Текст книги "Прокурор для Лютого"

Автор книги: Федор Бутырский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Вздохнув, пахан извлек из пачки «беломорину», размял ее, продул и, закурив, произнес:

– Деньги действительно у меня… Но не здесь, не в Москве, а далеко-далеко… А теперь давай говорить по-серьезному…

Спустя два часа из ворот базы «КР» выехал неприметный темно-зеленый УАЗик. Обычная армейская машина с армейским же номером, – тут, в Подмосковье, таких сотни; вряд ли подобный автомобиль может кого-нибудь заинтересовать.

За рулем сидел Рябина – он сосредоточенно следил за дорогой. Машина нервно подпрыгивала на ухабах, и камуфлированная кепи на его голове то и дело сползала – водитель механически поправлял ее рукой. Найденко, сидевший рядом, вертел по сторонам головой, но два безмолвных охранника позади гарантировали, что старик никуда не сбежит.

Первые минут двадцать все молчали – ровно гудел двигатель, со свистом проносились встречные машины.

Сидевший за рулем первым нарушил молчание:

– А ведь Прокурор не только вас подставил.

– Почему? – механически спросил старик.

– Этот наш опер, Лютый, ну, с которым мы вас в лесу взяли – он ведь вас не пас. Не думаю, что он хотел вас сдать: шаг был рискованный, и работал он, несомненно, по собственной инициативе.

– Хочешь сказать – он приехал ко мне не от Прокурора, а просто от себя? – Алексей Николаевич мгновенно оценил ситуацию.

– Вот-вот.

– Значит, это была не подстава?

– Подстава была со стороны Прокурора. Двойная – и вас, и его.

– Ну, с-сука-а… – свистящим полушепотом произнес старик. – Своих же сдает… – зрачки пахана ненавидяще сузились, на мгновение превратившись в микроскопические точки. – А зачем это ему?

– Думаю, он решил просто развести вас и Нечаева, – предположил Рябина задумчиво, – хотя, для чего именно, не пойму. Он хитрый и умный… Да только похитрей его найдутся, – говоривший подразумевал того самого влиятельного человека, которого упоминал в утренней беседе. – Ладно, теперь вам о другом надо думать. Надеюсь, Алексей Николаевич, вы не изменили своего решения?

В это время УАЗик обгонял фуру международных перевозок. Старик, опустив стекло, бросил на дорогу окурок и что-то негромко ответил, что именно, Рябина не услышал: слова Алексея Николаевича потонули в шуме ветра.

Машина мчалась в сторону Москвы.

Голубой свет за окном густел, наливался синевой, потом неожиданно где-то сверху появилась алая полоска – солнце садилось.

Лютый только что проснулся в своей московской квартире – вчерашние события основательно вымотали его. Встал, умылся, перекусил на скорую руку и, закурив, уселся за стол.

Чем больше размышлял Нечаев о последних событиях, тем больше запутывался. Слишком неправдоподобными казались поступки действующих лиц, и больше всех Прокурора. А может быть, этот человек в своих дьявольских задумках руководствуется каким-то планом – настолько сложным, что его почти невозможно разгадать?!

Но все-таки: для чего Прокурор подставил его, Нечаева, в глазах Найденко?

Почему не отдал приказ задержать уголовного авторитета раньше?

Почему, наконец, Прокурор медлит с задержанием Сухарева?

Какую роль во всем этом выполняет Рябина – ведь этот бездушный киборг оказался куда более хитрым, расчетливым и предусмотрительным, чем можно было от него ожидать!

Вопросов было больше, чем ответов, но теперь совершенно не хотелось думать – течение мысли было вялым, какие-то незначительные детали воспоминания проплывали на поверхности: неприятные, тонкие, ломкие, переливчатые, как радужная бензиновая пленка по Москве-реке.

Максим включил компьютер, уселся, поставив рядом с клавиатурой пепельницу. Он совершенно не хотел думать, но мысли упорно возвращались в прежнее русло.

Нашел нужный каталог, ввел пароль – перед глазами поплыли строки меморандума – Нечаев ужа знал его наизусть.

Потребление «русского оргазма» делает человеческую психику предельно неустойчивой и аморфной, позволяя манипулировать поступками и даже мыслительными процессами. Человек, регулярно потребляющий даже небольшую дозу наркотика, перестает контролировать свои действия. «Р. о», способствует появлению заниженной самооценки, патологической потребности подчиняться любой команде, практически не задумываясь о последствиях, подавляя способность даже простейшего анализа. Налицо стопроцентная психокоррекция…

В справедливости этого утверждения Нечаеву пришлось убедиться воочию сутки назад – перед мысленным взором невольно возникли рваные куски той страшной видеозаписи зомбированной Наташи Найденко, беспрекословно выполнявшей команды Митрофанова.

Размытые радужные пленки размышлений поплыли дальше, по течению, растворились в мозгу.

Стоп!

Ведь там, в заброшенном ДОТе, когда неизвестные, но такие предупредительные бандиты на «рэнджровере» зачем-то попросили Коттона подняться наверх, он насильно влил в Митрофанова минералку, заряженную препаратом!

Где теперь Заводной, чьи команды он выполняет? Ведь Прокурор наверняка знает все о Митрофанове!

И тут в голове неожиданно родилась мысль – настолько дикая и неправдоподобная, что Лютый, сразу же бросив компьютер, нервно заходил по комнате.

Бороться с «русским оргазмом» можно лишь при помощи «русского оргазма»!

Теперь Заводной ни что иное, как управляемая на расстоянии бомба. Его можно отправить к Сухому, ему можно приказать совершить что угодно – и Митрофанов сделает, не задумываясь.

Максим закурил, еще раз перечитал меморандум.

Да, сомнений быть не могло: Заводной – его тайное оружие; о котором никто не знает. И если бы его время от времени поить препаратом, этот человек…

…дзи-и-и-и-и-и-и-и-и-инь!..

Неожиданно зазвонил телефон – настырно и въедливо, начисто разрушая все логические построения.

Метнув в аппарат полный ненависти взгляд, Лютый вышел на кухню – поставить кофе, но и туда доносилось это пронзительное, прерывистое «дзи-и-и-и-и-и-и-и-и-инь!.» Более того, через несколько минут запищал сотовый телефон: видимо, и по городской связи, и по мобильной звонил один и тот же абонент.

Телефоны трезвонили, не переставая – как ни пытался отрешиться Максим от этих звуков.

Лютый лениво цедил кофе, затягивался сигаретным дымом, таким сладким после первого глотка, и думал: как должно быть, счастливы были люди до изобретения этой проклятой штуки, телефона. Провода – точно проводка электрошока к душам абонентов; аппарат со своим омерзительным «дзи-и-и-инь!.» – оголенный конец медной проволоки, по-садистски воткнутый заостренными контактами в нежный человеческий мозжечок. Максим не ждал никаких звонков, не хотел никого видеть и слышать – он хотел хоть на несколько минут принадлежать только самому себе.

…дзи-и-и-и-и-и-и-и-и-инь!..

Нечаев, с силой затушив окурок, прошел в комнату, взял трубку и, маскируя недовольство, произнес:

– Алло…

Никогда нельзя открыто высказывать своего недовольства – этому он научился еще за время службы во 2-м Главупре КГБ. Все – на улыбочке, легко и свободно. Высказать недовольство – значит, дать фору противнику. А ведь по телефону противник не виден – звонящий всегда имеет преимущество перед слушателем.

– Слушаю вас…

– Зря вы трубку не берете, Максим Александрович, – послышался знакомый голос Прокурора – с явно ироническими интонациями. – Я ведь знаю, что вы теперь дома. Наверняка курите, кофе пьете и мысленно посылаете меня подальше.

Лютый невольно кашлянул, но никак не выдал своего удивления.

– А я ведь вам по делу… Максим Александрович – мне кажется, мы все немного запутались.

Утверждение не могло не удивить Лютого.

– В чем же?

– Я абсолютно уверен, что вы считаете меня не тем, кем я являюсь на самом деле. Давайте встретимся и все обсудим. Согласны?..

Глава двадцать вторая

Нечаев всегда отличался образностью и масштабностью мышления – часто, размышляя над какими-то событиями, он проводил в уме самые немыслимые сравнения и параллели; как ни странно, но это помогало ему найти единственно правильный выход.

Вот и теперь, анализируя свое нынешнее положение, Максим почему-то – кстати или некстати – подумал: все это напоминает какой-то фильм из дешевого видеопроката. Нажал кнопку – лента мотается быстрей, нажал другую – кадр замер, нажал третью – и наблюдаешь события в обратном порядке…

И действительно – сравнение странное, но на удивление верное.

Когда любитель домашнего просмотра видеофильмов смотрит на экран телевизора, то наблюдает сюжет в обычном темпе: герои движутся, разговаривают, действуют примерно так же, как и в реальной жизни.

Фредди Крюгер методично преследует очередную жертву, бедра проституток в немецком порнофильме двигаются с равномерностью топора рубщиков мяса на Центральном рынке, хороший ковбой Джо стреляет в плохого шерифа Билла именно с той скоростью, на которую способен его винчестер или кольт, а великий каратист Брюс Ли молотит многочисленных врагов закона со скоростью пусть тренированного, но все-таки живого человека.

Нормальная кинематографичская скорость: двадцать четыре кадра в секунду.

Если любитель видеофильмов нажмет на кнопку перемотки ленты, то жесты и движения героев ускорятся.

Персонаж популярного видеоужастика будет гоняться за очередной жертвой с резвостью гоночного болида из «Формулы-1», скорость вибрации бедер героинь порнофильмов будет напоминать быстроту работы электрокайла для крошения старого асфальта; кольт или винчестер хорошего ковбоя Джо, убивающего в салуне плохого шерифа Билла, превратится в скорострельный пулемет, а герой фильмов-каратэ будет крушить негодяев, подобно валькам комбайна «Нива» в горячую августовскую страду.

Ну, а ежели любителю домашних видеосеансов придет в голову поставить перемотку на вовсе ускоренный режим, то на телевизионном экране замелькает одна сплошная разноцветная полоса, в которой невозможно будет разобрать: кто герой, а кто жертва, кто прав и кто виноват.

Именно в таком вот, чрезмерном, фантастическом, невероятно ускоренном темпе замелькала жизнь Максима после возвращения из ИТУ.

Десятки событий, сотни фактов, переплетенных между собой самым что ни на есть загадочным образом. Странная, невероятная мотивация поступков всех без исключения героев. Разобраться во всем этом самостоятельно не представлялось возможным. Наверное, один лишь Прокурор понимал и переплетения, и мотивации. Но верить Прокурору Лютый не мог: слишком жутким казались конечные замыслы этого страшного человека.

Тем не менее Нечаев согласился на встречу – не мог не согласиться: номинально этот человек был его непосредственным начальником. К тому же, последнее утверждение «вы считаете меня не тем, кем я являюсь на самом деле» прозвучало на редкость загадочно и потому – многообещающе.

Может быть, Прокурор сумеет замедлить ход этого сумасшедшего фильма?!

Встреча состоялась в придорожном кафе в подмосковном райцентре. Типовое двухэтажное здание, обложенное кафельной плиткой вроде той, которой принято облицовывать общественные туалеты; грязные столики, несвежие скатерти и портьеры – короче говоря, место не вызывающее подозрений и потому подходящее для доверительной беседы. И лишь черная тридцать первая «Волга» с национальным триколором на номере да две машины охраны, стоявшие неподалеку, свидетельствовали о серьезном статусе одного из посетителей.

Прокурор, бросая очками солнечные зайчики, смотрел на Лютого с печальной улыбкой: наверное, так смотрит университетский профессор на способного, но нерадивого студента.

Максим молчал настороженно и выжидательно – не начинать же беседу первому!

– Ну, что ж, паузу вы выдержали отлично, так что можно начать без дипломатических прелюдий, чтобы не терять времени, – весело произнес Прокурор и, сняв очки, протер их белоснежным платком. – Итак, Максим Александрович, начну с главного: вы действительно принимаете меня не за того, кто я на самом деле. Иначе быть не может. Просто я попытался поставить себя на ваше место. И знаете, к какому неожиданному выводу пришел?

– К какому? – не теряя самообладания, спросил Лютый; чего-чего, но столь доверительного начала беседы он явно не предвидел.

– А к такому… У вас есть все основания считать меня законченным, рафинированным негодяем. Именно так: негодяем и подлецом. Все это – исключительно от отсутствия информации. Или, может быть, от неправильного понимания… – Прокурор вновь надел очки – Лютый, мельком взглянув на собеседника, не мог удержаться от мысленного сравнения: теперь очки чем-то неуловимым напоминали линзы стереотруб, выдвинутых на вражескую позицию из блиндажа. – Вы сами видели действие «русского оргазма», вы читали меморандум, которым я вас снабдил.

– Да, – ответил Максим, соображая, к чему тот клонит.

– И вы вынесли из этого лишь одно: я и мне подобные желают подсадить на наркотик Москву, страну, человечество… И так далее. Чтобы создать у него иллюзию счастья. Так ведь?

Проницательность Прокурора впечатляла – было бы глупо говорить «нет».

– Честно говоря, у меня была такая мысль, – ответил Нечаев уклончиво.

– Стало быть, я не ошибся. Поверьте мне: я боюсь всего этого не меньше, чем вы. – Голос говорившего звучал на редкость чистосердечно. – Это – своего рода фашизм, только на биологическом уровне… Опыты гестаповца Менгеле в сравнении с этим – детский лепет на лужайке, – Прокурор вздохнул. – Хотя я знаю немало людей, которые с радостью согласились бы на такой шаг.

– Это они вложили деньги в проект «Русский оргазм»?

– Да. Они не хотели ввязываться в такой сложный и щекотливый проект самостоятельно – было проще дать денег бандитам, обождать, пока те раскрутятся, и потом все подмять под себя. Но там, – обладатель очков в золотой оправе поднял вверх указательный палец, подразумевая этим веским жестом неких невидимых, но весьма значительных лиц, – там явно просчитались. Сухой прекрасно понял, для чего можно использовать этот самый розовый порошок. Равно как и то, что его можно будет направить против тех, кто вложил в него деньги. Я предвидел это – вот тут-то и появился Коттон. История с Польшей вам известна, также как и причины, побудившие Сухарева первый завод-лабораторию организовать именно в Малкиня. Так вот: Найденко и Сухарев оказались намертво связанными одной цепью. Хотя Коттон на тот момент и не догадывался, кто стоит за производством «русского оргазма». Он думал просто подмять под себя производство, сдать его братве и в ореоле заслуженного человека уйти на покой. Следите за моей мыслью, Максим Александрович?

– Да, – механически ответил Лютый; теперь происходящее представлялось ему иным, нежели он видел его еще несколько минут назад.

– Вскоре на горизонте нарисовалась польская СБ. Это естественно – не проходит и недели, чтобы в польской прессе не писали о «татуированной руке Москвы» и «бандитах из-за Буга». Полякам надо было лишь одно – ликвидировать в стране рассадник наркотиков. И Сухой, и Коттон посчитали за лучшее войти с СБ в контакт – естественно, поляки тут же связались с нами. Если бы не те сто миллионов долларов, которые предполагалось вложить в проект, я бы дал им отмашку, но о «русском оргазме» стало известно… Как бы это выразиться… Многим недобросовестным политикам. Ну, а дальше произошло то, что должно было произойти. Сухарев решил кинуть Коттона, а он, в свою очередь, и его, и людей, вложивших деньги. Варшава, пользуясь нашими наработками, решила подвести двух непримиримых врагов, Сухого и Коттона, к барьеру. Не верите? – не дождавшись ответа, Прокурор достал из кармана диктофончик и нажал на кнопку: Лютый услышал приятный баритон, говоривший по-русски, но с явно иностранным акцентом: «Теперь второй пункт. Этот самый человек со шрамом… Как его там – пан Макинтош? Ту ест назвиско? Фамилия?» И тут же второй голос, показавшийся ему знакомым, нагло ответил: «Какая назвиска… Кличка у него такая… Как у собаки. Скоро деревянный макинтош получит…» «Ну, думаю, все пройдет удачно, – вставил баритон. – Мы ведь оба представляем заинтересованные стороны…»

– Что это?

– Запись беседы офицера польской СБ и гражданина России Сухарева, – невозмутимо прокомментировал Прокурор. – Сделана в Варшаве, на конспиративной квартире Службы Бясьпеки. СБ передала нам все материалы. Дальнейшие события развивались по графику, если не считать существенных мелочей: польский спецназ уничтожил завод-лабораторию в Малкиня, но не учел одного: Сухой, присутствовавший при этом, снял с лабораторного компьютера хард-диск со всей информацией, став, таким образом, полным монополистом. Естественно, если бы у него оказались те сто миллионов, то теперь в газетных киосках да хлебных магазинах торговали бы исключительно розоватым порошком. Заводик был разгромлен, но деньги, на которые рассчитывал Сухарев, не получены… – Прокурор говорил так, словно бы вбивал гвозди в сырую доску. – Деньги были деликатно переданы Коттону, естественно, через Макинтоша – мы сами узнали об этом недавно. Поляки не решились конфисковывать такую огромную сумму: хватило ума догадаться, что это за деньги.

– Они передали деньги Коттону, чтобы не достались Сухому? – резонно предположил собеседник. – Вы не могли этого предвидеть?

– Могли, – хитро улыбнулся Прокурор.

– Не проще ли было их изъять сразу? – Максим никак не мог понять логики происшедшего.

– Нет.

– Но почему?

– Вам рано об этом знать… Всему свое время.

– Так где же деньги? Почему вы думали, что они все-таки могут быть у Сухарева?

– Когда пришло известие о мнимой смерти Алексея Найденко, я подумал: его накрыли, выпытали название банка, где он хранит деньги и ликвидировали. Но, к счастью, я ошибся. К тому же, Алексей Николаевич, и это несомненно – человек куда более достойный, чем эти, – палец говорившего вновь указал наверх. – Далее. Поляки посчитали, что Макинтош знает слишком много и потому ликвидировали его еще в Белостоке. Сухой, поняв, что без денег ему в короткий срок не организоваться, решился на крайние меры: во-первых, похитил племянницу вора, надеясь договориться, а во-вторых – объявил войну крупным московским бандитам, ставившим «крышу» влиятельным финансистам. Ликвидировав их в одном московском ресторане, он переадресовал поборы с фирм и банков на себя. Таким образом он надеялся собрать необходимую сумму: нам же такой ход был, как вы сами понимаете, на руку. Одни бандиты ликвидируют других – что может быть лучше? Максимум результата при минимуме затрат. Видите, Максим Александрович, я с вами предельно искренен.

Да, все было логично – до неправдоподобия. Но это вовсе не значило, что у Лютого не осталось вопросов, скорей, их стало еще больше.

– Но для чего же тогда вы приказали ликвидировать Коттона?!

– Я знал, что он останется жив.

– Как?

– Все очень просто, – казалось, Прокурор ждал этого вопроса. – Рябина… Как вам сказать – это не мой человек. Когда вместо так называемого «13 отдела» организовалась структура «КР», мне его навязали чуть ли не насильно. Я не мог отказаться, но и не мог ему доверять. Понимаете ли, – в голосе говорившего прозвучали доверительные интонации, – есть один человек, кремлевский функционер, который вложил в проект огромные деньги… Думаю, что он поручил Рябине собирать на меня компромат, чтобы держать на коротком поводке. Что тот и делал механически и старательно. Но неумно.

– Компромат – на вас? – откровенность говорившего наталкивала на естественное недоверие.

– Максим Александрович, все это время мне приходится вести двойную, тройную жизнь. И я вовсе не оперный злодей, злой театральный божок, эдакий Мефистофель. Компромата у Рябины не получится… А если и получится, то на всех вместе. Все это время я старательно засвечивал фамилии всех заинтересованных лиц. А Коттона я приказал ликвидировать лишь по одной причине: спровоцировать Рябину на более решительные действия.

– И что? – Максим нервно теребил скатерть с края стола.

– Все получилось так, как я и планировал. Рябина прихватил Алексея Николаевича и исчез с ним. Предвижу его следующий шаг – с километрами аудио и видеопленок он явится к функционеру за наградой… – Прокурор неожиданно замолчал.

Молчание длилось долго – Лютый успел выкурить сигарету, несколько раз обдумать продолжение беседы, сформулировать остальные вопросы…

– Короче говоря, – по интонациям Прокурора было слышно, что разговор подходит к логическому завершению. – Я думаю, теперь вы мне верите. У нас с вами общие взгляды, так что давайте действовать сообща.

– Что значит сообща? – не понял Нечаев.

– Я также, как и вы, не хочу, чтобы негодяи плодили эту заразу… «русский оргазм». Ваша задача такова, – теперь в голосе говорившего зазвучали деловые интонации, – во-первых, найти Коттона, а вместе с ним и деньги. Инструкции на этот счет получите позже. Пока что скажу одно, и скажу с уверенностью: Рябина списан. Он – лишний свидетель. Во-вторых… В-третьих…

…Они говорили еще минут десять – теперь чаще других назывались фамилии Сухарева и Митрофанова.

– Вы напоили Заводного этой отравой? – к удивлению Лютого, на стол легло несколько пакетиков с розовым порошком.

– Да… – едва не растерялся Лютый.

– Возьмите, – Прокурор пододвинул пакетики собеседнику и, перехватив его недоуменный взгляд, пояснил кратко: – Это из Малкиня…

– А Заводной?

– Вы правильно решили, – покачал головой обладатель старомодных очков, – бороться с «русским оргазмом» можно лишь при помощи «русского оргазма». Возьмите – думаю, теперь это будет самое действенное оружие. Если вам действительно нужен Митрофанов, вы его получите… завтра днем. Он теперь в следственном изоляторе. Я позвоню – его выпустят под подписку. И вообще: мне кажется, в этой истории каждый получит то, чего заслужил. И вы в том числе…

Лютый сделал вид, будто бы не расслышал самую последнюю реплику.

Теперь разговор касался главного – механизма ликвидации производства, и Нечаев все больше и больше проникался к собеседнику доверием.

Да, он ошибся: в отличие от большинства участников этого жуткого и неправдоподобного спектакля Прокурор оказался человеком кристальной честности. Да, все это время Прокурору приходилось вести двойную, тройную игру, произносить чужие слова, носить чужие маски – но едва ли можно было обвинить его в двуличии: остаться в этом окружении самим собой было невозможно.

Максим поднялся из-за стола, пожал протянутую руку и неожиданно для себя спросил:

– А Наташа?

Голос Прокурора как-то враз потух, потускнел:

– Боюсь, ей уже ничем нельзя будет помочь. Но вы должны действовать, чтобы сотни тысяч точно таких же Наташ не постигла ее участь…