Текст книги "Алпамыш"

Автор книги: Фазил Юлдаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Счастья своего чуть не порвал ты нить.

Если хочешь знать, – иду я для тебя.

Младшенького сына горячо любя,

Я ведь ни о чем не думала плохом, —

Душу я свою не отягчу грехом!

Я тебя мечтала сделать женихом, —

Я ведь мать твоя, хочу тебе добра!

Как-никак, и вправду, я уже стара,

А тебе жениться, мой сынок, пора:

Хочется мне видеть внуков у шатра!

В жены я тебе хочу узбечку взять,

Чтобы красотой была тебе подстать.

В знатный дом узбекский ты войдешь как зять, —

Погляжу, как будешь радостью сиять

Рядом с молодой, прищурясь, мой сынок!

Брось-ка холостую дурость, мой сынок!

Эти слова услыхав, очень обрадовался Караджан, – сказал матери:

– Э, мать, если такое в сердце твоем, желаю тебе удачи! Приходи, дай знать. Здесь буду дожидаться.

Получив согласие сына, довольная старуха в степь Чилбир побрела своим путем.

Сурхаиль пошла веселей.

Хоть немало лет было ей,

Славилась ходьбою своей!

Ведь недаром был о ней слух,

Среди всех калмыцких старух,

Среди свах и средь повитух:

Говорили: нечистый в ней дух!

Ведьмою старуха слыла —

Столь была коварна и зла.

Девять ее спутниц-старух,

Родственниц ее, побирух,

Вслед за ней бегут во весь дух,

А никак за ней не поспеть.

Хоть бы ей скорей околеть!

А она любопытства полна,

Жадности, бесстыдства полна.

«Баи-бии, – мыслит она,—

Кто такие? – мыслит она,—

Хоть чужие, – мыслит она, —

А сосватаю бека их дочь!»

Их приданое числит она.

Все пронюхать успела и тут!..

Чуть живые старухи бредут —

Замертво сейчас упадут.

Не догнать Сурхаиль, – отстают,

Всячески хулят Сурхаиль:

«Не шайтан ли ей дал этот рост?

Если справить халат Сурхаиль,

Сколько же наткать и напрясть?

Бязи надо сорок кары.

Чтобы ей, коварной, пропасть!..»

К баю в гости спеша, к Байсары,

Сурхаиль, как верблюд-скороход,

Все уходит вперед и вперед.

Ноги у лукавой быстры,

Мысли у коварной хитры, —

Хочет Караджана женить,

С баями себя породнить.

Где же та юрта Байсары?..

А старухам ее невдомек,

Что у ней, коварной, в душе,

Завязала зачем в узелок

Новенький зеленый платок…

Чуть бредут старухи… Ведьма Сурхаиль

Далеко ушла – метет подолом пыль, —

Спутницам своим она и не видна!

Наконец перед нею озеро Айна.

Так пришла в кочевье байское она.

Спрашивает: «Где живет ваш главный бай?» —

Указали ей жилище Байсары.

Думает: «Богат, однако, Байсары!»

Девять было злых собак у Байсары.

Долговязую такую увидав,

Поднимают псы свирепый, громкий лай,

Как на зверя, мчатся на нее стремглав,

Тесно окружают – и бросают в грязь,

Словно меж собой заране сговорясь,

Рвут ее на части, кто во что вцепясь:

В руки, в ноги, в грудь и в зад, ворча и злясь,

В клочья разрывают и рубахи бязь!

Что старухе делать, если не реветь?

И ревет она, как раненый медведь!

Вовсе потеряла голову она.

Шаровары в клочья, грудь обнажена,

Выпав из одежд, – вся голая она!

А собаки рвут ее и так и сяк.

Раз она попала в круг таких собак,

Что ей остается, если не реветь?

И ревет она, как раненый медведь!

Долго так она ревела, но, увы,—

Нет людей на помощь, словно все мертвы.

Или у пришельцев нравы таковы?

Как жестокосердны, как они черствы,—

Не идут на крик беспомощной вдовы!

Осень подошла – не вянут ли цветы?

Смерть пришла – всю допил чашу жизни ты!..

Псы ее терзали, яростно рыча,

А она лежала, в ужасе крича,

Еле теплилась ее души свеча…

Вышла из юрты хозяйка-байвуча,

Слышит вздохи, стоны: «Прочь!.. Подите прочь!..»

Сильно удивясь, она спешит помочь.

Меж собак старуху увидав тогда,

Закричала: «Ой, тяжелая беда!»

Впору умереть старухе от стыда:

Очень уж была вся голая!.. Беда!..

Побивши как следует собак, осведомившись у старухи о ее состоянии, вернулась хозяйка в юрту, взяла новую женскую одежду, дала старухе переодеться, – сердце старушечье радуя, повела ее с почетом в юрту. Ай-Барчин с девушками своими в юрте сидела, – старуху увидав, подумала:

«Кто бы она ни была, она в чужой стороне». С места встав, низко поклонясь гостье, оказала она ей уважение. А старуха, увидав Барчин, сразу же подумала:

«И по красоте и по уму – отличная пара Караджану?..»

Немало еще времени прошло, пока до места добрались те девять старух – спутниц Сурхаиль-ведьмы. На этот раз вышел им навстречу человек, не дал собакам трогать их, привел старух в юрту. Хозяйка угощение стала готовить – плов варить. О том – о сем разговор завели, четыре-пять слов проронили, – Сурхаиль-ведьма, к хозяйке обратясь, так сразу же и спрашивает:

– Кажется, барашек варится у вас?

Не свободна ль дочь-красавица у вас?

Вижу я – прекрасный тут расцвел цветок!

Дома у меня есть холостой сынок, —

Если б сговориться с вами бог помог,

Повязать невесте я б могла платок.

Сговор совершив, пошла бы я домой, —

Очень был бы рад сынок любимый мой.

Караджан-батыр, он у меня меньшой.

В гости к вам идя, прошла я путь большой —

Посмотреть хотелось мне народ чужой.

К вашей дочери всей прикипев душой,

От нее большую радость испытав,

Я, от ваших псов жестоко пострадав,

Половины чувств приятных лишена…

Эта ваша дочь – свободна ли она?

Сыну моему она как раз нужна.

Слушай, байвуча, что я тебе скажу:

Чем скорей – тем лучше, – так я нахожу.

Сватовством своим тебе я удружу.

Эта дочь твоя причесана-гляжу,

Убрана во много кос она – гляжу;

Голову я ей платочком повяжу!..

Вот, что я тебе должна еще сказать:

Караджан тебе хороший будет зять —

Сына моего заглазно можешь взять.

Он среди батыров наших знаменит,

Шах наш, Тайча-хан, к нему благоволит,

Добрая молва о нем везде гремит —

Он юрте твоей стыда не причинит.

Сколько он сердец девических томит!

Только до сих пор все ходит холостой.

Не прельщается ничьею красотой:

«Эта мне не пара, эта не ровня!

Я – батыр известный да к тому же – бек!..»

Очень огорчает этим он меня.

Как бы не остался холостым навек!

Вижу – здесь живет почтенный человек, —

Думаю: у сына будет тесть – узбек!

Дочь твоя и сын мой – пара ведь они,—

Ты мне свой обычай сразу объясни.

Долго ли еще песок речей толочь?

Я любой калым тебе отдам за дочь.

Сговор совершим – и все сомненья прочь.

Голову себе напрасно не морочь!

Если ты в беде, друзья придут пом

о

чь;

Преданнейший друг для всех влюбленных – ночь…

Байвуча, что скажешь на мои слова?

Дочь твоя Барчин – я вижу какова:

Лучших для себя я б не желала снох,

Но и Караджан мой тоже ведь не плох.

Он, коль хочешь знать, из-за Барчин засох, —

Да услышит бог его влюбленный вздох!..

За Караджанбека выдай свою дочь,

И да будет радость им из ночи в ночь!

Услыхав речь старухи, так ответила ей мать Барчин-ай:

– Ничего теперь не варится у нас!

Не свободна дочь-красавица у нас!

Дочь моя давно уже сговорена,

С сыном дяди, чуть родясь, обручена.

Этот дядя, знай, он мужа старший брат,

Деверь мой – он шах страны Байсун-Конграт.

Он за нашу дочь нам уплатил калым,—

Не прельщай меня калымом ты своим!

Если поступить, как ты мне говоришь,

Разве преступленье долго утаишь?

Разве усидит в Конграте Алпамыш?

Если он приедет, Алпамыш-султан,

Разве не подохнет сын твой, Караджан?

Плачет по тебе, проклятая, аркан!

Старая карга, зачем ты бродишь зря,

Целый день сидишь, пустое говоря?

Каждый у себя не бек ли, не тюря?..

Делится ль добычей с вороном шункар?

Иль простым батырам не гроза кайсар?

Иль орлу дорогу преградит комар?

Весть в страну Конграт ужель не долетит?

Сокол Алпамыш сюда ль не прилетит?

Разве калмык

о

в он здесь не истребит?

Разве он ублюдка твоего простит?

Старая карга, ужель тебе не стыд?

Бродит, рыщет, где кто пловом угостит!

Розу ли мою твой выродок прельстит?

Осень подошла – садов поблекнул цвет.

Бог твой разум отнял, – горя хуже нет!

Кто тебе столь глупый нашептал совет?

Если хочешь знать, Хакиму равных нет,—

На земле таких батыров славных нет!

Всех вас перебьет, с земли сотрет ваш след!

Хакимбек достиг четырнадцати лет!

Если хочешь знать, то он – непобедим,

Мой племянник-бек, по имени Хаким!

Если с Караджаном встретится твоим,

Станет в мире сразу тесно им двоим,—

Сыну твоему не устоять пред ним…

Глупая твоя старушья голова,—

Надо же такие говорить слова!

Видно, что не знаешь Алпамыша-льва!

Шла б себе своим путем, пока жива!

Если хочешь знать, Байсунский край богат,

Лучше всех краев цветущий наш Конграт!

Конь у Хакимбека – истинно крылат,

Взгляд у Хакимбека – соколиный взгляд,

Тверже, чем алмаз – в его руке булат!

Родом он – конгратец, книжности учен,

С девушкой моей с рожденья обручен,

У себя в стране владыкой станет он.

Мерзкая старуха, убирайся вон!

Если будет здесь народ наш угнетен,

Думаешь, к нему не долетит наш стон?

Он вам всем создаст ужасный киямат!

Думаешь, невесте он не будет рад?

Думаешь, ее не увезет в Конграт,

Не познает с ней супружеских услад?

Если б ты старухой путною была, —

Разве ты себя не лучше бы вела?

Говорю добром, – ступай, пока цела!..

Сурхаиль, к хозяйке обращаясь, так ей ответила:

– Постыдилась бы ты глупых слов своих:

Посуди сама – годится ль тот жених,

Что провел полгода на путях степных?

Думаешь, он так сюда и прилетел?

Думаешь, приедет – будет жив и цел?

Всех батыров наших одолеет он?

Если и приедет, пожалеет он!

Ты мои слова за шутку не считай,

Долгим размышленьем душу не пытай —

Дочь свою, Барчин, в невестки мне отдай.

Очень уж хочу ее сосватать я!

Сына моего возьми себе в зятья!

Не возьмешь – не будет от него житья!

Иль своим желаньям он не господин?

Думаешь – не сядет на коня мой сын,

Не увидит он своей женой Барчин?

Думаешь – приедет он к тебе один?

Он тринадцать слуг с собой в набег возьмет —

Дочь твою, узбечка, силой увезет!

Услыхав слова эти, хозяйка, мать Барчин-ай, тоже сказала старухе слово свое:

– На вершинах горных да истает снег!

Вражий труп в земле да изгниет навек!

Да иссохнет твой урод Караджанбек!

Ты послушай, что тебе хочу сказать:

Эту дочь мою твой сын не может взять, —

Иноверец он, а – значит – нам не зять!

На мои слова обиды не имей,

Сыном похваляться предо мной не смей,

Подлая старуха, сдохни поскорей!..—

Так ей, мать Барчин сказала сгоряча.

Слышала все это Барчин-аимча.

«Прекратите спор!» – она им говорит.—

«Это же позор!» – она им говорит.

Спорят байвуча и Караджана мать,

Начинают, споря, кулаки сжимать.

Стали их старухи-гостьи разнимать…

Розняли их в конце концов старухи-гостьи. Подали им руки помыть, скатерть постелили. Наложили три блюда плова – поставили перед десятью женщинами, – одно блюдо на четверых пришлось. Мать Караджана, на хозяйку разобиженная, взяла два зернышка риса – в рот положила. Девять товарок ее побоялись взять и на одно зернышко больше, – Сурхаиль-ведьма головы бы им свернула. В трех блюдах плова на двадцать зернышек меньше стало.

– Хватит, – наелись мы, – сказали гостьи, возвращая блюда с пловом. Блюда убрав, ладонями по лицу проведя, – гостьи ушли. Мать Караджана, своих спутниц не дожидаясь, изо всех сил пустилась вперед. Девять старух, из виду ее не выпуская, ковыляли ей вслед, ворча:

– Возьми ты ее от нас, аллах, чтоб ей подохнуть! Вздумала сынка своего женить не в пору, ублюдка такого! Уж затевать ссору – так хоть после плова!.. Богато, однако, эти баи живут! Если бы мы и одни пришли, без этой карги злой, нас бы тут приняли не хуже – угостили бы и шавлёй на ужин. Э, как жалко – весь плов остался! Неприятность причинила, плову не дала поесть! По два зернышка на каждый рот, чтоб ей такие поминки устроил народ! Убери ты ее, аллах, от нас! В другой раз без нее придем…

Далеко вперед ушла Сурхаиль. А Караджан все на дорогу смотрит – ее поджидает. Видит – идет она.

Подошел к ней Караджан, спрашивает:

– Ну, мать, как дела? Лисою ты иль волчихой пришла? ^[11]– Ответила ему мать: – Э, сынок, намотай себе на ус: куда ни иду, куда ни бреду, – лисой не вернусь, волчихой приду! Женю я тебя, – вспомнишь мое слово! Видишь – на мне обнова. Это мне, как сватье, подарили новое платье…

А Караджан говорит:

– Вот она, мать моя какая! Сосватала мне невесту-узбечку! Не пожалели ей новой одежды бязевой! Ну, мать, как стала волчихой – рассказывай.

Стала старуха сыну рассказывать, как дело было:

– Даром время я, сынок, не провела.

К тем приезжим баям в стойбище пришла,

У Байсарыбая там в гостях была.

Хороша юрта, оказывается!

Девушка – мечта, оказывается;

Как цветок, чиста, оказывается;

И не занята, оказывается!

Нет ее нежней, оказывается,

Сохнут все по ней, оказывается!

Ровно сорок с ней подружек для услуг;

Как луна – Барчин меж сорока подруг.

В мире не найдешь кудрявее волос!

Заплетает их во много длинных кос.

Голоса такого слышать не пришлось!

Каждый глаз сияет, как большой алмаз, —

Сердце сразу тает от сиянья глаз!

А наряд на ней невиданный у нас —

Тонкий, полосатый дорогой атлас!

Чересчур, однако, узки рукава!

В зрелости она девической как-раз.

Именно такая, говорю, точь-в-точь

У Байсарыбая оказалась дочь.

Спрашиваю: «Дочь свободна ли у вас?

Сына – Караджана я женить хочу,—

За нее калым хороший заплачу».

Наизнанку вывернула байвучу,—

Выведала все, что знать хотела я.

Э, сынок, немало попотела я!

Девушка свободна – так и знай, сынок!

Сговорив невесту, ей надев платок,

Я бежать к тебе со всех пустилась ног…

Но такой обычай заведен у них:

Сговор был – приходит в тот же день жених.

Поспешить к невесте должен ты, мой сын, —

Завтра будет поздно, хоть бы сто причин,

Завтра, говорю, откажется Барчин!..

У Барчин – подружка, имя ей Суксур.

Все моргает мне, гляжу – хитер прищур!

Шепчет: «Сватовства таков узбекский чин, —

Пусть жених стыдлив не будет чересчур».

Слышала я то же и от остальных:

«Главное – пускай не мешкает жених!..»

Помни же, твоя невеста какова:

Имя – Барчин-ай, в косичках голова.

В бархатной юрте тебя сегодня ждут

Песни, смех, веселье – радости приют.

Тучка в сердце есть – исчезнет сразу тут!

Сорок тех подружек тоже хороши,

Будут угождать тебе от всей души…

Взяв своих махрамов, сын мой, поспеши —

Сам своей звезды счастливой не туши.

Ты не будь стыдлив и не ходи в тени,

Робость и смущенье от себя гони,

Только грубых слов, смотри, не пророни…

В бархатной юрте живет Байсарыбай,

В путь с приметой этой, Караджан, ступай.

Милая твоя – как месяц между звезд.

Будь и не заносчив и не слишком прост.

Главное – спеши, коня гони в нахлест!

Холостых годов кончай сегодня пост!..

Караджан, выслушав слова матери, говорит ей:

– Мать! Странные ты слова говоришь: ведь ты пока на узбечке только платок повязала. Прилично ли мне сразу же после этого являться прямо к невесте. Не унижу ли своей чести мужской? Не стану ль посмешищем в глазах людей?

А мать ему снова повторяет:

– Таков узбекский обычай, таково их правило. Неужели я бы сынка своего осрамила? Кто слишком смущается, тот жены лишается! – Сказала так старуха Сурхаиль и пошла себе дальше.

А Караджан к махрамам своим обратился:

– Некоторые из вас поездили по свету, некоторые уже и невест заневестили, иные – своим домом пожили, – быть может, и порядки узбекские вам знакомы? Стал я в узбекской семье женихом, – надо мне явиться туда, а не знаю, как у них одевается жених. Может быть, кто-нибудь из вас научит меня?

Сказали Караджану махрамы:

– Ха! В праздник и под праздник видали мы узбекского жениха. Великолепно он был одет, на голове носил он чалму. Женщины ему кричали вслед: «Жених, жених!» и от него деньги за это получали.

Слова эти услыхав, Караджан по-узбекски нарядиться решил. Сбросил он свой калмыцкий тельпак, новую одежду надел, чалму на голову навертывать стал, – никак чалма нарядной, круглой не выходит – во все стороны торчит, совсем не так, как у узбеков получается. Никогда Караджан чалмы не носил, сноровки завязывать ее не было у него. Говорит Караджан – Э, никак по-узбекски красиво не получается!

– Мы сами снарядим вас, – сказали махрамы.

Посадили они батыра Караджана на коня, девяностобатманный железный панцырь на него надели, взяли поводья четырнадцати коней, – вместо кушака обмотали ими туго-натуго стан батыра и заставили Караджана сидеть в седле прямо-прямо. Высок и прям, как минарет самаркандский, в окружении тринадцати махрамов своих, направился Караджан-батыр к невесте.

Вышел в путь батыр Караджан,

Едет в степь Чилбир Караджан,

Тот жених, калмык-пахлаван.

Всей дружиной своей окружен,

Материнским словом прельщен,

Размечтался о девушке он.

Холост он ходил и досуж,

Будет он красавице муж,

Зять узбека-бия к тому ж!

– Э, мой конь, тулпар, не ленись,

К Айна-колю птицей стремись,

Нежный ждет меня кипарис, —

Прозевать невесту могу!..

Конь его – тулпар удалой,

Скачет и фырчит на скаку —

Хочет угодить седоку.

А седок могучий такой,

Словно сокол сидит боевой,

Не видав красавицы той,

Едет, обольщенный мечтой,

Скачет нетерпеньем томим,

А махрамы – следом за ним.

Близок Айна-коль, далеко ль, —

Жениху дорога долга,

Коль невеста ему дорога!

Вот и засинел Айна-коль —

Зелены его берега.

Едет Караджан, как дракон,—

Весь народ узбекский смущен:

«Кто таков, откуда к нам он,

Что за великан-пахлаван?

Даже не видали таких!..»

Ус калмыцкий гордо суча,

Лихо скакуна горяча,

Юрт как бы не видя простых,

Едет Караджан мимо них,—

К бархатной юрте Байсары

Едет горделивый жених,

Подъезжает прямо к юрте,

Едут и махрамы к юрте.

Помня материнский завет,

Щурит он с задором глаза,

Что-то своим слугам шепча.

Алая на нем кармаза,

Равных ему, думает, нет!..

А в юрте Барчин-аимча

Ничего не знает о нем,

Женихе самозванном своем…

Ждут четырнадцать конных мужчин.

Что же не выходит Барчин?

Нет же для обиды причин!

Девушки-узбечки стоят,

Но не принимают коней,

С праздным равнодушьем глядят,

Оказать почет не хотят…

Прибыл же он во-время к ней,—

Верного коня исхлестал,

С дальнего пути ведь устал!

Как же так встречать жениха?

Думой уязвлен Караджан:

Как бы тут не вышло греха!

Может быть, все дело – обман,

Может быть, он вовсе не ждан?

Шутка – хоть и слишком плоха,

Можно ль положиться на мать,

Выпустить бы ей потроха!

Снилась ей, как видно, сноха!

Девушки смеются – ха, ха!

Голову он стал уж терять:

«Я повеселиться мечтал,

С баем породниться мечтал,

На Барчин жениться мечтал,—

А своей невестой не ждан!..»

Встречей озадачен такой,

Ведьмой одурачен такой,

Матерью своей озорной,

Повернул коня Караджан,

Бек-батыр, калмык-пахлаван.

Отъехал Караджан и все размышляет: «Наша невеста нас не видала, значит – и девушки не знали, что это мы». Так утешал он себя, и долго еще разъезжал вокруг юрты Байсары. Очень измучился Караджан. Потом поехал он в глухое место, с коня сошел – и махрамам своим так сказал:

– Развяжите меня. Совсем дышать не могу, туго слишком опоясали вы меня. Э, мать моя озорная, обманула нас!

Развязали его махрамы, на коня сел батыр – и поехал в пещеру к братьям-батырам. Въехал – с коня слез. Самый могучий из девяноста батыров, Кокальдаш-батыр спрашивает: – Откуда ты, Караджан, приехал? – Караджан отвечает: – Приехали мы от узбекской девушки – невесты нашей. Хорошо мы с ней повеселились! Кокальдаш-батыр разгневался:

– Ой, лучше бы ты в детстве подох! К какой такой невесте осмелился ты ездить? Ведь она – твоего старшего брата будущая жена, а он жив! Вот ты как блудлив!

Тут встал Кошкулак-батыр и тоже сказал:

– Ты зачем же лезешь к девушке этой, за которую я уже вношу калым? Становясь на пути старшим братьям своим, помрешь молодым!

Это сказав, уселись батыры, стали пить арак и другие напитки, – пирушку устроили.

Сильно опьянев, Кокаман-батыр сел под утро на коня своего Кокдонана и один поехал на озеро охотиться. Около полудня, с охоты возвращаясь, проезжает он берегом озера.

А Барчин-ай со служанкой своей Суксур в это время сидела под навесом, где разложен был тутовый лист с шелкопрядами. Смотрят – едет калмык, под которым конь так и пляшет. Могуч калмык, прям, как минарет самаркандский.

– Э, какой калмык могучий и огромный! Как бы не увидал меня и тоже не стал кружиться тут! – Так Барчин сказала – и в юрту пошла…

Взгляд Кокамана-батыра упал на бедра Барчин. Он поводья натянул – повернул коня, про себя подумав:

«Подъеду-ка к этим девушкам. Баи эти – скотоводы, – кумыса попрошу. Если кумыса дадут, значит, – женюсь я на узбечке, а если дадут воду, – значит, с пустыми руками уеду я. Попытаюсь – судьбу свою испытаю». – К девушкам обратившись, сказал Кокаман:

– Алая на вас, узбечки, кармаза.

Разума лишат подобные глаза!

Есть у скотоводов много кумыса, —

Кумыса охотно я бы напился!..

Розы по весне румяно зацветут,—

Соловьи, любовью пьяны, запоют.

Не по красоте ли гурий узнают?

Просит кумыса такой батыр, как я, —

Гурии ужель мне чашу не нальют?

Я богат, – чалму из шелка я ношу.

Весь я пожелтел – так страстно я прошу.

Вашего отказа я ведь не снесу —

Чашу мне одну налейте кумысу!

Рвется в битву сам породистый тулпар.

В сердце хворь таю, от этой хвори – жар;

Лекари сказали – исцелит кумыс,—

Слышал я, что пьют его и млад и стар.

Вы, узбечки, краше гурий родились,

Неужель не будет мне налит кумыс?

Просит вас такой известный пахлаван!

Я живу в пещерах, имя – Кокаман.

С озера я ехал, – дело дал мне хан,—

Вижу – скотоводов расположен стан,

Знаю, что богаты скотоводы все,

Знаю – пьют кумыс они, как воду, все.

Яркий на тебе, красавица, халат!

Если пить кумыс от хвори мне велят,

На тебя с мольбою направляю взгляд.

Можно ли такому беку отказать?

Если я тебя прошу о кумыс

е

,

Дай хотя б немного в небольшой касе!

Можно ль быть скупою при твоей красе?

Пить кумыс табибы мне велели все:

Кумыс

о

м от хвори я освобожусь, —

Потому тебя просить я не стыжусь.

Если дашь кумыс – как хочешь, побожусь,

Что тебе, быть может, тоже пригожусь!..

Из-за кумыса весь день я тут кружусь!

Это услыхав, так ответила Барчин Кокаману:

– Поля брани нет, где кровной нет вражды, —

Скакуна не гонят в битву без нужды:

Если в бег чрезмерный скакуна пустить,

Может он потом и вовсе не остыть…

Каждый у себя по-своему велик!

Уезжай, калмык, нет кумыс

а

тебе!

На исходе лета, глупый ты калмык,—

Посуди, – откуда б он взялся тебе?

Слушай, что тебе скажу, калмык-глупец:

Жеребят пустил под маток мой отец,—

Где же я теперь достану кумыс

а

?

Кумыс

а

теперь в помине даже нет!

Не настала осень – не поблекнет цвет.

Не люблю, калмык, бессмысленных бесед!

Бог ума не отнял у меня пока.

Кумыса не будет – вот и весь ответ!

Не встречала я глупее калмыка!

Вот уже сумбуль кончается у нас,—

В это время года кто кумыс видал?

Проезжай, калмык, чего ко миг пристал?

У других проси, а здесь ты опоздал.

Э, как много глупых слов ты наболтал!

Извелась я вся, с тобою говоря.

Проезжай, калмык, теряешь время зря!

Не встречала я такого дикаря!..

Весело живу я у отца в дому,

Проезжай, не то пожалуюсь ему!

Говорить с тобой мне вовсе ни к чему,—

И меня не мучь и сам ты не томись —

Говорят тебе, что кончился кумыс!

Вот еще пристал, откуда ни возьмись!..

Услыхав слова Барчин, такое слово ей в ответ сказал Кокаман-батыр:

– В битвы я скакал на этом скакуне.

Сильную обиду причиняешь мне.

Малость хоть налей, пусть плещется на дне!..

Я – батыр известный, унижаюсь так!

Я ведь не вино прошу и не арак,

Я ведь не сабу прошу и не конак, —

Хоть в одну касу, прошу, налей кумыс!

Все табибы мне велели: «Пей кумыс».

Я ведь не сабу прошу и не конак!

Не груба моя и не зазорна речь, —

Надо же свое здоровье мне беречь!

Если в сердце боль, – руке изменит меч, —

Что батыру делать в пору грозных сеч?

Стыд батыру хворым в молодости слечь!

Можно ли подобной просьбой пренебречь?

Раз надежда есть кумысом хворь отвлечь,

Как меня надежды смеешь ты лишить?

Можешь ведь и ты кого-нибудь обжечь

Так, что боль его начнет нещадно печь,—

На смерть ты его решишься ли обречь!..

Дай мне кумыс

а

– лекарством обеспечь!..

Я ведь знаю: ты – Байсарыбая дочь.

Кумыса не дав, меня ты гонишь прочь, —

Скупостью такой отца не опорочь…

Я, как друг, пришел – и все же не желан.

Знай, обида эта мне больнее ран…

Я на все способен, гневом обуян!

Вы сюда пришли из чужедальних стран,—

Раз пришли – пришли, – впустил вас Тайча-хан!

Я – батыр калмыцкий, имя – Кокаман, —

Видишь – я какой могучий пахлаван! —

Жертвою мне быть за твой чудесный стан!

Если кумыс

а

прошу, не зван, не ждан,

Значит, вправду, очень болен Кокаман!

Неужель не дашь больному кумыса?

Пусть хотя б одна неполная каса!..

Если б кумыса сейчас я напился

Из твоих, узбечка, из волшебных рук,

Был бы исцелен я от сердечных мук…

Пусть, как волк, уеду, а не – как лиса!..

Ты не обижайся – я ведь не злодей.

Дай кумыс – и сердцем ты моим владей!

Не последний средь калмыцких я людей:

В полном богатырском круге состоя,

Между девяноста славных числюсь я.

Недругу любому голову снесу!

Дай мне кумыс

у

, красавица моя,

Не уеду я, не выпив кумыс

у

!..

Услыхав от Кокамана эти слова, сказала Барчин прислужнице своей, Суксур:

– Этот калмык, провалиться ему, – откуда он только взялся! – стоит да бахвалится, прося кумыса, – на кумысе счастье свое загадав. Налей-ка воды в касу, – воду я ему подам, – охладит его вода – надежду на меня оставит он.

Суксур отошла в сторону, воды в чашу налила – принесла ее Барчин. Барчин протянула руку с чашей батыру Кокаману. Увидел Кокаман-батыр, что в чаше вода, а не кумыс, – разозлился и хлестнул девушку по руке своей камчой.

Испытав такую жестокость от батыра, расплакалась Барчин и, плача, такое слово сказала:

– Да истают все нагорные снега!

Да сгниет в земле поганый труп врага!

Недругов моих, о боже, покарай,

Да погибнет он, чужой, немилый край!

Ты меня, безмозглый, слушать не хотел,

Ты хлестнуть меня осмелился камчой!

Горю моему где мера, где предел?

Беззащитны стали мы в стране чужой,

Родину покинув, терпим гнет большой.

По руке камчой меня калмык хлестнул,

Подло так меня пришельством попрекнул,

Униженья шип ты в сердце мне воткнул!

Что теперь, бедняжка, в силах сделать я?

Чужестранка здесь и девушка ведь я!

Чтоб тебе, злосчастный, не было житья!

Чужестранка я, однако, не раба!

Как земля чужая жестока, груба!

Плачу я, но, видно, такова судьба!

С родиной расставшись, горько слезы лью,

А кому поведать мне печаль свою!..

На эти слова Кокаман так ответил:

– Не возьму добром, так силою возьму,

Чистоты твоей не милуя, возьму!

Если хочешь знать – терплю я также боль:

В сердце Кокамана также есть мозоль.

Я просил тебя: лекарство дать изволь, —

Ты же сыплешь мне на рану сердца соль…

Кто вас призывал в калмыцкий Чилбир-чоль?

Сели со своим скотом на Айна-коль!

Очень ты, узбечка пришлая, горда!

Это наши травы, наша здесь вода!

Я своих батыров приведу сюда,—

Будет, пастухи, вам черный день тогда!

Если мы на вас устроим аламан,—

Вашу кровь прольем, изгоним в Туркестан,

А тебя захватит силой Кокаман!

Буду веселиться, буду – что ни ночь —

Я с тобой лежать, Байсарыбая дочь!..

Эти слова услыхав, Ай-Барчин так ответила батыру Кокаману:

– Сам себя пустой надеждой не дурачь!

Поступай, как знаешь, но потом не плачь.

Силой взять меня грозитесь, калмык

и

?

Проезжайте дальше, – руки коротки!

Много о себе, калмык поганый, мнишь.

Думаешь, коль силой ты меня пленишь,

Не прискачет милый бек мой – Алпамыш?

Если же мои не сбудутся мечты,

По-мужски одевшись – в бой сама пойду!

Силу я в руке девической найду:

Будь вас сорок тысяч, будь вас тьма и тьма —

Всех, как одного, я перебью сама.

Истинно, как видно, ты сошел с ума!

Силою меня, проклятые, не взять!

Кто из вас дерзнет подобный вздор болтать,

Смерти калмык

у

тому не избежать.

Первым ты, глупец, лишишься головы!

Сделать я могу то самое, что вы.

Вот еще какие выискались львы!

Я – узбечка, имя Ай-Барчин ношу,—

Я вас на кусочки, подлых, искрошу.

Убирайся прочь, – добром тебя прошу!

Гордую узбечку силой взять не льстись.

Поскорей своей дорогой воротись, —

Девушкою быть убитым постыдись!

Предо мной, калмык, напрасно не вертись!..

Такого крепкого разговора батыр Кокаман ни от кого еще никогда не слыхал. Повернув коня, в путь он пустился и, обиды не стерпев, едет он – и от злобы, как медведь, ревет. К богатырям в дальние пещеры приехав, бросился он – со слезами на глазах – с коня наземь и, как ребенок, пред отцом заупрямившийся, громко плакать стал и дрыгать ногами.

Старший брат его – Кокальдаш спрашивает:

– От кого ты обиду потерпел, пока я жив-здоров еще?

– Страшен в гневе я, – ты это знаешь, брат:

Рубит пополам верблюда мой булат!

За тебя готов я отомстить стократ.

Ни с каким врагом не убоюсь я встреч,—

Шаху самому башку сверну я с плеч!

Если шах в твоей печали виноват,

Кровь его пролить я тоже буду рад.

Дочь его Тавка прекрасна, говорят,

Дочь его Тавку тебе отдам я, брат!

Если он такой насильник, Тайча-хан,

Черный напущу я на него туман.

Ты скажи мне правду, брат мой Кокаман!

Тогда Кокаман открыл свою тайну старшему брату – Кокальдашу, объяснил свое огорчение, такое слово сказав:

– Жалобу мою позволь тебе излить.

Если, за меня желая отомстить,

Хочешь вскачь коня горячего пустить,—

Шаха Тайча-хана не за что хулить!

Что несчастен я – в том не его вина.

Хоть умру, а шаха дочь мне не нужна!

Девушкой-узбечкой был я оскорблен,

Ею нож разлуки в сердце мне вонзен:

Кокаман, твой младший брат, в нее влюблен —

Собственною кровью захлебнулся он!

Девушка она, а как была дерзка,

Говорила как со мною свысока!

Потому меня так обожгла тоска,

Потому медведем я взревел, ака!

Услыхав эти слова, Кокальдаш-пахлаван сказал:

– А, чтоб тебе молодым околеть, не за что тебя жалеть! Если ты при жизни старшего брата к его невесте суешься, ездишь, куда не просят, то тебя поделом оскорбляют, как собаку поносят!

В это время Караджан приехал:

– Ты что, Кокаман, к девушке повадился, с которой я, как с невестой своей, развлекаюсь. Смотри – раскаешься!

Тогда Кошкулак-батыр закричал:

– Так вы, оказывается, оба ездите к девушке, которую я выбрал себе в жены, за которую уже приготовил калым! Как бы я головы не снес двум братьям своим!

Подошел батыр Кокашка и, Кокамана ударив, сказал:

– На этой девушке я обещал жениться, согласьем ее заручился. Если я первый с ней обручился, как смеете вы ездить к ней, к невесте моей?

Тут все батыры поднялись – и каждый свой кулак на Кокамане проверил, приговаривая:

– Так это ты, значит, красавицу-узбечку в жены себе присмотрел, чтоб ты погиб! – А Кокаман под ударами кулаков девяноста батыров, лежал, как упавшая вершина горы.

Погорячились батыры – и успокоились. Кокальдаш сказал:

– Нехорошо нам заниматься такими раздорами. Вставай, Кокаман, не реви медведем. Если всем нам нравится узбечка-красавица, все вместе мы к ней поедем. Пусть или кто-нибудь из нас один в жены ее возьмет – или сообща женимся на ней, пусть всем нам женою будет!..

Собрались все батыры, сели на коней – поехали. Прибыли все девяносто батыров на место – окружили юрту Байсары. Самый могучий из них – Кокальдаш-батыр позвал:

– Э, приезжий бай!

Сидел Байсары в юрте – сказал недовольно:

– Нет покоя ушам нашим! – Ляббай! – и неохотно вышел навстречу.

Самый могучий батыр Кокальдаш сказал:

– Дочь у тебя есть, приезжий бай. Одному из нас отдать ее предпочтешь или всем нам вместе? Нас не томи – решай, как лучше? Одному или всем? Всем или одному? Как решишь – так тому и быть!