Текст книги "Том 2. Стихотворения 1850-1873"
Автор книги: Федор Тютчев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)
«В РАЗЛУКЕ ЕСТЬ ВЫСОКОЕ ЗНАЧЕНЬЕ…»
Автограф – РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 19, в письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 6 августа 1851 г.
Списки – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 64; РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 162. Л. 10.
Первая публикация – Изд. 1900. С. 190. Вошло в Изд. Маркса. С. 154.
Датируется 6 августа 1851 г.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 281*.
Автограф занимает последнюю страницу письма на фр. яз. Первая страница письма аккуратна, без помарок, далее почерк становится крупнее, размашистее, чернила – ярче, встречаются исправления, зачеркивания. Автограф стихотворения можно считать черновым. В конце 4-й строки многоточие исправлено на тире. В синтаксическом оформлении текста последнему отдается предпочтение (стоит в конце строк: 1-й, 4-й, середине 2-й – после «как ни люби», 3-й – «любовь есть сон – а сон, одно мгновенье —»).
В Изд. 1900 отсутствуют тире (за исключением нововведенного в 3-й строке «а сон – одно мгновенье»), многоточия; они заменяются запятыми и точкой в конце стихотворения. Лексических изменений немного. Так, Р. Ф. Брандт высказал предположение, что 4-я строка должна читаться: «И рано ль, поздно ль будет пробужденье» (Материалы. С. 54). Мысль о возможном пропуске слова была поддержана Изд. Маркса. СН возвращается к тютчевскому написанию текста. В синтаксическом оформлении выбран компромиссный вариант: тире заменены запятыми в соответствии с существующими нормами, но остаются тютчевские многоточия в конце 2-й и 5-й строк.
Тексту стихотворения предшествует описание породившего его душевного состояния: «…Чувствую, что письма мои самые пошло-грустные. Они ничего не сообщают и несколько напоминают покрытые мелом оконные стекла, сквозь которые ничего не видать и которые существуют лишь для того, чтобы свидетельствовать об отъезде и отсутствии. Вот в чем несчастье быть до такой степени безличным… Это-то и не дает мне возможности относиться к самому себе настолько серьезно, чтобы интересоваться мелочами своего существования, коль скоро твое ему не сопутствует. А потому единственное мало-мальски сильное чувство, которое я испытываю, – это чувство глухого возмущения перед тем, что – покинутый тобою – я не могу в свою очередь покинуть самого себя…
В разлуке есть высокое значенье…
Вот, моя милая кисанька, плохие вирши, выражающие нечто еще того хуже» (Изд. 1984. Т. 2. С. 169).
Мотив разлуки, едва намеченный в стих. «Так здесь-то суждено нам было…» (1837), получает развитие в лирике 1850–1860 гг.: «В разлуке есть высокое значенье…» (1851), «Увы, что нашего незнанья…» (1854), «Как нас ни угнетай разлука…» (1869). В эпистолярном творчестве мотив вырастает в большую тему, развиваемую на протяжении десятилетий (с 1837 г. по 1870-е гг.). Особенно остро ощущение разлуки передано в письмах поэта Эрнестине Федоровне. «Я, несомненно, менее чем кто-либо создан для разлуки. Ибо для меня разлука – как бы сознающее само себя небытие», – писал Тютчев жене из Варшавы 23 июня 1843 г. (Изд. 1984. Т. 2. С. 80).
Понятие «разлука» соотнесено с основными онтологическими категориями тютчевского мира (любовь, жизнь, сон, смерть, время, пространство, одиночество, понимание).
«…Для меня решительно нет ничего более мучительного, ничего, что глубже противоречило бы моей природе, чем химеры разлуки, – писал Тютчев. – Это – ежеминутное разочарование, лишение, досада. Всякий раз ты как бы заставляешь меня подвергаться ампутации. <…> Однако нелепо быть до такой степени зависимым от чего-то, что вне нас, и настолько вне нас, что может даже оказаться отделенным расстоянием в несколько тысяч верст. Да, это нелепо, унизительно и, главное, неудобно» (С.-Петербург. 21 мая 1855 г. // Изд. 1984. Т. 2. С. 229).
Эпистолярный контекст проясняет «высокое значенье» разлуки, о котором идет речь в стихотворении. Оно «равнозначно «высокому значению» смерти», так как «отсутствующее не может восприниматься как реальное» (Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева (1983) // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 569). Исследователь рассматривает стихотворение в ряду тех, где утверждается «превосходство небытия над бытием» («Обвеян вещею дремотой…» (1850), «Близнецы» (1850–1851) и др.). Особенно остро это «превосходство» Тютчев ощутил после смерти Е. А. Денисьевой (1864 г.). Разлука с любимой породила сумеречное мироощущение и способствовала угасанию жизни поэта (А. М.).
«ТЫ ЗНАЕШЬ КРАЙ, ГДЕ МИРТ И ЛАВР РАСТЕТ…»
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 1–1 об.
Первая публикация – Раут. 1852. С. 201–202. Вошло в Совр. 1854. T. XLIV. С. 49–50; Изд. 1854. С. 101; Изд. 1868. С. 58–59; Изд. СПб., 1886. С. 385–386; Изд. 1900. С. 428–429.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 281*.
В автографе перед текстом помета на нем. яз.: «Kennst du das Land?..» («Ты знаешь край?..»). С прописной буквы написаны слова «Лимон», «Апельсин» (3-я строка), а также слова в составе обращений: «Милый Мой» (6-я строка), «Властитель мой» (12-я строка), «бедное Дитя» (16-я строка). Особенностью авторской пунктуации являются повторы тире (в конце 2-й, 8-й, 9-й, 14-й строк) и многоточия; вопросительный знак и многоточие стоят в конце 4-й, 10-й, 16-й строк.
В Рауте печаталось с заголовком: «Kennst du das Land». Начиная с Совр. слова «Kennst du das Land?» служат эпиграфом. В Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 помещено в разделе «Переводы».
В Рауте дан вариант 3-4-й строк: «И целый год, в зеленых листьях скрыт, / Цветет лимон и апельсин горит?..» (в автографе: «Цветет лимон и апельсин златой / Как жар горит под зеленью густой?..»). В варианте автографа сильнее выражено описательное начало: инверсией и своим положением в рифме выделены определения. В автографе в качестве рефрена выступают слова: «Ты был ли там? Туда, туда с тобой» (5-я, 11-я, 17-я строки). В печатных текстах представлены варианты рефрена: 5-я строка – «Ты знаешь край?.. Туда, с тобой» (Совр., Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886); 11-я строка – «Ты знаешь путь?.. туда и нам с тобой» (Совр., Изд. 1854), «Ты знаешь путь?.. Туда, туда с тобой» (Изд. 1868, Изд. СПб., 1886); 17-я строка – «Ты знаешь дом?.. Туда, туда с тобой» (Совр., Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886). В Совр., Изд. 1854, Изд. 1868 и Изд. СПб., 1886 есть вариант 8-й строки: «Лошак бредет в тумане по скалам» (в автографе: «Лошак бредет в тумане по снегам»). Первоначальный вариант ориентирован на развитие содержания предыдущей строки («Ты знаешь высь с стезей по крутизнам?»): сообщается о вечных снегах на вершинах гор. В другом случае внимание акцентируется на местоположении: в конце строки стоит слово «скалам», которое по значению сближается с рифмующимся словом «крутизнам». В печатных текстах разночтения 12-й строки: Раут – «Нам путь лежит – уйдем, властитель мой!»; Совр., Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886 – «След проложен: уйдем, властитель мой!» (в автографе: «Лежит наш путь – уйдем, властитель мой»). Если в варианте автографа направление следования не является случайным («наш путь»), то в вариантах изданий это некий маршрут движения вообще («путь лежит», «след проложен»). Только в Рауте 13-я строка совпадает с вариантом автографа: «Ты знаешь дом на мраморных столпах», во всех остальных изданиях строка печатается со словом «столбах» («Ты знаешь дом на мраморных столбах»). В сочетании с определением «мраморные» уместнее употреблять слово «столпы» (колонны), чем слово «столбы» (брусы). 14-я строка в первопечатном тексте со словом «даль» («Сияет даль и купол весь в лучах»), в других изданиях, как в автографе, со словом «зал» («Сияет зал и купол весь в лучах»). В строфе, описывающей интерьер «дома», целесообразно говорить о помещении внутри него («зале»), а не о пространстве («дали») вне этого здания.
Датируется предположительно 1851 г., так как было послано Тютчевым Н. В. Сушкову для помещения в Рауте в октябре 1851 г.
Является переводом песни Миньоны («Mignon») из романа Гёте «Ученические годы Вильгельма Мейстера» (Ч. III. Гл. I). Посылая стихотворение Сушкову, Тютчев писал: «Романс из Гёте несколько раз переведен был у нас, – но так как эта пьеса из числа тех, которые почти обратились в литературную поговорку, то она навсегда останется пробным камнем для охотников» (Изд. 1984. Т.2. С. 187) (А. Ш.).
Это один из лучших поэтических переводов Тютчева. В нем сохранена поэтическая форма, с высокой точностью воспроизведено содержание. По какой-то причине (может быть, потому, что целью предлагаемого путешествия является обретение нового крова) Тютчев поменял местами 2-ю и 3-ю строфы. Стихотворение написано семистишной (септимой) строфой. Используются смежные рифмы. Последняя, 7-я строка опоясывает строфу. 1-я и 7-я строки написаны хореямбом, между ними строки ямбические. В переводе строфа представляет собой секстину. Строфы написаны только ямбической строкой. Рифма смежная, как в оригинале. До Тютчева песню Миньоны переводили В. А. Жуковский, П. Г. Ободовский, А. Н. Струговщиков, П. Шкляревский (Л. Л., М. М.).
«ДЕНЬ ВЕЧЕРЕЕТ, НОЧЬ БЛИЗКА…»
Автограф неизвестен.
Список – Альбом Тютчевой (с. 122), с датой «1851 г.».
Первая публикация – Совр. 1854. Т. XLIV. С. 13. Вошло в Изд. 1854. С. 97; Изд. 1868. С. 130; В Изд. СПб., 1886. С. 179 дата поставлена иная: «1850». В Изд. 1900. С. 191 восстановлена дата (1 ноября 1851), но она заключена в скобки.
Печатается по первой публикации, с учетом пунктуации списка, более приближенной к тютчевской.
Датируется 1851 г. по списку.
А. А. Фет в статье «О стихотворениях Тютчева» писал: «Не потому г. Тютчев могучий поэт, что играет отвлеченностями, как другой играет образами, а потому, что он в своем предмете так же уловляет сторону красоты, как другой уловляет ее в предметах более наглядных» (Фет А. А. Соч.: В 2-х т. М., 1982. Т. 2. С. 163). Мистическая «отвлеченность» стихотворения вся пронизана красотой, а образ «волшебного призрака» – порождение этой красоты. Сам образ входит в тютчевскую поэтику романтического «двоемирия» как мистико-поэтическая персонификация «мировой души». Поэтому «призрак» – «воздушный житель». Но он «с страстной женскою душой», потому что, по-видимому, связан с образом Эрн. Ф. Тютчевой, с которой Тютчев в июле 1851 г. вел переписку, где много говорилось о разлуке. Как раз в это время в письмах Тютчева дважды возникает мотив «призрака». В письме Эрн. Ф. Тютчевой от 13 июля 1851 г. он признается: «В твоем письме разлит тихий покой, некая безмятежность, которая благотворно на меня подействовала. Я почувствовал себя живущим в твоих мечтаниях жизнью призрака» (Изд. 1984. Т. 2. С. 154). И в письме от 31 июля 1851 г. он продолжает развивать тему «призрака»: «Ибо с твоим исчезновением моя жизнь лишается всякой последовательности, всякой связности. Каждое утро я распределяю день так, чтобы быть уверенным, что ни на минуту не остаюсь наедине с самим собою. Ибо тотчас же является призрак…» (там же. С. 162). В письмах Тютчева зарождается образ утешающего призрака; и здесь же крепнет тема невыносимости разлуки, которая ворвется затем в строку «Лишь ты не покидай меня!..».
Н. Г. Чернышевский цитирование третьей строфы, взяв ее из рассказа «Фауст» И. С. Тургенева, связал с мотивом «облагораживания» человека «присутствием девственного душою существа» (Чернышевский Н. Г. Литературная критика: В 2-х т. М., 1981. Т. 2. С. 41). А. А. Блок, раскрывая смысл этого стихотворения, пришел к выводу, что образ «призрака» стал у Тютчева «великой женственной тенью», а двумя последними стихами «связал поэт небо и землю – легко и безболезненно» (Блок. Т. 7. С. 32) (А. А.).
«КАК ВЕСЕЛ ГРОХОТ ЛЕТНИХ БУРЬ…»
Автографы (2) – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 3; Альбом Тютч. – Бирилевой.
Список – Альбом Тютчевой (с. 128).
Первая публикация – Совр. 1854. Т. XLIV. С. 32. Вошло в Изд. 1854. С. 65; Изд. 1868. С. 107; Изд. СПб., 1886. С. 176; Изд. 1900. С. 187.
Печатается по автографу из Альбома Тютч. – Бирилевой. См. «Другие редакции и варианты». С. 282*.
В автографе РГАЛИ 11-я строка исправлена. Первоначально она читалась: «Тревожно свищут их вершины». Поэт заменяет глагол «свищут» на «ропщут» («Тревожно ропщут их вершины»). Поправка свидетельствует о стремлении Тютчева одухотворить образ. В автографе Альбома Тютч. – Бирилевой (более позднем) поправка учтена. В автографах представлен вариант 3-й строки: РГАЛИ – «Гроза нахлынувшею тучей», Альбом Тютч. – Бирилевой– «Гроза, нахлынувшая тучей». Использование разных синтаксических конструкций изменяет смысловые оттенки образа: в первом автографе гроза появляется в виде тучи, во втором гроза – явление самостоятельное, одним из признаков которого выступает темное облако, несущее дождь.
До Изд. 1900 публиковалось без деления на строфы и с вариантом 3-й строки по автографу из Альбома Тютч. – Бирилевой («Гроза, нахлынувшая тучей»). В Изд. 1900 строфы выделены и 3-я строка представлена в варианте автографа РГАЛИ («Гроза нахлынувшею тучей»).
Датируется 1851 г. на основании списка в Альбоме Тютчевой.
Л. Н. Толстой отметил стихотворение буквой «К.!» (Красота!) (ТЕ. С. 146).
В. Ф. Саводник цитировал стихотворение в доказательство той мысли, что «Тютчев при изображении природы обыкновенно сосредоточивает свое внимание на одном избранном моменте, и благодаря такому сосредоточению пейзажи его приобретают характер особенной законченности, а обилие метко схваченных деталей придает им яркую наглядность» (Саводник. С. 170). «Этот желтый лист, «крутясь», слетающий на дорогу, – писал исследователь, – мастерский заключительный штрих, завершающий всю картину и придающий ей яркую жизненность» (там же. С. 171) (А. Ш.).
«НЕДАРОМ МИЛОСЕРДЫМ БОГОМ…»
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 4 об. – 5.
Списки – Эрн. Ф. Тютчевой (Муран. альбом. С. 63 и Альбом Тютчевой. С. 126).
Первая публикация – Совр. 1854. Т. XLIV. С. 55. Вошло в Изд. 1854. С. 133; Изд. 1868. С. 94; Изд. СПб., 1886. С. 173; Изд. 1900. С. 185.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 282*.
Автограф записан во весь лист пожелтевшей тонкой писчей бумаги, сложенной вдвое, коричневыми чернилами, труден для чтения; есть деление на строфы. В 9-й и 15-й строках слова «Девушка», «Дева» с прописной буквы; в 18-й строке «под ногой» исправлено на «от руки»; даты нет. На обороте записан автограф «Предопределение» теми же чернилами, без даты.
В первом списке (Муран. альбом) дата также отсутствует, – этот список более ранний, ближе к автографу – отличаются лишь 1-я, 5-я, 16-я и 18-я строки (в 1-й «милосердным»; в 5-й «птички» вместо «пташки»; вариант 16-й строки «Настанет день, день непреложный» и первоначальный вариант 18-й строки «Погибнет под ногой твоей…»). До этого списка – в Муран. альбоме находится список «Предопределение» (с. 62); есть основание предполагать, что тексты переписывались с листа с автографами поэта.
Во втором списке (Альбом Тютчевой) стоит дата: «1851»; есть деление на строфы, в 5-й строке вместо «пташки» написано «птички»; вариант 11-й строки «Взлелеяла и возростила»; 16-я и 18-я строки – как в первом списке Эрн. Ф. Тютчевой. Текст этого списка также отличается от автографа пунктуацией.
Стихотворение печаталось без заглавия и даты (в Изд. СПб., 1886 дата взята из 2-го списка: «1851»), с пунктуационными изменениями. В Изд. 1868 появляется вариант 16-й строки: «Настанет день, день непреложный» (как в списках Эрн. Ф. Тютчевой). В Изд. 1900– вариант 11-й строки «Взлелеяла ее, взростила» и поздний вариант 18-й строки автографа: «Погибнет от руки твоей…».
В XIX в. существовало слово «милосердый» со значением «в ком есть милосердие» (Даль 2. С. 327).
Датируется 1851 г. по списку Альбома Тютчевой.
В данном стихотворении – обращение поэта к одной из его дочерей, нечаянно раздавившей канарейку. В. Брюсов писал о Тютчеве: «В глубине самого нежного чувства усматривает он губительную, роковую силу <…>; птичка должна погибнуть от руки той девушки, которая вскормила ее «от первых перышек» («Недаром милосердым Богом…»)…» (Изд. Маркса. С. 31–32) (Н. К.).
«С ОЗЕРА ВЕЕТ ПРОХЛАДА И НЕГА…»
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 2.
Первая публикация – Совр. 1854. Т. XLIV. С. 50. Вошло в Изд. 1854. С. 102; Изд. 1868. С. 60; Изд. СПб., 1886. С. 381; Изд. 1900. С. 400.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 282*.
Автограф беловой. Перед текстом помета на нем. яз.: «Es lächelt der See» («Озеро смеется»). В 5-й строке слово «Ангелов» написано с прописной буквы. Особенность авторской пунктуации – повторы тире (в конце 1-й, 2-й, 6-й, 7-й строк) и многоточия (в конце 4-й, 8-й, 10-й, 12-й строк).
Во всех изданиях слова «Es lächelt der See» служат эпиграфом. В Совр., Изд. 1854 и Изд. 1868 печатается с заголовком: «Из Шиллера». В Совр. и Изд. 1854 вариант 7-й строки: «И весь он очнулся от райского сна» (в автографе: «И вот он очнулся от райского сна»).
Датируется предположительно 1851 г. на основании того, что автограф написан на одном листе со стих. «Не остывшая от зною…» и «Ты знаешь край, где мирт и лавр растет…».
Является переводом песни мальчика-рыбака (Fischerknabe), с которой начинается драма Шиллера «Вильгельм Телль»: «Es lächelt der See, er ladet zum Bade…» (Акт I. Сцена 1) (А. Ш.).
Стихотворение написано шестистрочной строфой с изменением размера: четырехстопный размер в двух строках переходит в двухстопный. Четырехстопные строки рифмуются смежно. Двухстопные строки завершаются перекрестной рифмой.
В переводе сохранена точная аналогия как по количеству строк в строфе, так и по ритму и метру. Несовпадение наблюдается лишь в очередности женских и мужских рифм (Л. Л., М. М.).
По поводу мастерства Тютчева-переводчика Р. Ф. Брандт писал: «Для стихов «Блаженные звуки Он слышит во сне: То ангелов лики Поют в вышине», на первый взгяд, напрашивается вместо «звуки», ради рифмы, конъектура, «клики» или же «лики» в смысле «ликования», но таковая неуместна, ибо и у Шиллера в соответственных стихах нет рифмы, так же как и в последнем куплете» (Материалы. С. 106) (А. Ш.).
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 4.
Список – Муран. альбом (с. 62) с опиской в последней строке: «Она» вместо «Оно».
Первая публикация – Совр. 1854. Т. XLIV. С. 40. Вошло в Изд. 1854. С. 40; Изд. 1868. С. 150; Изд. СПб., 1886. С. 201. А. А. Флоридов, вероятно, видел автограф, ибо 5-я строка в Изд. 1900. С. 184 напечатана так, как в рукописи, т. е. с многоточием после союза «и», чем придается, разумеется, особая интонация выражению «поединок роковой». Однако Флоридов, подобно своим предшественникам по редактированию Тютчева, не разбил пьесу на строфы, а между тем в подлиннике стихотворение разделено на две строфы.
Печатается по автографу с учетом текстологических коррективов, внесенных Г. И. Чулковым, К. В. Пигаревым и А. А. Николаевым, но с сохранением авторского знака (тире) в конце первой строфы. Если все остальные замены (тире на запятые) все же оправданны, то здесь замена тире многоточием представляется неверной. Многоточие ведет стихотворение к интонационному спаду, а Тютчев своим тире как раз противодействовал этому. Кроме того, тире – это способ художественного скрепления строф.
Автограф беловой. Поправок в тексте нет. Это характерно для психологии тютчевского творчества: пережитое и выстраданное в глубинах творческого духа через импровизацию тут же воплощается в художественный текст. Заглавие стихотворения сверху и снизу выделено подчеркиванием («завиток», переходящий в прямую линию).
Датируется началом 1850-х гг.
Входит в состав «денисьевского» цикла, образуя его смысловое ядро. В его психологическом сюжете выразился весь драматизм любовного «поединка» Тютчева и Е. А. Денисьевой, о котором впоследствии расскажет сам Тютчев в письме А. И. Георгиевскому от 13/25 декабря 1864 г.: «За этим последовала одна из тех сцен, слишком вам известных, которые все более и более подтачивали ее жизнь и довели нас – ее до Волкова поля, а меня – до чего-то такого, чему и имени нет ни на каком человеческом языке… О, как она была права в своих крайних требованиях, как она верно предчувствовала, что должно было неизбежно случиться при моем тупом непонимании того, что составляло жизненное для нее условие» (Изд. 1984. Т. 2. С. 275). Из письма ясно и то, что вторая строфа оказалась пророческой: «сердце» Денисьевой «изныло» раньше, чем это случилось с Тютчевым. «И в стихах Тютчева вместе с этою любовью возникло что-то новое, открылась новая глубина, – писал Чулков, – какая-то исступленная стыдливость чувства и какая-то новая суеверная страсть, похожая на страдание и предчувствие смерти» (Последняя любовь. С. 40).
Тем не менее Тютчев смог вырваться из стихии личных переживаний, превратив стихотворение в философскую манифестацию на тему любви. В истоках ее – шеллинговская концепция «борьбы» противоположностей, которой пронизано человеческое «самосознание». Ф. В. И. Шеллинг особо подчеркивал, что в «самосознании разыграется бесконечная распря» (Шеллинг Ф. В. И. Система трансцендентального идеализма. Л., 1936. С. 92). По Тютчеву, даже любовь оказывается захваченной этой «распрей». Отсюда его философское видение любви как «поединка рокового», а это предопределяет появление трагического гротеска («союз» – «поединок») в тютчевской художественной философии любви. В виде именно философской аллюзии этот гротеск отразится во фрагменте трактата В. С. Соловьева «Смысл любви»: «Чувство требует такой полноты соединения, внутреннего и окончательного, но дальше этого субъективного требования и стремления дело обыкновенно не идет, да и то оказывается лишь преходящим. На деле вместо поэзии вечного и центрального соединения происходит лишь более или менее продолжительное, но все-таки временное, более или менее тесное, но все-таки внешнее, поверхностное сближение двух ограниченных существ в узких рамках житейской прозы» (Соловьев Вл. Чтения о Богочеловечестве. Статьи. Стихотворения и поэма. СПб., 1994. С. 317).
Ю. Айхенвальд, раскрывая содержание тютчевского гротескного образа любви в «Предопределении», отметил: «В самой любви таится уже будущая вражда, разлука или измена, смерть или утомление» (Айхенвальд Ю. Тютчев // Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1994. С. 121) (А. А.).
