Текст книги "Избранное"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
КАК ЧЕЛОВЕК РЕШИЛ ПРОИЗОЙТИ ОТ ОБЕЗЬЯНЫ
Все звери относились друг к другу с уважением, а иногда даже трепетом, и только к обезьяне никто не относился всерьез, потому что она дурачилась и кривлялась, как маленькая. И тогда обезьяна сказала:
– Произойди от меня, человек!
Человек не сразу решился:
– Мне бы, понимаешь, лучше от льва. Или, допустим, от носорога.
– А что такое лев? Вот он что такое! – сказала обезьяна и тут же изобразила льва.
Это было довольно похоже, хотя и не так страшно, как настоящий лев.
– А что такое носорог? – сказала обезьяна и приставила к носу растопыренную пятерню.
И вдруг она заговорила серьезно.
– Конечно, – сказала она, – от льва каждый произойдет. И от носорога тоже найдутся охотники. А как быть другим? Зайцам, например? Или нашему брату? – обезьяна вздохнула. – Я вот изображаю тут разных… А почему? Потому что мне собой быть неохота.
– Да, – сказал человек, – бывают такие ситуации.
– Бывают, – кивнула обезьяна. – Только ты не подумай, что я жалуюсь, у меня этой привычки нет. Просто… хочется кем-то стать, чтоб к тебе относились по-человечески. Ты произойди от меня, человек, а?
Говоря так, она опять скорчила какую-то рожу, в которой человек мог бы узнать себя, если б посмотрел повнимательней. Но он смотрел невнимательно, потому что думал совсем о другом.
«Действительно, – думал он, – как это устроено в мире. Кто смел, тот два съел. Сила солому ломит. У сильного всегда бессильный виноват. Каждый хочет произойти от слона или даже от мамонта, а от таких, как обезьяна, никто не хочет происходить. Несправедливо это!»
– Ладно, – сказал он, – произойду. – И пожал обезьяне руку.
И звери, которые все вместе уважали друг друга и все вместе не уважали других, были оскорблены этим поступком. Подумать только, им предпочли – кого!
Так человек произошел от обезьяны. Из чувства справедливости. Из чувства внутреннего протеста. Из чувства простой человечности.
САМЫЙ ПЕРВЫЙ ПРИРОСТ НАСЕЛЕНИЯ
За последние девять месяцев население земли увеличилось ровно в полтора раза. Столь значительный в процентном выражении, этот прирост наделе представлял незначительную величину, беспомощную и капризную. Это был первый на земле человек, происшедший от человека.
Он ползал на четвереньках, заглатывая по пути мелкие камешки, а родители гонялись за ним и, поймав, лупили по тому месту, где, как они опасались, мог вырасти хвост. Человек отрывал руки от земли, чтобы прикрыть это злополучное место, и тут-то родители убеждались, что только таким путем им удастся поставить сына на ноги.
На деревьях резвились ближайшие родственники. Им было безмятежно и весело, потому что от всех забот они отмахивались хвостами.
Глядя на эту развеселую жизнь, человек то и дело порывался залезть на дерево, но тут же получал замечание:
– Не будь обезьяной!
А ему хотелось быть обезьяной. Потому что обезьяну никто не воспитывает, никто ей не читает нотаций. И если она сорвется с дерева, то ей будет больно только один раз, потому что никто не станет ее за это наказывать
И человек стоял, прикрывая руками незащищенные места, и думал, что, когда он вырастет, он обязательно станет обезьяной.
А земля вращалась, и солнце светило, и все было так, как будто ничего не переменилось. Но стояли под деревьями три обезьяны, не похожие на других обезьян, три обезьяны, порвавшие со своим прошлым, чтобы начать на земле новую жизнь.
И эта жизнь началась тогда, когда обезьяна взяла в руки палку, чтобы воспитать подрастающее поколение.
ПИТЕКАНТРОПЫ
– Питекантропы! В наших жилах течет древняя кровь, это ложь, что мы происходим от обезьяны!
Услыхав, что они происходят не от обезьяны, питекантропы почувствовали себя сиротами. Они стали на четвереньки и ткнулись носами в траву.
– Выше головы, питекантропы!
Питекантропы доверчиво подняли головы.
– Кто происходит от обезьяны, тот не питекантроп!
Ах вот оно что! Тогда действительно… Если б питекантропам сказали об этом раньше…
– Пусть встанут те, кто происходит от обезьяны!
Питекантропы смотрели друг на друга. Интересно все-таки – кто? Неужели есть и такие?
Никто не вставал. Все стояли на четвереньках. Каждый твердо верил в свое происхождение.
КАК ЧЕЛОВЕК ВСТУПИЛ НА ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ
Человек должен жить. Человек должен как-то шагать по жизни.
Но как?
Человек мог бы шагать по жизни, как по земле: глядя вперед и выбирая себе дорогу. Тогда б он видел, что у него впереди, а прошлого мог бы не видеть.
Ну, это ладно, если впереди только хорошее. А если неприятности, неурядицы, серьезные неудачи? Ведь так, пожалуй, и идти не захочется… Другое дело – пройденный путь: все позади – и толковать не о чем.
Именно так человек вступил на жизненный путь: лицом к пройденному. И зашагал в будущее, не видя, что у него впереди…
РЕБРО АДАМА
– А где еще одно твое ребро?
Это были первые слова, с которыми на свет появилась Ева.
– Дорогая, я тебе сейчас все объясню. У создателя не нашлось материала, и он создал тебя из моего ребра.
Она стояла перед ним – божественное создание – и смотрела на него божественным взглядом.
– Я так и знала, что ты тратишь свои ребра на женщин!
Так началась на Земле семейная жизнь.
КАИН
Уже на заре истории была уничтожена половина человечества: Каин убил Авеля.
Потом потекли мирные дни. Каин оказался дельным хозяином: он быстро освоил землю и заселил ее обильным потомством. И своим детям, которые не могли всего этого оценить, Каин не раз говорил:
– Берегите, дети, этот мир, за который погиб ваш дядя!
КАИНОВА ПЕЧАЛЬ
О господи, мы в слепоте своей не ощущаем тяжесть утраты! Великий Каин любил людей, он обращался с каждым – как с братом! Великий Каин любил народ, не уставал говорить о народе…
За что же камень в его огород – как раз когда Каин сидит в огороде?
МАФУСАИЛ
Первым человеком был Адам. Мафусаил не был первым человеком. Первым пророком был Моисей. Мафусаил не был первым пророком.
Поэтому Мафусаил прожил девятьсот шестьдесят девять лет. И в некрологе о нем было написано: «Безвременно скончался…»
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
А земля обетованная оказалась обычной землей, да еще вдобавок сухой и каменистой.
Соплеменники Моисея ковырялись в этой земле и с тоской вспоминали то время, когда они, голодные и босые, брели по безводной пустыне и впереди у них была земля обетованная…
ПРИТЧИ ЦАРЯ СОЛОМОНА
– Лучше открытое обличение, нежели тайная любовь!
Прежде подданные тайно любили царя, но, услышав такую притчу, перешли к открытому обличению:
– И это называется царь!
– Подумаешь – Соломон Мудрый!
– Считает себя мудрым, а на самом деле дурак дураком!
Подданные обличали вовсю. Они не щадили ни Соломона, ни его жен, ни его роскошных хоромов. Они перемывали косточки царя, как перемывают грязную посуду.
И тогда Соломон сказал еще одну притчу.
Он сказал:
– Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою, а кто широко растворяет рот, тому беда!
И подданные захлопнули рты.
Подданные замолчали.
Подданные по-прежнему тайно любили царя.
МИФЫ
По ночам, когда землю окутает мгла, загораются звезды над нею. Есть созвездие Ворона, Пса и Орла – нет созвездия Прометея. То ли сфера небесная слишком мала – Прометей на ней не отмечен…
Но горит над землею созвездье Орла, что клевал Прометееву печень. И горит над землею созвездие Пса, злого Цербера, стража ночи. И стоглавая Гидра таращит глаза, словно миру погибель пророчит. Скалит пасти Дракон, извивается Змей…
Но от них на земле не светлее…
Среди тысяч и тысяч ночных огней ищут люди огонь Прометея.
СИЗИФ
Он катил на гору свой камень.
Он поднимал его до самой вершины, но камень опять скатывался вниз, и все начиналось снова.
Тогда он пошел на хитрость.
Он взял щепочку, подложил ее под камень, и камень остался лежать на вершине.
Впервые за много веков он свободно вздохнул. Он вытер пот со лба и сел в стороне, глядя на дело своих рук.
Камень лежал на вершине горы, а он сидел и думал, что труд его был не напрасен, и был очень доволен собой.
Один за другим проходили века, и все так же стояла гора и лежал камень, и он сидел, погруженный в мысли о том, что труд его был не напрасен. Ничто не менялось вокруг. Сегодня было то, что вчера. Завтра будет то, что сегодня.
У него отекли ноги и онемела спина. Ему стало казаться, что если он еще немного так посидит, то и сам превратится в камень.
Он встал и полез на гору. Он вытащил щепочку, и камень с шумом покатился вниз, а он бежал за ним, прыгая с уступа на уступ и чувствуя прилив новых сил.
У подножия горы он догнал камень и остановил его. Потом поплевал на руки и покатил камень вверх, к вершине горы…
ТАНТАЛОВЫ МУКИ
– Кланяйся, Тантал, кланяйся!
Века и века стоит Тантал по шею в воде и склоняется к ней, мучимый жаждой. Но вода исчезает, не уступая ему ни глотка. Под ногами сухая земля, а рядом журчат ручьи, плещет река, и гром гремит в небесах:
– Кланяйся, Тантал, кланяйся!
Тантал бросил вызов богам, его соблазнили лавры Прометея. Но Прометей оставил людям огонь, а что оставит после себя Тантал? Только свои Танталовы муки?..
– Кланяйся, Тантал, кланяйся! Ты уже давно служишь богам, хотя убежден, что борешься с ними.
БОЖЕСКИЙ РАЗГОВОР
Титаны восстали против богов-олимпийцев.
– Что это вы, ребята? – журил их Зевс. – Ай-ай, нехорошо! Давайте говорить по-божески. Только не все сразу, подходите поодиночке!
Подошел первый титан-одиночка. Смотрит Зевс – здоровенный титан! Где с таким говорить по-божески! Пришлось поставить его на колени.
Стоит на коленях титан – и все равно выше Зевса на целую голову.
Пришлось отрубить ему голову.
– Ну вот, – сказал Зевс, – с этим как будто договорились. Давайте дальше – поодиночке!
ЛАОКООН
Высший совет богов постановил разрушить Трою.
– Подкиньте им троянского коня, – сказал Зевс. – Да не забудьте посадить в него побольше греков.
Воля Зевса была исполнена.
– Ну как Троя? Разрушена?
– Пока нет, громовержец. Там у них нашелся какой-то Лаокоон…
– Что еще за Лаокоон?
– Личность пока не установлена. Но этот Лаокоон не советует ввозить в город троянского коня, он говорит, что надо бояться данайцев, даже если они приносят дары.
– Уберите Лаокоона. Личность установим потом.
Воля Зевса была исполнена. Два огромных змея задушили Лаокоона, а заодно и его сыновей.
Смелый троянец умирал как герой. Он не просил богов о помиловании, он только просил своих земляков:
– Бойтесь данайцев, дары приносящих!
– Сильная личность! – похвалил его Зевс, наблюдая с Олимпа за этой сценой. – Такому не жалко поставить памятник.
Воля Зевса была исполнена. И, учитывая последнюю просьбу Лаокоона – не ввозить в город троянского коня, – ему воздвигли красивый памятник: Лаокоон въезжает в город на троянском коне.
ЯБЛОКО РАЗДОРА
Богини спорят о красоте:
– Ну-ка, Парис, кому ты отдашь яблоко?
Медлит Парис: Гера предлагает ему власть, Афина – славу, Афродита – самую красивую женщину.
Медлит Парис: он любит и власть, и славу, и женщин… Но больше всего Парис любит яблоки.
СУД ПАРИСА
Войдите в положение Париса: он выбирает все же из богинь, у них и стан стройнее кипариса, и воспитанье не в пример другим… Ну, словом, все богини в лучшем виде. Парис не хочет никого обидеть, он очень мягкий человек, Парис. И, пользуясь своей судейской властью, он разрезает яблоко на части и всем троим вручает первый приз.
– Ну, вы видали этого кретина? – вскричала возмущенная Афина. – Он у меня отрезал два куска!
– Нет, у меня! – не менее сердито воскликнула богиня Афродита, на остальных взирая свысока.
А Гера, настоящая мегера, металась, как пантера по вольеру, грозя сослать Париса на галеры, суля ему холеру и чуму.
А он не знал, за что такая участь. И он стоял, казня себя и мучась и вопрошая небо:
– Почему?!
ОЛИМПИЙСКОЕ СПОКОЙСТВИЕ
Ах, каких детей породила Ехидна! Старший – настоящий лев. Младший – настоящий орел. Средние – Цербер и Гидра – умницы, каких мало: на двоих двенадцать голов.
Выросли дети, и каждый нашел для себя занятие. Цербер трудился под землей – сторожил подземное царство Аида. Орел действовал с воздуха – клевал печень Прометея, прикованного к скале. А лев и Гидра работали на земле – опустошали окрестности Немей и Лерны.
Все дети пристроены, все при деле, Ехидне бы жить да радоваться. Но тут подвернулся Геракл со своими подвигами. Он задушил Немейского льва, отрубил головы Лернейской гидре, застрелил из лука орла, а Цербера связал и бросил в темницу. Хорош герой – убивать чужих детей! Да его б за такие подвиги…
– Господа олимпийцы, перед вами несчастная мать! Она породила детей, которые стали ее единственной радостью и надеждой. И вот приходит какой-то Геракл, давно известный своими подвигами, и убивает этих детей. Он убивает их на наших глазах, а мы храним олимпийское спокойствие. Господа олимпийцы, до каких пор наши гераклы будут уничтожать наших гидр, которые опустошают наши города? До каких пор наши гераклы будут уничтожать наших орлов, которые клюют наших прометеев?.. Отвечайте, господа олимпийцы!
ГОМЕР
А ведь старик Гомер был когда-то молодым человеком. Он пел о могучем Ахилле, хитроумном Одиссее и Елене – женщине мифической красоты.
– Вы знаете, в этом Гомере что-то есть, – говорили древние греки. – Но пусть поживет с наше – посмотрим, что он тогда запоет.
И Гомер жил, хотя многие теперь в этом сомневаются. И он пел – в этом теперь не сомневается никто. Но для древних греков он был просто способный молодой поэт, сочинивший пару неплохих поэм – «Илиаду» и «Одиссею».
Ему нужно было состариться, ослепнуть и даже умереть, для того чтобы в него поверили.
Для того, чтобы сказали о нем:
– О, Гомер! Он так хорошо видит жизнь!
ТРОЯ
Разве мало прекрасных Елен?
Пепелище… Безмолвие… Тлен… Все живое уведено в плен… А и что? Почему?
Неясно.
Не поднимется Троя с колен… Пепелище… Безмолвие… Тлен…
Разве мало прекрасных Елен?
Все чужие Елены – прекрасны.
ОДИССЕЙ
Одиссей не странствовал по свету – он все годы просидел в окопах. Шла война. Гремели залпы где-то. Ожидала мужа Пенелопа.
Одиссей не встретил Навсикаю. Не гостил у влюбчивой Калипсо. Линию огня пересекая, он ходил с ребятами на приступ.
И не в море, не во время бури полегли отважные ребята. Полифем, единоглазо щурясь, покосил их всех из автомата…
И опять – атака за атакой, вместо шумных пиршеств Алкиноя.
Не вернулся Одиссей в Итаку. Он остался там, на поле боя.
И теперь забыты «Илиады», «Одиссеи» все сданы в музеи: ни к чему поэмы и баллады – на войне убило Одиссея.
ПОСЛЕ ТРОИ
…И на много, на много дней стала слава пустой и ненужной. Табуны троянских коней разбрелись по своим конюшням. Кони мирно щипали траву и лениво плелись к водопою. И все реже им наяву рисовались картины боя. И все реже слышался вой, сотрясавший древние стены…
Тишина. Безмятежье. Покой. Чистый воздух. Свежее сено. Бесконечный разгон степей. Стойла чистые. Прочная кровля.
В мире – мир.
Троянских коней прибавляется поголовье.
ДАМОКЛОВ МЕЧ
Дамокл поднял голову и увидел над собой меч.
– Хорошая штука, – сказал он. – Другого такого не найдешь в Сиракузах.
– Обрати внимание, что он висит на конском волосе, – растолковывал ему тиран Дионисий. – Это имеет аллегорический смысл. Ты всегда завидовал моему счастью, и этот меч должен тебе объяснить, что всякое счастье висит на волоске.
Дамокл сидел на пиру, а над его головой висел меч. Прекрасный меч, какого не найдешь в Сиракузах.
– Да, счастье… – вздохнул Дамокл и с завистью посмотрел на меч.
СЕМЕЙНЫЕ ДЕЛА
Зевс полюбил прекрасную Ио.
– Этого еще не хватало! – возмущалась его жена. – Объясните мне хоть, кто она такая!
– «Ио» значит «исполняющая обязанности», – объяснил Гере всезнающий Гименей.
– Ну, знаете! Мне ничья помощь не нужна, я могу сама исполнять свои обязанности!
Услыхав, что ее помощь не нужна, Ио ударилась в слезы. Зевс стал ее утешать:
– Ладно, будет реветь, как корова!
Что значит в устах бога даже простое сравнение! Ио тут же превратилась в корову. И Зевсу ничего не оставалось, как помириться с женой.
– Забудем прошлое, – сказал он. – Хочешь, я подарю тебе корову?
ПРОКРУСТОВО ЛОЖЕ
Тесей уже занес свой меч, чтобы поразить великана Прокруста, но вдруг опустил его:
– Нет, не могу я так, без суда. Судите его, люди!
И вот начался суд.
Говорили о том, сколько людей загубил Прокруст, калеча их на своем прокрустовом ложе. Вспоминали маленьких, которых он вытягивал, и больших, которым обрубал ноги.
– Ты, разбойник, что ты можешь сказать?
Великан встал. Лицо его было печально, печальны были его глаза.
– Я виновен… Виновен в том, что слишком любил людей…
Его засыпали градом насмешек.
– Да, я любил людей, – убежденно сказал Прокруст. – Я любил их, хотя понимал, как они далеки от идеала. Человек – мера всех вещей, но какой мерой мерить самого человека? Где эта мера, где?.. Вот она! – И Прокруст показал на свое ложе. Я все измерил, все подсчитал. Идеальный человек должен быть таким – только таким, ни больше, ни меньше. Так судите же меня, люди, за то, что я сделал для вас, за то, что я пытался приблизить вас к идеалу!
Прокруст помолчал, внимая гулу толпы, которая не слушала ничего, кроме своего возмущения. И он продолжал, все больше загораясь:
– Судите меня, люди, за мои трудные дни, за мои бессонные ночи. За то, что в то время, когда вы тешились жизнью, я мучительно искал ту единственную меру, которой достоин человек. Судите меня за мою к вам любовь, за то, что я постоянно думал о вас и хотел, чтобы вы стали лучше. Все, что я делал знал и умел, – все это было для вас… И ложе это – оно тоже для вас!
– Для нас? – зашумела толпа. – Нет, с нас довольно! Эй, Тесей, положи-ка его самого!
И тут случилось невероятное: великан, еще недавно наводивший страх на всю округу, вдруг стал уменьшаться. И когда его подвели к ложу, он уже был самый простой человек, ниже среднего роста.
Так стоял он, небольшой человек Прокруст, перед своим прокрустовым ложем, которое было явно ему велико, так стоял он и бормотал:
– Люди, не судите меня… Просто я ошибся в расчетах…
ЯНУС
Не беда, что Янус был двулик, в общем-то он жизнь достойно прожил. Пусть он был одним лицом ничтожен, но зато другим лицом – велик. Пусть в одном лице он был пройдоха, но в другом был честен и правдив. Пусть с людьми он был несправедлив, но с богами вел себя неплохо. Пусть подчас был резок на язык, но подчас довольно осторожен.
Не беда, что Янус был двулик. В среднем он считается хорошим.
НАРЦИСС
Женщины ходили за Нарциссом по пятам и делали ему самые заманчивые предложения. Но Нарцисс отвечал каждой из них:
– Я не могу любить сразу двоих – и себя, и тебя. Кто-то из нас должен уйти.
– Хорошо, я уйду, – самоотверженно соглашались одни.
– Нет уж, лучше уходи ты, – пылко настаивали другие.
Но результат был один и тот же.
Только одна женщина сказала не так, как все.
– Да, действительно, – сказала она, – любить двоих – это дело хлопотное. Но вдвоем нам будет легче: ты будешь любить меня, а я – тебя.
– Постой, постой, – сказал Нарцисс, – ты – меня, а я?
– А ты – меня.
– Ты меня – это я уже слышал. А я кого?
– Ты меня, – терпеливо объяснила женщина.
Нарцисс стал соображать. Он шевелил губами, что-то высчитывал на пальцах, и на лбу у него выступил пот.
– Значит, ты меня? – наконец сказал он.
– Да, да! – радостно подтвердила женщина.
– А я?
Женщина ничего не ответила. Она посмотрела на Нарцисса и подумала, что, пожалуй, ей трудно будет его полюбить.
– Знаешь что? – предложил Нарцисс. – Зачем так все усложнять? Пусть каждый любит сам себя – это гораздо проще.
ПИГМАЛИОН
Персей много говорил о своих подвигах, но был среди них один, о котором он не любил рассказывать.
Отрубив голову Медузе Горгоне, Персей по дороге домой заехал на остров Кипр к знаменитому скульптору Пигмалиону. Пигмалион в то время был влюблен в только что законченную статую, как обычно бывают влюблены художники в свое последнее произведение.
– Это моя самая красивая, – сказал Пигмалион, и статуя вдруг ожила.
От таких слов ожить – дело вполне естественное, но скульптор увидел в этом какое-то чудо.
– О боги! – взывал он. – Как мне вас отблагодарить?
Боги скромно молчали, сознавая свою непричастность.
Пигмалион долго не находил себе места от радости. Потом наконец нашел:
Я пойду в мастерскую, немножко поработаю, – сказал он ожившей статуе. – А ты тут пока займи гостя.
Женщина занимала гостя, потом он занимал ее, и за всеми этими занятиями они забыли о Пигмалионе.
Между тем скульптор, проходя в мастерскую, наткнулся на голову Медузы Горгоны, которую оставил в прихожей неосторожный Персей. Он взглянул на нее и окаменел, потому что таково было свойство этой головы, о котором знали все, кого она превратила в камень.
Прошло много долгих часов, и вот в прихожую вышли Персей и его собеседница.
– Какая безвкусица! – сказала ожившая статуя, глядя на скульптора, превращенного в камень. – Знаете, этот Пигмалион никогда не мог создать ничего путного!
Так сказала женщина, и Пигмалион навеки остался камнем…
