Текст книги "Избранное"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Его дворец.
Первое, что мы видим, – это распахнутое окно. Первое, что мы слышим, – доносящийся из окна оглушительный хохот. От этого хохота сотрясается весь дворец, и кажется, это он хохочет, широко разинув свое окно.
Мы хотим пройти мимо, но тут в окне появляется голова царя сопровождаемая головами министров.
– Эй, ты, – кричит царь Горох. – Куда ведешь своего осла?
– Это не осел, – говорю я и выставляю бычка наперед, чтобы царь его получше увидел.
– Ты молчи! – ликует царь. – Я у него, а не у тебя спрашиваю!
Он хочет сказать, что спрашивает у моего бычка. А осел, дескать, я. Это он так шутит.
– Так, говоришь, не осел?
Головы министров покатываются со смеху и дружно скатываются с окна. Остается только веселая голова царя Гороха.
– Ох, – говорит царь, – ты меня совсем уморил! Ничего не скажешь, веселый парень. Значит, как ты говоришь? Не осел? Вот это отмочил! Ты погоди, я сейчас к тебе выйду!
Царь исчез в окне и тут же появился на ступеньках.
– Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно.
Царь присаживается на ступеньку и снимает с головы корону, обнаружив при этом великолепную, прямо-таки царскую лысину.
– Жарко нынче в короне, – объясняет свои действия царь. – И вообще без головного убора – это как-то здоровее для организма. А? Как ты находишь?
– Я не знаю.
– Не знаешь? – засмеялся царь и смеялся долго, до слез. – Это ничего, остроумно. Я вижу, с тобой не соскучишься. А это у тебя кто? – царь хитро подмигнул: – Не осел?
– Да нет, это бычок.
– Не жареный, нет? Терпеть не могу бычков в сыром виде!
– Он не сырой, он живой!
Царь Горох гладит бычка по спине, треплет его за уши:
– Это он для тебя живой, а для нас – просто сырой, верно?
Разговор принимает такой оборот, что я чувствую – надо скорей убираться. Но царь и не собирается нас отпускать, он только еще вошел во вкус разговора.
– Значит, ты так: из сказки в сказку? Вроде бы путешествуешь? Ну это ничего: у меня полцарства ходит по миру. Перекатигорошки. А вот интересно знать: что ты скажешь о соловье-разбойнике?
Непонятно, почему он вспомнил о соловье? Наверно, потому, что тот тоже летает из сказки в сказку.
– О соловье я много могу рассказать. Это такая птица!
– Отлично сказано, – похвалил меня царь. – Ну, вот и расскажи. Ты расскажи, а я послушаю – что за птица соловей-разбойник.
– А почему вы говорите, что он разбойник? Разве он что-нибудь натворил?
– Ну и шутник! – рассмеялся царь. – Ну и весельчак! Значит, ты не знаешь, разбойник он или не разбойник?
Царь внезапно оборвал смех и сказал совершенно серьезно:
– Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на него глаза… Вот смеху-то!
Он опять смеялся, но я не мог забыть его серьезного выражения.
– Я не закрываю, – сказал я. – Я, честное слово, не закрываю!
– Ну так как же? – широко улыбнулся царь. – Разбойник он или не разбойник?
«Аты, баты, три рубля», – звучит у меня в голове. Я пытаюсь отделаться от этой фразы, но она все звучит и звучит, и, запутавшись окончательно, превращается в нечто совершенно нелепое: «А тебя-то – труляля!» Кого это – тебя? Моего бычка? Соловья? Или, быть может, царевну Несмеяну?
Аты, баты, три рубля, а тебя-то труляля! Вот так, когда нужно найти слова, никогда их не находишь.
– Разбойник, – говорю я и, чувствуя, что это совсем не то, добавляю: – Подумать только, такой соловей – и такой разбойник! А на вид – маленькая, неприметная птичка…
– Постой, постой – ты о ком говоришь? Соловей-разбойник не птичка, а великан, настоящее чудовище… – Он помолчал и вдруг словно что-то вспомнил: – А эта… птичка соловей?.. Значит, она тоже разбойник?
«Какой же она разбойник?» – хотел я сказать, но посмотрел на него и опять растерял все слова. Я смотрю на царя Гороха, и мне хочется закрыть глаза, но я вспоминаю, что их нельзя, нельзя, нельзя закрывать… И опять получается труляля.
– Разбойник, – говорю я, – разбойник.
– Ну, ты молодец! – засмеялся царь. – Балагур! Рубаха-парень! Эй! – крикнул он, надевая свою корону. – Разыскать соловья! – и продолжал, обращаясь ко мне: – Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно!
Я стал собираться, но он опять меня удержал:
– Ты веселый парень, и я тебя за это люблю. А этих, горошков, я не люблю, потому что они все какие-то невеселые. Тоже – придумали: хорошо смеется тот, кто смеется последним. А кто будет первым, я тебя спрашиваю? Я-то сам, конечно, стараюсь. И я, и мои министры. Эй! – крикнул царь, и министры появились в окне, весело гогоча. – Вот видишь, делаем все, что можем.
Царь Горох сел поплотней, и снял с головы корону.
– А сам-то откуда?
– Из сказки про белого бычка.
– Ну и как там? Что слышно? Какие новости?
– Рассказать вам сказку про белого бычка?
– Валяй, выкладывай!
– Вы говорите – выкладывай, я говорю – выкладывай. Рассказать вам сказку про белого бычка?
– Ничего, – одобрительно хмыкнул царь, – остроумно придумано.
– Вы говорите – придумано, я говорю – придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка?
Тут к царю подбежал министр:
– Ваше величество! Несмеяна смеется!
Видно, все же мой прутик подействовал.
– Смеется? – спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно. – И как же она смеется? От души?
– Сейчас уточним, ваше величество!
– Уточните! – коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: – Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного?
– Вы говорите черного, я говорю – черного…
– Так, говоришь, он черный? – перебил меня царь Горох. – То-то я смотрю – темная личность…
– Вы говорите – темная личность, я говорю – темная личность…
– Значит, темная? Ах он, разбойник!
– Вы говорите – разбойник, я говорю – разбойник…
– Что ж ты раньше молчал? – царь встал со ступеньки и надел корону на голову: – Эй, стража! Взять этого разбойника!
Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь.
– Постойте, куда же вы? Это же мой бычок!
– Ты говоришь – мой бычок, я говорю – мой бычок…
– Но он мой!
– Ты говоришь – мой, я говорю – мой… Действительно, ловко придумано. И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо!
Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал… Или мне недостаточно сильно хотелось?
Я повернулся и побрел из дворца.
– А, здорово, садись, выпей чайку!
Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар.
– Спасибо, не хочется.
– А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну.
Из башни доносился девичий смех.
– Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно?
– Ну это, брат, как сказать… Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все… Не в том значении…
– А у меня забрали бычка… Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка…
И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова… Я бы лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно.
– Дубина! – сказал Перекатигорошек. – Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки!
9. СИНЯЯ ПТИЦАВ Тридесятом государстве не было государства. Там был только дуб, вокруг которого, привязанный цепью, ходил кот ученый
– Такой ученый – и на цепи?
– На цепи. Каждое ее звено – это звено моей жизни. Когда я был молод, я бессмысленно бегал по лесу. Но потом я начал кое-что понимать, и тогда появилось первое звено… – Кот обошел вокруг дерева и продолжал: – Пока цепь была коротка, я не придавал ей большого значения. Я нацепил на нее часы и спрятал в карман… У меня тогда еще был карман… Знаете, такой, жилетный… – Он вздохнул: – У меня тогда еще был жилет…
Тут он обнаружил, что мы стоим, и засуетился с неловкостью оплошавшего хозяина. Он усадил меня, и сам сел, аккуратно сложив свою цепь.
– Вот так – чем дольше живешь, тем длиннее цепь и тем тяжелее ее нести. Поэтому все мы под старость сгибаемся.
Цепь была не золотая – нет, не золотая была у кота жизнь. Она была старая и ржавая, отлитая по общему образцу и даже не пригнанная по росту.
– А у меня была веревка. Знаете веревку? За один конец держишь, а к другому привяжешь бычка…
– Я знаю веревку. Я знаю все на свете веревки, потому что я старый ученый кот.
Он встал и пошел вокруг дуба. Он закинул цепь на плечо и тащил ее, кряхтя и постанывая. Сделав полный круг, он повернул назад и приволок цепь на прежнее место.
– Вот так-то, – сказал кот. – А вы говорите – Синяя птица.
Я ничего не говорил, но кот, видимо, отвечал не мне – он отвечал собственным мыслям.
– Синяя птица… – ответил он. – Скажите лучше – Синяя Борода. Когда мне предлагают одно из двух, я выбираю третье.
И он стал рассказывать о страшном рыцаре Синей Бороде, который убивал своих жен за то, что они верили не в него, а в какую-то Синюю птицу.
– Он занимался этими женщинами, а я был у него ученым котом. Бывало, захандрит, спрашивает: «Слушай, кот, почему это так: сколько я жен любил без памяти, а кого любил – не упомню». – «Такова, – говорю, – жизнь». Вздохнет он: «Умный ты, кот, ученый. А вот скажи, почему это так: берешь жену молодую, а бросаешь – старую?» – «Такова, – говорю, – жизнь». Тут он погладит синюю бороду: «И все-то ты знаешь, кот, на все у тебя ответы». Правда, о старости жен он только так говорил. И не бросал он их вовсе, а убивал, и все – молодыми.
Кот говорил спокойно, как будто речь шла о самых обычных вещах. Видно было, что его давно не волнует эта история.
– У Синей Бороды был замок – большой, уж не помню, на сколько комнат. И была там одна комната, в которую он запрещал входить; может, у него там был кабинет, может, личная библиотека. Но жены – глупые женщины, они решили, что он прячет от них Синюю птицу. Ту, которая должна приносить счастье, а на самом деле приносит одни неприятности. И только подумать: все у них было, что можно желать на земле. Чего еще надо? Ходить по воде? Плавать по воздуху? Но жизнь – это жизнь…
Солнце село на верхушку дуба, поболталось на ней, как фонарь, и стало спускаться, переползая с ветки на ветку. Оно краснело за свою осторожность и все же двигалось медленно, и было видно, что солнце, всегда такое высокое, тоже боится высоты.
Жизнь – это жизнь, как хорошо сказано! Простые слова, а ведь в них – все. В них и конек-горбунок, и братья разбойники, и царь Горох со своими шутами. В них все сказки, в которых мы побывали с бычком, а может, и та, в которой мы так и не побывали.
– Мы тут искали одну сказку. Такую, которая не имеет конца… Вы случайно не знаете?
Кот встал и прислонился к дереву.
– Я знаю все сказки, – сказал он, и солнце, сползавшее по ветвям, наделось ему на голову. Так стоял он, сложив на груди ученые лапы, смотрел куда-то далеко-далеко и говорил:
– На море, на океане, на острове Буяне стоит бык печеный, во рту чеснок толченый… Летела сова, веселая голова.
Вот она летела, летела и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела… Друг мой, вы видите эту цепь? Каждое ее звено – это сказка. Поверьте, я старый ученый кот, я имел когда-то жилетку, а в жилетке карман, а в кармане часы на цепочке. Я смотрел на эти часы, и мне казалось – время идет вперед, а оно уходило в обратную сторону. И пока я смотрел на часы, лучшее время ушло, и вот все, что от него осталось… Друг мой, сравните звенья этой цепи, и вы поймете, что все сказки похожи одна на другую.
И что значит – сказка не имеет конца?
Кот встал и пошел вокруг дуба. По мере того, как он шел, цепь его наматывалась на дуб и все укорачивалась, укорачивалась…
– Вот я иду. Иду, иду, иду… Что? Дальше идти некуда? Вы скажете, что это конец сказки? А я скажу – нет. Я просто поворачиваюсь и иду в обратную сторону. Иду, иду, иду… Опять идти некуда? Я опять поверну обратно. Тут главное идти, а туда или назад – это уже непринципиально.
– Но ведь повторение – это все равно что конец?
Кот посмотрел на меня с улыбкой, в которой был заключен ответ. Да, говорилось в этой улыбке, некоторые считают именно так. Но со временем они поймут, жизнь их научит.
– Повторение, – сказал кот, – мать учения.
Солнце село и, прикоснувшись к земле, сразу почувствовало себя уверенней. Небо – это небо, земля – это земля. И как высоко ни летай, дома все-таки – лучше.
Пора и мне возвращаться домой. У меня там тоже есть дерево, вокруг которого я протопчу тропинку и буду ходить по кругу, как кот. Буду идти туда, потом обратно, и снова все повторять, потому что повторение – мать учения.
– А вы говорите – Синяя птица… – сказал мне на прощание кот. – Когда поживешь да помыслишь, начинаешь понимать, что Ходящий По Морю – это всего-навсего мореход, а Плывущий По Воздуху – это всего-навсего воздухоплаватель… А Синяя птица – это просто синица, которая у нас в руках вернее журавля в небе…
10. СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКАУ попа была собака. Он ее любил. Она съела кусок мяса. Он ее убил. Старая история. Золушка бы сказала:
– Так бывает, когда все сводится к куску мяса.
– Поп убил собаку? – удивилась бы Царевна Лягушка. – Что вы, этого не может быть! Ведь он же ее любил, правда? И кусок мяса они поделили поровну – так бывает всегда, когда любят…
– Сначала любил, а потом убил? – рассмеялся бы царь Горох. – Это ничего, остроумно.
А кот, старый ученый кот рассудил бы совсем иначе:
– Такова жизнь. В ней можно быть либо попом, либо собакой, либо мясом, которое едят с обеих сторон. Когда мне предлагают одно из трех, я выбираю четвертое.
Так сказал бы кот, и я с ним вполне согласен. Довольно с меня этих сказок, у меня есть своя, с лужайкой и деревом, вокруг которого я протаптываю тропинку. И пусть эта тропинка никуда не ведет, зато она никуда не уводит.
Рассказать вам сказку про белого бычка? Бычка, правда, нет, но сказка о нем осталась. Я иду по этой сказке, и мне видно, что делается вокруг.
Золушка по-прежнему продает волшебные палочки. Она радуется, что люди тянутся к чудесам, но на ее палочки такой спрос не потому, что они волшебные, а потому, что бесплатные. Идет зима, надо запасаться дровами.
Я узнаю соседа Горыныча. Он стоит в очереди в самом конце, а рядом с ним… Кто это рядом с ним? Да ведь это же Мальчик-с-пальчик и Царевна Лягушка!
Сорока-ворона кашку варила, деток кормила… Как летит время! Еще недавно они были маленькие – и вот уже такие большие. А сосед Горыныч, напротив, как-то поменьше стал. Одни в гору идут, другие под гору. Жизнь – это жизнь.
В очереди волнение: кто-то обнаружил старушку, которая норовила шмыгнуть без очереди. Сосед Горыныч качает головой, видно, стыдит. Остальные широко раскрывают рты – видно, ругаются.
– Да пропустите же ее! – слышу я. – Уважайте старость!
Все начинают уважать старость и старуху пропускают без очереди. Она что-то долго возится у прилавка – и вдруг исчезает. Вместо нее выволакивается вязанка палочек, которая тут же рассыпается по земле, обнаруживая за собой старушку – Бабу Ягу.
Вот какая старушка хозяйственная: живет в лесу, а ходит сюда за дровами. Сейчас она рассыпала свою вязанку и принимается считать, складывая палочку к палочке.
Раз, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает. Прямо в зайчика стреляет. Охотник стреляет Зайчик умирает. Я протаптываю свою тропинку: раз, два, три, четыре, пять…
Подходит очередь соседа Горыныча. Он берет две палочки и тут же вручает их Мальчику-с-пальчику и Царевне Лягушке. Эти двое целуют Горыныча, потом целуют друг друга и обмениваются палочками.
Так вот оно что! Значит, Мальчик-с-пальчик все-таки женился на Царевне Лягушке… Выходит, он не зря послал ей тогда стрелу Нет, конечно, тогда он еще ничего не думал, но – жизнь есть жизнь, вырастают дети и смотрят на все другими глазами.
Дождалась Лягушка своего царевича. Думала, он из-за моря придет, а он тут же сидел, на соседней парте. Интересно, как они там решили свою задачу:
1 волк + 7 козлят =
Сколько они тогда спорили из-за этой задачи, а теперь не спорят, значит, все же решили, нашли верный ответ.
Баба Яга сосчитала палочки, связала их и тут же исчезла за этой вязанкой. Вязанка двинулась, но, кажется, не в ту сторону: вместо того, чтоб удаляться, она стала приближаться ко мне.
Терем-теремок, кто в тереме живет? Я здесь живу. Заходите, гостями будете.
– Ты гляди, – удивляется Баба Яга. – Никак я заблудилась?
– Это бывает, – говорю я. – Я и сам заблудился, полсвета обблудил, пока домой попал.
– В жизни оно – знаете как, – вздыхает Баба Яга, усаживаясь на вязанку.
– В жизни как в жизни, – согласно киваю я.
Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка. Я протаптываю свою тропинку и разговариваю с Бабой Ягой.
– Ходишь?
– Хожу.
– Ты бы ко мне зашел, если ходишь. Я тут рядом, в лесу.
Я объясняю, что мне некогда, что мне надо ходить по кругу. Туда идти, потом обратно, потом опять туда. Потому что повторение – это мать учения.
– Я и сама мать, я понимаю, – вздыхает Баба Яга. – Только трудное наше дело, материнское. Дети-то нынче знаешь какие пошли?
Баба Яга рассказывает о своих детях. Уехали они от нее и даже писем не пишут.
– Ничего, я еще до них доберусь, – говорит Баба Яга. – Я с них шкуру спущу, с окаянных. Пусть знают, что мать – это мать…
Мать – это мать. Действительно, лучше не скажешь.
– Мне-то самой много ли надо? Все ведь для них, иродов, чтоб им свету божьего не видать, чтоб им подавиться собственными костями!
Ладушки, ладушки, где были? У бабушки… Пусть поговорит старушка, пусть поговорит. Видно, не с кем ей горем своим поделитьсся.
– Ты бы все же ко мне зашел, а? Посидели б, попили чайку. Я б тебе все как есть рассказала…
– Да нет, я уж лучше здесь, у себя дома. Все-таки у себя – это у себя.
– Что правда, то правда.
Она встает и скрывается за своей вязанкой.
– Ну ладно, пойду и я к себе. У меня еще изба не метена, ступа не чищена…
Я протаптываю свою тропинку. Я иду по своим следам – в одну сторону, потом в другую, и этому не видно конца.
Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка.
Жили-были три солдата. Вот и сказочка начата. Жили-были три павлина. Вот и сказки половина. Жили-были три гуся. Вот и сказочка вам… вся? Как бы не так: я поворачиваюсь и иду в обратную сторону.
Рассказать вам сказку про белого бычка?
НЕНАЧАТЫЕ РАССКАЗЫ
ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ
…но увидев слезы у нее на глазах, лук от волнения забыл, что его режут.
ЗРЕЛОСТЬ
…и теперь, выйдя на широкую дорогу, он уже не рвался в краеугольные камни, а довольствовался скромной ролью камня преткновения.
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ПРИМЕР
…вот, например, ложка: она ведь тоже не всегда бывает в своей тарелке, но это ничуть не мешает ей работать с полной отдачей.
ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ
…но – ох, и до чего же трудно быть изюминкой! Особенно в ящике с изюмом.
ЗДОРОВЫЙ ОПТИМИЗМ
…мушка верит в мушку, мошка верит в мошку. А мышка верит в мышку – и совершенно не верит в кошку.
ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
…и потому, что он в жизни всегда проигрывал, слушать его было особенно интересно.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
…а что до лысины, то ей главное, чтоб сверху блестело.
СПОР
…каждый на свою стенку лезет, а истина лежит, между тем, внизу, у всех под ногами.
ДИСКУССИЯ
…Баран выразил общее недоумение. Заяц выразил общее опасение. Потом встал лев и выразил общее мнение.
СВОЕ МНЕНИЕ
…наконец и воробей получил возможность высказать свое мнение.
– Чик-чирик, – сказал воробей. – Чик. Чирик. Этого – чик! Этого – чирик! А чего с ними чикаться?
ПРОБЛЕМЫ
…тут важно: кто ездит, куда ездит, зачем ездит…
– И на ком ездит, – вставил верблюд.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
– …факты – упрямая вещь, – сказал осел.
ВОЛКИ И ОВЦЫ
…и когда волки были сыты и овцы целы, возникла проблема: как накормить овец?
РЫЦАРИ КРУГЛОГО СТОЛА
…в заключение был дан обед. Лягушка съела мушку, уж съел лягушку, еж съел ужа… Обед прошел в обстановке взаимного понимания.
НАЧАЛО НАЧАЛ
…мироздание строилось по принципу всех остальных зданий: с самого первого кирпича оно уже требовало ремонта.
ЖИВАЯ СТАТУЯ
…оживив себе жену, Пигмалион очень скоро пожалел, что не сделал ее из более мягкого материала.
УРОК КРАСНОРЕЧИЯ
…и тогда Демосфен выплюнул свои камни и набрал в рот воды
ПРЕЕМНИКИ
…они мыслили точно так, как Сократ. А цикуту им заменяла цитата.
ТРАМВАЙНАЯ ФИЛОСОФИЯ
…человек уходит из жизни, как выходит из трамвая: на его уход обращают внимание те, кого он толкнул или кому уступил место.
МОДА
…нимбы носят вокруг головы, а петли – вокруг шеи.
СИЛА ИСКУССТВА
…очнувшись от своей игры, Орфей застал жену в объятиях Морфея.
АРХЕОЛОГИЯ
…вавилоняне раскапывали культуру шумеров, при этом закапывая свою.
ПРОГРЕСС
…таким образом, эта маленькая страна, производившая только пуговицы и зубочистки, теперь производит все: от пуговиц до зубочисток включительно.
ЖИТЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
…цель оправдывает средства, но – увы! – не всегда их дает.
СМИРЕНИЕ
…буйным становится человек, когда он продает душу дьяволу, но каким же кротким становится он, когда отдает богу душу!
ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
…одни на спине, другие – в петлице… Вот так каждый несет свой крест…
МЕЧТЫ ВСЕВЫШНИЕ
…если б люди вели себя, как ангелы, а работали, как черти!
ФОРМУЛА ЛЮБВИ
…ведь, в сущности, что такое любовь? Любовь – это такое явление, которое, укорачивая жизнь каждому человеку в отдельности, удлиняет ее человечеству в целом.
ФОРМУЛА РЕВНОСТИ
…а ревность – это цемент, соединяющий крупицы любви в сплошную стену, отделяющую человека от общества. Чем меньше крупиц, тем больше требуется цемента.
НЕКРОЛОГ
…он сгорел, как свеча в эпоху сплошной электрификации.
МЫСЛИ
…мудрые мысли погребены в толстых книгах, а немудреные входят в пословицы и живут у всех на устах.
КУХНЯ
…а писательская кухня – это обыкновенная кухня, в которой днем варится суп, а ночью создаются бессмертные произведения.
ПРИЗНАНИЕ
…и вот уже он стал таким великим художником, что мог позволить себе ничего не видеть вокруг, как Гомер, и ничего не слышать вокруг, как Бетховен.
МНОГОКЛЕТОЧНЫЕ
…количество клеток современной обезьяны равно n+1. Единицей обозначается клетка, в которой обезьяна сидит.
РОДОСЛОВНАЯ ПРЕСМЫКАЮЩИХСЯ
…и так, пресмыкаясь, огромные ящеры превратились постепенно в маленьких ящериц.
СКАЗКА
…а так как Золотой Рыбке было мало ее морей, у старика отобрали последнее старое корыто.
ПУБЛИКА
…и все были разочарованы, что он не смог исполнить на бис свою лебединую песню.
ЧУВСТВО ЛОКТЯ
..когда Калигула ввел в сенат своего коня, все лошади Рима воспрянули духом.
БОЙТЕСЬ ДАНАЙЦЕВ!
…дошло до того, что данайцы стали бояться друг друга.
ВЕРА
…и до конца своих дней Гомер слепо верил в прозрение своих современников.
ТЕМПЫ РОСТА
…от никого – к Робинзону, от Робинзона – к Пятнице. Таков прирост населения необитаемых островов.
ИСТОРИЯ
…что же касается войн Алой и Белой розы, то это были только цветочки.
ГЕОГРАФИЯ
…мало быть Магелланом. Надо, чтобы где-то был еще Магелланов пролив.
