Текст книги "Пеший город"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Спонг и Кола
Креветочка спонгикола сама коротенькая, а называется вон как длинно. Но не забывайте, что это имя дается на двоих. Спонг и Кола. Звучит, как Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна.
Их поженили еще в младенчестве, сняв для них помещение у стеклянной губки, чтоб через стекло за ними присматривать. Поженить в таком возрасте, да еще подглядывать за супругами через стекло, на такое не были способны даже Монтекки и Капулетти. Но главная непедагогичность процесса состояла в том, что молодые пришли на готовое. Жилплощадь им была обеспечена, питание само заплывало в рот, и они, вместо того, чтобы строить семью, предавались безудержному росту, без учета возможностей помещения.
На первых порах их не смущала теснота, они еще тесней прижимались друг к другу и распевали веселую застеночную, которая у этих креветок передавалась из рода в род:
Сижу я в застенке, в застенке, в застенке,
Здесь очень удобно держаться за стенки.
А там, на свободе, поди подержись!
Сдалась мне такая свободная жизнь!
Первым опомнился Спонг. Ему захотелось сходить на сторону, он сунулся к выходу, а выйти не может. А потом и Кола, решив уйти от мужа к родителям, тык-мык – в дверь не пролазит, хотя внимательно за собой следила, как всякая женщина.
Да что же это за семья такая? Ни развестись, ни сходить на сторону. Даже если б Кола была не Джульеттой, а Джульеттой Мазиной, а Спонг вообще первым парнем на деревне (ничего себе деревенька – Мировой океан!), от такой жизни в петлю полезешь, если до нее через стекло дотянешься.
Из такой тесноты можно было только мечтать дотянуться до свободной жизни. Стекло специально для того и было поставлено, чтоб видеть эту жизнь было можно, а дотянуться до нее – нельзя. Хотя общеизвестно, что из семейной жизни надо время от времени выходить, чтоб хотя бы ее проветривать.
Теперь они пели не в два голоса, а каждый в свой, отдельный, обособленный от другого:
Сижу я в застенке, в застенке, в застенке,
Мне так надоело держаться за стенки!
Но хочешь – не хочешь, сиди и держись…
Сдалась мне такая семейная жизнь!
Прекрасная Брюхоножка
Город Брюхоножск был похож на город Венецию, но стоял не на воде, а под водой, на самом дне океана. Какие в этом городе были дворцы! Какие хоромы, терема, чертоги! И все эти строения на месте не стояли. Дома бродили по улицам, улицы – по городу. В этом городе бродили многие, потому что многие были многоногие.
И на одной из улиц этого прекрасного города жил простой хлопец Жаброног. Ракообразный, уж и неизвестно в каком поколении. Он жил на улице, но не в доме, а возле дома. Потому что своего дома у него не было.
Жизнь снаружи дома имеет свои преимущества. Прежде всего, не так к этому дому привязываешься. Если, допустим, пожар или наводнение (бедствия, почти невозможные на глубине океана), если крыша протечет или пол провалится, дом, снаружи которого живешь, не так жалко бросить. А прогонят, можно и получше найти. И так все время двигаться от лучшего к еще лучшему.
А уж если Брюхоножка выглянет из окна, тут для Жабронога настоящий праздник (вздох ногой). А если вдобавок на него посмотрит… (учащенное дыхание ног).
Тут следует сказать, что жители Брюхоножска не только ходили ногами, но непременно ногами еще что-то делали. Лопатоног работал ногами, Ротоног ел ногами (какой позор!), а Жаброног дышал ногами. И вздыхал ногами. И ногами не мог надышаться на Прекрасную Брюхоножку. Он бы на нее надышался, но она не пускала его к себе на порог. Хорошо хоть от порога не гнала, а если гнала, то непременно с каким-нибудь поручением. И соседи Брюхоножки приспособились посылать Жабронога. Кто за этим пошлет, кто за тем, кто просто пошлет, чтоб перед глазами не маячил.
А назывались дома почему-то раковинами. В раковинах должны жить раки, а кто живет? Брюхоногие, головоногие. В то время, как ракообразный Жаброног не имеет куда привести Прекрасную Брюхоножку.
– Разве это справедливо? – вопрошает ракообразный Мечехвост, готовый в любую минуту начать войну за перераспределение справедливости. Правда, меч у него где-то сзади, а щит впереди, так что никогда не знаешь, наступает он или отступает.
Городской голова Головоног тщетно пытался навести в городе порядок. Он ерзал головой по центральной площади и жалобно тянул:
– Ну что мне с тобой делать, красавица? Ты бегаешь по городу, а за тобой бегает весь город.
– Подумаешь, прошлась, – пожимала плечами Брюхоножка. Городской голова был очень умный. Когда он что-то обдумывал, в этом принимала участие не только голова, но и остальные части тела. Пищевод у него проходил через мозг, поэтому Головоног тщательно обдумывал каждый кусок и никогда не ел больше положенного. А ноги у него все определяли на вкус. И всех определяли на вкус. И он говорил:
– Этот парень довольно нахальный на вкус. А этот – ленивый на вкус. А вон тот на вкус – вполне приличный, свой парень.
И когда Головоног хватался за голову, это вовсе не значило, что он был чем-то расстроен или паниковал. Просто он определял на вкус, какие у него мысли – умные или глупые.
Сколько времени прошло, а многие еще и сейчас чуть что хватаются за голову. Но сколько они ни хватаются, им никак не удается отличить умные мысли от глупых.
А Головоног между тем все перебирал и перебирал свои мысли и никак не мог определить, почему за ним, городским головой, никто не бегает, а все бегают за какой-то Брюхоножкой. Стоит ей двинуться с места – и сразу меняется облик города.
– Это не потому, что я бегаю, а потому, что они за мной бегают, – оправдывалась Брюхоножка.
– А почему они бегают?
Брюхоножка скромно потупляла глаза, давая понять, что это каждому ясно.
А народ все валил и валил, каждому хотелось посмотреть на Прекрасную Брюхоножку. А на Головонога никто не смотрел, хотя к нему относились с большим уважением. Но что значит уважение по сравнению с любовью!
И тут отец города нащупал очень хитрую мысль. Нужно запретить народу бегать за Брюхоножкой, а ей приказать – пусть бежит. И внимательно проследить, кто посмеет ослушаться приказа.
Так он и сделал. И спросил для верности:
– Все слышали приказ?
Город молчал. Улицы молчали. Дома молчали. Народ безмолвствовал.
А Брюхоножка отказывалась бежать. Она устала. И почему она одна должна бежать, если все остаются на месте?
– Может, я сбегаю? – предложил свои услуги Жаброног. Но за ним уж точно никто не побежит, а как проверить лояльность жителей города?
В конце концов Брюхоножка побежала. Ах, как она бежала! Все граждане вцепились друг в друга, чтоб не ринуться за ней.
Ноги Головонога вспомнили о своем прямом назначении и понеслись за Брюхоножкой, теряя по пути приказы, инструкции и достоинство городского головы. Жители города ринулись за ним, но на самом деле они ринулись не за ним, а за Брюхоножкой. Конечно, голова этого не знал и, когда увидел, сколько народу бежит за ним, наконец-то за ним, почувствовал большое удовлетворение.
Лопатыч бежал, работая ногой, как заступом. У него была одна нога, поэтому приходилось много работать. Он говорил, что живет лишь до тех пор, пока бегает за Брюхоножкой, но он немного преувеличивал. Ему было все равно, за кем бегать, лишь бы работать ногой. Потому что сердце ему заменяла нога. И пока он бегал, нога работала, как сердце, разгоняла по жилам кровь, и он чувствовал себя молодым и влюбленным. А лишь только переставал бегать, сразу старился и никого не любил.
А Ротоног бежал с набитым ртом: он обедал. Пока он бегал, он мог что-то поесть, потому что рот у Ротонога был на ноге и действовал лишь тогда, когда нога действовала. Больше всего Ротоног любил поесть, но всех уверял, что больше всего любит бегать за женщинами.
Жаброног бежал рядом и вздыхал.
– Хорошо вздыхаешь, – похвалил его Ротоног, – у меня так не получается.
Жаброног усмехнулся: у него не получается! Как же можно вздыхать с набитым ртом? Так и подавиться недолго. Или задохнуться? Жаброног задумался: если вздыхать с набитым ртом, что скорее – подавишься или задохнешься?
– Научи меня вздыхать, Жабрик, – попросил Ротоног. Он думал, что так будет иметь больший успех у женщин.
Жаброног перевел дыхание на меньшую скорость и сказал:
– Главное – правильно ставить ноги, чередуя шаг и вздох.
– А что раньше, шаг или вздох?
Жаброног вздохнул и сказал:
– Это зависит от предмета вздыхания.
А Брюхоножка уже еле волокла ноги. Ее дворец был великолепен, но нести его было нелегко. К тому же все бежали за Брюхоножкой, а ей бежать было не за кем, и от этого дворец ее был еще тяжелее.
Она остановилась, оглянулась. Народ безумствовал.
– Брюхоножка! – кричал народ. – Наша Брюхоножка! Наша прекрасная, несравненная, бесподобная Брюхоножка!
Даже старина Головоног, отец города, который был не прочь стать отцом ребенка, поддался общему экстазу и в четыре ноги аплодировал, а в четыре отплясывал что-то совершенно невообразимое.
Увидев такую всенародную любовь, Брюхоножка прослезилась. Ей захотелось сделать своему народу что-то приятное, показаться ему без этого дворцового марафета и макияжа…
И она вышла из дворца.
Увы, народ этого не заметил. Он продолжал аплодировать дворцу и его, дворец, называть Прекрасной Брюхоножкой. А она стояла в стороне, и еще не просохшие слезы радости становились у нее на глазах слезами печали.
Красавица отдельно, а красота отдельно. Красота дома ничуть не померкла от того, что Брюхоножка его покинула, а красота Брюхоножки померкла. Оказывается, она довольно сильно уступала красоте дома. Брюхоножка без дома получилась какая-то бесцветная, неказистая, и фигурой не вышла, и лицом не взяла. Выходит так, что ее любили только вместе с домом, а отдельно от дома любить отказывались. Или они думают, что Брюхоножка осталась в доме? Потому что откуда у дома его красота, если в нем нет Прекрасной Брюхоножки?
– Я здесь, я уже вышла! – взывала к согражданам Брюхоножка, но они даже не смотрели в ее сторону и продолжали оказывать почести ее дому.
Воодушевленный этими почестями, дом внезапно рванулся с места и понесся по улице, увлекая за собой другие дома. Конечно, сам побежать он не мог, вероятно, в него кто-то залез, пользуясь отсутствием хозяйки.
И народ побежал за этим проходимцем, в полной уверенности, что бежит за Прекрасной Брюхоножкой.
А Брюхоножка стояла и смотрела, как от нее убегает ее дом, и опасалась, как бы не пришлось ночевать на улице.
К ней подошел Жаброног. Уж он-то мог отличить дом от любимой женщины! И сказал Жаброног Брюхоножке:
– Ты не беспокойся, твой дом прибежит. Побегает, побегает и прибежит. И ты будешь возле него жить. Я знаю такое местечко снаружи твоего дома!
– Почему снаружи? Брюхоножка не понимала, почему нужно жить снаружи дома, а не внутри, но Жаброног ей объяснил, насколько это удобно. Если что случится, можно найти лучший дом. Случится и там – можно найти еще лучший. И уборкой заниматься не нужно: внутри убирают хозяева, а на улице дворники. И снаружи лучше слышно, о чем прохожие разговаривают. Можно даже самому с ними поговорить.
Это он так ее утешал. Хорошенькое утешение! Радоваться, что живешь на улице, тогда как другие живут в твоем доме! И сколько Жаброног ни расписывал, как прекрасно жить снаружи дома, она примириться с этим не могла.
А народ все бежал за дворцом, прославляя Прекрасную Брюхоножку, а она, забытая и отвергнутая, стояла и смотрела сама себе вслед.
Вот она, всенародная любовь! Навздыхали, нажевали, натоптали – и нет никого, пустота. И посреди этой пустоты, этой бесприютности – она, Прекрасная Брюхоножка…
Возраст любви
Говорят, что компасные медузы живут по компасу, а не по календарю, поэтому возраста они не замечают. Но это неправда. Они замечают, да еще как!
Жил когда-то в океане король Медузио. Все под зонтиком плавал, – видно, боялся воды. Это понятно. В воде не боятся воды только утопленники.
И вот живет этот Медузио, бережется воды и потихоньку правит своим королевством. А за возрастом, конечно, не следит, поскольку живет не по календарю, а по компасу. Но приходит время, и он чувствует: пора ему жениться.
Смотрит по сторонам и не видит ни одной подходящей невесты. Все старые, ни одна ему по возрасту не подходит.
А вокруг море, над морем небо, под морем живописное дно, все в драгоценных камнях и водорослях. И в такую красоту привести старуху? Это же со стыда можно провалиться, хотя ниже дна валиться некуда.
Все трудовые и боевые резервы брошены на поиски. Ищут для короля молодую невесту, но все старые попадаются. Мужчины попадаются молодые, а женщины – исключительно старые. Это непорядок, и король издает указ: все женщины королевства обязаны быть молодыми. Быть старой женщине категорически воспрещается.
Женщины обрадовались, но не помолодели.
Спрашивает король у мамы:
– Мама, какой ты была, когда была молодой?
Мама смущается, отводит глаза.
– Бабушка, – просит король, – расскажи, какая ты была молодая!
Бабушку бросает в краску. Она рот зажимает, чтоб чего-нибудь не сказать.
Да, видно, молодость у них была… Даже стыдно рассказывать.
– Мама, – спрашивает король, – а где наш папа? Он умер?
– Не то, чтоб умер… – говорит мама и опять отводит глаза.
– Значит, он живой?
Молчит мама. Ничего не может сказать. И прямо ей нехорошо от этого разговора.
Пожалел маму Медузио, оставил в покое на несколько дней.
Но через несколько дней опять подступил с вопросом:
– Так что же было, мама, когда ты была молодой?
И тут мама говорит:
– Я была твоим папой.
Вот это новость! Сначала была папой, потом стала мамой.
– А бабушка? – допытывается король.
– Бабушка была твоим дедушкой. Моим папой. А потом стала моей мамой и твоей бабушкой.
Кинулся король к бабушке:
– Бабушка, расскажи, как ты была дедушкой!
Бабушка – бряк! Еле откачали. Не хочет бабушка вспоминать, ей это неприятно.
Но постепенно осмелела, стала припоминать. Я, говорит, когда была дедушкой, такое вытворяла! От меня не одна бабушка плакала.
Оказывается, у них в королевстве такая традиция: каждый молодой компасный мужчина становится с годами пожилой компасной женщиной. Поэтому в королевстве женятся только на старых, а выходят замуж исключительно за молодых.
– Но я не хочу жениться на старой! Я издал указ, чтобы все женщины были молодыми! Почему меня ослушались? – кричит король. Вышел из себя, а куда дальше идти – не знает. Поэтому остается на прежнем месте и живет холостяком.
Мать и бабушка в панике: кто же будет наследовать корону?
Но однажды заходит постельничий в королевские покои и застает там женщину. Каково?
– Ну, наконец-то! – ликуют подданные. – Образумился наш король. – И – быстренько-быстренько – сооружают свадьбу. Пышную свадьбу, королевскую.
Невесту сажают на место невесты, а короля… Постойте, а где же король? Кинулись искать – король как сквозь землю провалился.
– Ну и хорошо, говорят. Раз нет короля, будет у нас демократическая республика.
Как услышала невеста про демократическую республику, прямо нехорошо ей стало. А когда ей снова стало хорошо, она пролепетала:
– Не нужно республику. Это я, ваш король… То есть, теперь уже королева. И я согласна замуж, скорей ищите жениха. Только не какого-нибудь старика, я хочу молодого.
Успокоили королеву: у них все мужчины молоденькие. Мужчины у них до старости не доживают: вы же понимаете – со старухами жить!
Улыбка до пояса
Акула первая обзавелась зубами. До нее зубов ни у кого не было. Поэтому до Акулы никто не улыбался. Какая улыбка без зубов?
У Акулы улыбка не до ушей, а до пояса. Это ж какая красота! Подплывет какой-нибудь карпообразный, начнет пялиться на красоту, и тут Акула улыбнется ему до пояса. Улыбнется и почувствует: что-то у нее внутри потяжелело. Наверно, думает, она от него понесла.
Начинает искать отца будущего ребенка и не находит. Нет папаши. Сбежал. Такие они все: от родных детей бегут, как с пожара.
Придется искать другого отца. И тут как раз подворачивается сельдеобразный. И сразу глаза круглые: видно, впервые видит такую красоту.
И опять улыбнется Акула улыбкой до пояса, и опять почувствует: что-то внутри потяжелело. Неужели опять понесла?
Сколько у нее с тех пор народу перебывало: и трескообразные, и ракообразные, были такие безобразные, что и смотреть не хочется. А она и не смотрит. Она от собственной красоты несет. Несет и несет. Несет и несет. Ну прямо как носильщик на вокзале!
Наша рыбка, наша девочка
Рыбка Миксина вовсе не против, чтобы ее кто-нибудь проглотил. У нас так хорошо глотают, что просто удовольствие. И когда какой-нибудь осетрюга, рожа бесстыжая, невзначай проглотит Миксину, ее это не волнует, хотя все вокруг сокрушаются:
– Ах, бедняжка, такая молоденькая! Совсем еще девочка! И этот нахалюга ее проглотил!
Не нахалюга, между прочим, а осетрюга. И еще неизвестно, кто кого проглотил. Потому что девочка там, в животе, тоже не сидит сложа руки.
Осетрюга вдруг слышит: что-то у него урчит в животе. Это Миксина урчит, приступая к обеду. Зубки у нее молодые, остренькие, и она откусывает там у него по кусочку, да еще прикидывает, много ли осталось.
Прямо как в ресторане. Но в ресторане на осетрину не раскошелишься, а здесь она свободно лежит. Отдельно спинка, отдельно печенка. И пока ты ешь, тебя, ну прямо как в ресторане, развлекает музыка: бам! бам! бам! Это сердце осетрюги играет на барабане.
А сам он под эту музыку корчится от боли, не догадываясь о причине заболевания. А причина простая: девочка, которую он проглотил. Забралась в его самые укромные места и пирует в свое удовольствие.
Отобедав, она прогрызет в ресторане дверь и уплывет потихоньку, чтоб ее не видели. А то пойдут разговоры, потом не отмоешься. Хотя где и отмываться, как не в воде.
А спустя какое-то время, осетрюга перевернется брюхом вверх и отдаст, как у нас говорят, концы в воду. И все вокруг вздохнут с облегчением:
– Поделом ему, нахалюге! Будет знать, как глотать наших девочек. Все-таки есть бог на небе!
А это не бог на небе, это Миксина в животе. Наша рыбка, наша девочка. И отобедала в спокойной, укромной обстановке, и сохранила незапятнанную репутацию.
Рейтинг женщины
Если у вас спросят, какую вы предпочитаете женщину, смело называйте Брюхоножку. Потому что у нее ноги непосредственно связаны с животом, и когда Брюхоножка совершает свой моцион, живот худеет в первую очередь. Об этом можно только мечтать, потому что живот, как правило, худеет последним.
Любители женской красоты несомненно отдадут пальму первенства Губоножке, потому что, когда губки и ножки составляют единое целое, появляется возможность собрать красоту в одном месте и не распылять ее на другие, менее соблазнительные места.
Тем, кому в доме нужна работница, мастерица на все руки и ноги, ломовая лошадь, хотя лошадь здесь не при чем, подойдет Лопатоножка, которая без работы не может жить, потому что ножка ей заменяет сердце и является инструментом работы и любви.
Если же от женщины вы ждете не только любви и работы, но и заботы, если вам по нраву женщина, которая будет ходить вокруг вас и буквально на вас не надышится, тут как раз подойдет Жаброножка, которая дышит ногой и чем больше топчется вокруг вас, тем больше на вас не надышится.
Для любителей интеллектуального общения рекомендуется Головоножка, у которой ноги вьются вокруг головы наподобие локонов и наощупь пробуют мысли. Она и ваши мысли может прощупать, отобрать среди них самые ценные, а в случае их отсутствия предложит свои, что женщины делают обычно с большим удовольствием.
Самый низкий рейтинг у Ротоножки и Ложноножки. Ротоножку не прокормишь, а Ложноножка вас так обоврет, что вы забудете, как эта правда выглядит.
Ах, ножки, ножки, где вы ныне? Они повсюду: и в море, и на суше, а у Губоножки даже под землей. Не в том смысле, что все там будем, а в том смысле, что наши женщины даже под землей живут и ножки их украшают всюду. Без ножек женщине и шагу не ступить.
Отелло из палеозоя
То ли в Силуре, то ли в Девоне (время летит так быстро, что путаются уже не исторические – геологические периоды) в глубинах океана, где уже тогда кипела жизнь, красавец Скорпион полюбил красотку Сколопендру. Из губоногих. Можно себе представить ее поведение.
Конечно, родители Скорпиона были недовольны. А родители Сколопендры мечтали выдать свою дочь за многоуважаемого Тысяченога, который всех уверял, будто у него тысяча ног, но никому не давал их считать, потому что их у него и двух сотен не набиралось.
Родителей Сколопендры тоже можно понять. У них в роду были одни сороконожки, а тут подвалило такое богатство.
К тому времени многоуважаемый Тысяченог сжил со света девяносто девять жен, и ему нужна была сотая для ровного счета. Девяносто девятая жена у него была Ракообразина, из ракообразных. А девяносто восьмая – Паукообразина, из паукообразных. Конечно, после всех этих образин Сколопендра произвела на него впечатление.
Жены Тысяченога думали, что он сживает их со света, чтоб им на том свете было хорошо, что он делает это из любви, из великодушия. Но Тысяченог давно забыл, что такое любовь. С первой женой помнил, со второй помнил а начиная с тридцать третьей стал понемногу забывать. Осталось одно желание – жениться для ровного счета.
А родители Сколопендры тоже, видно, забыли, что такое любовь, они готовы были выдать дочку за богатоногого старика, лишь бы пустить пыль в глаза знакомым, которые друг перед другом выпендривались, высколопендривались. Но откуда возьмется в океане пыль?
Скорпион и Сколопендра плевали на родительские запреты. Они опускались на дно океана, а потом поднимались к самой поверхности, и Скорпион учил Сколопендру выныривать из воды. В то время еще никто не умел выныривать из воды, это считалось очень опасным. Зато когда вынырнешь – такая открывается красота! Но Скорпион и Сколопендра не замечали никаких красот, они лишь только вынырнут, так сразу и уставятся друг на друга. И чем больше они ныряли и выныривали, тем больше ими овладевала мысль, что хорошо бы где-нибудь пожениться. А где в океане пожениться? С одной стороны его родители, с другой – ее родители, а посредине – старикан Тысяченог, который только и ждет удобной минуты, чтоб пожениться.
Хорошо, что они научились выныривать. В один прекрасный день они взяли, да и вынырнули на сушу. Это было единственное место, где у них не было родственников. И ни у кого не было родственников. Это было единственное место, где ни у кого не было никого.
И все было бы совсем хорошо, если бы вслед за ними на сушу не полезли всякие насекомы и пауканы. Они приходили в гости и предлагали Скорпиону где-нибудь посидеть, как они, бывало, сиживали в океане. В океане сидели не насухую – кто же станет в океане сидеть насухую? – и Скорпион шел с ними посидеть в воде, не глубоко, у самого берега, только промочить горло – и сразу домой. Потому что неудобно перед гостями (объяснял он жене), гости могут обидеться и больше никогда не выйдут на сушу.
Вот тогда в их семье и начались неприятности. В любви, чтоб вы знали, нет широкой столбовой дороги, и только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась разочарований и измен, карабкается от неприятности к неприятности. – Когда Скорпион возвращался домой, такой мокрый, – прямо хоть выкручивай, Сколопендра выкручивала его довольно крепко и устраивала ему сцены из очень древних, еще дорыцарских времен, хотя и их время не было таким уж рыцарским.
Но она его любила. Она так сильно его любила, что у нее стали рождаться дети даже в его отсутствие. Скорпиона нет, а дети рождаются. Такова сила большой любви.
Не все в это верят. Говорят, мол, партеногенез, девственное рождение. А почему происходит это девственное рождение? Ответ сам собой напрашивается: от очень большой любви. Плохо только, что эта любовь происходит в отсутствие Скорпиона.
Скорпион стал замкнутым, подозрительным, в каждом встречном подозревал отца своего ребенка. И каждого жалил. Откуда-то у него появился яд. А ведь прежде яда у него не было.
С тех пор и пошла недобрая слава о Скорпионе. Говорили, что он в океане со всеми перессорился, потому, дескать, и вышел на сушу.
Особенно возмущались паукообразные. Потому что Скорпион сам паукообразный, а какой образ он создает? Пришлось паукам самим выйти на сушу, чтоб создавать свой образ самостоятельно. И теперь каждый может убедиться, какой образ они создают.
Но самый неприятный образ у Скорпиона. И совершенно напрасно. Потому что он совсем не такой плохой. А если случайно на вас набросится, вы на него не обижайтесь. Просто в этот момент ему показалось, что Сколопендра от вас родила, а какому мужу это понравится?
