнее обстоятельство Медведюка нисколько не смущало. Он, как мальчишка, влюбился в Екатерину Великую.
Мы его убеждали, что его любовь не имеет будущего. Во-первых, Екатерина – императрица, а кто такой Медведюк – смешно сказать. Во-вторых, эта женщина значительно старше Медведюка. В-третьих, ее сердце плотно занято, чтоб не сказать битком набито. А в-четвертых… Что же в-четвертых? Да, в-четвертых, Екатерина давно умерла.
На все эти доводы у Медведюка был один ответ: что значит – императрица? Что значит – старше? Что значит – занято? И даже – что значит умерла, хотя, что это значит, ни у кого не вызывает сомнения.
Медведюк мог часами говорить о любимой женщине. Ей в жизни не повезло: жила в благополучной Европе, а где оказалась? Это все судьба, вздыхал Медведюк, у каждого своя судьба.
Была Екатерина из хорошей семьи. Отец ее был Фридрих Великий, но она была из другой хорошей семьи. Незаконная дочь Фридриха, но вы же знаете эти законы. Уже самим своим рождением она заявила протест против них и впоследствии неоднократно выступала против законного брака. Никакая другая женщина не разрушила своей личной жизнью столько семей, сколько Екатерина разрушила своей государственной деятельностью. И не только государственной, но и личной деятельностью. У нее оставалось еще время на большую личную жизнь (что отличало ее от Медведюка, у которого, кроме жены, не было никакой личной жизни).
Однако справедливость, говорил Медведюк, торжествует над всеми законами. Незаконная дочь Фридриха Великого стала Великой, пойдя по стопам отца, а его законные дети остались маленькими, даже когда выросли большими.
Поклонники Екатерины Великой могли бы составить население целого города, но любви в этом городе, по мнению Медведюка, не хватало. Один Понятовский любил и страдал, потому что не может не страдать человек, когда предмет его любви является предметом любви целого города.
Они встретились после долгой разлуки, уже на склоне лет. Ради этой встречи Понятовский, как истинный шляхтич и король, накрыл стол на три миллиона целковых. Но Екатерина была не голодна. И он тоже не стал есть, пускай пропадает.
Они ехали в карете, и вокруг простирались потемкинские деревни, потемкинские деревни… И сам Потемкин сидел тут же в карете и рассказывал свои невероятные потемкинские истории. Четвертым был Медведюк, но они его не замечали: ведь он присутствовал среди них только в своих мечтах.
Понятовский не сводил глаз с Екатерины. Когда-то она разделяла его любовь, а потом взяла да и разделила его королевство. Раздел Польши – это был не раздел, а конец любви. И чтоб напомнить Екатерине о прежней любви, Понятовский подарил ей свой трон, великолепный трон, такого в Европе ни у кого не было.
Она распорядилась прорезать в сидении круглое отверстие и на этом троне проводила свои самые сокровенные, самые уединенные часы… Бедная женщина! Даже здесь, на троне любви, ей было так одиноко!
Город любви оказался вымершим городом. Жизнь прошла. Жизнь оказалась большой потемкинской деревней.
Жаль, что в этой жизни Медведюк присутствовал лишь в своих мечтах. А может, он присутствовал там и в мечтах Екатерины?
Может, и присутствовал. Такой человек Медведюк. С него все может статься.
Письмо в передачу «Найди меня»
Уважаемая передача!
Несколько лет назад я обращалась к вам с просьбой найти мою сестру, которую я потеряла еще в детском возрасте. Еще до вас я обращалась в телепередачу «Ищу тебя», но она оказалась перегруженной по причине того, что туда обращаются коррумпированные работники милиции, предупреждая преступников, что их уже ищут.
Тогда я перестала искать сестру и обратилась в вашу передачу. Пусть, думаю, сестра сама меня найдет, может, она смотрит вашу передачу.
И что вы думаете? Сестра меня нашла, но она оказалась не сестрой, а братом, о котором я даже не имела понятия. Впоследствии выяснилось, что он даже не брат, а совершенно посторонний мужчина, – впрочем, довольно приятной наружности, по причине чего я простила ему отсутствие родственных отношений и стала налаживать их с нуля, не втягивая в это телевизионные передачи.
Но мужчина не остановился на достигнутом и стал своими силами искать мою сестру, не прибегая к помощи нашего телевидения. Каждый вечер его поиски увенчивались успехом, но сестра оказывалась не сестрой, и он наутро ее выставлял, но уже в тот же вечер приводил новую. Видя, что мою сестру он не найдет, я отказала ему в родственных отношениях и опять обратилась в вашу передачу.
И что вы думаете? Вы нашли мою сестру. Вернее, она меня нашла после вашего к ней обращения. Я ее узнала по родинке, которая у нее в таком месте, в котором родинок ни у кого не бывает. Но несмотря на родинку, сестра оказалась такой сволочью, что лучше было б вам ее вообще не находить.
Не в силах больше терпеть сестру на своей жилплощади, я обратилась с письмом в телепередачу «В поисках утраченного», чтобы мне помогли как-то утратить мою сестру. Но мне ответили, что они живых не утрачивают, тем более сволочей, а не выдающихся артистов. И теперь мне ничего не остается, как снова обратиться в передачу «Найди меня». Пусть меня кто-нибудь найдет на мою жилплощадь, это не обязательно должна быть женщина, даже лучше, если это будет мужчина, причем даже не обязательно родственник, а лучше чужой человек. Так ему будет легче выселить с моей жилплощади эту негодяйку, а я лучше буду жить с чужим человеком, чем терпеть на своей жилплощади такую сестру.
