355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Федор Раззаков » Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят » Текст книги (страница 40)
Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:53

Текст книги "Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят"


Автор книги: Федор Раззаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

Алексей ГЕРМАН


Алексей Герман родился 20 июля 1938 года в Ленинграде. Его отец – Юрий Герман – известный писатель, сценарист. Печататься начал рано – с 1926 года, когда ему исполнилось всего шестнадцать лет. Его первый сценарий лег в основу одного из самых знаменитых фильмов 30-х годов – «Семеро смелых» (1936), снятый С. Герасимовым.

А. Герман вспоминает о своем отце: «Отец самообразовался, его взяли (в буквальном смысле) на фронт, когда ему было четыре года, потому что родители его оказались такие идейные. Мой дед был командиром батареи конной артиллерии, так что отец воспитывался при батарее, потом стал офицером, потом пришлось идти в рабочие, зарабатывать себе биографию, а где-то в году 32—33-м он стал участником всех этих «каиновых пиршеств», о которых писал Фазиль Искандер…

Отец был потрясающего мужества человек. Когда один пьяный хотел зарубить собаку в Александровской, милиционер бегал за ним с револьвером и кричал: «Иванов, буду стрелять!» А отец подошел, дал пьянице по роже, вырвал топор, вытер руки о траву и пошел домой.

Как-то на 40-летнем юбилее Горбатова (писатель Борис Горбатов родился в 1908 году. – Ф. Р.) одна женщина вдруг заплакала, отец спросил ее, в чем дело. И она сказала: вот этот человек сказал, что, мол, я пригласил бы вас танцевать, но принципиально не танцую с еврейками. Папа был русский, офицерский сынок, при этом настоящий космополит, его даже переделали потом в «оруженосцы космополитизма» (это произошло в 1949 году, после того как Ю. Герман написал повесть «Подполковник медицинской службы», где главный герой был еврей. – Ф. Р.) Так вот он этого человека страшно избил, хотя тот был спецкором «Правды», что в результате привело к фельетону в этой газете про папу. А Горбатов бегал вокруг и кричал: «Юра, не бойтесь, я за все заплачу», поскольку летели столики. Это чистая правда.

Папа драчливый был очень. Мама – наоборот. Еврейка, она всего боялась в жизни. Была образованна, умна, но боялась даже при перезаключении договора на гараж: это всегда был ужас, какое-то нашествие беды. Один писатель, хороший писатель, кстати, но он меня не любил, и я не любил его, считая, что он лицемерно дружит с отцом; так он как-то сказал, что я унаследовал худшие черты отца и худшие черты матери. Внезапную агрессивность и неуверенность в себе…»

Семья Германов жила в роскошной квартире на Марсовом поле со всеми положенными для семьи знаменитого писателя (Юрия Германа называли не иначе, как «ленинградский Шолохов») атрибутами: домашней кухаркой, няней, личным шофером. Был даже «рыбий гувернер» – человек, который приходил чистить аквариум. Но затем началась война и Германы эвакуировались на Крайний Север, в Архангельск. Они и там жили неплохо – их поселили в гостинице «Интурист», где было хорошее питание, обслуга. Но году в 1943 Алексей внезапно заболел туберкулезом. К счастью, его удалось вылечить, а затем кончилась война, и Германы вновь вернулись в Ленинград, в местечко, которое сейчас носит название Комарово. Там Алексей пошел в школу, причем по просьбе родителей его приняли сразу в третий (!) класс. Но лучше бы они этого не делали. Алексей оказался самым младшим в классе, к тому же самым слабым. А большинство его одноклассников были отъявленными хулиганами и регулярно устраивали «разборки», которые отличались изощренными издевательствами. К примеру, практиковалась такая пытка – «темная». На жертву набрасывали пальто, давали ей зеркало и говорили: «Смотри, сейчас ты увидишь Москву». И пока тот пялился в зеркало, все начинали мочиться на пальто, пока оно не промокало насквозь. О том, что чувствовала при этом жертва, лучше не говорить.

А. Герман о своем детстве вспоминал: «У нас школа была деревенская, послевоенная, полубандитская. А поскольку я читал «Пионерскую правду», то был убежден, что только у нас в селе есть такая школа, где дерутся, писают друг на друга, воруют. В других местах нет. Я на себе испытал рукоприкладство директора школы. Он хорошенько мне врезал за то, что я избил его сына…

У нас много ребят подорвалось на минах – в тех местах шли тяжелые бои и осталось много всего… Я помню, как мы с приятелем ходили глушить рыбу, неся с собой гранату, держали ее за кольцо. Наши отцы увидели это, отняли у нас гранату, отнесли ее на простыне в лес и там зарыли…»

Видимо, опасаясь за здоровье и психику своего ребенка, родители в 1948 году перевезли Алексея в Ленинград и отдали в городскую школу. Сам он был рад такому повороту, потому как продолжал читать «Пионерскую правду» и всерьез надеялся, что городские школы – не чета деревенским. Как же он заблуждался! В школе, в которую попал Алексей, царили не менее жестокие нравы, чем в комаровской; хотя такой пытки, как «темная», там не практиковалось, однако избиения слабых, воровство – всего этого было в избытке. Били и Германа, причем так часто и с таким ожесточением, что вскоре он превратился в совершенно забитое и затравленное существо. А родители, видя, что их сын высокий и крепкий, естественно, не подозревали об этом и никак не могли понять, почему он при любом удобном случае старается улизнуть от учебы, прогуливает уроки.

Ситуация стала меняться в лучшую для Германа сторону в пятом классе. Причем изменил ее он сам. Устав терпеть издевательства своих сверстников, он записался в секцию бокса при местном Дворце пионеров и довольно быстро достиг там успехов. Вскоре это почувствовали на себе и его обидчики. Однажды какой-то задира по старой привычке решил накостылять ему по шее и уже замахнулся ддя удара, но в следующее мгновение получил такой мощный апперкот, что кулем свалился на паркетный пол школьного коридора. Все, кто видел это, от удивления разинули рты и внезапно поняли, что отныне обижать Алексея – весьма накладно. Более того, отъявленная школьная шпана решила «закорешиться» с боксером Германом и, получив его согласие, приняла в свои ряды.

«Мои родители, – вспоминает он сам, – ничего не знали о моем окружении. Папа был прекрасен, умен, но абсолютно простодушен. Ему не могло прийти в голову, что те милые ребята, которые приходили к нам домой и у которых были клички Шатен, Пушкин, Колотушка, на самом деле – профессиональные воры. Им ничего не стоило взять и пырнуть человека скальпелем. Но, правда, в доме у нас они никогда ничего не брали, у них был свой кодекс чести…»

Алексей Герман окончил школу, когда ему еще не было шестнадцати лет. Он хотел стать врачом и уже собирался подавать документы в медицинский институт. Однако отец почемуто был против этой затеи, хотя уважал представителей этой профессии – у него было много друзей среди медиков. Видимо, не верил, что сын сумеет достичь на этом поприще больших успехов. В конце концов Алексей внял советам отца и решил поступить на режиссерский факультет Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. При этом он выдвинул родителям условие: я следую вашему совету и подаю документы на режиссерский, а вы не вмешиваетесь в ход экзаменов. Родители это условие приняли. Однако в дальнейшем слово свое все же не сдержали. Герман благополучно прошел три тура, однако перед четвертым его мать внезапно почувствовала, что дело может закончиться для сына провалом, и решила вмешаться в ход событий. Она подключила к этому делу поэтессу Ольгу Берггольц, которая была в хороших отношениях с известным режиссером Григорием Козинцевым. После разговора с Берггольц тот позвонил заведующему кафедрой института Вивьену и попросил его проявить снисходительность к абитуриенту Герману. Дальнейшее понятно. Отмечу лишь, что Алексей был зачислен в мастерскую все того же Г. Козинцева.

Надо сказать, что сам Герман прекрасно понимал, каким образом он попал в институт и, будучи человеком честолюбивым, старался всеми силами доказать своим однокурсникам, что прозвище «папенькин сынок» – незаслуженное. А доказать это можно было только учебой. В итоге Герман довольно скоро стал отличником, каковым оставался все годы обучения, так что однокашники уже не обвиняли его в том, что он незаслуженно занимает чье-то место. На третьем курсе Алексеея даже взяли в Большой драматический театр, где он бегал в массовке и получал за это пусть небольшие, но все-таки деньги.

Кстати, о деньгах. Будучи сыном известного и популярного писателя, Герман никогда не нуждался в деньгах. По его же словам, у отца была дикая теория. Он говорил: «Я хочу, чтобы ты всего отведал с молодости, чтобы вся эта дребедень тебя не тянула. Ты будешь жить в хороших гостиницах, в хороших номерах, ты будешь ездить в поездах СВ, будешь есть в хороших ресторанах, тебя будут обслуживать лучшие холуи. Для того, чтобы, когда я помру или состарюсь, тебя никогда к этому не тянуло, чтобы ты понимал, все это ерунда». Я студентом мог пригласить любых своих друзей в кавказский ресторан, не имея ни копейки денег. Подходил официант, метрдотель, нас обслуживали, мы заказывали, что хотели, потому что знали: счет будет оплачен. Я останавливался в гостинице «Москва» или в «Национале» в отдельном номере, а мне было восемнадцатьдевятнадцать лет.

Я, кстати, до сих пор не курю. Это – одно из условий отца: «Ты не должен курить. Начнешь курить – все, все эти блага у тебя ровно наполовину сократятся. Ты же не станешь меня обманывать?» И я не курил: зачем мне курить перед девицей, выпендриваться, когда я лучше приглашу ее в гостиницу «Европейскую» и папе выставлю счет».

Однако, как ни странно, девицы так и липли к Алексею в период его студенчества – его первая любовь оказалась безответной. Любимая девушка предпочла ему другого. Дело было в Киеве, девушку звали Виола. Герман был в нее влюблен, а она откровенно морочила ему голову, возбуждая ревность юноши по имени Роберт, который был ей далеко не безразличен. Когда Алексей об этом догадался, он задал девушке прямой вопрос: «Это правда?» Но она, как настоящая артистка, разыграла возмущение: «Какой ужас! Что ты говоришь? Я даю тебе честное слово, что это не так». Алексей поверил. Но прошло всего лишь несколько дней, и правда раскрылась самым неожиданным образом.

Однажды Алексей пошел с ней купаться, а когда ушел, то оставил свои мокрые плавки у нее на даче – чтоб просохли. На следующий день Виола прислала их ему домой с нарочным – тем самым Робертом, а вместе с ними и записку, в которой было написано: «Леша, все, что скажет Роберт, правда». И Роберт объяснил ему, что у них с Виолой любовь и все такое прочее. Герман был поражен в самое сердце. Несколько дней мучился, а затем с горя познакомился с другой девушкой – татарочкой. Привел ее домой, а когда утром проснулся, схватился за голову – в квартире не оказалось ни татарочки, ни чемодана с вещами. По словам самого Германа, «это была самая трудная неделя в моей жизни, связанная с любовью».

В 1960 году Герман закончил ЛГИТМиК и был направлен в БДТ, к Георгию Товстоногову. Герман, разумеется, обрадовался. А вот великий режиссер – не очень-то, ему не хотелось тратить свое драгоценное время на каких-то стажеров (вместе с Германом в театр направили еще одного стажера – А. Каца). Дошло до того, что Товстоногов перестал их замечать, то есть даже не здоровался с ними. Тех, естественно, это страшно возмущало. «Подумаешь, мэтр!» – думали они и, чтобы обратить на себя внимание режиссера, разработали нехитрую систему. Каждый раз, когда Товстоногов приходил на репетицию и садился в зале, они с шумом и гамом входили следом за ним, топая, проходили по залу и занимали места за спиной мэтра. Тот, естественно, в возмущении оборачивался и громко спрашивал у своих помощников: «Кто это такие?» Ему, конечно, объясняли. После нескольких подобных случаев Товстоногов, наконец, соизволил уделить внимание стажерам и начал понемногу привлекать их к работе. Но особенной радости это ни Герману, ни Кацу не принесло. Товстоногов стал давать им такие задания, которые чаще всего приводили их в смятение. Например, однажды он поручил Герману подготовить к репетиции… крик хорька, на которого напала сова. Герман схватился за голову: что делать? Кто-то из товарищей посоветовал ему не отчаиваться и идти прямиком в зоопарк, где наверняка есть специалисты по совам и по хорькам. Герман так и поступил. В зоопарке он пришел к директору и попросил его во имя любви к искусству отдать какого-нибудь хорька на растерзание сове. Директора от этого предложения чуть не хватил удар. «Да вы понимаете, молодой человек, что у нас каждый хорек на вес золота? Да мне легче вас бросить в клетку к тиграм и посмотреть, как вы в его когтях заорете благим матом!..» Короче, в зоопарке Герману ничего не «обломилось».

А помощь пришла с неожиданной стороны. Вернувшись в театр, Герман внезапно вспомнил о замечательном актере Евгении Лебедеве, который считался в БДТ одним из лучших пародистов и имитаторов. Герман пришел к нему в гримерку и предложил «раздавить» на двоих бутылочку коньяка. «Что это ты сегодня такой добрый?» – удивился Лебедев, однако предложение Германа с удовольствием принял. А дальше все было делом техники. Усердно подливая актеру коньяку, Герман вскоре довел его до нужной кондиции и стал подначивать: мол, слабо вам, Евгений Алексеевич, изобразить крик раненого хорька. Лебедева это неверие задело за живое. «Да я тебе могу изобразить даже крик возбужденного орангутанга!» – сообщил он Герману, и они тут же отправились в радиоузел, чтобы удостовериться в способностях артиста. В итоге записали до десяти разных криков, один из которых в конце концов удовлетворил Товстоногова и он включил его в спектакль.

И все же, поработав в таких условиях год-другой, Герман не выдержал и ушел из БДТ. К тому времени Товстоногов успел проникнуться к нему если не симпатией, то доверием и даже пытался удержать его, обещая допустить до серьезной работы, но Герман режиссеру не поверил. Он вспоминает: «Молодость – она страшно обидчива, я ничему никакого значения не придавал, я обижался. Я Товстоногова очень любил, а когда обиделся – просто возненавидел… Рядом работали выпускники курса Товстоногова, которым он отдавал предпочтение, мне же казалось, что я ничем не хуже….»

Стоит сказать, что когда спустя несколько лет над Германом сгустятся тучи, то именно Товстоногов одним из первых встанет на его защиту.

Герман же не только ушел из БДТ, он вообще уехал из Ленинграда – в Смоленск. Однако пробыл там недолго. В 1964 году Алексей вернулся в город на Неве и устроился на студию «Ленфильм», где какое-то время работал помощником режиссера в нескольких картинах. Затем, в 1967 году, получил право на первую самостоятельную работу – вместе с Г. Ароновым снял фильм «Седьмой спутник». В основу фильма была положена одноименная повесть Б. Лавренева, в которой рассказывалось о бывшем генерале царской армии, перешедшем на сторону красных. В фильме, который в наши дни практически забыт, снималось целое созвездие прославленных актеров: Андрей Попов, Алексей Баталов, Георгий Юматов, Георгий Штиль, Алексей Глазырин и ряд других.

Незадолго до начала работы над картиной – 16 января 1967 года – скончался отец Алексея Юрий Герман.

А. Герман вспоминал об отце: «Папа был огромный, здоровый. Пил много. Не то чтобы он был пьяницей, но за вечер выпивал бутылку коньяка – это была его норма. И когда однажды он не допил бутылку коньяка, мы с мамой испугались, потому что поняли: болезнь берет свое…

Отец, когда умирал, – а естественные отправления организма требовалось совершать, – ходить уже не мог. Так вот, у него лежала пачка денег на столе, и он допускал к себе только шофера, который за все это дело получал четвертак. Нас никогда не допускал.

Считается, что последние слова в какой-то степени определяют характер человека. Говорят, что один прусский король, когда над ним священник читал «Нагим отойдешь ты в мир иной», открыл глаза и сказал: «Не нагим, а в мундире». И умер. А последняя фраза папы была: «Что же вы, дети, спать не идете?» Он был поразительно мужественным, никого не мучил, потом мы нашли его записку: «Как бы умереть, не кокетничая».

А мама была тихая женщина, всего боялась. Когда отец умер, оказалось, что у него было два паспорта. Один он «потерял», и его дружок, начальник милиции, выправил ему второй паспорт. А потом первый паспорт я нашел, но никогда маме не показывал, потому что там губной помадой было написано: «Юра, я тебя люблю».

В память об умершем отце Герман в конце 60-х задумал снять фильм по одному из его произведений. В конце концов выбрал его военную прозу. В те годы многие режиссеры обратились к событиям Великой Отечественной войны, однако подавляющее большинство из них придерживались канонической точки зрения на эти события, явно их приукрашивали. Эталоном такого кинематографа стала эпопея Ю. Озерова «Освобождение», которая начала сниматься в 1968 году. И вот, как бы в пику такого рода фильмам, Герман решил снять нечто иное, непохожее на все, что прежде снимались о войне. В качестве помощника в этом деле он взял известного сценариста Эдуарда Володарского.

Вспоминает Э. Володарский: «Герман прочитал мой сценарий «Долги наши». А сценарий этот, как все запрещенное, разошелся по многим студиям. Я прочитал книжку его отца и пришел в ужас – повесть халтурная: КГБ, какая-то разведшкола, шпионы. Думаю, что делать? Я никогда таких вещей не писал, не касался их и очень боялся. Приезжает Герман. Мы встретились в кабаке на Маяковской, там коньяк разливали из автоматов. Лешка не пил – он уже тогда этим отличался. Я не знал, как ему это сказать, потому что уже побывал у него в доме и видел, какое там почитание отца. А я возьми и ляпни: мол, повесть дерьмо. У него на лице ни один мускул не дрогнул: «Я знаю, повесть плохая, там все надо переделать». И примерно за месяц я написал сценарий. Фактически все придумал заново. И както дело счастливо поначалу пошло. В Госкино утвердили – картина называлась не «Проверка на дорогах», а «Операция «С Новым годом!»

На главные роли в картину Герман пригласил замечательных актеров: Ролана Быкова, Анатолия Солоницына, Олега Борисова. Роль раскаявшегося полицая Лазарева первоначально предназначалась для Владимира Высоцкого, однако затем его кандидатура по каким-то причинам отпала и на роль был утвержден Владимир Заманский. Стоит отметить, что Заманский некогда прошел через горнило сталинских лагерей. Вот эпизод из его биографии.

В 1944 году Заманский попал на фронт, а войну закончил в Пруссии. Однако демобилизации так и не дождался. На седьмом году службы он попал под трибунал: вместе с сослуживцами, по молодости, решил проучить новичка-офицера. В итоге всех зачинщиков осудили. Заманского отправили сначала в лагерь, затем перевели в Москву, где он работал на строительстве ряда объектов: МГУ, дома на проспекте Вернадского и в Черемушках. В 1953 году Заманский попал под бериевскую амнистию.

Фильм «Операция «С Новым годом!» («Проверка на дорогах») снимался около полугода (натурные съемки проводились под Калинином) и был закончен в 1970 году. Однако на экраны тогда он так и не вышел. Комиссия Госкино, которая принимала фильм, усмотрела в нем апологетику предательства. Один из руководителей Госкино так объяснял Герману невозможность выхода фильма на экран: «У народа существуют иллюзии. Существует свое представление о войне, о партизанах, о тыле. А что показано у вас? Возможно, и были такие партизаны, но зачем же показывать это людям? Зачем разрушать иллюзии?..»

Однако недовольные фильмом были не только в Госкино. Фильм очень не понравился и членам Политбюро. В частности, руководителю Белоруссии Кириллу Мазурову. Тот заявил: «Интересно, есть ли партийное руководство в нашем кинематографе? Если есть, то почему оно дает «добро» на создание таких картин?»

В конце концов фильм признали «антисоветской стряпней» и приговорили к забвению – отправили «на полку» (хорошо хотя бы то, что не уничтожили). Германа же, снявшего такое кино, попросту уволили с «Ленфильма», а директора студии сняли с должности: мол, недоглядел. Многие из тех, кто совсем недавно ходил к Герману в гостй и набивался в друзья, теперь в его доме на Марсовом поле не появлялись. Германа поддерживали лишь мать да жена Светлана Кармалита. О ней стоит рассказать особо.

Герман познакомился с ней в конце 60-х, еще до начала съемок «Операции…». Светлана изучала историю искусств и была далека от кинематографа. Однако Герман сумел привлечь ее на свою сторону. По его словам, это произошло следующим образом: «Я поехал в Калинин снимать фильм. Снимать нужно было зиму, а снега нет, группа пьет, я же везде мотаюсь один, обратиться за помощью не к кому. Позвонил Светлане в Москву и сказал: «Слушай, давай на одну лошадь поставим, что тебе эта история искусств?» Светлана ушла из института, и мы стали заниматься кино…»

Немало помогли в тот период Герману и его дальние родственники. В частности, двоюродный брат, который жил тогда в США (его семья уехала из России с армией Колчака). Узнав о трудностях Германа, брат вместе с оравой родственников приехал в Ленинград и стал уговаривать Алексея собрать вещи и уехать из Союза. Но Герман отказался. Тогда брат задумался: каким образом помочь своему безработному родственнику? И решил поддержать Алексея материально. «Хочешь, автомобиль «Чайка» тебе куплю? – спросил он однажды. – Представляешь, как умоются твои злопыхатели, когда увидят тебя за рулем такой машины?» Герман представил, но весело ему от этого не стало. Подари ему брат «Чайку», его тут же сживут со свету те же самые злопыхатели. Брату он сказал: «Для такой машины, как «Чайка», и гараж надо иметь соответствующий, а его у меня, к сожалению, нет». Брата этот аргумент убедил. И тогда он решил подарить Герману машину попроще – «Волгу», что тоже являлось вызовом: в те годы новенькую «Волгу» имел на «Ленфильме» всего один человек – признанный мэтр советского кинематографа Леонид Хейфиц.

Всю первую половину 70-х годов Германа не допускали к съемкам и он довольствовался лишь тем, что вместе с женой строчил сценарии. По некоторым из них были затем сняты фильмы, другие так и остались невостребованными. Так, например, произошло со сценарием «Черная стрела» по роману Р. Л. Стивенсона.

А. Герман об этом вспоминает так: «Нас не волновал Стивенсон, но мы придумали сценарий, где был исторический фон: там Жанну д'Арк жгли, и из костра вылетал голубь. И было расследование, которое вел очень глупый человек, очень хороший, очень достойный, очень сильный физически – такой Иван-дурак. Он пытается во всем разобраться и, разбираясь постепенно, уничтожает "Все вокруг себя. Потому что правда – это очень острое оружие.

Вот такой сценарий мы решили сделать, прикрываясь тем, что нельзя делать про то, про се, а вот приключенческое можно. И Константин Симонов, который совсем не хотел над этим с нами работать, все же по нашему наущению пошел к Ермашу (председатель Госкино. – Ф. Р.). Мы его учили, учили, и он все повторял: «Черная стрела», «Черная стрела». У него ведь много дел, он был членом ЦК – как все упомнить? И вот выходит от Ермаша: «Все в порядке, будете ставить свой «Таинственный остров». У нас ноги подкосились: «Ка Эм, – так мы его называли, – какой «Таинственный остров»? Нам «Черная стрела» нужна». – «Ну придумайте, – говорит, – там костер». А мы полтора года сценарий писали…»

В середине 70-х Герману наконец разрешили вернуться в режиссуру. Произошло это во многом благодаря хлопотам все того же Константина Симонова, который был не только членом ЦК, но и членом коллегии Госкино. Говорят даже, что на уровне ЦК приняли решение: Симонов «перевоспитает» Германа, сделает из него «настоящего советского кинорежиссера». В 1973-м Симонов выхлопотал для Германа разрешение на съемки фильма о генерале Лукаче. Германа с супругой, как соавторов будущего сценария, соединили с бывшими сотрудниками НКВД в Испании, и работа закипела. Однако длилась она недолго. Вскоре Герман с Кармалитой «нарыли» таких фактов в биографии легендарного генерала, что Симонов схватился за голову. К примеру, они описали в сценарии то, как Лукач, работая в Ленинграде комендантом, отнял комнату у Осипа Мандельштама, как работала в Испании резидентура КГБ, задались вопросом, куда могло исчезнуть республиканское золото, и т. д. и т. п. В итоге уже написанный ими сценарий «получил отставку». Симонов заявил: «Я вам сказал, что постараюсь после этой картины снять с полки «Проверку». Но я не хочу класть на полку самого себя. Поэтому лучше будет, если вы все это забудете».

Однако Симонов поступил благородно – не отказался от сотрудничества с Германом, а предложил ему экранизировать одно из своих военных произведений, повесть «Из записок Лопатина». Герман с Кармалитой согласились.

Вспоминает Э. Володарский: «Лешка получил симоновский сценарий. Позвонил мне: «Нужна твоя помощь, приезжай». Я приехал, он мне дает 170 страниц. Надо все переделать, сократить. И я опять на его даче сидел 20 дней и переписывал сценарий. Кстати, монолог, который произносит Петренко в поезде (этот эпизод из фильма в исполнении Алексея Петренко теперь изучают студенты во ВГИКе. – Ф. Р.), написан мною от первого до последнего слова. Леша часто в интервью говорит, какой классный монолог, но забывает почему-то сказать обо мне…»

Стоит отметить, что в титрах фильма «Двадцать дней без войны» (такое название получила картина Германа) фамилия Э. Володарского не упоминается.

Между тем на главные роли в фильме Герман пригласил двух замечательных и абсолютно разных по манере игры актеров: Аллу Демидову (Нина) и Юрия Никулина (Лопатин). Но его выбор вызвал ропот неодобрения со стороны большинства участников съемок. Симонов же запретил снимать Демидову, так как она в кадре напомнила ему его бывшую супругу Валентину Серову. Герману пришлось взять в картину другую актрису – Людмилу Гурченко.

С трудом далось и утверждение на роль Юрия Никулина. Но прежде чем рассказать об этом, следует послушать рассказ о том, как произошло знакомство Никулина с Германом.

Вспоминает Ю. Никулин: «Однажды мне позвонил писатель И. Меттер (по его произведению в середине 60-х был снят фильм «Ко мне, Мухтар!», в котором Никулин сыграл главную роль. – Ф. Р.).

– Слушай, старик, – начал он энергично, – Алексей Герман, сын покойного писателя Юрия Германа, собирается снимать на «Ленфильме» симоновские «Двадцать дней без войны». По моим сведениям, на роль Лопатина хочет пробовать тебя.

Я не поверил. По моему представлению, я не имел ничего общего с этим удивительно точно выписанным образом, который несет к тому же автобиографические черты.

– Я тебя умоляю, – продолжал Меттер, – не отказывайся от роли сразу, как ты иногда необдуманно поступаешь. Алексей – способный режиссер, своеобразный. Мне кажется, тебе с ним будет интересно работать. Самое главное – ты в кино такой роли еще не играл. Послушайся совета и хорошенько подумай, прежде чем говорить «нет».

Через несколько дней позвонил Алексей Герман. (А я после разговора с Меттером долго думал о Лопатине, еще раз прочел Симонова и пришел к выводу: роль не для меня!)

– Ну какой я Лопатин!? – решительно начал я отказываться. – И стар, и по темпераменту другой. Да и вообще, мне хочется сняться в комедийном фильме. Лопатин – не моя роль. Сниматься не буду!

Алексей Юрьевич Герман сделал вид, будто не расслышал моих слов, сообщил, что вечером выезжает в Москву и хотел бы со мной встретиться – посидеть просто так час-другой. Об этой же встрече просил и Меттер, и я решил для себя: как бы разговор ни повернулся, все равно от роли откажусь. Но поговорить с интересным человеком, о котором мне рассказывали Ролан Быков и другие актеры, было любопытно. В день приезда Германа у нас в цирке шел генеральный прогон новой программы. К сожалению, я не успел встретить ленинградского гостя, но знал, что он вместе с женой Светланой пришел на прогон.

Уже позже, где-то в середине съемок фильма, жена Германа, которая работала на картине ассистентом режиссера, рассказывала мне: когда они пришли, заняли места в зале и увидели меня в одной из первых реприз, она толкнула мужа в бок и заметила:

– И это твой Лопатин?

После прогона мы с Германом поехали ко мне домой. Пили чай и говорили о будущем фильме. Говорил в основном Герман. Страстно, взволнованно, убежденно, эмоционально. Его черные, большие, умные и немного грустные глаза в тот вечер меня подкупили. Алексей Герман рассказывал, что и сам Константин Симонов одобряет мою кандидатуру на роль Лопатина.

Как это произошло, до сих пор не (пойму, но к половине второго ночи мое сопротивление было сломлено. Усталый, чуть раздраженный, мечтая только об одном – как бы скорее лечь спать, – я согласился приехать в Ленинград на кинопробы…

На «Ленфильм» приехал к девяти утра. А возвращался с кинопробы в час ночи. Опаздывал на поезд и не успел смыть грим. Наивный человек, я думал повидаться с фронтовыми друзьями! Какие там друзья… Разве я представлял себе, с каким режиссером встречусь? Герман поразил меня своей дотошностью. Такого въедливого режиссера ни до, ни после я больше не встречал. Методично-спокойный (хотя бывали случаи, что он выходил из себя), как глыба, Герман стоял в кинопавильоне и требовал от всех, чтобы его указания выполнялись до мельчайших подробностей. Только подборка костюмов заняла полдня. Он осматривал каждую складку, воротничок, сапоги, ремень, брюки… Казалось бы, костюм Лопатина – военная форма. Взять военную форму моего размера, и все! Так нет же! Он заставил меня примерить более десяти гимнастерок, около двадцати шинелей. Одна коротка, другая чуть широка, третья – не тот воротник, и так до бесконечности…»

Между тем, когда пробы Никулина были показаны художественному совету студии, они вызвали резкое неприятие большинства его членов. Мнение было таким: клоун не может играть трагическую роль. Вспоминает А. Герман:

«Мне позвонил директор «Ленфильма» В. В. Блинов, человек, с которым я до сих пор дружу. Он мне позвонил и сказал: «Значит, так, Алексей. Ты снимаешь с роли Никулина и сделаешь это сам, не обращаясь к Симонову. Мы смотрели на художественном совете, все режиссеры сказали: можно его заменить, потому что он сам тебе не нравится, ты же всегда снимаешь его спиной. Но учти, если ты этого не сделаешь, мы вобьем тебе в спину осиновый кол. И никогда ничего не будешь снимать, даю тебе слово коммуниста. Ты мне веришь?..»

И все же кандидатуру Никулина Герману удалось отстоять. Причем огромная заслуга в этом принадлежит и Симонову, которого тогда многие откровенно боялись. Даже когда возникли трудности с долгой отлучкой Никулина из цирка, Симонов лично поехал в «Союзгосцирк» и с ходу решил эту проблему.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю