Текст книги "Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)

* Конкурентки П. Зыкиной в жанре «русской песни» *

Ольга ВОРОНЕЦ

О. Воронец родилась в 1926 году в интеллигентной семье. Ее бабушка происходила из обедневших смоленских дворян, кончала Институт благородных девиц. Мать росла с гувернанткой, прекрасно говорила по-немецки.

Певческий талант у Ольги обнаружился еще в детстве. Затем она окончила оперную студию Сокольнического района, в 1946 году стала солисткой в джазово-эстрадном оркестре Центрального клуба милиции. В 1956 году ее включили в штат Мосэстрады в качестве вокалистки. В те годы Воронец исполняла легкие эстрадные песенки советских композиторов и была далека от народного творчества. Однако на одном из концертов она познакомилась с трио баянистов (А. Кузнецов, Я. Попков, А. Данилов), и тем удалось уговорить ее попробовать свои силы в русской народной песне. Аргумент при этом был использован убойный: мол, с таким голосом петь дешевые мотивчики – дело неблагодарное.

Как и положено истинно народной исполнительнице, Воронец несла свое творчество в массы, невзирая ни на какие трудности. То, что называется нынче «чесом», существовало в эстрадной среде и тогда. Та же Воронец «чесала» с концертами по глубинке, когда на лошадях, а когда и пешком добиралась до самых отдаленных деревень. Тогдашние гонорары не сравнишь с нынешними, поэтому жилось Воронец несладко: квартиры своей не было, пальтишко одно на все времена года, дешевенькие туфли с картонными задниками, которые она подвязывала веревочками.

Ситуация стала меняться к лучшему в начале 60-х годов. Так же как Зыкиной, карьеру Воронец во многом сделал композитор Григорий Пономаренко – его песня «Белый снег» в ее исполнении стала шлягером. Затем были хиты других композиторов: «Ромашки спрятались», «Я – Земля, я своих провожаю питомцев», «Калинка», «Дочери, дочери… взрослые дочери!», «Деревенька», «Сладка ягода» и другие.

В 60-е годы слава Воронец и Зыкиной шли почти вровень. Из-за схожести многих факторов (вокальных данных, репертуара и даже личных моментов) их иногда путали друг с другом. Их творческие пути часто пересекались. К примеру, в середине 60-х Воронец сменила Зыкину в программе Леонида Утесова. Он тогда в качестве конферансье вел эстрадную программу в Московском театре «Эрмитаж» и искал исполнительницу на место выбывшей Зыкиной. И ему посоветовали взять Ольгу Воронец. Он послушал ее и сказал: «Люда Зыкина – моя любимица, и я всегда очень тепло ее объявляю, но вас я до сих пор почему-то не слышал…»

Так же как и Зыкина, Воронец исколесила весь Советский Союз вдоль и поперек, включая самые отдаленные уголки: шесть раз была на БАМе, дважды – на Камчатке. Объездила пол земного шара – была во всех социалистических странах по и скольку раз, пела в Японии, США, Дании, Голландии, даже на острове Маврикий выступала. Говорят, африканцы буквально впадали в экстаз, когда Воронец исполняла «Калинку».

В 60-е годы Воронец наконец поднакопила денег (целый год не вылезала из гастролей по Сибири) и смогла купить себе 27-метровую квартиру в кооперативе. Ее ближайшими соседдями были корифеи советской песни Клавдия Шульженко и Лидия Русланова.

Первым мужем Воронец стал артист ее ансамбля, баянист. Однако прожили они вместе недолго. Супруг сильно пил, и Ольга ушла от него. Однако на творческих взаимоотношениях обоих этот факт никак не отразился – бывший муж продолжал играть в ансамбле Воронец до самой смерти. Со вторым мужем она познакомилась в конце 60-х, и с тех пор они вместе. Как и у Зыкиной, своих детей у Воронец нет.

Если имя Людмилы Зыкиной до сих пор известно каждому и ее песни до сих пор услаждают слух слушателей, то с Воронец дело обстоит несколько иначе. Несмотря на то что она до сих пор дает концерты, однако по телевидению ее практически никогда не показывают, да и на радио она не частый гость. Последний компакт-диск с песнями в ее исполнении под названием «Гляжу в озера синие» вышел в свет пять лет назад.

Сегодня народная артистка СССР О. Воронец живет вместе с мужем в той же 27-метровой квартире в центре Москвы. Есть у них и дача. Летом 1998 года Воронец купила себе «Жигули», а до этого всю жизнь гоняла на «Волге» (кстати, еще одна параллель с Зыкиной).

Екатерина ШАВРИНА

Е. Шаврина родилась тогда, когда Л. Зыкина и О. Воронец уже делали свои первые шаги в вокальном творчестве – в 1942 году. Ее родители-староверы воспитывали своих детей (а их, вместе с Катей, у них было шестеро – пять девочек и один мальчик) в строгости. До четырех лет после воспаления среднего уха Катя ничего не слышала и соответственно не могла говорить. Родители продали единственную корову (по тем временам – бесценное богатство) и на вырученные деньги сделали дочери операцию. Услышав первые звуки, Катя сразу же запела. И с тех пор пение стало чуть ли не единственным смыслом ее жизни.

Родители Кати умерли очень рано, и детям пришлось под ниматься самостоятельно. Детство у них было нелегким. Из всей семьи Шавриных повезло только Кате, которая начинала свой творческий путь в самодеятельности города Перми, а в 1967 году сумела устроиться в Москонцерт. Ее успешной карьере способствовал и первый брак – она вышла замуж за известного композитора 43-летнего Григория Пономаренко, ко торый очень много сделал и для Людмилы Зыкиной, и для Ольги Воронец (они с успехом пели его песни). Неплохой репертуар создал Пономаренко и для своей молодой супруги. Однако настоящая слава пришла к Шавриной в 1972 году, когда в телевизионном сериале «Тени исчезают в полдень» она спела песню Л. Афанасьева «Гляжу в озера синие». В том же году она была удостоена звания лауреата премии Ленинского комсомола

В 70-е годы Шаврина продолжала работать в Москонцерте пользуясь большой популярностью среди слушателей. Причем не только советских. Во время одного из концертов в Кремле ее отметил кубинский лидер Фидель Кастро – он вышел на сцену и, опустившись на колени, преподнес Шавриной рос кошный букет цветов.

Несмотря на то что брак Шавриной с Пономаренко просушествовал недолго, на ее сценической карьере это практически не отразилось. Причем на всем пути к эстрадному Олимпу Шаврина ни разу не воспользовалась своей красотой в корыстных целях. По ее же словам: «Ни под кого не легла. И ни с кем не переспала». Шаврина получала высшую концертную ставку – 19 рублей и давала по восемнадцать концертов в месяц Примерно 7–8 месяцев она работала с русской программой за границей – собственно этими концертами и жила. Единственной официальной наградой Шавриной в те годы продолжала оставаться премия Ленинского комсомола.

В конце 70-х Шаврина вновь вышла замуж и родила двойняшек – Жанну и Эллу. На какое-то время ей пришлось покинуть сцену. Но затем она вновь вернулась к любимому искусству.

На протяжении всей сценической карьеры за Шавриной как шлейф тянутся слухи о многочисленных любовниках. Сама певица не спешит опровергать большинство из этих слухов, но никогда не распространяется о подробностях. Известно лишь, мю после развода со вторым мужем она была замужем еще один раз. Родила еще одного ребенка – сына Гришу. В 1994 году в нее влюбился молодой бизнесмен из Германии и увез ее к себе на родину. Шаврина пела в ресторане, названном в ее месть – «Катюша». Однако вскоре певица стала скучать по родине и в конце концов сбежала из благополучного рая. Спустя несколько лет Шаврина совершила еще один побег – на этот раз от некого африканского принца, который хотел пополнить ею свой гарем. Обещал за любовь любые деньги. Но Шаврина поспешно собрала вещи и, прервав гастроли, сбежала от африканского сластолюбца.

Сегодня Екатерина Шаврина находится в прекрасной форме (в 1995 году ее удостоили звания народной артистки России), однако былой славы уже не вернуть. Многое ведь зависит от репертуара, с которым выступает певица, но почти все композиторы, с которыми она когда-то работала и кому она обязана своим успехом, уже ушли из жизни.

В 1996 году в автомобильной катастрофе погиб Г. Пономаренко, год спустя из жизни ушел Л. Афанасьев.

Дети Шавриной получили прекрасное образование: одна дочь окончила медицинский институт, другая – Финансовую академию, сын стал закройщиком-модельером. Живет Шаврина в центре столицы – на Тверской. Летом 1997 года с ней произошел курьезный случай. А началось все с того, что некая гражданка прибежала в редакцию журнала «ТВ-парк» и сообщила, что только что видела на Тверской народную артистку России Екатерину Шаврину, которая копалась… в мусорном контейнере. Заинтригованные этим сообщением, работники журнала связались с певицей. И вот что она им рассказала:

«Самое страшное, что это была действительно я. Такое, ей-Богу, и во сне не приснится. Нет, не хлеба корочку, конечно, и не обрезок колбаски искала я в контейнере, а… свою косметику. Я нечаянно выбросила ее вместе с мусором. Косметика у меня дорогая, японская, не на одну тысячу баксов, так что, узрев пропажу, побежала я к помойке как ошпаренная. По дороге мне встретилась женщина, наблюдавшая за мной с недоуменным видом, ну не могла же я всего ей рассказать: все равно она не поверила бы. Рада сделать через ваш журнал сообщение, что я отнюдь не бедствую, довольна жизнью и много гастролирую…»

Андрей ТАРКОВСКИЙ

А. Тарковский родился 4 апреля 1932 года в деревне Завражье недалеко от Кинешмы. Его отец – поэт Арсений Тарковский – записал в своем дневнике: «В Завражье в ночь на 4 апреля, с воскресенья на понедельник, родился сын… Пятого был зарегистрирован, назван Андреем и получил «паспорт».

По мужской линии Тарковские – мелкопоместные дворяне, жили на Украине. Это были высокообразованные, культурные люди. Мнение о том, что Тарковские имели кавказское происхождение, всего лишь легенда, которая была порождена семейными рассказами. Будто бы некогда один из младших сыновей дагестанского шамхала Тарковского попал на службу к русскому царю. Документальных подтверждений этой легенды нет. Но эта история грела сердце Андрея Тарковского, и он с пиететом относился к такой семейной версии их происхождения. Чуть позже старшая сестра Андрея Мария предприняла собственное расследование и обнаружила, что дагестанских корней в их генеалогическом древе нет. «Помню, еще девочкой, – рассказывала она, – я видела генеалогическое древо Тарковских, которое хранилось в нашем доме после смерти бабушки, папиной матери. На пергаменте тушью были нарисованы кружочки, в каждый из которых было вписано имя. Я помню, что нашла имя папы и его брата. Более далекие предки тогда меня не интересовали. Потом этот пергамент куда-то исчез, осталась грамота 1803 года – «патент», написанный по-польски, в котором подтверждаются дворянские привилегии майора Матвея Тарковского. Из этой грамоты и других документов ясно, что род Тарковских – польского происхождения, что прадед и дед папы жили на Украине и были военными, они исповедовали римско-католическую религию, а папин отец был записан в церковной книге православным и считал себя русским. Так что та родословная, которая составлена дагестанскими исследователями, ничем не подтверждается…»

Между тем рождение второго ребенка не сохранило семью Тарковских от развода – в 1935 году Арсений Александрович увлекся другой женщиной (женой критика Тренина из круга Маяковского) и ушел из семьи. Позднее Андрей будет вспоминать: «Мы жили с мамой, бабушкой и сестрой – это была вся наша семья. По существу, я воспитывался в семье без мужчин. И воспитывался матерью. Может быть, это и отразилось как-то на моем характере. Мои родители разошлись. Мы остались с моей сестрой Марией у мамы. Я помню маленький хутор в лесу, километрах в девяноста-ста от Москвы, недалеко от деревни Игнатьево на берегу Москвы-реки. Здесь провели несколько лет. Это было тяжелое время… Я помню, как однажды отец пришел ночью к нам и требовал, чтобы мама отдала меня ему, чтобы я жил с ним. Помню, я проснулся и слышал этот разговор. Мама плакала, но так, чтобы никто не слышал. И я тогда уже решил, что, если бы мама отдала меня, я бы не согласился жить с ним, хотя мне всегда не хватало отца. С тех пор мы всегдa ждали его возвращения с фронта, куда он ушел добровольцем…»

Арсений Александрович ушел на фронт зимой сорок первого, но провоевал всего два года – зимой сорок третьего он получил тяжелое ранение и был комиссован. Его бывшая семья в то время жила уже в Москве, на Щипке, в коммунальной квартире, в полуподвальном этаже двухэтажного дома. Андрей учился в соседней школе, занимался живописью, музыкой, много читал (он начал складывать буквы в четыре года, а в одиннадцать уже читал труды Леонардо да Винчи). Однако любое его юношеское увлечение довольно быстро проходило, и мать – Мария Ивановна – устала упрекать сына за его разбросанность. Когда в 1950 году Андрей закончил школу и поступил в Институт востоковедения, она облегченно вздохнула – ей каалось, что сын наконец-то определился с выбором профессии. Но она вновь ошиблась. Через год Андрей бросил этот институт и предпринял попытку поступить в другой – на режиссерский факультет ВГИКа. Набиравший курс Михаил Ильич Ромм нашел, однако, юношу не слишком готовым и посоветовал «набраться жизненного материала». И Тарковский отправился за впечатлениями в тьмутаракань – с геологической партией улетел в Сибирь.

В 1954 году Тарковский предпринял очередную попытку поступить во ВГИК. На этот раз за него вызвался похлопотать перед Роммом старый друг отца Р. Юренев. Он встретился с Михаилом Ильичом и попросил быть снисходительным к юноше, рассказывал про его отца – замечательного поэта. Даже стихи его пытался читать. Но лучше бы он этого не делал. Ромм был не из тех людей, которые могли принять абитуриента в институт по протекции. Более того, таких студентов возле себя он вообще не терпел. Но в случае с Тарковским все получилось наоборот. Ромм внезапно увидел в Андрее не только высокоэрудированного юношу, но и достаточно зрелого для своих лет человека. И великий режиссер понял, что прошедшее после их первой встречи время Тарковский зря не терял. Короче, он принял его в свою мастерскую. Причем ему пришлось выдержать серьезное сопротивление своих коллег в приемной комиссии, которые не желали видеть Тарковского в своем институте. Позднее М. Ромм так опишет эти события:

«Пришлось выдержать бой еще за одного абитуриента (другим абитуриентом, которого Ромм принял вопреки мнению своих коллег был В. Шукшин. – Ф. Р.) – бросил со второго курса Институт восточных языков, все про все знает, ногти перед комиссией кусает – значит, нервный. Ну, все против него. А он мне понравился, и отца я его знаю, хороший поэт и переводчик, а за сына не просил (как помним, это за него сделал Р. Юренев, после встречи с которым Ромм впервые прочитал стихи А. Тарковского. – Ф. Р.) Спрошу-ка, думаю, у мальчика что-нибудь из «Войны и мира». И он в ответ целую страницу наизусть, я – другой вопрос. Он опять наизусть. Принимаем…»

В 1957 году Тарковский женился на своей однокурснице по ВГИКу Ирме Рауш и навсегда покинул дом, в котором столько лет прожил вместе с матерью и сестрой. Вскоре на свет появился мальчик, которого Тарковский назвал в честь своего отца – Арсением. Однако рождение ребенка не уберегло молодую семью от скорого развода, и к началу 60-х Тарковский был уже вновь холостым. Каким он был в те годы? Вспоминает Л. Марягин:

«Однажды к столику в кафе, за которым сидели Тарковский, Вадим Юсов и еще один молодой человек – ныне очень известный режиссер, – подошел мой приятель, студент операторского факультета ВГИКа, и попросил меня обезопасить его выход из кафе: валютчики и фарцовщики того, первого призыва имели какие-то претензии к девушке моего приятеля. Тарковский вскинулся:

– Почему ты собрался помогать один? Мы все пойдем, – решил он за всех присутствующих.

Если быть честным – нам с Андреем и Юсовым серьезно досталось во время битвы за честь девушки моего приятеля. Но евою задачу мы выполнили – ценой сломанных носов, порванных штанин, солидных фингалов. Андрей не унимался: он заметил, что его приятель, не вступив в бой, ретировался к зданию Манежа, и кинулся к нему выяснять отношения.

– Ты трус! Ты подонок! Ты сбежал! – наседал он, и мне пришлось приложить серьезные усилия, чтобы остановить его…»

В книге А. Михалкова-Кончаловского (не он ли был тем «предателем»?) «Низкие истины» тоже упоминается эта драка. Однако автор описывает ее несколько иначе. Вот его слова:

«Андрей, когда выпивал, становился очень задиристым. Как-то на выходе из «Националя» мы наткнулись на какую-то компанию армян, Андрей стал задираться, замахнулся даже. Вступился Вадим Юсов, он был боксер. Началась драка, армянин врезал Вадиму, сломал ему нос. Тягаться в этом деле с армянином оказалось непросто: это был Енгибарян, чемпион мира в полулегком весе.

Вызвали милицию, нас с Андреем повели в отделение. Юсов нырнул куда-то в сторонку – ему, с капающей из носа кровью, ныло лучше не маячить. Нас, в общем-то достаточно скоро отпустили. Мы были просто выпивши, никакого другого криминала не было…»

Обоих Андреев объединила общая профессия – в 1959 году Михалков-Кончаловский тоже поступил на режиссерский факультет ВГИКа. В начале 60-х они постоянно «тусовались» в одной компании, вместе ухаживали за девушками, пили водку А. Михалков-Кончаловский вспоминает:

«Водки никогда не хватало, сколько ни купи. Помню, мы устроили костер, пекли картошку – Гена Шпаликов, Юлий Файт, Тарковский, я. 61-й год. Николина гора. Водку закупили, сколько могли унести. Огонь, в углях печется картошка порезана колбаса. Гена поет под гитару свои песни. «Ах, утону я в Западной Двине»… (У меня от тех времен сохранилась смешная магнитофонная запись – с пьяным Тарковским. Записей было много, мы часто дурачились. Потом, когда мы разошлись по дурости все стер.)

В два часа ночи картошка доедена, водка подчистую выпита. Все, стараясь не дышать, идут к нам домой. Перемазаны сажей, руки черные от обугленных картофелин. Тапочки тоже все черные. Срочно надо достать водки. Водка есть только в одном месте. Чтобы добраться до заветного ключа под лестницей, надо было встать на четвереньки, нырнуть в чуланчик, там две неподъемные бутыли – их не вытащить. Приходится отыскивать какую-нибудь плошку или кастрюлю, ставить рядом с бутылью, на карачках в темноте наклонять бутыль и стараться лить, чтобы потише булькало. Думаешь: «Только бы хватило. Завтра дольем, чтобы мама не заметила». Нацедишь литра два, выходишь с кастрюлей, а там уже тебя ждет орава будущих киноклассиков.

Мама, конечно, знала, что мы прикладываемся к бутыли Иногда как бы вскользь замечала: «Что это как-то странно водка убавилась?» Мы делали вид, что вопроса не расслышали Вскоре водка таким же необъяснимым образом прибавлялась…»

Между тем первой серьезной работой Тарковского в кино оказался телефильм «Сегодня увольнения не будет», который он снял в 1959 году вместе с Александром Гордоном (последний был женат на его сестре Марии). Однако затем творческие пути Тарковского и Гордона разошлись, и дипломную работ)? Андрей уже делал один.

После защиты курсовой Тарковскому пришла в голову идея снять фильм про Антарктиду. Вместе с Михалковым-Кончаловским они написали сценарий «Антарктида – далекая страна». Тарковскому удалось пристроить его на «Ленфильм». Однако прочитавший творение молодых вгиковцев мэтр Григорий Козинцев с прохладой отнесся к их проекту и заявил: «Сценарий слабенький. Никакого действия в нем нет». Пришлось неудачникам отказаться от этой темы и засесть за более прозаическую вешь. Так на свет появился сценарий «Каток и скрипка», на основе которого Тарковский снял на студии «Юность» с ною дипломную работу. На главную роль он собирался пригласить популярного в те годы Евгения Урбанского, однако тот оказался занят в съемках другого фильма и роль досталась Влашмиру Заманскому.

А. Михалков-Кончаловский писал впоследствии: «Мы с Тарковским росли под знаком отрицания многого из того, что оыло в кинематографе. Картины Пырьева вызывали у нас приступы смеха. Мы не признавали его точно так же, как поколение деда не признавало Репина.

Помню, как в Театре-студии киноактера, где какое-то время помещался Союз кинематографистов, мы столкнулись с Пырьевым на лестнице, едва поздоровались. Он спускался вниз в роскошных замшевых мокасинах, о которых в 1962-м нельзя было и мечтать. Кто-то нам потом передал его фразу: «Эти евреи – Тарковский, Кончаловский…» Мы долго над ней хохотали… Это сейчас мне понятно, насколько большой, неординарной личностью – и как человек, и как художник – был Иван Александрович Пырьев. А тогда все строилось на отрицании его кинематографа. Мы обожали Калатозова, он был для нас отрицанием Пырьева, отрицанием соцреализма, фанеры, как мы говорили. Когда на экране не стены, не лица, а все – крашеная фанера. Нам казалось, что мы знаем, как делать настоящее кино. Главная правда – в фактуре, чтобы было видно, что все подлинное: камень, песок, пот, трещины в стене. Не юлжно быть грима, штукатурки, скрывающей живую фактуру кожи. Костюмы должны быть цеглаженые, нестираные. Мы не признавали голливудскую или, что было для нас то же, сталинскую эстетику. Ощущение было, что мир лежит у наших ног, нет преград, которые нам не под силу одолеть…»

На последнем курсе ВГИКа Тарковский попробовал себя в качестве киноактера в фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»), он достаточно убедительно сыграл небольшую роль молодого резонера. Однако фильм был подвергнут обструкции на самом «верху» (на него ополчился сам Хрущев) и был сначада положен на полку, а затем пущен в прокат малым экраном. Так что карьера Тарковского-актера не задалась с самого начала. Не менее сложно складывалась и его режиссерская карьера.

Слава пришла к Тарковскому в 1962 году, когда он снял фильм «Иваново детство». Основой для фильма послужила прекрасная повесть В. Богомолова «Иван», которая увидела свет в начале 60-х. Первоначально фильм по этой повести собирался снимать другой молодой режиссер, Эдуард Абалов, из творческого объединения А. Алова и В. Наумова. Однако у него дело не пошло и студия стала подыскивать другого режиссера. В конце концов выбор пал на Тарковского. В течение двух недель тандем из четырех человек – оба Андрея, Владимир Богомолов и Михаил Папава – написали новый сценарий (Михалков-Кончаловский в титры не попал по причине своей молодости, и эта работа была засчитана ему как практика), и Тарковский приступил к съемкам. На главные роли он пригласил актеров-дебютантов: Евгения Жарикова, Николая Бурляева, Валентину Малявину. С последней во время съемок у него случился роман (стоит отметить, что небольшую роль в картине сыграла и бывшая жена Тарковского Ирма Рауш).

Вспоминает актриса Малявина: «С ним было очень трудно. Если говорить современным языком, он хотел меня приватизировать, не желал отпускать от себя. А мне очень хотелось сниматься. Он был гением, я была талантлива. Я вышла замуж (за оператора Павла Арсенова. – Ф. Р.), он женился. Роман продолжался. Многие наши общие знакомые знали об этом и трогательно, бережно относились к нашим чувствам. Это был странный человек – мог в теплую погоду ходить в меховой шапке, завязанной под подбородком, и в элегантном костюме (он вообще любил красиво одеваться и красиво одетых женщин, придумывал им наряды). Почему я не вышла за Тарковского?.. Да очень многие актрисы, снимавшиеся у него, просто мечтали об этом! Терехова, Васильева… Они и после его смерти до сих пор поделить его между собой не могут. А я его отпустила. Так, наверное, нам обоим было легче…»

Фильм «Иваново детство» был встречен руководством Госкино достаточно прохладно (картину назвали «пацифистской») и пущен по экранам страны ограниченным тиражом. В итоге в прокате он собрал всего около семнадцати миллионов зрителей (серые фильмы типа «Среди добрых людей» и «713-й просит посадку» имели куда большую аудиторию: 30 и почти 28 миллионов соответственно).

Между тем за пределами родного Отечества фильм «Иваново детство» принес его создателям оглушительную славу. В сентябре 1962 года на Венецианском фестивале он был удостоен Гран-при – «Золотого Льва святого Марка», а год спустя стал призером на фестивалях в Сан-Франциско, Акапулько и других (всего фильм получил 17 различных наград).

В Венецию Тарковский поехал не один, а в составе внушительной делегации, в которую, помимо чиновников Госкино, входили и его друзья: Михалков-Кончаловский, Малявина. Кстати, именно там между двумя Андреями впервые пробежала «черная кошка». Дело в том, что Тарковский тогда был сильно влюблен в Малявину и внезапно приревновал ее к Михалкову-Кончаловскому. Поводом же к этому послужила история с посещением ночного бара. Малявина, Лилиана Алешникова и Михалков-Кончаловский всю ночь просидели в этом баре, о чем на следующее утро стало известно руководству советской делегации. В итоге виновников «скандала» вызвали на общее собрание (его устроили на пляже!) и отчитали по первое число. Тарковский на этом судилище не присутствовал, однако знал о нем и сделал соответствующие выводы. С этого момента его отношения с другом стали натянутыми. Когда в тот же день поздно вечером Михалков-Кончаловский постучал к нему в номер и попросил пустить его переночевать, Тарковский ему дверь не открыл. Пришлось бедолаге провести ночь в шезлонге все на том же пляже.

А. Михалков-Кончаловский пишет об этом так: «Уже тогда, когда делалось «Иваново детство», у меня с Андреем стало возникать ощущение конфликтной ситуации. Тарковский позвал меня к себе в монтажную, показал кусок намонтированной хроники: обгорелые трупы семьи Геббельса, еще какие-то трупы – шокирующие кадры. Меня передернуло.

– Это в картине не нужно, – сказал я.

– Ты ничего не понял, – сказал он. – Это как раз и нужно.

– Нет, я против, – сказал я.

– А ты тут при чем? – Андрей заиграл желваками.

– Ну как же? Все-таки я соавтор сценария.

– В титрах тебя нет.

Я не ожидал, что разговор примет такой оборот.

– Сволочь ты! Засранец! Я с тобой разговаривать не буду!

– Ну и не надо, – сказал он.

Я побежал вниз по лестнице. Он догнал меня.

– Не приходи больше сюда.

Он оставил эти куски и оказался прав. Куски были замечательные. Они шокировали. Это была очень рискованная эстетика – дорога по лезвию бритвы, я до нее тогда не дорос. Дружба наша продолжалась, хотя наши пути уже начали расходиться. Я стал вырастать в режиссера, у меня определялась своя точка зрения, я утверждал ее…

Наши отношения с Андреем начали подспудно напрягаться. Думаю, происходило это из-за ощущения соперничества – можно назвать это и ревностью.

Помню лето 1963 года. Мы сидели на даче, возник какойто спор. Андрей стоял у окна. Лил дождь. Андрей повернулся ко мне и неожиданно спросил:

– Ты думаешь, что ты гений? – сказал он.

Я не ответил. Возникла пауза, слышен был только шум падающих на листья капель. Я смотрел на Андрея и точно знал, что он думает. Думает, что гений – он, а не я…»

Примерно в то же самое время у Тарковского и МихалковаКончаловского возник замысел написать новый сценарий – «Андрей Рублев». Причем натолкнул их на эту тему актер Василий Ливанов, который очень хотел сыграть роль великого иконописца. Однако затем Ливанов из этого проекта вылетел – уехал сниматься в очередном фильме, а его коллеги не стали дожидаться его возвращения, сели и написали сценарий без него. Когда же Ливанов вернулся, то услышал: «Прости, Вася, но твой поезд ушел». Некрасивая, в общем-то, история.

Первоначально в роли Андрея Рублева Тарковский предполагал снимать восходящую звезду того времени Иннокентия Смоктуновского. Но актеру в то же самое время Козинцев предложил роль Гамлета, и Смоктуновский сделал выбор в пользу Шекспира. Пришлось искать другого исполнителя. Им стал никому тогда не известный актер Свердловского драматического театра Анатолий Солоницын. Прочитав в журнале «Искусство кино» сценарий «Рублева», он приехал в Москву и сам предложил себя на главную роль. И хотя большая часть съемочного коллектива выступила против его кандидатуры, Тарковский внезапно поверил в Солоницына и сумел отстоять свой выбор. (Более подробно читатель может узнать об этом во втором томе «Досье на звезд».) В мае 1965 года во Владимире начались съемки «Андрея Рублева». Они продолжались с перерывами целый год. Позднее Тарковский так объяснит замысел этого фильма: «По-моему, искусство существует только потому, что мир плохо устроен. И вот именно об этом рассказывается в моем «Рублеве». Поиски гармонии, поиски смысла жизни, как он выражается, в гармонических соотношениях между людьми, между искусством и жизнью, между сегодняшним временем и историей прежних веков – этому, собственно, и посвящена моя картина».

«Рублев» был закончен в середине 1966 года, однако зрители его увидели спустя пять лет. О том, что же помешало фильму своевременно выйти на экран, рассказывает свидетель тех событий Г. Куницын (в те годы он курировал кино в ЦК КПСС). Вот его слова:

«У меня два года ушло на то, чтобы добиться постановки этого «крамольного сценария», который именно в таком качестве отпечатался в сознании руководящих людей. Авторы пришли ко мне (мне особенно приятно вспомнить, что Тарковский и Кончаловский пошли именно ко мне, а не еще к кому-нибудь в ЦК) и дали прочитать сценарий. Я много времени потратил на то, чтобы заставить прочитать сценарий секретаря ЦК Ильичева и убедить его, что сценарий надо опубликовать. Он сначала был опубликован в журнале «Искусство кино», еще до его постановки. После этого начались съемки. В 1966 году фильм был предъявлен на просмотр. Его в разных аудиториях показывали и в кинозале ЦК. Я вел совещание и на собственную ответственность принял фильм по высшей категории.

Но потом создались такие обстоятельства, что я сам был снят с беговой дорожки. Дело подошло к тому, что надо было уже определяться…

Многим из высшего начальства, посмотревшим «Рублева», показалось, что это крамольная картина, что это унижение достоинства русского народа и так далее, что монголы умнее русских…

Фильм снимался беспрепятственно, в этом все дело! Когда я ушел из ЦК, его через две недели положили на полку, и после этого он шесть лет лежал. Сейчас много говорят о том, что зажимали Тарковского, забывая, что фильм-то надо было сделать! Позднее Тарковский публично называл меня «ангелом-хранителем». Арсений Тарковский, пришедший ко мне на юбилей, прочитал поздравительную телеграмму из Рима от Андрея с самыми теплыми словами. Он у нас и дома бывал, мы так сроднились на какое-то время, когда я к фильму отношение имел.