Текст книги "Алпамыш"

Автор книги: Фазил Юлдаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

А родного нет рубежа!

Падают бараны в пути,

За горой гора на пути,

Перевалу вслед перевал.

Сколько перевалено гор, —

Нет родной страны до сих пор!

На гору еще поднялись, —

Вдаль они с надеждой глядят, —

Вспыхивает радостью взор, —

Воды бирюзовых озер,

Воды Кок-Камыша блестят!

«Вот она, страна родная! – говорят, —

Мы к тебе вернулись, край отцов, Конграт!

Нет страны на свете лучше!» – говорят.

Едет меж своих подруг Барчин-аим;

Каждая надела праздничный наряд.

Воды Кок-Камыша взор ласкают им,

Камыши в пути как бы кивают им,

Едут по местам покинутым, родным,

Ветерок доносит их отчизны дым.

Весь народ возглавив, едет бек-Хаким,

Высылает он гонцов-передовых, —

Вихрем понеслись, коней секут своих.

Мы ему напишем потом,

Поглядел бы ты на этих верховых!

Встречные в испуге спрашивают их:

К нам его, в Конграт привезем.

«Что случилось? Кто вы? Чей вы есть народ?»

Те им отвечают – и спешат вперед,

Скачут – прискакали к дому Байбури,

Весть передают седому Байбури.

Пастухи-гонцы, извещая Байбури о возвращении Алпамыша, сказали так:

– Выслушай нас, хан Байбури!

Всю свою родню собери,

Нас, не поскупясь, одари!

Знай: тюльпан твой прекрасный – здесь!

Соловей сладкогласный – здесь!

Смелый сокол твой ясный – здесь!

Прибыл он, твой сын Алпамыш!..

Тот, кто, твой нарушив запрет,

Сердца не нарушил обет,

Не страшась опасностей, бед,

Выехал в страну калмык

о

в;

Тот, кто, став грозою врагов,

Много одержал там побед,

Истребил их воинства цвет,

Вражий край в крови утопив,

Родины своей не забыв, —

Сын твой ненаглядный, он жив!

Прибыл он, твой сын, – Алпамыш!..

Внял господь отцовским слезам,—

Счастлив дом твой, счастлив ты сам:

Слез твоих поток осушив,

Мук твоих огонь потушив,

Славный свой поход завершив,

Прибыл он, твой сын Хакимбек!..

Совести там не загрязнив,

Воинскую честь сохранив,

Ту, кого он с детства любил,

В жены, наконец, получив,

Весь ее народ и стада

Храбро от врагов защитив,

Вывел и привел он сюда!

Прибыл он, твой сын Хакимбек!..

Другом ему ставший навек,

Доблестный батыр-пахлаван,

Имя ему бек Караджан,

Прибыл вместе с сыном твоим.

Мы на Кок-Камыше стоим,

Там расположась на ночлег…

Сын-батыр единственный твой,

Алпамыш воинственный твой,

Он уж недалёко, он здесь,

Вновь парит он соколом здесь!

Нашему известью поверь,

Едем с нами вместе, – проверь!..

Враг наш опозорен теперь,

Стал, как прах, он черен теперь!

Множество врагов одолев,

Много горных круч одолев,

Прибыл он, могучий, как лев,

Доблестный твой сын Алпамыш!..

С ним, как месяц ясный, ясна,

Как цветок прекрасный, нежна,

Девушками окружена,

Любящая страстно жена.

Ведай: счетом ровно пятьсот,

Груженный приданым Барчин,

Караван верблюдов идет.

Знай: бек Алпамыш-исполин

Прибыл из похода, – он здесь!

Отстоял он родины честь,

Вновь соединил наш народ:

Выслав нас гонцами вперед,

Эту сообщает он весть!

Слово наше правильно есть!

Нас, твоих рабов, Байбури,

Щедрым суюнчи одари!..

Слышит их слова Байбури,

Очень их Известию рад,

Он им не жалеет наград, —

Каждому подносит халат.

А меж тем, как будто крылат.

Слух тот облетает Конграт.

Шум и суматоха стоят.

Люди поважней, познатней

Встретить Алпамыша спешат.

Улицы народом кишат,

Молодух и девушек – тьма, —

Пусты у конгратцев дома.

Разговор один на устах —

Алпамыш с Барчин на устах.?.

О прикочевавших гостях

Сорока подружкам своим

Калдыргач-аим говорит:

«Ну-ка, поспешим, – говорит, —

Выедем навстречу мы им,

Поглядим, вернулся каким

Братец бек Хаким! – говорит. —

Мы поговорим, – говорит, —

С нашею сестрицей Барчин,

Привезем в столицу Барчин!..»

Движется встречать своих гостей народ, —

Так толпа густа, что страх иных берет,

Вся бурлит дорога, как водоворот,

Речью любопытства полон каждый рот

Беки-амальдары унеслись вперед,

Сделали они привал у «Белых вод», —

Смотрят – Алпамыш навстречу им идет,

За собой ведет вернувшийся народ.

Встречных увидав, душой ликует он;

Спешившись, он горсть родной земли берет,

Поднеся к устам, ее целует он.

Беки, Алпамыша угощая тут,

От отца привет ему передают,

Накормив гостей, ведут их за собой…

С девичьей своей шумливою толпой

Прибыла в тот час и Калдыргач-аим.

Брата увидав, здоровается с ним,—

Поцелуй сестринский нежен и горяч.

С дорогой невесткой, ласково нежна,

Так же горячо целуется она,

Красотой Барчин любуется она…

Вдруг – с веселым криком: «Живо, начинай!»

Девушки в свой круг замкнули Барчин-ай,

Поперек дороги протянув аркан,

Требуют с гостей подарков выкупных.

Девушка Суксур одаривает их:

Много тюбетеек ало-золотых,

Много им дает платочков головных.

А дорога вся людьми запружена,

Вся Конграт-страна сюда устремлена,—

Для подобных толп и ширь степей тесна!

Братья возвратились из чужой страны!

Были столько лет они разлучены!

Радостью горят конгратские сердца,

Также и байсунцев братские сердца!

Ликованье с той и с этой стороны.

Взоры к Алпамышу все обращены;

«Славься, победитель!» – клики там слышны,

«Наш объединитель!» – клики там слышны.

Рядом с Апламышем, прелести полна,

Едет Ай-Барчин, сияя, как луна.

Люди красотой Барчин восхищены,

Мощью Караджана все потрясены.

Задние к передним зависти полны,—

Задние не видят ничего, хоть плачь!

Лезут – кто на крыши, кто – на карагач…

Едут, едут гости! Ты на них смотри!

Месяца светлей и утренней зари,

Видит Барчин-ай поместье Байбури.

Алпамыш-батыр и Караджан, – смотри!—

Спешились – и слугам отдают коней.

С двух таких друзей и ты пример бери!

Дорогого сына, Хакимбека-льва,

Видит Байбури, – теряется сперва,

Еле говорит и путает слова,

На ногах от счастья держится едва.

Алпамыша так вот к сердцу он прижал:

– Хакимджан, сынок мой, как ты возмужал!

Если жив-здоров ты предо мной стоишь,

Не о чем мечтать мне, сын мой Алпамыш, —

Сбылись все желанья твоего отца! —

Смахивая слезы радости с лица,

Он и Караджана обнял, молодца:

– Вот каков ты есть, оказывается,

Моего сынка товарищ боевой!

Жаль, что не был раньше я знаком с тобой!.. —

Тут, своим гордясь возлюбленным сынком,

Бросилась к Хакиму и старуха-мать,

Стала дорогого сына обнимать,

Также Караджана обняла она,

И благословенье им дала она…

Приближенными, друзьями окружен,

Во дворец отцовский Алпамыш введен.

Он посажен здесь на золоченый трон.

Вслед за ним Барчин туда приведена, —

С девушками в ряд становится она,

С дальнего пути утомлена, бледна,

Лишь вошла – народу отдала поклон.

Каждая улыбка прелести полна!

Как она учтива, как она скромна, —

Видно, что умна, благовоспитанна,

Красотою – гурий всех затмит она!..

Есть обряд узбекский – жив он до сих пор, —

В честь гостей желанных разжигать костер:

Девушки выводят Ай-Барчин во двор, —

Что она устала – им и дела нет,

Не дадут присесть, – веселье, мол, не вред!

Все они поют, резвятся у костра, —

Шумный праздник встречи длится до утра,

Вьются вкруг Барчин девицы до утра,

Ласкова она со всеми, как сестра.

Много там красавиц, но она сама

Красотой своею сводит их с ума.

Солнце поднялось из-за гор,

Утро озарило простор, —

Праздничный погашен костер,

Ай-Барчин уводят в шатер.

Калдыргач, томясь до сих пор,

Тайный с ней ведет разговор

Спрашивая так у сестры:

– С дядей что с моим, с Байсары?

Что ж он там остался один?

Жив ли он, здоров ли, Барчин? —

Ей Барчин-аим говорит:

– Что же делать с ним! – говорит: —

Он неумолим, – говорит: —

К пастбищам родным, – говорит, —

Все откочевали в Конграт, —

Вывел нас Хаким, – говорит.

Не хотел уйти мой отец,

Одинок остался, гордец!

Сколько он претерпит обид!

Сердце за него как болит! —

Вывел нас Хаким, – говорит. —

Калдыргач за дядю скорбит:

– Плохи дяди-бия дела.

Гордость до чего довела!—

Так они, от всех затаясь,

Всем, что на душе, поделясь.

Слезы проливали, шепчась.

В полдень, пересудов бсясь.

Вышли, беззаботно смеясь.

Гости к Байбури со всех сторон идут —

С возвращеньем сына поздравлять идут;

Люди ото всех родов конгратских тут.

Знатный и незнатный, старый, молодой.

Счастлив Байбури – дает богатый той,

Режет скот без счета с самого утра.

Если сын вернулся – длань его щедра, —

Все равно всего не проживет добра:

Некуда ему несметный скот девать,

Хоть бы весь народ на целый год созвать,

Хоть бы год подряд на тое пировать!

День за днем шумит веселый той, – смотри!

Каждый день дерут козлов на копкари.

Каждый день улак – да не простой, – смотри!

Всадникам дает награды Байбури!..

Так в Конграт вернулся Алпамыш батыр,

Подвиги свершив, каких не видел мир:

Он богатырей калмыцких посрамил,

Шахские войска один он разгромил,

Братских два народа вновь объединил,—

И расцвел при нем, как райский сад земной,

Весь Байсун-Конгратский край его родной!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Песнь первая

Мирно бекствовал в Конграте родном Алпамыш, дружил с Караджаном, народ родной благоустраивал, счастливо с Барчин своей жил…

Но послушайте, что у калмыков делалось после ухода Алпамыша и Караджана. Уцелевшие и бежавшие с поля битвы калмыцкие воины собрались у дворца шаха своего Тайча-хана. Пришла и мать Караджана – Сурхаиль коварная, стала в сторонке. Вышел тут шах калмыцкий и обратился ко всем собравшимся, такое слово сказав:

– Горе, горе мне! Печальна речь моя.

К вам – большим и малым, беки и князья,

Ко всему народу обращаюсь я,—

Будем все согласны, как одна семья.

В этот черный день подайте мне совет:

Байсары-узбек – причина наших бед,

Стал из-за него немил мне белый свет, —

Всей калмыцкой силы уничтожен цвет!

В этот черный день подайте мне совет!

Воины мои отважно бой вели,

Только одолеть узбеков не смогли,—

Многие на поле брани полегли,

Многие назад калеками пришли.

Ой, беда какая у меня в стране!

А несчастье к нам пришло по чьей вине?

Вот об этом вас подумать я прошу,

И совет подайте всенародный мне.

Сам же я, калмыцкой всей земли тюря,

Так считаю, вам об этом говоря:

Если Байсары виновником признать,

Разве я не вправе скот его отнять?

Если он с народом не ушел своим,

Поступить мы можем как угодно с ним.

Жизни мы его, пожалуй, не лишим,

Но его скотом себя обогатим.

При своем скоте оставшись сиротой,

Пусть он нам послужит, как пастух простой!

Неужель мы снова Байсары простим?

Столько муки нам такой узбек принес,

Пролил столько нашей крови он и слез!

Не разграбить ли овец его и коз?

Это слово я сердечно вам сказал, —

Так подайте мне совет, велик и мал!..

Собравшимся калмыкам пришлись по нраву шахские слова: – Правильно шах говорит, – умная голова! Если бы не Байсары, не знали бы мы всех этих бед, не погибло бы столько калмык ов!..

Зашумели калмык и, изрядное число людей нашлось, желавших скот у Байсары отбирать. Поехали эти люди в Чилбирскую степь.

Дал им шах калмыцкий наказ:

«В Чилбир-чоль езжайте сейчас.

Все добро узбека – отнять,

Самого связать и пригнать!..»

На коней вскочили – и верхом в Чилбир,

Многие пустились и пешком в Чилбир.

Думают: «Пяток-десяток кой-чего

И себе отхватим из добра его!»

Чтоб никто в пути объехать их не мог,

Едут – каждый держит палку поперек…

Ехать в эту местность – близко ль, далеко ль,

Прибывают люди в степи Чилбир-чоль, —

Перед ними синий плещет Айна-коль.

Смотрит Байсары – сжимает сердце боль:

Сколько калмык

о

в нагрянуло сюда,

Новая, как видно, ждет его беда!

Думает: «Насилье нам терпеть доколь?»

Думает: «Спаси, аллах, не обездоль!»

Табуны его в тугаях окружив,

Гонят калмык

и

оттуда всех коней,

Собирают их – и строгим счетом чтут,

А мирзы – коней записывают тут —

И на Тайча-хана записи ведут.

Байсары не знает, в чем он виноват.

Вот уж и овечьих он лишен отар, —

Как перенесет подобный он удар!

Уложив самцов рядами – к нару – нар, —

Перепись верблюдов начали мирзы.

Забрано в казну и золото его, —

Сразу Байсары лишается всего.

Сердце на куски расколото его.

Пастухов, подпасков также перечли,

Также поименно в перепись внесли.

Описав его добро, калмык

и

те

Направляются теперь к его юрте.

Старый Байсары хотел по простоте

О виновности своей задать вопрос, —

Слышит поношенья и слова угроз.

Вот что на чужбине терпит ныне он!

Кару за свою гордыню принял он.

Родина в беде желаннее стократ!

Если б с Алпамышем он ушел в Конграт!

Стонет Байсары и слез роняет град,

Горько пожалев о гордости своей.

Был и сам он знатен, был он так богат, —

Родину покинул – все пошло не в лад.

Э, раскаялся ты поздно, Байсары, —

Ты судьбой наказан грозной, Байсары!

Недруги кругом – и нет родных людей.

Вот он калмык

а

ми связан, как злодей,

Сколько терпит мук от вражеских плетей,

Но куда больней бич совести своей!

Калмык

и

нарочно горячат коней,

И над ним глумятся: «Эй, шагай быстрей!»

Гонят его пешим и камчами бьют,—

Привели в столицу – во дворец ведут,

Ставят перед шахом, записи сдают…

Грозен был в тот час калмыцкий шах Тайча.

Он на Байсары обрушил гнева гром,

Он его поверг в смертельный страх, крича:

Он обманут, мол, коварным стариком,

Байсары один, мол, виноват кругом,

С ним как с кровным он поступит, мол, врагом,

Он его предаст, мол, в руки палача,

Он его, мол, страшным мукам обречет,

Он теперь за все с ним учинит расчет, —

Голову ему, узбеку, отсечет,—

Он, мол, Байсары не приглашал сюда,

Байсары зачем пригнал свои стада?

Милость, мол, узбеку оказав тогда,

Он, мол, шах Тайча, ошибку совершил:

Байсары, мол, всех калмык

о

в удушил,

Он, мол, самых тучных пастбищ их лишил,

Их страну людей всех лучших он лишил.

Душу из такого старого сыча

Вытянет, мол, шах руками палача!

Это слово, мол, сказал не сгоряча, —

Слово, мол, свое исполнит шах Тайча…

Оборванный, избитый, связанный, стоит Байсары, голову опустив, перед шахом калмыцким, калмыками окруженный, несчастьем своим убитый. Вины своей он не знает и, хоть видит, что не оправдаться ему, – смотрит он в отчаяньи на шаха калмыцкого и такое слово униженно ему говорит:

– Пожелтел я весь, так скорбь моя сильна, —

Дела этого мне сущность не видна:

Шах, узнать позволь мне, в чем моя вина?

Не по-шахски, шах, со мной себя ведешь:

Скот мой отобрав, ты учинил грабеж.

Столько палачей за мной, несчастным, шлешь, —

Связанным и пешим по стране ведешь,

Старика камчой по голове ты бьешь!

Не подумал ты, что Байсары-узбек,

Будучи пришельцем, – все же человек.

Не хотел ты знать, что – истина, что – ложь,

Слова в оправданье молвить не даешь,

На мои седины в ярости плюешь.

А моя вина неведома мне все ж.

Далеко народ мой и моя страна,

Неверна земля чужая, неверна!

На чужбине жизнь – как страшный ад, черна…

Беззащитен я и весь в твоих руках,

Видно, смерть уже прийти должна моя.

Только знать хочу я, в чем вина моя!..

Речь Байсары выслушаз, шах калмыцкий такое слово сказал:

– Девяносто я имел богатырей,

Ни сильней никто не видел, ни храбрей, —

Были все они опорою моей.

Караджан-батыр мне всех дороже был.

Я теперь лишился этих силачей!

А по чьей вине лишился их, по чьей?

Ты, узбек, причина всей беды моей,

Ты да дочь твоя, вертлявая коза, —

Вырвать бы твои лукавые глаза!

Если девяносто тех богатырей

Воспылали страстью к дочери твоей,

Почему отдать ее не пожелал?

Или не отец ты дочери своей?

Алпамыш семь лет за ней не приезжал, —

На твоей душе и грех бы не лежал.

Витязей моих всех погубили вы!

Караджана чем, скажи, купили вы?

В бедствие повергли всю мою страну!

Ты, узбек, теперь узнал свою вину.

Голову имеешь на плечах одну,—

Знай, что отрублю я голову твою, —

Голову срубив, твой труп повешу я!..

Пощадил тебя однажды я, узбек, —

Может быть, опять тебя утешу я:

Все-таки ты был почтенный человек.

Далеко уславший дочь свою, Барчин,

Своему скоту теперь не господин,

Чем ты мне опасен, нищий и один?

Мне тебя казнить, пожалуй, нет причин, —

Можешь тут спокойно доживать свой век, —

Казни у меня вторично ты избег!

За мое добро отплатишь мне трудом:

Весь твой скот моим отныне стал скотом,

Пастухи твои останутся при нем,

Ты над ними будешь старшим пастухом.

Это говоря, кончаю речь на том.

Думаю, доволен ты моим судом!

Услыхал такие слова Байсары, – успокоилось сердце его: хоть и лишился он скота, зато хоть жизнь сохранил. Приказал калмыцкий шах мирзам своим бумагу написать, Байсары к ней руку приложил, – мол, все ему известно и со всем он согласен. Шах печатью своей припечатал ту бумагу, – стал Байсары начальником над пастухами. Собрал Байсары весь раньше ему принадлежавший скот – обратно погнал его на Айва-коль…

Сурхаиль, старуха эта коварная, во все шахские дела вмешивалась всегда. Видит она такое дело, – решила по-своему все повернуть. Говорит Сурхаиль Тайча-хану:

– Осень подоспела – розам облететь,

На увядших розах соловьям не петь.

Я несправедливость не могу терпеть:

То, что сделал ты, – несправедливо ведь!

Весь узбекский скот ты, шах, себе берешь.

Это – суд иль это есть простой грабеж?!

Ты разбогател – тебе и горя нет,

Мне без сыновей моих подспорья нет!

На мои слова какой даешь ответ?

Ты простил узбека, я-то как прощу?

За детей убитых кун с кого взыщу?

Так и знай, что кун я получить хочу.

Скорбь моя кричит, – не я сама кричу.

Шах ты иль не шах – неправду обличу,

Хоть за Байсары предай меня мечу.

Плох ты иль хорош – на деле изучу, —

За добро твое добром я заплачу.

Вот что я сказать намерена тебе:

Жить хочу отныне на Мурад-Тюбе;

Замок я в степи Чилбирской заложу, —

Дерзкому узбеку путь я прегражу,

Пользу я тебе большую сослужу.

Алпамышу – кровный недруг я навек.

Если бы дерзнул байсунский этот бек

На калмыцкий край вновь совершить набег, —

Алпамыша я из рук не упущу, —

Я его убью – и тем взыщу я кун!

Смертью Алпамыша устрашу Байсун!

Выслушав слова Сурхаиль, калмыцкий шах так ей ответил:

– Полные упреков мне сказав слова,

Ты, я признаю, была вполне права.

Если хочешь замок ты построить там,

В этом деле я тебе помощник сам.

Все, что ни попросишь, безотказно дам:

И кирпич тебе и камень разный дам,

Всяких мастеров по каменным делам, —

Я тебе их дам – ты ставь их по местам,

Строй не то, что з

а

мок, – целый город, там!

Раз добра мне хочешь – безотказно дам!

Чтоб руководить людей мастеровых,

Много амальдаров дам тебе своих.

Ты – всему глава, ты – старшая меж них, —

Ставлю я тебя сардаршею меж них.

Денег, сколько нужно, безотказно дам,

Из казны моей плачу по всем счетам.

Не жалей на этот замок ничего:

Знай, что чем скорей ты выстроишь его,

Тем скорей вернешь ты сына своего.

Караджан в Конграте не навек жилец:

Слух дойдет об этом деле до него, —

По своей стране соскучась, наконец,

Он в один из дней вернется, наш беглец.

Ведомо тебе да будет, Сурхаиль,

Если он вернется, так тому и быть, —

Все его проступки я готов забыть.

С сердца твоего сотру печали пыль…

Услыхав слова шаха, очень обрадовалась Сурхаиль. Собрала она много рабочих-поденщиков, мастеров-строителей, поставила надсмотрщиками над ними ханских амальдаров. Взяла она также с собою сорок девушек – самых первых калмыцких красавиц, таких, что нельзя не заглядеться на них, а заглядевшись, – разума не лишиться.

Много снаряжается арб,

В арбы нагружается скарб,

Все, в чем на постройке нужда,

Всякие орудья труда,

Харча и питья – на года,

Грузятся и деньги сюда,

Мастера и люди труда.

Караван – арба вслед арбе —

Отправляется к Мурад-Тюбе,

Арбы амальдары ведут.

Сурхаиль – исчадье вреда,

Важничает, чином горда;

Все ей повинуется тут.

Сорок с нею девушек, – все

Первые в стране по красе,

Все они в шелку, в кармазе,

Все они игриво-нежны,

Все, как кипарисы, стройны, —

Взглянешь – не в своем ты уме!

Все они игрой на нагме

Мастерицы душу пленять.

Сурхаиль для козней своих

Повезла красавиц таких.

Обреченный тот человек,

Кто вкусит их девичьих нег!..

Едут они, едут себе, —

Входит караван в Токайстан,

Приближается к Мурад-Тюбе.

Стали они тут на ночлег…

Невдалеке от Мурад-Тюбе, в Чилбирской степи, приказала Сурхаиль расчистить место для замка. Долго ли, недолго ли поденщики и мастера на постройке трудились, замок возвели, башни его стальными зубцами оковали, пороги золотом облицевали, ворота – краской золотой покрыли, все видные места жемчугами, рубинами изукрасили. Когда з а мок закончили, прибыл туда и сам шах калмыцкий. Мастеров и рабочих людей отпустили, – пир устроили. Арака крепкого, зелья сонного много с собой из столицы привезла Сурхаиль. Часто приезжать стал шах калмыцкий с воинами, обо всех делах со старухой советовался. «Если узбекский бек Алпамыш узнает, что с Байсары стало, обязательно приедет сюда, – тут-то мы и словим его». Так между собой порешили они. Сурхаиль что ни день на Мурад-Тюбе поднималась – в подзорную трубу свою направо-налево поглядывала, – не видать ли узбеков…

Байсары между тем при собственном скоте сиротой жил. Видит он однажды – караван какой-то проходит. Бросил он стада, навстречу караванщикам побежал, такие слова говорит их старшему, караван-баши.

– По свету ты ходишь, караван-баши!

Все твои пути да будут хороши!

Из какой страны ведешь свой караван

И в страну какую, караван-баши?

Сердце на огне страданий сожжено:

Чужеземцем стать мне было суждено…

Путь куда ты держишь, караван-баши?

Господом два глаза было мне дано,

Сделал он из двух четыре мне давно,

^[28]

–

Сколько ни смотрю – со стороны родной

Помощи себе не вижу все равно.

Говоря со мной, уйти ты не спеши, —

Жалобу мою поведать разреши.

Выслушав слова Байсары, караван-баши так ему ответил:

– На твои слова такой ответ я дам:

По купеческим я странствую делам, —

Прохожу по разным странам-городам.

Здесь я покупаю, а сбываю там.

Родом из канджигали я буду сам.

Со страной калмыцкой давний торг веду,

Из столицы Тайча-хана я иду.

В срок, бог даст, в Байсун обратно попаду.

Ценный у калмык

о

в я купил товар:

Много вьюков тканей я везу в Байсун.

Бархат, холст везу и кармазу в Байсун.

На байсунский все я выпущу базар,

Бог даст – неплохой барыш я получу.

Меньше даст аллах – и то я буду рад.

По таким степям скитаясь, говорят:

«Кто живым пришел и не понес утрат,

Отдыху в родной стране, как чуду, рад».

А моя страна – как раз Байсун-Конграт.

Вижу я, что ты – несчастный человек.

Вижу – ты унижен и обижен здесь.

Если по рожденью ты, как я, – узбек,

У тебя ко мне какая просьба есть?

Ты кому в Конграт подать желал бы весть?..

Словам караван-баши обрадовался Байсары и так сказал ему:

– Знай, добрый человек, что сородичи, земляки мы с тобой, – сам я тоже из Байсуна, Байбури-бию прихожусь родным братом, Байсары – имя мое.

Рассказал Байсары караванщикам, из-за чего он к калмыкам откочевал, все злоключения свои поведал им, изложил просьбу свою караван-баши:

– Челобитную мою брату моему Байбури передай, о горестном моем положении поведай ему, пусть размолвку давнюю забудет, пусть поможет мне выбраться из чужбины.

Только он это сказал, тут же и пожалел, подумал: «Нет, не могу перед братом так унизить себя – прощеная у него просить: не я его, он оскорбил меня». Все еще не угасла обида его на Байбури, все еще не утерял он гордыни своей, даже и униженным будучи. Говорит Байсары старшему караванщику:

– Ошибочно сказал я тебе слово свое – за обиду не посчитай, – просьбу мою изменить разреши: не бию Байбури, брату моему, а дочери моей Ай-Барчин просьбу мою доставь. В ее собственные руки письмо мое передай, что видел глазами своими, то своими словами тоже ей поведай.

Выслушали караванщики слова Байсары, тут же при нем на бумагу их записали, обещание ему дал караван-баши вручить письмо Барчин-ай. Отправились караванщики дальше своим путем. Остался опять одиноким Байсары, долго с расстроенным сердцем стоял он, вслед каравану глядел…

Караванщики своим путем идут.

Мерно за верблюдом шествует верблюд,

Жвачку на ходу животные жуют,

На горбах тюки с товарами несут.

Люди на верблюдах разговор ведут:

– Этот Байсары, гляди, чем стал он тут!

Как дерв

и

ш теперь – он изнурен и худ.

Не хотел платить в Конграте он зякет, —

Поселился здесь – всего богатства нет!

На чужбине столько испытавши бед,

Он своей родне решил послать привет.

Но пока на помощь кто-нибудь придет,

Он, пожалуй, здесь, в чужой земле, сгниет!..

Караван меж тем все движется вперед,

А за караваном пыль столбом встает.

Ночь идет за днем, за ночью день идет, —

Караванный путь неблизок и нескор.

Переваливая через столько гор,

Люди на дорогу устремляют взор:

Может ведь нагрянуть и разбойник-вор.

Станут на привале – выставят дозор.

Где им питьевая встретится вода,

Там и отдыхать стараются всегда.

Песню ль заведут, начнут ли разговор, —

Разговор порою переходит в спор.

Хоть еще конца дороги не видать, —

Дай бог быть живыми и товар продать, —

Любят уж заране прибыли считать.

Так между купцов ведется с давних пор.

А уж где барыш, там спор да перекор, —

Слово невпопад – и начался раздор.

Надо же в дороге время коротать!

К вечеру, смотри, они дружны опять.

Если ночевать в пути решат они,

Чем ни есть себя вооружат они.

Если близко звери, разведут огни.

А с рассветом снова в путь спешат они.

Хорошо, коль ночью светит им луна,

А бывает так, что ночь темным-темна,

Местность для ночлега кажется страшна,

И решат они без отдыха итти,

И задремлют, сидя на верблюдах, все,

Разбредаются, сбиваются с пути, —

Просыпаются – лишаются ума:

Караван разбился, нет дороги, тьма!

Кое-как друг друга созовут потом,

Вновь свою дорогу обретут с трудом.

Сколько им терпеть приходится невзгод!

Дни едут за днями, месяцы идут, —

Караванщики в страну Байсун бредут.

Вот уже пред ними край родной простерт,

Сладко пахнет дымом соплеменных юрт,

Соплеменников они встречают тут.

Видя их, народ на перекрестках ждет,

Весть об их прибытьи впереди идет:

«Караван пришел, товары нам везет!»

Каждый встречный им поклоны отдает,

Кто проедет мимо, кто сойдет с седла, —

Спросит, не была ль дорога тяжела,

Каково здоровье, каковы дела,

Что, мол, привезли, где постоянный дом?

Так поговорят еще о сем, о том,

С ними распрощавшись, как друзья, потом.

Эти люди тоже все – и стар, и юн —

На базар идут в тот самый град Байсун.

Будет каравану, – люди говорят, —

В этот день базарный очень рад Байсун.

Караванщики приходят в Байсун-град,

Заворачивают в караван-сарай, —

Здесь расположившись, попивают чай.

Будь благословен отцов священный край!..

Встречу с Байсары припомнив невзначай,

Караван-баши письмо его берет,

Спрашивает, где бий Байбури живет.

Человек большой известно, где живет, —

Сразу указали место, где живет.

Караван-баши с письмом туда идет,

Он в давлат-хану

^[29]

приходит, во дворец,

Ждет в жилав-хане приема наш купец,

Амальдарами он спрошен, наконец:

«У тебя, мол, к нам какое дело есть?»

Караван-баши: «К Барчин имею весть».

«Ты скажи, какая весть к Барчин-аим, —

Весть твою мы сами ей передадим…»

Караван-баши в ответ им так сказал:

– Я через страну калмык

о

в проезжал,

Караван товаром разным нагружал.

Бая Байсары пришлось мне встретить там, —

Очень он несчастен, этот бай, – скажу.

Я – купец, приехал по своим делам, —

Много говоря, теряю время зря.

Три-четыре слова Барчин-ай скажу.

Выслушали его слова амальдары – и послали одного слугу к Барчин-аим. (Вышла Ай-Барчин из женской половины дома, видит – человек незнакомый ее дожидается.

– Подойди поближе, красавица, – сказал ей караван-баши. – Караванщики мы, купцы, – через страну калмыков проходили, отца твоего видели. Письмо тебе передать он поручил, – прочитаешь – сама все узнаешь…

Отдал караван-баши письмо Ай-Барчин, а сам отправился по торговым своим делам. Барчин письмо приняла, вернулась в женские покои, прочла письмо, – заплакала горько.

В это время Алпамыш в дверях показался, видит он – стоит его Барчин, плачет, письмо какое-то в руке держит. Опечалился он, спрашивает:

– Что случилось?

Сунула ему Барчин письмо в руку, – прочел Алпамыш, тоже сильно сердцем сокрушился, – стал утешать жену свою:

– Не плачь, – говорит, – не огорчайся так, – сяду я на коня, поеду опять в калмыцкую страну, – покажу им, чего не видели они, – отца твоего Байсары на родину привезу, встретишься ты с отцом своим, – радоваться, смеяться станешь. Так оно и лучше, может быть, выходит: прежде отец твой, дядя мой, сверх меры свою гордость выказывал, – теперь, в таком униженном положении очутившись, сговорчивей будет, сам захочет вернуться на родину.

Успокоив Барчин, отправился Алпамыш к отцу своему – испросить у него разрешения на отъезд, – и такое слово сказал он старому Байбури.

– Слово я скажу, отец, прости меня, —

В ту страну-чужбину отпусти меня.

Слову моему сочувственно внемли:

Караванщики пришли из той земли —

Весть худую нам о дяде принесли.

Дядя калмык

а

ми очень угнетен, —

Хочешь знать, всего скота лишился он!

Если хочешь знать, то при своем скоте

Старшим чабаном служить он принужден!

Брат твой Байсары, мой дядя и мой тесть,

С караваном нам прислал такую весть.

Большее глумленье где на свете есть?

У кого, скажи, на то терпенье есть?

Можно ль калмык

а

м простить такой грабеж?

Если хочешь знать, мне больше невтерпеж!

Если мы смолчим, то где же наша честь?

Думаю, желанье ты мое поймешь.

Вот, отец, к чему свою клоню я речь:

Сев на Байчибара, взяв алмазный меч,

Калмык

о

в на муки я хочу обречь,

Шаху Тайча-хану голову отсечь,

От злокозней их Конграт наш уберечь,

Дядю из ловушки вражеской извлечь.

Вспыхнул боевой огонь в моей крови,

Знаю, полон ты ко мне, отец, любви, —

Сам перед собой душою не криви, —

Отпусти меня в поход, благослови!

За родного брата ведь и ты скорбишь,

Лучше ты свою гордыню усмиришь,

Чем Байсун-Конграт пред миром посрамишь!

Говорит покорный сын твой Алпамыш.

Выслушав Алпамыша, бий Байбури сказал сыну своему такие слова:

– Светоч мой, теперь внемли усердно мне:

Плохо ль ты живешь в родной большой стране?

Подвиги большие совершив тогда,

Ты уже бывал и в той чужой стране.

Дальше будь теперь от вражьего гнезда.

Знай, соизволенья на поход не дам:

Много мук претерпишь и погибнешь там.

Потакать не стану озорным мечтам.

Дядю хочешь ты спасти из западни, —

Мы тут без тебя что сделаем одни?

Всем в конце концов отсчитаны их дни:

Может быть, мой брат, твой дядя, там умрет, —

Не умрет – так сам вернется в свой народ.

Для чего ж тебе погибнуть не в черед?

Милостив к моим преклонным будь годам.

Хоть бы ты могучим был, как сам Рустам,

Знай, что разрешенья на поход не дам!

На это слово Алпамыш своему отцу так ответил:

– Посуди, отец, не ехать как могу?

Младший брат твой должен жертвой стать врагу?

По таким делам не ехать как могу?

Белый свой шишак надену броневой,

В золотой своей кольчуге боевой,

Вытянув из ножен меч алмазный свой,

Я всю силу рук батырских напрягу,

Брошусь на врага – не сдобровать врагу!

Разъяренным я верблюдом зареву,

Гневом загорясь, подобен стану льву,

С тигра грозного я голову сорву!

Ты меня негодным сыном не считай,

Преданность мою чем хочешь испытай,

Только моего пути не преграждай, —

Слову своему я господин, отец!

За меня бояться нет причин, отец!

С калмык

а

ми справлюсь и один, отец!

Моего пути, прошу, не преграждай, —

Отпусти меня, мой господин-отец!

Отвернувшись от сына, улегся Байбури – и так сказал ему:

– Покуда я жив, не отпущу тебя. Нужна была тебе дочь Байсары, – поехал ты в калмыцкий край – привез ее, сделал женой своей. А самого Байсары, брата моего, привезешь – куда посадишь: на голову, что ли?