Текст книги "Прокурор для Лютого"

Автор книги: Федор Бутырский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Вы меня используете… Вновь, как и два года назад.

– Несомненно, – собеседник хмыкнул – мол: «наконец-то дошло!..»

– Вы играете на том, что я не могу воспринимать всех людей лишь как обстоятельства, способствующие успеху или неуспеху вашей грязной политики.

– Несомненно. Именно на этом я теперь и играю. Хотя, позволю себе заметить, что политика никогда не бывает чистой, – казалось, Прокурора трудно было вывести из себя.

– И по вашей милости я должен влезать в это дерьмо.

– Не влезайте. Весь мир в дерьме, а вы останетесь в белом фраке и замшевых перчатках?! Я ведь не могу вам приказать, я могу лишь предложить. Не хотите – найдем другого. Но я предлагаю это именно вам лишь потому, что судьба Наташи Найденко, – кремлевский гость позволил себе едва заметно улыбнуться, – никогда не будет для вас просто обстоятельством. И это – самая большая гарантия, что вы справитесь с заданием. Ну, так что: надеюсь, теперь вы согласны?!

Глава четырнадцатая

Низкая, приземистая «БМВ-М-5» антрацитно-черного цвета с бандитской тонировкой стекол и тонкой, почти прозрачной антенной на крыше медленно двигалась в угарном чаду полуденного Кутузовского проспекта.

Рыжее июльское солнце припекало, слепило глаза, но непроницаемые тонированные стекла машины не пропускали его лучи в салон, отбрасывали озорными солнечными зайчиками на обочины, в сухой июльский воздух, в людские потоки на тротуарах.

За рулем скоростной машины сидел Лютый.

Он немного отвык от езды по запруженным автомобилями столичным улицам и пока вел свой «бимер» предельно осторожно, постоянно контролируя зеркала заднего вида – Москва всегда славилась обилием сумасшедших на дорогах. В последнее же время психов-водителей заметно поприбавилось – перед уже мигающим светофором его нагло подрезал какой-то больной на навороченной спортивной тачке – через заднее стекло уже маячащей впереди короткозадой машины заметен массивный бритый затылок водителя…

Хозяин жизни – сытый, довольный собой; такому все можно.

БМВ стоило бы поберечь хотя бы потому, что она, несмотря на свой бандитский антураж, была казенной: Максим получил ее на базе «КР» в свое полное распоряжение, так же, как и служебную однокомнатную квартиру в районе Садового кольца. Именно туда теперь и катил Нечаев – наконец-то он останется один, наконец-то над душой не будет ни лагерного рекса, ни киборга Рябины. Что касается последнего, то, во всяком случае – пока не будет.

Лютый, конечно же, согласился на предложение Прокурора – он не мог не согласиться. Улыбчивый кремлевский подлец знал его болевые точки…

Вспоминая последнюю беседу, Нечаев болезненно морщился, словно от хронической зубной боли. Вновь, в который уже раз его использовали – мало того, ему сообщили об этом открытым текстом, буднично и спокойно: «я вас за решетку упрятал, я вас оттуда и извлек». Будто бы речь шла о багаже, сданном в долговременную камеру хранения. Впрочем, не использовали еще, собираются только…

Но нет сомнений, что все произойдет именно так, как планирует для него Прокурор.

Прокурор для Лютого – в этом случайном, казалось бы, сочетании слов было что-то зловещее, укрощающее, ограничивающее и даже немного мистическое.

Да, этот человек оказался вовсе не таким, как предполагал Максим. Умный, расчетливый, интеллигентный – но это вовсе не значит, что порядочный и честный. Очки в старомодной золотой оправе были приманкой для дураков. Куклы, которых сценарист этого дьявольского спектакля дергает за незримые ниточки, вольно или невольно смотрели не в лицо – на оправу, а в это время их изучал, оценивал беспристрастный взгляд аналитика, властолюбца и интригана. Куклы, вроде него, Нечаева, и покупались на эту интеллигентскую маскировку, на мягкость манер и округлость фраз. И лишь теперь Лютый наконец сумел рассмотреть глаза, скрытые тонкими синеватыми линзами: безжалостные, холодные, всепроникающие и потому страшные вдвойне.

Такие глаза не могут быть у обычных людей. Такие глаза бывают только у них, сценаристов и режиссеров этого жуткого и неправдоподобного спектакля, именуемого «современной российской действительностью».

Они водятся на Старой площади, в Кремле, на Лубянке, в мэрии, на Арбате, обитают на роскошных подмосковных дачах, ездят в черных «членовозах» с блатными номерами, на которых вместо аббревиатуры «РУС» нарисован российский триколор. Вон, покатил гробоподобный шестисотый «мерседес» с таким номером и двумя машинами сопровождения, нагло и уверенно вырулил на встречную, шарахнул по испуганным водителям синей мигалкой и сиреной, и постовой мент едва не проглотил свисток от благоговения перед дорогим начальством. Так и мчат они по жизни, напролом, невзирая на правила и полосы встречного движения, так и живут, стервятники-падальщики, в заоблачных высотах, в земном или неземном раю, и единственное, что их может действительно волновать – деньги и власть. Власть и деньги. Понятия, идеально конвертируемые друг в друга: деньги дают власть, которая, в свою очередь, приносит другие деньги.

Они, облеченные властью, и Прокурор – в первую очередь, погрязли в самой что ни на есть мерзкой политике: прокрутка денег через наркотики – что может быть гаже и отвратительней?!

Чем же тогда Прокурор отличается от Коттона или Сухого? Он хуже, много хуже. По крайней мере тот же Найденко всегда честно и открыто декларировал свои цели: вор должен воровать, это его хлеб; вору незападло, в кайф, развести ненавистное государство в «их» лице. К тому же, как доверительно сообщил кремлевский бонза на базе «КР», пахану с самого начало было отвратительно связываться с наркотой, ему пришлось переступить через свои убеждения, так сказать, наступить на горло собственной блатной песне. Во-первых, потому, что был связан перед «смотрящим из Кремля» определенными обязанностями, а во-вторых, что куда важней, огромные суммы с прибыли от «русского оргазма» предполагалось пустить в воровской общак.

Да, Лютый согласился разгребать эту кучу дерьма голыми руками, согласился в очередной раз сыграть роль марионетки со снайперской винтовкой в руках – впрочем, это вовсе не означало, что он действительно будет марионеткой всегда и во всем. Пусть Прокурор дергает за ниточки – но ведь нет в мире таких ниточек, которые нельзя было бы перерезать или порвать!..

Правда, и на этот случай у Прокурора вроде бы был предусмотрен контрход: к Лютому был приставлен Рябина. Официально – чтобы подстраховать или помочь, неофициально – для контроля…

«Приставили ко мне сторожа, чтобы я не сбежал?» – открытым текстом поинтересовался Нечаев в конце той памятной беседы.

«А куда вам с подводной лодки-то деться? – с пугающей откровенностью ответил Прокурор, растягивая тонкие губы в улыбку человека, которому уже все заранее известно. – Кому вы вообще теперь нужны? А Рябина будет рядом с вами лишь для того, чтобы вы, Максим Александрович, в горячке глупостей не наделали…»

Размышления Максима прервал неприятный резкий звук – подрезавшая его навороченная спортивная тачка, пронзительно взвизгнув резиной об асфальт перекрестка, мгновенно вырвалась вперед автомобильного стада: крутой за рулем, однако! Кредо жизни: педаль газа в пол, резко бросается сцепление и до следующего перекрестка, чтобы показать всем им, козлам, как правильно ездить и тормозить.

Стряхнув сигарету в пепельницу, Максим плавно тронулся – конечно же, теперь, после спецкурсов вождения автомобиля, пройденных им на базе «КР», он мог бы показать тому кретину класс, тем более, что и тачка у него ничем не хуже. А зачем – что он этим докажет?!

Черная БМВ с длинной антенной на крыше плавно и тяжело катила по левой полосе проспекта, а Максим продолжал свои невеселые размышления.

Ну, сделает он все так, как запланировал для него Прокурор – если сделает…

А дальше?

А дальше, по логике, когда цель будет достигнута, от него немедленно избавятся как от человека, слишком много знающего. Тихий хлопок в подъезде, контрольный выстрел – и все проблемы решены.

Для них, по крайней мере…

* * *

Замкнутое пространство всегда гнетет. Стены ограничивают взгляд, потолок давит на мозг и, кажется, тяжелая бетонная плита в любой момент может свалиться на голову, похоронив под собой хрупкую плоть. Даже пол – и тот грозит завибрировать и провалиться, и обломки его уволокут тебя в самую преисподнюю…

Комната, квадратная в плане, была небольшой: пять шагов от двери к окошку, пять шагов от одной стены к другой. Геометрически-правильный квадрат окна с толстым стеклом над головой, а в нем – одеяльный лоскут серо-синего неба. Матово-молочный свет, будто бы стекла в окне непрозрачные, но дело не в стекле, это такое небо. И ничего, кроме этого света…

Наташа Найденко смотрела в окно по сто раз на день и, наверное, столько же раз меряла ее вдоль и поперек шагами, но только первое время. Тюремная камера, да и только, считала она. Правда, в отличие от тюрьмы, комната эта отличалась относительным комфортом: большая мягкая кровать, огромный телевизор с видеомагнитофоном, холодильник, кондиционер, стеллажи с книгами…

Был даже собственный слуга – именно так называла про себя девушка крепкого молчаливого мужичонку с серой, незапоминающейся, невзрачной внешностью. Этот невзрачный появлялся тут ровно три раза в день – утром, днем и вечером, приносил еду, уносил грязную посуду и выполнял мелкие просьбы пленницы.

Сколько ни пыталась заговорить с ним девушка, сколько ни пробовала завязать беседу – невзрачный смотрел на нее ничего не понимающими, словно невидящими глазами, что-то бормотал в ответ и уходил, катя перед собой тележку с кружками и тарелками.

Наверное, он был глух.

Сперва, сразу после похищения, Наташа пыталась поговорить с ним по-хорошему. Улыбалась, даже слегка кокетничала, задавала вопросы, которые казались ей совершенно естественными: почему ее украли те страшные люди из «речной милиции» прямо с прогулочного катера на Москве-реке, почему ее тут держат, почему не дают позвонить маме, которая наверняка очень-очень волнуется, и вообще – где она теперь находится? Не дождавшись ответа, девушка начала скандалить – кричать, что у нее очень авторитетный дядя, который работает «кем-то вроде юриста», что если ее не выпустят, тут появится «ее мальчик» Максим, с которым она «ходит», и он, невероятно крутой, побьет всех сильно-сильно, что они вообще не имеют права…

А потом, как-то так само собой получилось, Наташа забыла обо всем: и о маме, и о недавнем выпускном бале в родной школе, и о том, какая она была там красивая-прекрасивая, и о вручении аттестатов, и об авторитетном «дяде-юристе» и, что самое странное – даже о Максиме.

Произошло это как-то незаметно: словно взял некто влажную губку и вытер с грифельной доски памяти все, что грязными меловыми потеками заслоняло главное… А главным было то, к чему стремится каждый нормальный человек: счастье. Теперь девушка ощущала его почти физически.

Наташа даже не заметила, как однажды, рано утром, невзрачный пришел в обществе какого-то мрачного уродца, у которого все, казалось, было квадратным: голова, плечи, кулаки и даже небольшой горб.

Они дали ей стакан кока-колы – девушка, блаженно улыбаясь, выпила и, закрыв глаза, легла на кровать.

И была счастлива, счастлива, счастлива; счастлива абсолютно и бесповоротно. Счастье разливалось по тесной комнате; счастье и восторг струились из квадратного окна напротив кровати, счастьем были окрашены стены, воздух; счастье тихим светом сочилось из молчащего телевизора, мелодичным шелестом радиоволн проникало в мозг…

Счастье, счастье, счастье…

И даже на языке ее вертелось постоянное, устойчивое сочетание «сч»; оно казалось колючим, жестким, шершавым и потому так хотелось растягивать последний мягкий и ласковый слог: «ие-е-е-е…», «счастие-е-е-е»!

Так вот, какое оно, это самое счастье – когда тебе ничего не надо… Нет, когда надо лишь одно: вот так вот лежать на кровати, пусть даже в этой тесной комнате, пусть даже одной, лежать и ощущать, лежать и внимать себе, лежать и слушать музыку счастья, музыку заоблачных сфер, незримо насыщающую атмосферу вокруг…

Словно океаническое течение выносит на влажный, мягкий песок, и набегающие волны ласкают, лижут ступни, небо над головой голубое-голубое, лазурное-лазурное, аж глаза режет эта голубизна, руки тяжелые и непослушные, но эта непослушность тем более радует.

И не хочется думать ни о чем, и кажется, способна выполнить любое желание – кого угодно и какое угодно, и верить всему, что тебе скажут, и быть счастливой лишь от этого.

А потом Наташу посадили в большой автомобиль, эдакий дом на колесах – с телевизором, видеомагнитофоном и холодильником, и повезли куда-то: девушка даже не спрашивала, куда именно. Хоть на край света – теперь ей везде будет хорошо.

Но вскоре все закончилось.

Веселящий газ, окутывавший ее сознание, как-то незаметно улетучился, и стало страшно. Она – такая маленькая, беззащитная, всеми покинутая, в обществе незнакомых людей, в какой-то огромной машине, запертой снаружи. Медленно проплывают за окнами острые верхушки деревьев, тогда в просветах между кронами мелькает лазурное небо, затем его заслоняет грозовая туча, и от этой смены видов Наташе почему-то становилось очень одиноко, и очень хотелось плакать: наверное, от жалости к себе.

Машина катила по шоссе в полную неизвестность – девушка, сбросив одеяло, поднялась и на непослушных ногах приблизилась к стеклянной перегородке, отделявшей салон от водительского места.

За рулем сидел мужчина с красным лицом и немного выпученными глазами – огромный золотой перстень с неправдоподобно большим бриллиантом почему-то сразу обратил на себя внимание. Наташе показалось, что она где-то, когда-то, в какой-то другой жизни уже видела этого человека, уже встречалась с ним…

Рядом с обладателем бриллиантового украшения ерзал на сидении какой-то тип в белоснежном костюме – когда позади него определилось легкое движение пассажирки, он, даже не обернувшись в ее сторону, процедил слова загадочные и жутковатые:

– Слышь, Сухой, а она, кажется, оклемалась…

– Сейчас до Калуги доберемся, еще одну дозу дам, – отозвался тот, кого сидевший рядом с водителем назвал Сухим.

Все это было так страшно, что девушка вновь двинулась в глубь салона. Уселась, потерла руками виски – теперь она ощущала в голове полную пустоту.

Неожиданно на ум пришло сравнение, резкий всплеск сознания вынес на поверхность что-то такое географическо-этнографическое, кажется, из любимой когда-то передачи «Клуб кинопутешественников», а сравнение такое: где-то далеко-далеко, в девственных лесах Амазонии обитало дикарское племя, которое охотилось на других дикарей, но не ело их, а просто отрезало головы, вынимало мозг и высушивало черепа, а потом наполняло их сочной рыхлой мякотью какого-то тропического дерева – для каких-то религиозных обрядов. Девушке казалось, с ней тоже сделали нечто подобное – вынули мозг, наполнив голову чем-то таким, без чего она теперь не может прожить и минуты…

Вскоре машина остановилась. Мужчина с красным лицом, войдя в салон, молча протянул девушке стакан сока – та механически взяла его и выпила: ее мучила жажда.

И вновь – невидимое течение, мягкий прибой, ласкающий мозг, и вновь хочется исполнить любое желание, осчастливить всех и каждого, и несет ее волна на мягкий песок, и растворяет в себе…

Когда же Наташа очнулась вновь, краски исчезли, потускнев, плавное течение остановило свой бег и вода бескрайнего океана превратилась в зловонную, стоялую воду торфяной ямы.

И вновь комната – уже другая, поменьше. Стол, стулья, кровать, телевизор. Высокое окно под потолком. И ничего больше нет в мире, кроме этого…

Девушка поднялась с кровати, подошла к окну, привстала на цыпочки, подтянулась за подоконник, заглянула вниз – какие-то крыши, бурая жесть, черный толь, серый шифер, красный кирпич, белый бетон – квадратные скаты, и на скатах этих растут черные, мертвые деревья-антенны, и деревьев этих много-много, целый лес.

И от этого унылого железного леса на нее внезапно нахлынула волна тоски и нестерпимой жалости к себе – на миг она вытеснила все другие чувства, даже недавнее ощущение абсолютного, полного счастья…

Глава пятнадцатая

В современном технотронном мире практически любой человек, желая того или нет, неминуемо оставляет после себя великое множество информативных следов – надо лишь внимательно рассмотреть и собрать их воедино, и следы эти расскажут о многом, если не обо всем.

Современный человек не мыслит себя без телефона, а это значит, при необходимости и технических возможностях можно определить его номер и домашний адрес, записать беседу, заодно разложив и проанализировав интонации звонивших на детекторе лжи. Сотовый телефон еще лучше: он дает уникальную возможность не только запеленговать сиюминутное местонахождение абонента, но и проследить все его перемещения в пространстве.

Современный человек, как правило, ездит по городу на личном автомобиле, который обязательно имеет госномер – зная его, можно войти в компьютерную базу данных ГАИ и определить, на кого и когда зарегистрирована машина, какого она года выпуска, каково ее техническое состояние и сколько времени ездит на ней владелец.

Современный человек зачастую расплачивается при помощи кредитных карточек: можно отследить не только платежеспособность, но и географию и хронологию покупок, любимые рестораны и клубы, а по приобретениям – привычки и пристрастия.

В конце концов, современные люди очень любят кабельное и спутниковое телевидение: любимые фильмы, спортивные соревнования или телешоу можно заказать по телефону прямо из дому. Для приема таких программ необходимо иметь специальные чипы – что-то вроде электронных проездных билетов в метро. Вставляя такой чип в приемное отверстие телеприставки, современный человек неминуемо рискует стать предметом тайного, но пристального исследования самых разнообразных структур – от маркетинговых отделов международных торговых корпораций до тайных спецслужб. И те, и другие профессионально вычислят, какие передачи он предпочитает, в какое время суток обычно смотрит спутниковое телевидение, с какой периодичностью… Таким образом несложно определить не только характер телевизионного абонента, но и многое другое – эстетические вкусы, жизненные ориентиры, спортивные симпатии, интеллектуальный уровень, черты характера, распорядок дня и даже сексуальную ориентацию… Вся эта информация, профильтрованная хитроумными компьютерными программами и проанализированная специалистами, дает более-менее полную поведенческую картинку личности.

В конце концов, современный человек не мыслит жизни без компьютеров с выходом в Internet; обладая определенным технологическим навыком и опытом хакерской деятельности, можно по той же сети запросто войти в практически любой сетевой компьютер, отстоящий хоть на десятки тысяч километров и тайно скопировать нужную информацию, а при необходимости – заразить чужой компьютер неизлечимым вирусом.

Несмотря на муравьиную скученность гигантских мегаполисов, где так легко затеряться, где соседи, живя на одной площадке, порой не видят друг друга месяцами, где никому ни до кого нет дела, человека найти не слишком трудно – столь густой шлейф самых разнообразных следов он невольно оставляет за собой. И потому нынешний следопыт – не кинематографический индеец племени апачи или чироки, могущий по следам подковы в пыльной прерии определить возраст, болезни и вооружение всадника, и не старомодный Шерлок Холмс со скрипкой, трубкой и дедуктивным методом. Следопыт, сыщик – это, как правило, тихий, незаметный человек, проводящий целые дни за сетевым компьютером.

Именно об этом невольно думал Лютый, сидя перед экраном монитора в своей новой квартире.

Выполнение задания Прокурора было начато с анализа – как и положено в современном технотронном мире, информационного. Секретные структуры, подотчетные кремлевскому чиновнику, любезно предоставили Максиму дискеты, Си-Ди-диски и вход в секретный сервер, содержащий все необходимые технические данные: номера телефонов, марки и госрегистрации автомашин, оперативные сводки, донесения стукачей, уголовные дела, материалы следствий и приговоры судов, а также многочисленные закрытые документы с грифом «совершенно секретно». Окружение, связи, привычки и биографии – как Коттона, так и второго вероятного кандидата в похитители денег Сухого, – были как на ладони.

Однако анализ неожиданно пришлось отложить – едва ознакомившись с предоставленными данными, Максим начал рекогносцировку не с обработки уже готовой информации, а непосредственно с характеристик «русского оргазма». Если уж в этот проект решили вложить такие фантастические деньги, да не кто-нибудь, а высокопоставленные чиновники, стало быть, проект стоит многого.

Чего же именно – и предстояло понять.

Информация о «русском оргазме» неожиданно навела Нечаева на соображения куда более серьезные, нежели пропавшие деньги…

Тихо, почти неслышно шелестела клавиатура, щелкала «мышь» – на экране монитора послушно выстраивались ровные столбцы скучных химических формул, характеристик технологических процессов, медицинских показаний, какие-то диаграммы и графики. Правда, это был лишь общий план – ни полной формулы, ни подробных описаний производства наркотика компьютер не выдавал (видимо, всем этим не владел даже Прокурор), но информация, тем не менее, представляла дело в совершенно ином ракурсе.

Лютый сосредоточенно читал текст – казалось, каждое прочитанное слово навсегда остается в его памяти:

Кислотный наркотик, получивший условное название «русский оргазм» был случайно синтезирован в конце восьмидесятых годов в закрытом НИИ войск химзащиты. В виду глобальной конверсии конца восьмидесятых проект из-за нехватки средств был заморожен на неопределенное время. После увольнения из НИИ ученый-химик, синтезировавший препарат, пытался наладить его производство кустарным способом в одном из городов Ближнего Подмосковья, однако его открытие попало в поле зрения криминальных структур г. Москвы.

В начале 1994 г. гр. Митрофанов А. С. наладил производство наркотика в г. Малкиня (Польша, Мазовецкое воеводство). После уничтожения завода-лаборатории совместными усилиями Службы Бясьпеки Польши и полицейского спецназа химические формулы и информация о технологическом процессе бесследно исчезли.

Даже однократное употребление дозы «русского оргазма» создает стойкий синдром привыкания. В современной медицине не существует способов реабилитации, потому что с подобным препаратом наркологи еще не сталкивались.

Мерцающий синим монитор бросал на лицо Нечаева причудливые переливчатые блики – аналитик был серьезен и сосредоточен, как никогда.

Вряд ли от его внимания могло укрыться слишком очевидное: «русский оргазм» являлся не просто новым дешевым наркотиком вроде каких-нибудь «экстази» или «крэка». Речь шла о мощнейшем психотропном средстве, способным незаметно, но глобально влиять на психику людей, давая им при этом иллюзию полного, абсолютного счастья.

Скрытая манипуляция общественным мнением, формирование устойчивых стереотипов поведения, управление сознанием миллионов, то есть полная и безраздельная власть – не это ли конечная цель тех, кто вложил в проект огромные деньги?!

Нечаев закурил, задумался…

Теперь, словно из густого молочного тумана, вырисовывались контуры если и не вселенской катастрофы, то всероссийской… «Русский оргазм» позволял массово зомбировать народ, раз и навсегда превратив его в одну огромную, легко управляемую послушную марионетку. И если производство этого жуткого дурмана будет поставлено на промышленный поток и если во главе всего проекта встанет этот жуткий человек – Прокурор, то Россия, а может быть и весь мир перевернутся. Мир уже никогда не станет прежним. Улыбчивые дауны, не желающие ничего, кроме очередной порции синтетического счастья – мир безмолвных, счастливых рабов…

Если бы Сухой, или Коттон, или Бог, или дьявол занимались бы банальной, традиционной водкой, которая бы сулила прибыли не меньшие, чем «русский оргазм», это бы вряд ли заинтересовало высокопоставленных вкладчиков. Водка не дает возможности влиять на сознание глобально, а следовательно, не дает глобальной власти. Выпил, похмелился и – на завод. И так до следующего раза. Но спиртное, этот традиционный для России наркотик, хотя и скрашивает несовершенство мира, зато пагубно действует на здоровье и психику, а самое главное – катастрофически снижает работоспособность народа. А если человек не работает, не стоит у станка, он не производит материальные ценности, а это чревато общим снижением уровня жизни и, как следствие, легко прогнозируемыми катаклизмами.

А так, если верить сопроводительному меморандуму – полное, безграничное счастье. То есть, конечно, не само счастье, а его иллюзия, ощущение, но зато чисто физическое ощущение. И если дать человеку ощущение счастья, это будет ничем не хуже самого счастья…

Счастливый человек никогда не будет возмущаться, никогда не задумается о своей скотской жизни, никогда не захочет ее изменить.

Безусловно, сто миллионов долларов, вложенные в проект, – несомненно серьезный, но не самый главный аргумент.

Нервно затушив сигарету, Максим вновь защелкал клавиатурой; невольно он заметил, что волнуется – такого с ним не случалось уже давно…

Потребление «русского оргазма» делает человеческую психику предельно неустойчивой и аморфной, позволяя манипулировать поступками и даже мыслительными процессами. Человек, регулярно потребляющий даже небольшую дозу наркотика, перестает контролировать свои действия. «Р. о.» способствует появлению заниженной самооценки, патологической потребности подчиняться любой команде, практически не задумываясь о последствиях, подавляя способность даже простейшего анализа. Налицо стопроцентная психокоррекция…

Выключив компьютер, Лютый вышел на кухню, с треском открыл окно – ворвавшаяся струя холодного вечернего воздуха парусом надула штору. Кровь приливала к вискам – почему-то кстати или некстати вспомнился полузатопленный бокс: вода прибывает и прибывает, грозя сомкнуться над головой, а выхода нет и не будет. И от этой безнадежности становилось не по себе…

Максим просидел у компьютера два дня, практически не выходя из дому – к этому времени он уже владел всей полнотой информации: и по «русскому оргазму», и по Сухому, который, вне сомнения, стоял за его производством. Теперь Лютый был уверен не только в том, что сто миллионов долларов – у Сухарева, но и в другом: несомненно, Сухой вложит эти деньги в расширение проекта.

А потом?

Потом, по всей вероятности, наступит заключительный акт этого дьявольского спектакля: Прокурор его руками уберет зарвавшегося авторитета, выйдя из-за кулис, подомнет под себя производство, и тогда…

Что будет потом, Максим еще точно не знал: вряд ли этот незаметный, ползучий апокалипсис будет развиваться по единому сценарию. Он знал лишь одно – случится нечто страшное, непоправимое, и если это не остановит он, не остановит больше никто.

Дело приобретало совершенно неожиданный оборот: простенькое, казалось, чисто уголовное «кидалово» (какая в принципе разница – на тысячу, миллион или сто миллионов долларов?!) приобретало едва ли не вселенские, апокалипсические масштабы.

«Русский оргазм» в руках бандитов?

Уголовники массово превращают граждан в послушных терпил, доить которых становится еще проще, нежели тратить скачанные с них деньги. Правда они, возможно, еще не догадываются об истинных возможностях наркотика, но ведь поймут, и поймут очень скоро, какое орудие оказалось в их руках.

«Русский оргазм» в руках Прокурора и ему подобных?

Это не менее страшно: во все времена любая власть стремилась подчинить себе не только физическое существование людей, но и их мысли и желания, справедливо полагая, что мысли – первопричина поступков. А если мысли будут запрограммированы…

И вновь перед Максимом во всей своей сложности возник классический вопрос, казавшийся пока неразрешимым: что делать?

Философский вопрос: две кучи дерьма – какую из них выбрать?

И не менее философское решение: та, которая менее зловонна, что ли?!

Иными словами, дилемма выглядела так: или Сухарев, или Прокурор.

Оставить наркотик в руках Сухого?

Или, отследив авторитета, сдать его интеллигентному кремлевскому подлецу в золотых очках?

Но и оставаться сторонним наблюдателем было нельзя – и потому Лютый, стараясь на время забыть о первопричинах, занялся чисто технической стороной вопроса: отслеживанием Ивана Сергеевича Сухарева. Нечаев еще не знал, как он поступит потом – пока предстояло выяснить местонахождение человека, в чьих руках находился «русский оргазм». В связи с необычайной серьезностью дела даже похищенная коттоновская племянница отступала на второй план.

Правда, после того как общая картина стала более-менее ясной, Максим понял еще один сюжетный ход, который наверняка планировал и Прокурор: Сухой не успокоится, пока не уничтожит Коттона (пахан становился вдвойне опасным, так как слишком много знал), но именно это и выведет его, Лютого, на старика. Как знать – может быть, Алексей Николаевич сможет чем-нибудь помочь?!

Следующим же утром Нечаев затребовал на подмосковной базе «КР» автопеленгатор с водителем. Последующие три дня фордовский фургончик с какими-то странными антеннами на крыше колесил по всей Москве – наверняка в столице не осталось района, в котором бы он не побывал.

На четвертый день Лютый, с ввалившимися глазами, вернулся в свою квартиру. Он чувствовал себя совершенно разбитым: в ушах с каждым движением отдавался мерзкий писк пеленга, перед глазами, словно луч-разверстка локатора, бегали зеленые мушки.

Но конечный результат, пусть и минимальный, обнадеживал: в кармане лежали кассеты с записями многочисленных телефонных переговоров Штуки – человека Сухого. Внимание привлекали два засеченных автопеленгатором абонента: специальная компьютерная программа, хитроумный голосовой анализатор вычислил, что голос первого, несомненно, принадлежал Митрофанову, а второй – Сухареву. Правда, запеленговать местонахождение обладателей сотовых телефонов не представилось возможным: оба они, несомненно, были оборудованы антипеленгационными устройствами.

Но несомненным было одно: завтра утром, двадцатого июня, гражданин Митрофанов, он же Заводной (ныне – ближайшая связь Сухого), должен был появиться в Москве для встречи с какими-то своими людьми, названными в разговоре Хвостом и Чириком – установить местожительство и приметы последних было делом техники.

Причина появления Митрофанова в Москве была более чем серьезной: по разговору Сухарева со Штукой Лютый уже знал, что бандиты Сухого обнаружили теперешнее местонахождение Коттона. Заводному и его «быкам», судя по всему, поручалось физическое устранение законного вора – правда, перед этим, Митрофанов, видимо, должен был выудить из Алексея Николаевича Найденко какую-то информацию.