Текст книги "Над Кубанью зори полыхают"

Автор книги: Фёкла Навозова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

По станице разнёсся слушок, что ночью Аркашкина банда собирается ограбить лавку потребительского общества. Этому можно было поверить, потому что осенние ночи были длинными и тёмными, а бандиты голодными.

Было решено к ночи усилить чоновские караулы и дозоры.

Митрий, вычистив винтовку и переодевшись, ждал момента, чтобы незаметно выскользнуть из дома: уж больно надоело ему слушать уговоры отца бросить ЧОН и ощущать неприязнь жены.

Когда уже стало темнеть и Нюра с Клавдией понесли в сарай тяжёлую лохань с помоями для свиней, а отец пошёл задать корм лошадям, Митька вскинул винтовку на плечо, пробрался в огород. Оттуда всего удобнее было незаметно уйти из дому.

Но Нюра следила за мужем. Она догнала его в конце огорода, у перелаза.

– Слышь, Мить… – озабоченно проговорила она. – Не ходи через мост.

– Почему?

– Прирежут еще…

– Кто?

Нюрка пожала плечами.

«Так! – подумал Митрий. – Днем она ходила к своим, к Ковалевым. Не иначе как дядька Микола решил пырнуть по–родственному! А ведь через этого губошлёпа можно прямую дорожку до банды нащупать».

Митрий схватил Нюру за руку и потянул назад, к дому.

– Ты чего! – рванулась Нюра.

– Идем, идём!

В горнице Митрий коротко приказал:

– Одевайся!

– Што? – удивилась Нюра.

– Говорю, одевайся!

– Тю! Ты што, осатанел? Так я на ночь глядя и пойду куда‑то!

– Да я ж тебя не к волкам зову! К твоим родителям в гости пойдём, у них и переночуем.

– Лугом пойдём? – спросила Нюра.

– Нет, станицей…

Нюра задумалась.

– Ну чего медлишь? Мне некогда ждать.

Митрий снял с вешалки юбку, кофту, разыскал платок и вытащил из‑за двери высокие жёлтые ботинки. Вошла мать. Она удивлённо взглянула на сына и невестку.

– Идем к тестю в гости, мамаша! – весело сказал Митрий. – Давно он меня звал!

– О господи, – охнула мать. – И чевой‑то вы на ночь глядя, среди недели в гости собрались?

Нюра, подняв на скамеечку ногу, с досадой дёргала длинные шнурки.

– И кто такую моду удумал? Уж такие высокие голенища, такие высокие, до полуночи не зашнуруешь…

Митька молча опустился на одно колено перед Нюрой, отобрал у неё шнурки и начал сам зашнуровывать ботинки. Нюра покраснела: её поразило и тронуло внимание мужа.

– Вот новость! Што я, Митя, сама без рук, што ли?

Вошла Клава и зашипела:

– Подумаешь, барыня! Муж её обувает. Прямо представление, хоть билеты продавай!

Нюрка сразу повеселела. Не отвечая золовке, она кокетливо попросила:

– Ты гляди, ухажёр, шнурки не оборви! Ишь, как туго затягиваешь.

Митька поднял голову, и за долгое время впервые они улыбнулись друг другу.

Нюра вскинула на плечо винтовку мужа.

– Как? Гожусь я, Митя, в чоновцы? – спросила она.

– Годишься! —ответил Митя, любуясь женой.

Старый Тарас долго смотрел им вслед.

– Ну вот, был один ЧОН, а теперь стало два! – сказал он жене. А потом решил: – Пошли вместе, слава богу! Нехай вдвоём бандитов ловють. А то сами не знают, чего бесятся, а нам кусок в горло не лезет. – И, помолчав, добавил: – Чую я, што Митьке нашему сейчас в первую голову надо бояться свата Миколки. Кажется мне, што Нюрка наша штой‑то знает… Ох, эти мне Ковалевы! Раньше по станице первыми людьми слыли, а теперь бояться их приходится.

Алена возразила мужу:

– Всех под одну гребёнку стричь нельзя: сват Микола один человек, а сват Костюха – другой. Карахтеры у них разные.

Поздний приход зятя с дочерью обрадовал и удивил родителей Нюрки. Костюха понимающе поглядел на дочь: днём он по секрету высказал ей свои догадки об участии брата Миколки в банде и сделал намёк на то, что бандиты могут Митьку жизни лишить.

Увидев на плече дочери винтовку, он сказал:

– Да вы с ружьём! Значит, защита и у нас дома будет, а то, окромя топора да вил, другой оружии нетути.

Митька усмехнулся:

– А у соседа, папаша, по–свойски разве нельзя занять обрезик?

Нюра поставила винтовку у дверей и стала развязывать шаль.

Тесть смутился.

– Да черт их знает, может, у кого и есть… И, желая переменить разговор, спросил у зятя: – Говорят! нынче из леса банду ждут?

А я думаю, папаша, банде в лесу делать нечего. Бандиты все по хатам живут. Вот как им свистнут, так каждый с печи да под стреху за обрезом.

Хлопотавшая у самовара тёща переглянулась с мужем. Тот по привычке поскрёб грудь под рубахой, произнёс:

– Может, и так, может, и не так. Чужая душа – потёмки.

Митька взял винтовку, приоткрыл дверь.

– Уходишь? – забеспокоилась Нюра.

– Не–е! Я к дяде Миколке мириться пойду.

Костюшка, присевший до того на лавку, сорвался с места и торопливо стал надевать полушубок.

Ты, Митя, подожди! Мы с тобой вместе пойдём. Его, Миколки, может, и дома нетути, а собаку они на ночь спускают. Он у них такой волкодав…

– Как нету? Куда он в такую непогодь пойдёт. Вон и дождь накрапывает, и темь, хоть глаза выколи.

Костюха почесал затылок:

– Да повадился наш Миколка в карты играть. Как соберутся они целой компанией в нашей старой бане, так целую ночь в три листика режутся. Их бабы палками оттуда выгоняют.

– Ну што же, сходим в баню, коли дома не окажет* ся, – решил Митька, открывая дверь.

Когда тесть с зятем ушли, мать Нюры вдруг набросила на себя шаль.

– Ты, дочка, погляди за самоваром, а я к Гашке метнусь, чаю займу.

Нюра подсыпала в самовар угля и открыла поставец с посудой. Рядом с чайником стояла жестяная коробочка, в своё время купленная ещё дедом. Коробочка была до половины заполнена чаем.

Обеспокоенная Нюра тоже выбежала на крыльцо.

Когда глаза привыкли к темноте, Нюра увидела приникшую к забору мать. Она подошла к ней и шёпотом спросила:

– Ты чего тут?

– Слухаю.

– А слухаешь чего?

– Да как Гашка брешет отцу, куда ушёл её Миколка.

Нюра быстро скинула платок, освободив уши, прислушалась. Из соседнего двора слышался голос Гашки:

– Вот истинный бог! К фершалу пошёл Миколка, банки ставить. Поясницу ему просверлило.

– А чего он пешком пошёл с такой поясницей?

– Поехал, на линейке поехал. А я, дура, пошёл, говорю. Да тебе на што Миколка сдался?

– Ну ладно! А я думаю, он в бане в три листика играет. Хотел туда пойти в карты от скуки сыграть.

– Да ну–у! Нонче не до трёх листиков! Нонче Аркашка–попович налетит, так будет кое–кому «три листика».

Теперь Нюра разглядела Митрия. Он сидел на корточках у забора.

Костюшка, громко сморкаясь, пошёл к крыльцу своего дома. За ним метнулась жена.

– Заболел, заболел, – ворчал Костюшка. – Как бы ему эта болезнь боком не вышла.

Нюрка подошла к мужу:

– Ну чего прижух? Пошли чай пить!

Митька поднялся и снова, как бывало, крепко и ласково сжал её руку.

– А ты откуда знала, что меня нынче ждали у моста? – спросил он.

Нюра, помедлив, ответила:

– Отец днём намекнул мне, чтоб ты через луга вечерами не ходил. Ну и сама видела я, как дядька с Илюхои Бочарниковым в яме на речке кубари на сазанов ставили сегодня. А дружбы у нас сроду с Бочарниковыми не было.

В порыве нежности Митрий прижал жену к себе, ласково погладил её волосы.

А я думал, ты совсем от меня откачнулась Ну я пошёл, пока…

– Митрий! – вскрикнула Нюра.

Но он уже исчез в темноте.

А немного погодя группа чоновцев бесшумно окружила мостик через Егорлык. Один из них, беспечно насвистывая, пошёл по улице к мосту. Навстречу ему метнулось три тени.

– Здорово, Митроха! – послышался хлипкий голосок Миколы Ковалева. – Вот и свиделись. Теперь поговорим по душам.

Один из троих сделал шаг в сторону, чтобы обойти Митрия, Микола взмахнул кинжалом.

Вот тебе, гад бандитский! – выкрикнул Митрий.

Ударом нагана он сбил Миколу с ног.

– Стой! Руки вверх! – словно из‑под земли вынырнули из темноты. чоновцы…

Бандиты в эту ночь так и не появились в Ново–Троицкой – наверное, кто‑то донёс, что их ждут чоновцы. Но в соседней станице они подожгли мельницу и обстреляли тушивших пожар.

А в Ново–Гроицкой до утра на улицах патрулировали чоновцы. Утром Архип с Митькой и несколькими комсомольцами пригнали к Совету линейку. На ней были связанные Миколка Ковалев, Илюха Бочарников, Иван Шкурников.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

3атравлённым волком метался по дальним хуторам Аркашка–попович. Теперь вся банда состояла только из него самого. Одни откликнулись на призыв Советской власти сдать оружие и повиниться. Сейчас они живут себе в станицах, пашут землю да детишек растят. Другие погибли при попытке уйти за Кубань, в горы. Окружил тогда бандитов чоновский кавалерийский отряд. Только Аркашка и спасся благодаря своему доброму коню.

В оборванном, грязном, опустившемся бродяге трудно было узнать бывшего щеголеватого офицера. В Ново-Троицкую путь Аркашке был заказан: родительский дом находился под неусыпным наблюдением чоновцев. Думал отдохнуть в Армавире, у сестры Антонины, которая была теперь машинисткой в одном учреждении. Но сестра встретила неласково и прямо заявила, что ей с ним не по пути.

Только и удавалось теперь передохнуть и поесть по-человечески в отдалённых хуторах, у старых приятельниц, промышляющих самогоноварением. Когда‑то немало бандитской добычи ушло в жадные руки этих баб. А теперь они пригодились, не отказывали в приюте и помощи, понимали, что связаны с бандитом одной верёвочкой.

В этот жаркий июньский день Аркашка пил самогон у хуторской вдовушки. Закусывал жареной гусятиной и злился, что не берет его хмель.

– Варишь ты, Надька, не самогон, а бурду! Пьешь его как воду! – упрекал Аркадий хозяйку. – Неужто для меня первача не найдётся?

А вдову между тем терзало беспокойство: вдруг накроют Аркашку в её хате? Она суетливо ходила по горнице, то и дело поглядывала в окна.

– Самогон добрый! – возразила она. – Из тутовника только што выгнала. Хмелю в нём достаточно – аж горит!

– Ну, ладно! Черт с ним, с самогоном! Ты мне пару белья чистого достань.

Но хозяйка ничего не ответила. Все её внимание было приковано к окну. По двору к порогу бежала женщина.

Соседка бежит сюда! – сообщила тревожно вдова.

Аркашка, выхватив из кармана наган, присел у стола, скрывшись за скатертью.

Соседка, пулей влетев в хату, затараторила:

– Окружают! Истинный Христос, окружают! ЧОНы понаехали.

А! Продала, стерва! – Аркашка выскочил из‑за стола и двумя ударами нагана сбил баб с ног. Выскочив в сени, он по деревянной лестнице влетел на чердак.

Сердце, словно барабан, стучало в его груди. Он придавил грудь рукой, прислушался. Было слышно, как заливались бешеным лаем собаки, как кто‑то щёлкнул во дворе затвором винтовки.

Выхватив кинжал, бандит несколькими ударами пробил в соломенной крыше дыру. Чиркнул спичкой и поджёг сухую солому. Сам выпрыгнул в сад.

Гам, в чащобе вишняка, его ожидал конь.

– Вон он, бандюга! – закричал старик с соседнего двора. – Вон он!

Добрый конь птицей перемахнул через плетень и понёсся в степь. Конь нёсся к глубокой балке, заросшей высоким дудником и татарником.

Оглянувшись, Аркашка увидел густой столб дыма, поднимающийся над горящей хатой, и конников, выскочивших вслед за ним из хуторской улицы.

Нырнув в заросли, Аркашка соскользнул с коня. Выхватив кинжал, он полоснул лошадь по крупу. И когда она, обезумев от страшной боли, вылетела из балки на степной простор, он забрался в самую чащобу терновника и затаился.

Аркашка слышал, как чоновцы ловили его лошадь, как переговаривались они, разъезжая по краю балки.

Но спускаться в балку не решались: знали, что Аркашка бьёт из нагана без промаха. Да и заросли тянулись на десяток вёрст.

Немного выждав, Аркашка пополз между кустами, время от времени настороженно выглядывая из‑за обрыва.

Чоновцы решили, что он пойдёт в глубь балки, к реке, и поехали в ту сторону.

А он отправился туда, где балка, постепенно мелея, выходила к степной дороге. Тут Аркашка отполз чуть в сторону и залёг в кусгцх донника.

Вскоре на дороге показалась подвода, пара старых кляч, старая телега и седобородый дедок, браво понукающий лошадей. На телеге стояли ульи.

Поднявшись из кустов, Аркашка подскочил к телеге и сунул наган в седую бородёнку старика.

– Тпр–ру! – крикнул тот дрогнувшим голосом.

Старик сразу узнал Аркашку, но вида не подал.

– Ладно, мил человек! Ты не пужай, а садись, подвезу, коли по пути!

Аркашка усмехнулся.

– Узнаешь? – спросил он.

Старик откашлялся, прочищая горло.

– По всему видать, что ты, парень, из Ново–Троицкой милиции. Аркадия ищете? – Он с наивным простодушием смотрел на бандита. – Его, брат, трудно поймать! Неуловимый он. Говорят, заговорённый!

Аркашка расхохотался, засунул в карман наган и, оглянувшись, вскочил на телегу.

– Ну поняй, дед, до пасеки! Испугался нагана‑то? Это я так, попугать захотел. Ты что, едешь мёд качать?

Дед инстинктивно отодвинулся от опасного седока и нащупал под брезентом кривой нож, которым обрезал соты. Мысль о том, что бандит может пристрелить его из‑за лошади, не выходила из головы. Стараясь не показать своих опасений и страха, дед спокойно ответил:

– Ага! Пришла пора мёд качать. Нынче взяток дюже хороший. Уже второй раз качать еду. Вон, видишь, как золотятся подсолнухи, как цветёт донник! Мед так и льётся в ульи. Совсем измаялись пчелы. Ух и трудяга эта божья насекомая!

Старик хвалил своих пчёл, покрикивая на лошадей, причмокивая, дёргал вожжи, а сам глаз не спускал со своего попутчика. А Аркашка ещё толком и сам не знал, что предпринять дальше.

Въехали в лес. Пасечник уловил холодный, безжалостный взгляд бандита, заметил, как его рука скользнула в карман за наганом. Старик положил руку на нож, прикрытый брезентом. А сам заговорил:

– Уже подъезжаем. Вон там, за осинником, пасека братьев Карамановых, а дальше моя. И угощу я тебя, мил человек, таким мёдом – воронком, какого ты ещё и не пробовал! Хмельной и душистый! Он у меня в секретном месте закопан… Для дружков, значит…

Показался высокий шалаш и тут же, на склоне балки, большая пасека. Перед пасекой золотилось поле высоких подсолнухов.

Лошади стали.

– Ну, пошли, мил человек!

Старик взвалил на плечо один из привезённых ульев.

– У соседа сторговал ещё пару семеек! Они ему ни к чему… Совсем занедужил казак… Даже пчёл не смог из станицы вывезти. А какой в станице взяток?

Старик болтал, а сам думал:

«Вот сейчас пальнёт из своего нагана! И конец!»

Аркашка действительно несколько раз опускал руку в карман. Но потом решил:

«Успею ещё! А пока пусть воронком угостит!»

Дошли до шалаша.

– Заходи, мил человек! – пригласил старик.

Аркашка по привычке решил проверить, нет ли чего подозрительного в шалаше. А когда он, пригнувшись, заглянул в низкую дверку, пасечник, подняв над головой улей, с силой грохнул им Аркашку по голове.

Тот рухнул на землю оглушённый.

Когда пришёл в себя и сунул руку в карман, то нагана там уже не обнаружил. А пчелы жужжали над ним, жалили в лицо. Обезумев от боли, ослеплённый, Аркашка заметался по пасеке. Он сбил несколько ульев, увеличив этим число жалящих его пчёл.

А старый пчеловод в это время настёгивал своих лошадёнок, торопясь угнать их подальше от растревоженной пасеки.

Вскоре на пасеку вместе с хозяином приехали из Ново–Троицкой Митрий Заводнов, Петро Шелухин и чоновцы. Аркашку–поповича нашли в балке. Он лежал скрюченный, распухший, неузнаваемый. Не то он свернул себе шею, свалившись с обрыва, не то его насмерть зажалили пчелы.

Похоронили его тут же, в глухой балке, заросшей диким тёрном и бузиной.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Осенью Митрия Заводнова провожали в совпартшколу в Армавир. Накануне в его доме собрались друзья и родня. За столом оживлённо говорили. Но Митька молчал, сидел опустив голову, не то охмелевший, не то очень грустный.

Когда гости ушли, он сказал жене:

– Выйдем, Нюра, на часок в садок, поговорить требуется.

Они прошли в глубь сада. Митрий остановился возле старой, уже сбросившей листья груши и оперся спиной о её ствол. Светила полная луна. Нюра с удивлением смотрела на мужа, ждала, что он скажет.

– Вот что, Нюра, – сказал Митрий. – Не склеилась у нас с тобою жизня. Так оно всё время получается – як тебе сердцем тянусь, а ты – к другому, сама знаешь к кому…

Нюра опустила глаза.

– Окрутили нас, сама знаешь, супротив твоей воли. Еще в старые времена говорили: «Насильно мил не будешь!» А теперь, при новых законах, – тем более. Решил я, как есть я коммунист, не неволить тебя. Живи, как хочешь. Да и мне так легче будет… Давай распростимся по–хорошему! Вот и все.

Митрий оттолкнулся от груши и, не оборачиваясь, пошёл к дому.

А Нюра осталась. Ее душили слезы.

«Вот ведь как получилось, – думала она. – И душевный Митя, и любил меня… А сердце к нему не лежало и не лежит! А с Архипом у нас тоже, видать, ничего не получится!»

Луна нырнула в тучку. Станицу залил густой мрак. Тоска захлестнула Нюру. Почти бессознательно она шагнула к перелазу. Куда и зачем шла, не отдавала себе отчёта. Она шла и шла… Перед знакомым домиком остановилась, прижалась к забору. Из домика кто‑то вышел и растаял в темноте улицы. Нюра торопливо пошла следом. Услышав за собой шаги, Архип остановился, привычно протянул руку к кобуре. Нюра с разбегу налетела на него.

Эй, баба! Куда летишь – окрикнул её Архип. – А–а, это ты, Нюра? – уже другим голосом спросил он. – Что с тобой?

Она ухватилась за концы платка и никак не могла найти нужные слова.

Чего же ты молчишь, Нюра? Видать, не судьба нам вместе быть… Не должны мы встречаться…

Зачем ты так, Архипушка? – с болью промолвила Нюра. А может, и судьба как раз… Сегодня мы с Дмитрием расстались насовсем… Сказал, не хочет поперёк моей любви стоять… А ты уж и разлюбил, видно…

Анюта! – Архип рванул к себе Нюру и прижал к груди. Она услышала, как громко и часто стучит его сердце. – Да я только и думаю о тебе, родная…

– Уехать нам надо, Архипушка! Еще тогда, много лет назад, я хотела уехать с тобой.

Архип не мог ничего ответить. Что‑то сдавило ему горло, глаза застлали слезы, радостные и горькие.

Об авторе

Вся жизнь активного борца за Советскую власть, неутомимой труженицы, страстного краеведа Фёклы Васильевны Навозовой неразрывно связана с Кубанью. Дочь бедняка из станицы Ново–Троицкой, она рано познала тяжёлый труд, унижения стародавнего казачьего жизненного уклада, низводившего женщину до положения бесправного существа.

В годы становления Советской власти молодая сельская учительница Ф. В. Навозова участвовала в отражении налётов бело–кулацких банд, агитировала за коллективную – колхозную – жизнь.

С ненасытной любознательностью и горячей любовью изучала Ф. В. Навозова историю, быт казачества, природу родной Кубани, радовалась расцвету её экономики и культуры в годы Советской власти.

Ее перу принадлежит книга «Краснодарский край» – обширный историко–краеведческий и географический очерк. Продолжительное время работая директором Краснодарского краеведческого музея, Ф. В. Навозова обогатила его экспозиции рядом интересных материалов.

Настоящая книга – плод многолетнего труда Ф. В. Навозовой. Преждевременная смерть помешала Фекле Васильевне закончить работу над романом. Завершил её кубанский писатель В. Л. Попов.