Текст книги "Избранное"

Автор книги: Феликс Кривин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

ЖИТЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ

– Подумать только, какие безобразия в мире творятся! – возмущается под прилавком Авторучка. – Я один день здесь побыла, а уже чего не увидела! Но подождите, я напишу, я обо всем напишу правду!

А старый Электрический Чайник, который каждый день покупали и всякий раз из-за его негодности приносили обратно, – старый Электрический Чайник, не постигший сложной мудрости кипячения чая, но зато усвоивший житейскую мудрость, устало зевнул в ответ:

– Торопись, торопись написать свою правду, пока тебя еще не купили…

О ТРЕНИИ

Носок оказался нелегким участком работы, и все нитки были натянуты до предела. С одной стороны на них ботинок жмет, с другой – нога нажимает. Попробуйте поработать в таких условиях, попробуйте не допустить прорыва! Но нитки тесно сплелись между собой, крепко держались друг за дружку.

И вдруг – Дырка.

Совсем незнакомая Дырка, прежде таких дырок здесь не встречалось.

– Что – тянетесь? – крикнула Дырка, разинув пасть, что должно было означать улыбку. – Тянитесь, тянитесь, может, и вытянетесь раньше времени!

– Почему ты смеешься? – удивились Нитки. – Разве тебе никогда не приходилось работать?

– Работать? Мне? – еще шире улыбнулась Дырка. – Да вы, я вижу, меня совсем за дуру считаете. Не-ет, ребятки, это вы работайте, а я и без работы не соскучусь. – Так сказала Дырка и – показала ногу.

Это был до того неприличный жест, что нитки просто опешили.

– Как вы себя держите! – укоризненно заметила одна из них. – Где вы воспитывались?

– В самом лучшем обществе, – ответила Дырка. – Разве это не видно по мне? Разве у меня не достаточно изысканные манеры? – И – опять показала ногу.

Стали Нитки совестить Дырку, стали наставлять на путь истинный. Ничего не получается! Нитки, которые были поближе к ней, прямо надорвались, ее уговаривая, а Дырка ничего, даже больше от этого стала. Так разошлась, что всю пятку заняла, вверх по носку потянулась.

Пришлось вызвать Штопальную Иглу. Та прибыла с толстым клубком штопальных ниток и грибком – чтобы растянуть на нем носок и хорошенько разобраться, в чем дело.

Но разбираться-то особенно было нечего. Дырка – дырка и есть, и с какой стороны на нее ни смотри, все равно дырка.

Штопальная Игла даже не стала разговаривать с ней, а так – один стежок, другой стежок, – и все, Дырка сидит за решеткой. Крепкая решетка, надежная, из толстых штопальных ниток. Уж теперь-то Дырка не разойдется, как прежде, уж теперь она ногу не покажет.

Какую там ногу! И самой-то Дырки не видно совсем, будто ее и не было.

НОЛЬ

Надоела Нолю холостая жизнь.

«Так вот живешь и ничего не значишь, – подумал он. – Надо множиться!»

Стал Ноль искать, с кем бы помножиться. Выбирал, выбирал – все не по нраву. Единица слишком тоща, да и нос длинноват, хлопот не оберешься. Тройка горбата. Семерка косо стоит, еле на ногах держится. Все Нолю не так, видно, высокие у него требования.

Наконец, приглядел Восьмерку. Симпатичная Восьмерка, кругленькая, даже будто на Ноль похожа, только поуже в талии. Подкатился к ней Ноль с одной стороны, подкатился с другой, а потом – чего долго раздумывать! – пошел множиться.

Собрались Восьмеркины родственники. Все старые цифры, солидные. 88, 888, даже 88888, очень большая величина, и та пришла, не погнушалась. Только жених на родственников – ноль внимания. Что ему их многозначность? Он сам Ноль – не кто-нибудь!

– Ты, – говорит Восьмерке, – должна понимать, что такое семья. Как я сказал – так и все, без никаких разговоров!

– Я постараюсь! – обещает Восьмерка.

Робкая, безответная она была, да и засиделась в восьмерках, только и мечтала, как бы помножиться.

И вот – помножились.

Доволен Ноль. Важный такой стал, степенный. А Восьмерки при нем – и не видно. Затер он ее, затер совсем, до того затер, что потом никто и сказать не мог, куда девалась Восьмерка.

Вот как это выглядело:

0x8 = 0

И опять остался Ноль один.

– Не повезло мне с Восьмеркой, – оправдывался он перед ее родственниками. – Слишком уж она смирная была, ни в чем не перечила. С такой и жить не интересно.

Стал Ноль искать себе другую пару. Нашел Пятерку – цифру тоже ничего. Правда, с Восьмеркой ее не сравнить, не те пропорции, но ведь теперь Нолю и выбирать-то особенно не приходится.

На этот раз Ноль повел себя иначе. «Ну его, это умножение! – подумал он. – С этими домостроевскими обычаями, чего доброго, опять жену в гроб загонишь! Нет уж, лучше по-современному, как все, соединиться: записаться и жить вместе».

Записались они с Пятеркой. Пятерка и Ноль. Хорошо получилось: 50. Пятерка выросла в десять раз, а Ноль – уж и неизвестно во сколько. Семья все-таки много значит!

Доволен Ноль.

– Вот как. – говорит, – вышло. Ты простой Пятеркой была, а теперь кем стала?

– Я очень счастлива, – говорит Пятерка.

– Еще бы не счастлива! Без меня ты была просто Пятеркой, а теперь…

– Да, теперь…

– Именно теперь! – не унимается Ноль. – Именно теперь, когда я взял тебя, когда ты со мной на равных правах.

– На равных… – эхом отзывается Пятерка.

– Может, скажешь, не на равных? Я тебя даже вперед пропустил – ты всегда впереди меня. Разве ты не чувствуешь этого?

– Чувствую…

– Ты как будто даже не рада?

– Очень рада, – вздыхает Пятерка.

– Почему же ты вздыхаешь?

– Так…

– Нет, не так. Ты должна понимать, что раньше…

Это были долгие разговоры. Сначала Пятерка терпела, думала: ну, поговорит Ноль на радостях и успокоится. Да не тут-то было. Чем дальше, тем Ноль больше распаляется. Зудит и зудит – нет спасения!

Чуть свет – уже начинает:

– Вспомни, кем ты была.

Уже ночь, а он – все еще:

– Не забудь, кем ты стала.

Не дает Пятерке покоя: радуйся, да и только! Не выдержала Пятерка.

– Лучше уж, – говорит, – я простой Пятеркой буду, чем так радоваться.

И ушла от Ноля.

Остался Ноль в одиночестве и не поймет – что случилось? Так хорошо жили, и вот – покинула его Пятерка. За что, скажите, пожалуйста?

А ему, Нолю, теперь, как никогда, подруга нужна. Стар он стал, здоровье совсем сдало. Еле-еле нашел себе какую-то Двойку. Горбатенькая Двойка, кривая, – но все-таки цифра!

Долго Ноль соображал, долго прикидывал – как бы и на этот раз маху не дать. Выведал, с кем Двойка в задачнике встречалась, как вела себя в таблице умножения, какие у нее были плюсы и минусы. Узнал, что Двойка ведет дневник – в дневник заглянул. В дневнике тоже было все в порядке: двойка как двойка, к тому же по математике.

«Пора закругляться! – решил Ноль. – А то, чего доброго, другие охотники найдутся».

И – сразу приступил к действию.

– Давай соединимся!

– Ишь, старый хрыч! Если хочешь сложиться, так и говори, а нет – проваливай.

– Я сложусь, я сложусь, – заторопился Ноль. – Я всегда готов, ты не сомневайся!

Так и сложились они:

2 + 0

Два плюс Ноль… А чему же равняется?

2 + 0 = 2

Вот и доигрался Ноль, домудрился. Нет Ноля. Конец ему пришел.

Даже мелкие цифры, которые всегда ниже Ноля стояли, и те не удержались:

– Ну и дурак был этот Ноль! Круглый дурак!

ВЫНЕСЕНИЕ ЗА СКОБКИ

Лишь когда его выносят за скобки, все начинают понимать, что это было за число.

– Это был наш общий множитель!

– Это был наш общий делитель!

Так число приобретает значение. После того, как его вынесут.

ИЗОЛЯТОР

– Проводники, проводники… Каждый проводит свою линию… Одним надо где-то светить, другим – чего-то там двигать… Тоже двигатели нашлись, осветители. И ведь сколько ихнего брата на этом горит, а все туда же тянутся… Мир хотят изменить – знаем, не в первый раз! Перемена постоянного тока, постоянство переменного… Изолировать надо таких – чтоб другим не повадно!

МУХА

Возле зеркала все время крутились какие-то люди, и Мухе захотелось узнать, что они там увидели. Дождавшись, когда все разошлись, Муха подлетела поближе и заглянула в зеркало.

– Подумаешь! – презрительно фыркнула она. – Обычная муха, я ее даже, кажется, где-то видела.

Муха призадумалась.

– Но что-то они все-таки в ней нашли. На меня, небось, и внимания не обращают, а на нее…

И Муха еще раз посмотрела в зеркало – теперь уже с уважением.

ЛЮБОВЬ

Былинка полюбила Солнце…

Конечно, на взаимность ей трудно было рассчитывать: у Солнца столько всего на земле, где ему заметить маленькую, неказистую Былинку! Да и хороша пара: Былинка – и Солнце!

Но Былинка думала, что пара была б хороша, и тянулась к Солнцу изо всех сил. Она так упорно к нему тянулась, что вытянулась в высокую, стройную Акацию.

Красивая Акация, чудесная Акация – кто узнает в ней теперь прежнюю Былинку! Вот что делает с нами любовь, даже неразделенная.

ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ

Лес возникает оттого, что дерево тянется к дереву. Оттого, что дом тянется к дому, возникают на земле города.

А если никто ни к кому не будет тянуться…

Если никто ни к кому не будет тянуться, опустеет наша земля. И не будет на ней городов, и не будет лесов и садов, – ничего, ничего не останется на земле, если никто ни к кому не будет тянуться.

ТЕНЬ

Что и говорить, этот Фонарь был первым парнем на перекрестке. К нему тянулись провода, тоненькие акации весело купались в его свете, прохожие почтительно сторонились, проходя мимо него. А Фонарь ничего этого не замечал. Он смотрел вверх, перемигиваясь со звездами, которые по вечерам заглядывали к нему на огонек.

Но однажды Фонарь случайно глянул вниз, и это решило его судьбу. Внизу он увидел странную незнакомку. Длинная и худая, одетая во все черное, она покорно лежала у ног Фонаря и, казалось, ждала, когда он обратит на нее внимание.

– Кто вы? – спросил Фонарь. – Я вас раньше не видел.

– Я Тень, – ответила незнакомка.

– Тень… – в раздумье повторил Фонарь. – Не приходилось слышать. Вы, видно, не здешняя?

– Я твоя, – прошептала Тень, этим неожиданно смелым ответом кладя предел всем дальнейшим расспросам.

Фонарь смутился. Он хоть и был первым парнем на перекрестке, но не привык к таким легким победам.

И все же признание Тени было ему приятно. Приятность тут же перешла в симпатию, симпатия – в увлечение, а увлечение – в любовь. В жизни так часто бывает.

И опять-таки, как это бывает в жизни, вслед за любовью пришли заботы.

– Почему ты лежишь? – тревожно спросил Фонарь. – Тебе нездоровится?

– Нет, нет, не волнуйся. Я совершенно здорова. Но я всегда буду лежать у твоих ног. Ведь я – твоя Тень.

Дальнейший разговор принял характер, представляющий интерес только для собеседников.

Они встречались каждую ночь – Фонарь и его Тень – и по всем внешним признакам были довольны друг другом. Фонарь давно забыл о звездах и видел только свою Тень – больше его в мире ничто не интересовало. Даже закрыв глаза (а это бывало днем, потому что все фонари спят днем), он любовапся своей Тенью.

Но однажды в полдень, когда Фонарю не очень спалось, он вдруг услышал голос Тени. Фонарь прислушался и вскоре сообразил, что Тень говорит с Солнцем – большим и ярким светилом, о котором Фонарь знал только понаслышке.

– Я твоя, – говорила Тень Солнцу. – Ты видишь, я у твоих ног… Я твоя…

Фонарю захотелось немедленно вмешаться, но он сдержал себя: было как-то неловко заводить разговор при постороннем Солнце. Зато вечером он выложил ей все. Ему ли. Фонарю, бояться собственной Тени!

– При чем здесь Солнце? Я не знаю никакого Солнца, – оправдывалась Тень, но Фонарь был неумолим.

– Уходи сейчас же! – заявил он. – Я не хочу тебя знать!

– Знай меня, знай! – захныкала Тень. – Я не могу от тебя уйти.

И она говорила правду: разве может Тень уйти от такого яркого Фонаря?

– Не сердись на меня! – ныла Тень. – Давай помиримся…

Фонарь покачал головой.

О, напрасно он это сделал! Он покачал головой слишком категорически и – разбился.

Что Тени оставалось делать возле разбитого Фонаря? Она прицепилась к пробегавшему мимо Автобусу и – была такова.

Она долго бегала по улицам, большая и толстая, как автобус, потом деловито шагала куда-то, озабоченная, как человек, и дремала в парке, спокойная, словно дерево. И каждый считал ее своей, потому что, когда она приходила к человеку, в ней ничего не оставалось от автобуса, а когда приходила к дереву, в ней не оставалось и тени от человека…

ДОРОГОЙ ЖЕЛТОПУЗИК

Дядя у Желтопузика – с одной стороны – работает крокодилом. Племянник у Желтопузика – с другой стороны – работает головастиком. А Желтопузик как раз посредине, и он. естественно, нигде не работает.

Год не работает.

Два не работает.

Три не работает.

Пора уже справлять юбилей.

На юбилей, как обычно, сходятся гости. С одной стороны – естественно, дядя, и, естественно, племянник – с другой стороны.

– Дорогой наш! – говорят они толстым голосом и повторяют совсем уже тоненьким: – Наш дорогой!

Мы так спешили, – говорят они толстым голосом, – мы так торопились, – говорят они тонким голосом, – мы так рады, так рады, так рады, наш дорогой!

Желтопузик смущается. Он так смущается, что его можно назвать: сначача Розовопузиком, потом – Краснопузиком и наконец – Бордовопузиком. Он слушает эти разные голоса – и смущается, и снова слушает, постепенно превращаясь из Бордовопузика в Краснопузика, из Краснопузика в Розовопузика, а из Розовопузика… ну конечно, в кого же еще? В дорогого нашего Желтопузика!

Гости располагаются. С одной стороны – дядя, который работает крокодилом, с другой стороны – племянник, который работает головастиком, а посредине – он, Желтопузик, который нигде не работает.

Год не работает.

Два не работает.

Три не работает.

И теперь справляет свой юбилей.

Обычные разговоры. Что слышно? Что нового? Говорят, Бегемота перевели в зоопарк. А Леопард? У них, слышали, что-то там было с Верблюдом? Интересно, чем это все кончилось?

– У меня новость, – говорит племянник, который работает головастиком. – Кажется, меня скоро переведут в лягушки.

– В лягушки? Ха-ха-ха!

Это смеется дядя, который работает крокодилом.

– Не понимаю, что здесь смешного. Просто я хорошо работал головастиком, и теперь хотят отметить мой рост.

– Рост? И это вы называете – рост? Нет, дорогой, я предпочитаю плохо работать крокодилом, чем хорошо – головастиком.

– А я, дорогой, предпочитаю наоборот.

Желтопузику не приходится занимать гостей. Ему приходится только слушать.

– Когда хорошо поработаешь, как-то на душе веселей. Да и вообще жить интересней.

– Интересней?

Дядя, который работает крокодилом, наклоняется к племяннику, который работает головастиком:

– Не обижайтесь, дорогой: у вас слишком мелкие интересы.

– И вовсе не мелкие. Вы думаете, головастиком – это просто, да?

– А что особенного?

– Прежде всего голову надо иметь!

Битый час – и все о работе.

Ошибаетесь, мой дорогой, – нет, дорогой, это вы ошибаетесь, – жаль, что вы никогда не были крокодилом, – а мне искренне жаль, что вы никогда не были головастиком.

Дядя – с одной стороны, племянник – с другой стороны, а там, совсем в стороне, главный родственник – Желтопузик. Он слушает эти разные голоса и превращается из Желтопузика в Розовопузика, из Розовопузика в Краснопузика, из Краснопузика в Бордовопузика. Потому что – ну сами скажите! – кто же здесь в конце концов дорогой? Дядя, который работает крокодилом, племянник, который работает головастиком, или он, Желтопузик, который нигде не работает?

Год не работает.

Два не работает.

Три не работает.

Кто же здесь справляет свой юбилей?

СУДЬБА ИНДЕЙКИ

Орел летал по всему свету. Но его убили.

Индейка носа не кажет из птичника. Но она жива.

Индейку кормят и поят, за ней хорошо присматривают. За ней присматривают, а на Орла смотрят во все глаза. Потому что из него получилось отличное чучело.

На Орла смотрят, – но он все-таки чучело…

Индейка не чучело, – но на нее никто не смотрит.

Правда, она пока жива, это большое утешение. Но ведь рано или поздно из нее сварят суп – и что тогда? Как тогда на нее посмотрят?

Такова она – судьба Индейки. К ней всю жизнь хорошо относятся, а потом съедят, – в отличие от Орла, которого сначала съедят но зато потом всю жизнь хорошо относятся.

ВОЛК НА ЕЛКЕ

В новогоднюю ночь старый Волк особенно остро почувствовал свое одиночество. Увязая в снегу, продираясь сквозь цепкие елки, он брел по лесу и размышлял о жизни.

Да, ему никогда не везло. Самые лучшие куски у него выхватывали из-под носа другие. Волчица – и та оставила его, потому что он мало приносил зайцев.

Эти зайцы, сколько из-за них неприятностей! У кого их много – перед теми все на задних лапах стоят, а у кого мало… Да, в волчьем мире зайцы решают все.

Елки, елки… «Елки-палки, – думал Волк, – когда же все это кончится? Никуда не денешься от этих елок, хоть из лесу беги!»

И вдруг… Волк присел на хвост, потер глаза: неужели правда? Под елкой сидит самый настоящий, самый живой заяц. Он сидит, задрав голову, и смотрит куда-то вверх, и глаза его горят так, словно ему там невесть что показывают.

«Интересно, что он там увидел? – подумал Волк. – Дай-ка и я погляжу». И он поднял глаза на елку.

Сколько елок видел он на своем веку, но такой ему видеть не приходилось. Она вся искрилась снежинками, переливалась лунным светом, и казалось, что ее специально убрали к празднику, хотя на ней не было ни одной елочной игрушки.

– Елки-палки! – сказал Волк и замер с открытым ртом.

Бывает же на свете такое чудо! Посмотришь на него – и чувствуешь, как у тебя внутри что-то переворачивается – не в желудке, нет, а повыше. И уже ничего не хочется – только сидеть и смотреть.

Так и сидели они рядышком – Заяц и Волк – под новогодней елкой, и смотрели на нее, и внутри у них что-то переворачивалось.

И Заяц подумал, что есть на свете кое-что посильнее волков, а Волк подумал, что елки-палки, честно говоря, ведь не в зайцах счастье…

МУРАВЕЙ

– Почему вы не носите очки? – спросили у Муравья.

– Как вам сказать… – ответил он. – Мне нужно видеть солнце и небо, и эту дорогу, которая неизвестно куда ведет. Мне нужно видеть улыбки моих друзей… Мелочи меня не интересуют.

ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА

Жил-был добрый волшебник. Он мог превращать песок в сахар, а простую воду в молоко, но он ничего этого не делал, так как был убежден, что чудес на земле не бывает.

Пошел он однажды на край света. Пришел, свесил ноги через край и сидит, смотрит вниз – на звезды и луну, на разные планеты.

Вдруг добрый волшебник почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Он скосил глаза и увидел петуха, который пристроился на самом краю и преспокойно клевал звезды.

– Что ты делаешь! – забеспокоился добрый волшебник. – Ведь так мы останемся без звезд.

Петух перестал клевать.

– И правда, – сказал он, – мне это как-то не пришло в голову. Но согласитесь – здесь же больше нечего клевать.

– А зачем ты забрел на край света? – спросил добрый волшебник.

– У меня просто не было другого выхода, – сказал Петух. – Так сложилась жизнь – ничего не поделаешь.

Доброму волшебнику захотелось узнать, как складывается жизнь у петухов, и Петух охотно ему рассказал.

Оказывается, он вовсе не был петухом. Он был таким же человеком, как добрый волшебник, только помоложе. Петух даже уверял, что у него была жена, очень красивая женщина, которую он любил больше всего на свете. Он так любил свою жену, что друзья стали над ним посмеиваться.

– И вот один из них, – сказал Петух, – колдун по образованию, превратил меня в петуха… И теперь мне нравятся все курицы… – Петух опустил глаза. – Вот поэтому я сбежал на край света.

– Если бы меня кто-нибудь расколдовал, – закончил Петух. – Я мог бы вернуться к своей жене и опять жить по-человечески…

– Да, если бы, – вздохнул волшебник. – Но чудес не бывает.

Так они сидели на самом краю света и говорили о жизни. Потом волшебник спохватился:

– Однако, что же мы здесь сидим? Надо идти устроиться где-нибудь на ночь.

Они шли по краю света, как по берегу большой реки. То и дело Петух окликал волшебника:

– Посмотрите, какая хорошенькая курочка! – и тут же начинал себя стыдить: – Ах, какой я все-таки… Бессовестный, непутевый…

Поздно вечером набрели на берлогу медведя.

– Заходите, – пригласил Медведь, – хотя угощать у меня особенно нечем. На краю света с продуктами – сами понимаете…

– А как ты попал на край света? – спросил добрый волшебник.

– Можно и рассказать, – сказал Медведь, усаживая гостей. – Это целая история.

– Дело в том, что я не медведь, а петух, – сказал Медведь. – Я пел и зарабатывал довольно неплохо. Было у меня вволю и пшеницы, и овса, и кукурузы… Это так чудесно – быть петухом, – вздохнул Медведь и посмотрел на Петуха, ища сочувствия. – Если бы не мед, я бы и сейчас жил, горя не знаючи…

– Какой мед? – спросил волшебник. – Ты же говорил о зерне.

– Да, зерна у меня хватало. Но мне захотелось меда. Я много слышал о нем, и, понимаете… мы же никогда не довольны тем, что имеем… И вот однажды, когда стемнело, я забрался на пасеку…

Медведь замолчал. Ему было совестно рассказывать о том, что произошло дальше. Но раз уж начал – надо досказать.

– Осторожно, чтобы не разбудить пчел, я залез в улей и стал пробовать мед. Он оказался совсем невкусным, но я столько о нем наслышался, что уже не мог себя удержать. Я уплетал мед за обе щеки и уже подумывал, как бы утащить с собой улей, но вдруг почувствовал, что со мной что-то происходит.

Медведь отвернулся и стал сморкаться в тряпочку.

– Можете себе представить, – продолжал он, – перья и крылья мои куда-то исчезли, а вместо них появилась шерсть и вот эти лапы. И самое главное – я потерял голос. Вот послушайте.

Медведь заревел так, что все вокруг содрогнулось.

– Нет, ничего, голос как будто есть, – робко заметил волшебник, но Медведь только лапой махнул:

– Э, разве это голос! Вот прежде было…

Медведь попробовал показать, что у него было прежде, но опять заревел и смутился:

– Нет, не получается. Эх, если б мне опять петухом стать!

– Ничего не поделаешь, – вздохнул добрый волшебник. – Чудес не бывает.

– Привет честной компании, – послышалось сверху, и в берлогу заглянул человек.

– Ты кто? – покосился на него Медведь. – Часом, не охотник?

– Да нет, какой из меня охотник, – сказал Человек. – Я и не человек вовсе. Медведем родился, медведем и состарился. Да вот на старости лет захотелось стать человеком. Человеку, думал, легче, человеку и пенсию дают. Только вижу теперь – ох, нелегкое это дело быть человеком! Вот и хожу, ищу – кто бы меня опять в медведя переколдовал.

Волшебник покачал головой:

– Чудес не бывает…

Сидят они в медвежьей берлоге, а настроение у всех – ой, не веселое!

– Эх, кабы мне быть человеком! – сокрушается Петух.

– Кабы мне быть петухом! – вторит ему Медведь.

– Кабы мне быть медведем! – вздыхает Человек.

Надоело это все доброму волшебнику, не выдержал он и крикнул:

– А, да будьте вы все, кем кто хочет!

И тотчас же стали все, кем кто хотел, потому что пожелал этого не кто-нибудь, а волшебник.

Петух стал человеком.

Медведь – петухом.

Человек – медведем.

Посмотрел волшебник – сидят в берлоге петух, медведь и человек – и вздохнул:

– Я же говорил, что чудес не бывает!

Но компания и та, и словно уже не та. Ободрились все, повеселели.

Петух песни поет.

Медведь лапу сосет, другой лапой закусывает.

А человек – просто так сидит, улыбается.

«Что с ними произошло? – удивляется волшебник. – Неужто и вправду случилось чудо?»

Но недолго ему пришлось так раздумывать. Вот уже и петух перестал петь, и медведь оставил свою лапу, и человек улыбаться перестал.

– Эх, – вздохнул петух, – благое дело быть медведем. Залезть в берлогу, лапу сосать…

– Нет, – возразил медведь, – человеком все-таки лучше…

А человек ничего не сказал. Он только посмотрел на петуха и задумался.