Текст книги "Алпамыш"

Автор книги: Фазил Юлдаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Жил в Байсуне он, не ведая тревог.

Не было врагам при нем путей-дорог,

Он алмазный меч от ржавчины берег,

Он в бою врагов крушить несметно мог.

Шаг его могучий слышу я, дитя!

Голос – гром гремучий – слышу я, дитя!

Сохранила Алпамышу я дитя!

Сын мой дорогой, твой бек-батыр-отец

Из страны калмыцкой прибыл наконец!

Такими словами обрадовала Барчин сына своего…

А теперь послушайте о состязании в стрельбе из лука на пиру Ултана.

Люди валят валом на той:

Благородный род и худой,

Знатный человек и лростой,

Старец и джигит молодой.

Будут сорок дней угощать

Свадебной богатой едой!

Грязных потаскушек сыны,

Прихвостни Ултана хмельны;

Еле из дверей тойханы

Вышел сам паршивец Ултан.

Зрелища начаться должны!

Громом загремел барабан,—

Двинулся народ на майдан:

Лучшие из лучников там

Будут по мишеням стрелять,

Хана и гостей забавлять.

Озорны, ретивы стрелки,

Пробуют тет

и

вы стрелки, —

Проверяют силу руки.

Ходит между ними Култай,

Алпамыш – тот мнимый Култай.

– Ну-ка, дед Култай, не болтай —

Делом заниматься нам дай! —

Так ему стрелки говорят.

Алпамыш насмешкам их рад:

Значит, неопознан никем!..

Посланцы Ултана меж тем

Снова к Ай-Барчин пристают,

Подлые советы дают:

– Раз тебя разумницей чтут,

Что ж ты заупрямилась тут?

Розы ведь не вечно цветут,

Годы молодые пройдут,—

Сваты уж тогда не придут.

Ты не будь так чванна, Барчин, —

Выйди за Ултана, Барчин!.. —

Сватам отвечает она:

– Сколько я твердить вам должна, —

Самозванцу я не жена, —

Мужу своему я нужна! —

Те ей говорят: – Без причин

Счастье отвергаешь, Барчин:

Ултанбек – страны господин, —

Отвечая «нет», вместо «да»,

Своего не видишь вреда. —

А Барчин свое: – Никогда! —

Кольцекудрой честь и хвала!

Сватов она вновь прогнала.

Видят сваты – плохи дела, —

Что-то скажет бек Ултантаз,

Как-то примет новый отказ?

Надо возвратиться им к ней:

Может быть, ответит умней.

Снова беки входят к ней в дом,

Разговор ведут все о том:

– Слова мы разумного ждем, —

Не упрямься – думай путем.

Каяться ведь будешь потом… —

Ай-Барчин стоит на своем:

– Воду в решето с вами льем, —

Отнял у вас разум Ултан.

Он мне, говорю, нежелан.

Сколько б ни грозило мне бед,

Не скажу вам «да» вместо «нет».

Ултантаз ваш – вор, людоед,

Да погибнет он не в черед,

Семя его бог да сотрет!

Пусть меня он силой берет.

Стонет угнетенный народ.

Ой, родное племя мое,

Непосильно бремя твое,

Но настанет время твое!..

Ходят-ходят сваты к ней в дом, —

Ноги уж волочат с трудом.

Но не внемлет сватам Барчин, —

Гонит от себя со стыдом…

Говорят Ултану потом:

– Так и так, мол, речь с ней ведем,

Ай-Барчин стоит на своем.

Сердце у нее – словно лед, —

Замуж, мол, за вас не пойдет,

Ултанбек, мол, ей – не тюря,

Пусть он, мол, умрет не в черед,

Силой лишь меня пусть берет.

Столько раз со мной говоря,

Время, мол, теряете зря… —

Ултантазу так доложив,

Каждый сват – ни мертв и ни жив.

Ултантаз, щербат и плешив,

Выслушал, – пошел на майдан…

На майдане люди шумят:

Мнимый дед Култай-азамат

Тоже по мишени стрелял, —

Дальше всех стрелу он метнул!

Так он тетиву натянул,

Так упругий лук он согнул, —

Надвое тот лук разломал,

Половинки прочь отшвырнул!

Много наломал он других

Луков, очень крепких, тугих,

Стрелы по мишеням забил!

Где он эту силу добыл?

Лучников он всех посрамил,

Всполошил народ, изумил.

Спрашивают люди его:

– Э, скажи, Култай, бабаджан,

Что за перемена в тебе?

Где ты научился стрельбе?

Ты же нам известен, Култай!

Что за чудеса, Култайджан!..

Говорит им Култай-Алпамыш:

– Если уж хотите правду знать, – о своей силе скажу я так: издавна у меня она, да не была нужна. К чему, – думал я, на старости лет силою хвастать? Похвальбы не любя, держал ее про себя, – думал так будет лучше. А тут – праздничный случай, народу куча, – решил я: силу свою проявлю – народ удивлю, – скажут: «Такой, мол, дед скрипучий, оказывается – батыр могучий!» А дело так было: у Алпамыша от Алпин-бия, деда его, четырнадцатибатманный бронзовый лук был. Бывало, на озеро Арпали мы с ним приходим, лук тот поднимаем с земли – стрелять начинаем. Я стрелу пущу, он стрелу пустит, – молнией стрелы наши летят, до Аскарских гор долетали, большие вершины срывают, бывало. Но только мои стрелы всегда дальше алпамышевых летели.

– Э, э, баба-Култай! – перебил его кто-то, – на старости лет вы что-то путать стали. Если лук, – вы говорите, – имел вес © четырнадцать батманов, то – чудес на свете нет, – такой вес и для великанов тяжел!

– Ай-ай, – ответил Култай, – говоря короче, – не очень мы головы ломали над тем, легка, тяжела ли была эта вещь. Лук этот, впрочем, мы даже и за комара не считали.

– Э, – сказали ему люди, – жаль, что не знаем мы, где этот лук остался. Знали бы, постарались бы как-нибудь сюда его притащить.

Ответил Култай: – Если вы не знаете, я знаю. Сам Алпамыш уже семь лет назад умер в своих оковах, садя в калмыцком зиндане. А лук его оставался на озере Арпали. Ой-бой, он уже давно зарос степною травой!

Узнал об этом разговоре Ултантаз, послал он людей на то место, – вернулись посланные, говорят: «Действительно, есть этот лук». Приказал Ултан несколько упряжек волов погнать на то место, собрал своих беков, – сказал ям такое грозное слово:

– Вы в Конграте жизнь привольную вели,

С Алпамышем часто говорить могли.

Быть того не может, чтоб никто не знал,

Как он этот лук тяжелый поднимал,

Как с такого лука стрелы он пускал,

Как сшибал вершины столь могучих скал.

Требую от вас, чтоб к водам Арпали

Все вы, сколько есть, немедленно пошли,

Лук многобатманный чтоб из той земли

На волах моих сюда вы привезли, —

Мне бы, Ултанбеку, оказали честь.

Если не пойдете, сколько вас ни есть,

Помните: моя жестокой будет месть!

Что же вы затылки молча заскребли?

Краток мой приказ: ступайте в Арпали!..

Такие слова услыхав, сказали беки промеж себя:

– Теперь что будет с нами? – и страх охватил их… Ай-Барчин, дома находясь, узнав о жестокости Ултана, провидела в душе своей, что сироте Ядгару суждено подвиг совершить. Выйдя к растерянным бекам, сказала Барчин такое слово:

– Беки, просьба к вам униженна моя:

Да стоит – не рухнет хижина моя!

Листопад в саду – не уцелеть цветам.

Как же соловью теперь гнездиться там?

Сына своего, сиротку, я вам дам, —

Он для вас добудет тот пернатый лук.

Если пал верблюд среди пустыни вдруг,

Если надорвалась лошадь от потуг, —

Должен верблюжонок взять верблюжий вьюк.

Льва-батыра сын – мой львенок, Ядгарджан,

Вытянет, доставит тот отцовский лук!..

Узнав о словах Барчин-ай, Ултантаз подумал: «Наконец-то она полюбила нас! Этот проклятый Ядгар, оказывается, ее все время расстраивал, против нас восстанавливал! Видно, решила она избавиться от него, – сама его на смерть посылает!»

Ударил он Ядгара по голове камчой, – погнал его. Сжалось сердце Ай-Барчин, и, к Ултану обратись, она произнесла такое слово:

– Слово я тебе скажу от всей души.

Яблочко-лицо мое не засуши.

Мужа брат, как муж, его женою чтим,

Как мирза, отныне будешь мною чтим.

Только моего ягненка ты не бей,

Не глумись над ним, внемли мольбам моим.

Говорит невеста скорбная твоя:

Острым горем грудь распорота моя.

С плачем между вас должна метаться я!

Милость окажи – дитя мое не бей!

Бракосочетанья правя торжество,

Зря над ним чинишь такое озорство… —

А Ултан опять камчой хлестнул его.

Матери глядеть на это каково!

Молвит Ай-Барчин Ултану снова так:

– В шелесте листвы есть ветра верный знак.

Плещет на ветру мой шелковый джелак.

Пред тобой дитя, а не могучий враг.

Гнев такой и крики для чего нужны?

Слишком далеко заходишь ты, дурак!..

Речь матери своей услыхав, льву подобен стал сердцем сирота Ядгар – и тоже слово сказал:

– Бей сильнее, бей! – черед покуда твой.

Плачу в скорбный день, поникнув головой.

Бей сильнее, бей, собачий гнев удвой, —

Сирота Ядгар что сделает с тобой?

Как-никак, в твоих руках покуда власть, —

Краденою властью наслаждайся всласть!.. —

А камча его, как дождь, как снег, сечет, —

Жаркий ливень слез из глаз его течет,

Только никакой пощады он не ждет.

Явится отец – и даст Ултан отчет!..

Бьет Ултан Ядгара, подлая душа!

К озеру Арпа он гонит малыша.

Рядом с ним шагая, тяжело дыша,

Давится слезами бедный Алпамыш.

Мальчика утешить хочет Лжекултай:

– Потерпи, сынок, что делать? – пострадай, —

Властвовать не вечно будет негодяй.

Ай, приди, весна! Скорее, снег, истай, —

Алпамыша месть, насильник испытай!..

Далека тропа на озеро Арпа!

Не видать в горах просветов до сих пор.

Каждый стон Ядгара – небесам укор.

Озеро синеет, зеленеет луг.

Вот он, тот старинный, тот чеканный лук!

Как ему поднять многобатманный лук?

Но отец пришел ему на память вдруг, —

Сердце будто в нем разорвалось в тот миг,

Радости и страха испустил он крик, —

Поглядел на лук – безмерно лук велик, —

Тяжести подобной не потянет бык!..

Жалобно сиротка всем в глаза глядит:

От такой задачи кто освободит?

А Ултан его все хлещет, не щадит.

– Ну, тяни! – кричит он, словно тигр, сердит…

Лук берет Ядгар в две детских пятерни,

Бьет его Ултан: – Тяни, щенок, тяни! —

Молится Ядгар: – Э, боже мой, взгляни, —

Силу ты в меня отцовскую вдохни!.. —

Оплетен степной могучею травой,

Лук зарылся в землю, кверху тетивой.

Тужится Ядгар, мотает головой, —

То наляжет грудью, то нажмет плечом, —

Тяжесть одолеть не может нипочем.

Бьет его жестокий Ултантаз бичом,

Чем он чаще бьет, тем все больней удар, —

Сдвинуть лук бессилен сирота-Ядгар…

Алпамыш страдает, глядя на него, —

Мучит ведь без смысла гадина его!

Из последних сил свой сдерживая гнев,

В ярости немой как бы оледенев,

Смотрит на Ултана благородный лев,

Мнимый тот чабан, неузнанный султан:

Перед ним Ултан, конгратский лжесултан.

Э, как низок ты, разнузданный султан!..

Тщетно бился над тяжелым луком бедняжка Ядгар, – не мог он лук вытянуть, – людям в глаза опять с мольбою по очереди смотрит. Говорит сыну своему Алпамыш-Култай:

– Э, Ядгар, мой львенок, сын богатыря?

Жалостно в глаза людские смотришь зря!

Претерпи страданья, горд и духом тверд, —

Мужественным – будь, как твой отец-тюря!.. —

Словом он своим Ядгара укрепил:

Тот подумал: «Честь отца я посрамил!»

Спину во мгновенье мальчик распрямил,

На врага он взор презренья устремил, —

Ни одной слезинки больше не пролил.

Мощь батыра мальчик в мышцах ощутил!

Исполинский лук пошатывать он стал,

Мощи той аркан разматывать он стал, —

В землю вросший лук слегка пошевелил, —

С треском стали рваться стебли крепких траз.

Путы трав густых на луке разорвав,

Тот многобатманный исполинский лук

От земли Ядгар отваливает вдруг!

Волокам он тащит в сторону его,

Тащит за собой, как борону его…

Весь народ подобным дивом изумлен,

Алпамыш героем-сыном умилен.

Мрачен Ултантаз, не радуется он, —

Страшным подозреньем в сердце уязвлен:

– Этот сирота – не слабая овца, —

Как бы он не стал могучее отца,

Как бы не нажить беды от стервеца!

Ханского не снял бы он с меня венца,

Не дождаться б нам и худшего конца!.. —

Жизни цвет в тот миг сошел с его лица, —

Даже затрясло от страха подлеца.

«Как теперь нам быть?» – подумал Ултантаз.

Мальчика убить надумал Ултантаз…

Подвигом Ядгара потрясен Конграт:

«Новый Алпамыш!» – в народе говорят.

У людей сердца от радости горят…

Правда ли, неправда ль – петь нам не мешай,

Сладость этой вести, слушая, вкушай…

Высоко летает смелый соколок!

Путь от Арпа-коля труден и далек!

Тот многобатманный древний медный лук

К ворот

а

м Конграта мальчик приволок.

От ворот он путь направил к тойхане,

Лук огромный внес – оставил в тойхане…

К тойхане меж тем спешит Барчин-аим, —

Как же не гордиться ей сынком таким?

Столь великий труд им совершен одним!

Ходит вкруг него – любуется им мать,

Обойдя семижды, стала обнимать,

Стала его в щеки, в губы целовать.

– Ты – моя отрада, – говорит она, —

Совершив, что надо, – говорит она, —

Дому ты – награда, – говорит она, —

Ты – оплот народа, – говорит она,—

Ты свершил такое чудо! – говорит, —

Жертвой за тебя да буду! – говорит.

Будешь на отцовском месте, мой сынок, —

Станешь на весь мир известен, мой сынок! —

Слезы льет она, покуда говорит…

Мнимый дед Култай с народом

в

стороне.

Он словам Барчин внимает, как во сне,

Все не признаваясь сыну и жене.

Думает: «Не время открываться мне, —

Чудеса явить хочу родной стране…»

Еле помещаясь в шахской тойхане,

Лук его огромный прислонен к стене.

Алпамыш-Култай народу подмигнул,

Исполинский лук он поднял – повернул,

На плечо повесил, за порог шагнул —

И понес оттуда прямо на майдан

Бронзовый тот лук в четырнадцать батман.

А толпа шумит, как море-океан,

В головах людей – от тех чудес туман.

На майдан придя, он в руки взял свой лук,

На одну чинару дальнюю взглянул,

Тетиву тугую сильно натянул,—

И стрелу в чинару дальнюю метнул.

Молнией слетела с тетивы стрела,

Засвистела так, что весь народ вздрогнул.

Далеко чинара старая была,

Молнией стрела к чинаре той дошла, —

Ветвь одну большую с нее сорвала, —

Всю длину майдана покрыть бы могла!

Изумлен народ, – прекрасные дела!

Изумлен Ултан, – опасные дела!

– Ну, и показал работу дед Култай!

Подозрителен мне что-то дед Култай… —

Новая грызет забота: дед Култай!

Всю страну обходит о Култае слух:

«Вот какой стрелок чудесный тот пастух!»

Говорят иные: «В нем нечистый дух».

Про себя кой-кто, а кое-кто и вслух Говорят:

«Будь проклят ултантазов пир!

Сдох бы он, отродье шлюхи – Ултантаз!

Дед Култай давно от старости протух:

Не вернулся ль тайно Алпамыш-батыр? —

Переполошился весь конгратский мир…»

А теперь, помня свое обещание, о матери Ултантаза расскажем.

Когда-то мать Ултантаза называли «Бадам-поганша», – теперь величать ее стали «Бадам-ханша». Говорившему по привычке «Бадам-поганша» язык отрезали. В молодости персиянка Бадам пастушкой была. Привычку имела спать с высунутым языком. Отклевала ей однажды ворона кончик языка, – стала Бадам косноязыкой: вместо «р», говорила «й».

Стала она наложницей Байбурибия, родила от него сынка – Ултана этого. – Считал он себя Алпамышу братом, – случая дождался – овладел страной. Мать его, Бадам-поганша, ставшая Бадам-ханшей, зла была, как бешеный верблюд. Чуть ей что нашепчут, сама чинит налево-направо суд и расправу. Ненавидел ее и простой и знатный народ… Говорили про нее: «Поганый казан у хана не более благоухает, чем у чабана».

Между тем Ултантаз, обнадеженный словами Барчин, продолжал пировать, к свадьбе готовиться. Время подошло девичник справлять, «олан» ^[45]вести.

Сказала Бадам-ханша:

– В стайости моей дождавшись бъякосочета-ния бека-сына своего, готова я на ядостях сама на двугойбом вейблюде вейхом отпъявиться – девушек-къясавиц на олан собиять.

Села она на верблюда, поехала – девушек-молодок скликать. Едет Бадам – поет:

– Медленно, быстъенько скачу.

Уличкой къютенькой скачу,

Тъёпочкой узенькой скачу,

Гойлинкой сизенькой лечу,

Низко я, низенько лечу.

Видеть я, къясавицы, вас

На пию у сына хочу.

Пъёсьба – посетите наш пий!

Сами вы пъекъясны на взгляд,

Къясный надевайте наяд,

Язум ясный в девушке – клад,

В бойком слове ценится склад.

Вами же гойдится Конгъят!

Пий мы задаем на весь мий, —

Пъёсьба – посетите наш пий!..

Так Поганша-ханша Бадам

Ездит по родам-племенам.

Речь убогой кто разберет?

Слушает – смеется народ, —

Каждый закрывает свой рот…

Наступил вечер олана. Приходят девушки. Худышки – мышками шмыгают, козочками прыгают, порхают, как мушки, хохотушки-резвушки. Толстушки – мягки, как подушки, в ожиданьи пирушки сидят или ходят – величавы, как павы…

Со своего верблюжьего пастбища пришла и Ай-Калдыргач, сестра Алпамыша. Дошел до нее слух, что Барчин-ай дала согласие Ултану, что в этот вечер состоится бракосочетание их. Подумала: «После того как бракосочетание совершено будет, перейдет она к Ултану во дворец – когда-то еще придется мне с Барчин-ай, бедняжкой, свидеться?..» Как ни тяжело ей было думать, что Ай-Барчин женой Ултана станет, – решила она пойти.

Пришла она, – Бадам-ханша дала ей два светильника в руки, третий на голову ей поставила.

Тут Ядгар тоже пришел. Калдыргач Ядгару, любимцу своему, такое слово сказала:

– Ядгарджан, внемли-ка слову моему:

К племени пришла я снова моему.

В свадебном собраньи – для чего держать

Мне на голове светильник, – не пойму.

Ты, мой джан-Ядгар, так весел почему?

Иль обласкан теплым словом ты людским,

Иль над положеньем бедственным моим

Посмеяться хочешь ты, Ядгар-джаным?

В бесприютном сердце – только «ох!» да «ах!»

Слез ручей не сякнет у меня в очах:

Без вести пропал Хаким-ака, мой брат, —

Сын его, Ядгар, да озарит Конграт!

Ядгарджан, чему ты радуешься так?

Одинокая, верблюдов я пасла,

Слезы горькие в сухой степи лила,

На костре разлуки сердце я сожгла,

Истомясь от муки, я сюда пришла.

Я пришла сюда, друзей не обретя,

Ты вбежал, смеясь и весело шутя.

Разве ты сказал, Ядгар, мое дитя:

«Как ты поживаешь, Калдыргач-апа?

Не горюй, бедняжка, и не плачь, апа!»

Кто же мне утеха, если не Ядгар?

Что ты так смеешься весело, Ядгар?..

Барчин-аим, как невеста Ултана, также тут находилась. Слова своей тетки Калдыргач услыхаз, опечалился о ней Ядгар и, к матери своей, к Ай-Барчин обращаясь, так сказал он ей:

– Слово обращаю к матери моей:

Всякое про нас болтают меж людей.

Участь бедной тетки облегчить нельзя ль?

Память моего погибшего отца,

Дорогая мать, усердней чтить нельзя ль?

Свадебный светильник выбросить нельзя ль?

Смерти нам у бога выпросить нельзя ль?.. —

Он слова свои промолвил в простоте.

Встала Барчин-ай, слова услышав те, —

Образ Алпамыша ей предстал в мечте.

В теле есть душа, в душе есть много мук, —

Кольцекудрая вся побледнела вдруг.

Осень настает – цветник поблекший пуст, —

Сядет и ворона на розовый куст…

Молвила Барчин: «Погибни этот брак!»

Выбросила прочь светильник в чангарак.

В праздничной юрте настал могильный мрак,

Девушки визжат – им страшно в темноте.

Очень был большой переполох в юрте…

Шла с поля Бадам-ханша, подходит к юрте, – видит – темно в ней стало вдруг. Вошла – узнала, в чем дело, – подумала: «Если мне сейчас избранить ее как следует, может Барчин оскорбиться, – обратно свое согласие взять. Не буду ее пугать раньше времени, пусть уже невесткой моей станет, – тогда с нею сочтусь, как умею!..»

Зажгла она снова светильник, сказала строго:

– Больше чтоб этого не было! Начинайте, девушки, олан! – Сказала она так и села.

Тем временем Култай-Алпамыш входит.

– Что ты, Култай, шатаешься-болтаешься, без зова являешься? – сказала недовольно Бадам-ханша.

Отвечает ей Култай-Алпамыш:

– Мы, янга, с тобою в свойстве. На таком торжестве, на свадьбе сына твоего, Ултана, как же не погулять мне? Хочу три-четыре олана спеть с тобою в паре.

Бадам-ханша ему: – Если ты со мною оланы затянешь, пожалуй, возомнишь себя равным нам. – Так сказала Бадам, чванясь перед Култаем, и стала глумиться над ним:

– Что, спрашиваю, воспевать будешь ты? Горе-нужду раба-чабана, кибитку из самана, помет барана? Это для олана на свадьбе моего сына хана Ултана не годится.

Сказал ей Култай-Алпамыш:

– Зачем, янга моя, не боясь греха, своих не узнаешь, обижаешь бедняка-пастуха? Действительно мы равны: – ведь я – твой свояк. Разве не так? ^[46]

Шутницей была Бадам-ханша, знала, что и Култай – шутник большой. Не знала только, что не с Култаем, а с Алпамышем говорит. Согласилась Бадам несколько оланов с ним спеть, но захотела первой начать состязание.

Бадам-ханша:

– Овцы, – ты сказал, – бегут на водопой. – Яй-яй.

Колос пъевъящен в солому молотьбой. – Яй-яй.

То, что говойишь – да сбудется, Култай! – Яй-яй.

Въемя Ултанбека, мой свояк, воспой! – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

– За бараном вскачь бежит баран, Бадам! – Яр-яр.

^[47]

Стал кривой вербой твой тополь-стан, Бадам! – Яр-яр.

В старости невесткой ты обзавелась! – Яр-яр

За тебя я счастлив, янга-джан Бадам! – Яр-яр.

Бадам-ханша:

– Йижие баяны – вожаки отай. – Яй-яй.

Запою оланы – бъёсит мёйтвых в жай. – Яй-яй.

Девушки-къясотки, молодки, веселей! – Яй-яй.

Ултантаз теньгу пожейтвует вам в дай. – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

– Козы-безбородки – вожаки отар. – Яр-яр.

Старые уродки-тетки бросят в жар. – Яр-яр.

Разве я, красотки и молодки, стар? – Яр-яр.

Алпамыша деньги – грабленый товар! – Яр-яр.

Бадам-ханша:

– Двеи некъясивы без литых колец. – Яй-яй.

Девушки гъюстят без золотых колец. – Яй-яй.

Шуток-пъибауток вы не пъипасли. – Яй-яй.

Позабавит вас олан мой под конец. – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

Двери некрасивы без литых колец. – Яр-яр.

Девушки грустят без золотых колец. – Яр-яр.

Шуткам прибауткам время не пришло. – Яр-яр,

Будет ведь олан испорчен под конец! – Яр-яр…

– Э, Култай-джан, дуйная твоя голова, не ту игъю игъяешь, – пеевияешь слова! – оборвала его Бадам-ханша. Отвечает ей Култай-Алпамыш:

– Э, джан-янга, ворчливая карга, сердце не омрачай – не замечай, если я, твой свояк, что-нибудь не так скажу невзначай.

– Ну, – говорит ему Бадам, – яз так, то шайтан с тобой, – как умеешь, так пой.

И начала она снова:

Бадам-ханша:

– Ской на язговой он, яб-чабан, Култай! – Яй-яй.

Кайкающий воён, слаб мой джан-Култай! – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

– Ходят горя тучи, джан-Бадам-янга… Яр-яр.

Голос твой скрипучий мерзок мне, карга! – Яр-яр.

Человек я добрый, – честь мне дорога! – Яр-яр.

Ворон скорби каркнет в сердце у врага! – Яр-яр.

Бадам-ханша:

– Тычешь всюду нос, бъёдяжка-яб Култай. – Яй-яй.

Не шныяй, как пёс-двойняжка, яб Култай! – Яй-яй.

Не сладка вода, коль воду подает – яй-яй, —

Гъязный водонос-бедняжка-яб, Култай. – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

– Огонек в печи – лепешки горячи. – Яр-яр.

Не ворчи, молчи, язык свой излечи. – Яр-яр.

Бросил бы собакам я твои кишки! – Яр-яр.

Щедро платишь бранью, – сдачу получи! – Яр-яр.

Бадам-ханша:

– Остъый язычок имеешь, своячок. – Яй-яй.

Словом, словно бъитвой, бъеешь, своячок. – Яй-яй.

Помни, стаичок, что сын мой-бек Ултан: – Яй-яй. —

Язычок твой – чок! – заблеешь, своячок! – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

– Бойким острословам – хороша цена!.. – Яр-яр.

Родичам толковым – вся душа-цена!.. – Яр-яр.

Выйдешь с Ултантазом на толчок-базар, – яр-яр —

Скажут: «Раз – парша, то полгроша – цена». – Яр-яр.

Бадам-ханша:

– Язычок остъя, зъя не болтай, Култай! – Яй-яй.

Складно говоя, слова взнуздай, Култай! – Яй-яй.

Если попадешься в слове, – не пеняй. – Яй-яй.

Подвязать язык не опоздай, Култай! – Яй-яй.

Култай-Алпамыш:

– Грешен мой язык, – шутить привык, янга! – Яр-яр.

Прикушу язык, прижму кадык, янга. – Яр-яр.

Ты не влюблена ль в Култая-пастуха? – Яр-яр.

Ха-ха-ха! Старик – большой шутник, янга! – Яр-яр.

Услышали это начальники пира, – говорят:

– Култай-пастух, чтоб он пропал! – пася стада, упражнялся, оказывается, в острословии. Придя сюда, мать Ултанбека лишил уважения, – во всех оланах ее победил! Какая бы она ни была, – все-таки важного человека, нашего бека мать! Нехорошо старуху поднимать насмех! Если он сделает то же с кем-нибудь помоложе, – не так будет обидно. Как это может показаться, если состязаться с ним мы дадим Барчин?

Задумались некоторые: «Не посмотрит ли на это косо Ултанбек?» Пришли к нему – спрашивают: «Как это получится?»

Сказал пришедшим Ултантаз: – Култай – уже стар. Пусть они поют в паре.

Подняли начальники пира Култая с места:

– Оказывается, вы на острое слово мастер большой! Посостязайтесь теперь с невестой.

Барчин с Култаем-Алпамышем начали петь оланы.

Култай-Алпамыш:

– На склонах гор – цветов ковер,

В реке – бобер, – яр-яр.

Мне ваш супруг, – вам не в укор, —

Был близкий друг, – яр-яр.

Споем олан, чтоб остер Был разговор, – яр-яр.

Известье есть, – яр-яр.

Лет семь иль шесть Аим-Барчин Ткала ковер, – яр-яр.

Узор – хитер! – Яр-яр.

Она скромна, Барчин-ай,

Она умна, – яр-яр.

Твой кушачок, твой поясок Истрепан как! – Яр-яр.

Но это просто – платок,

А не кушак! – Яр-яр.

Барчин:

– Олан поешь – и в сердце мне вонзаешь нож, – яр-яр.

Слова плетешь – и голос твой, ой, как хорош! – Яр-яр.

На голос мужа моего он так похож! – Яр-яр.

Култай-Алпамыш:

Э, глупая ты женщина, – на свете нет чудес. – Яр-яр.

Ну, кто же видел, чтоб мертвец когда-нибудь воскрес?! – Яр-яр.

Барчин:

– Настанет осень – пышный сад увянет, – говорю! —

Яр-яр. Но соловья и куст пустой приманит, – говорю! – Яр-яр.

Мой витязь-муж из мертвецов восстанет, – говорю! —

Яр-яр Ядгар мой, обретя отца, воспрянет, – говорю! – Яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Возбуждена, наряжена в парчу и шелк, – яр-яр.

Своей судьбой угнетена, забыла долг, – яр-яр.

Но, коль надежды и любви напев не смолк, – яр-яр.

Паршивый волк зачем тебе? Где в этом толк? – Яр-яр.

Барчин:

– В парчу и шелк наряжена, огорчена, – яр-яр.

Блюла б я долг, не будь судьбой угнетена, – яр-яр.

Мне эта свадьба не нужна, – она страшна! – Яр-яр.

Но жизнь Ядгару сохранить ведь я должна! – Яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Спесив, но властен Ултантаз, к тому ж – богат, – яр-яр.

Плешив, но страстен, – чем не муж, чем я – не сват! – Яр-яр.

Барчин:

– Хоть он и властен и богат, – мне мерзок он, – яр-яр.

Народ несчастен, угнетен, повсюду – стон, – яр-яр.

Мой оланчи! Ядгар тобой заворожен, – яр-яр.

Отца мечтает он иметь опять, – яр-яр!

Проказник хочет бороду отца трепать, – яр-яр.

Он шапку с головы отца желает снять, – яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Болит моя душа, скорбит, – я в том клянусь, – яр-яр.

Я плачу, – слез, горячих бус, я не стыжусь, – яр-яр.

Разгорячусь – и петь берусь я до зари, – яр-яр.

Но шапку снять я не решусь, хотя я – не трус, – яр-яр.

Барчин:

– Что я сказала, оланчи, – то знак любви, – яр-яр.

Пой, не молчи, – себя скорей разгорячи, – яр-яр.

Не жди зари – и с головы тельпак сорви, – яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Не говори, чтоб до зари, – не торопи, – яр-яр.

Дух укрепи, терпи – гори, – не торопи, – яр-яр.

Блеснет заря, – ты на мои дела смотри, – яр-яр.

Барчин:

– Лакомство вкусней на зуб, чем у губ, – яр-яр.

Снимет шапку, кто неглуп, кто мне люб, – яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Срок весны пришел – расцвел в срок цветок, – яр-яр.

Стоя поперек дорог, рок – жесток, – яр-яр.

Шапку снять нельзя тому, кто плешив, – яр-яр.

Иль парша на голове – не порок? – яр-яр.

Барчин:

– Нет весны – и свежей здесь розы нет пока, – яр-яр.

Нет от рока ни угроз и ни бед пока, – яр-яр. Друг-супруг мой не плешив и не сед пока, – яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Горе мне, моя судьба истин-но горька, – яр-яр.

Я держу твое дитя, – льется слез река, – яр-яр.

Тяжело его держать, – затекла рука, – яр-яр.

Барчин:

– Срезала с ребенка я жертвенную прядь, – яр-яр.

Сам – по запаху – сумел он отца узнать, – яр-яр.

Мальчик на руках отца хочет подремать, – яр-яр.

Култай-Алпамыш:

В паре петь со мной олан ты не рада ли? – Яр-яр.

Вражьи выведала ль ты силы, клады ли? – Яр-яр.

Говорить: «прими дитя!» – дважды надо ли? – Яр-яр.

От опасностей ему ты ограда ли? – Яр-яр.

Барчин:

– Осень ходит по садам, – всем кустам отцвесть, – яр-яр.

Может и на куст пустой соловей присесть, – яр-яр.

Если мать дает отцу сына приласкать, – яр-яр, —

Для ребенка неужель в том опасность есть? – Яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Если «Алиф-бе» не знать, – не писать письма! – Яр-яр.

Сына, говорю, прими! Не сходи с ума! – Яр-яр.

Это ль не во вред ему? – Посуди сама! – Яр-яр.

Барчин:

– Плакала над сиротой я день и ночь: «Ой-бой!» – Яр-яр.

Мой сиротка золотой, масляный такой! – Яр-яр.

Но тебя отец родной гонит прочь! Ой-бой! – Яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Ай, Барчин-ай, – яр-яр.

Ай, Барчин-гуль, – яр-яр.

Луны светлей, цветка нежней,

Ты будь умней, – яр-яр.

За Ултантаза не иди,—

Смерть караулит впереди!

Гуль-Барчин-ай, – яр-яр.

Ты так и знай, – яр-яр.

Барчин:

– Так говоря, – яр-яр,—

Пугаешь зря, – яр-яр.

Ведь на джиду сядет в саду

Мой соловей,

^[48]

– яр-яр.

Супругой врагу стать не могу, —

Честь берегу, – яр-яр.

Муж мой-султан – мой Хакимджан;

Он лишь один, – яр-яр,—

Люб Ай-Барчин, – яр-яр.

Култай-Алпамыш:

– Оставили мы тут козлят, —

Застали коз, яр-яр.

Без нас расцветшая Барчин

Не краше ль роз? – яр-яр.

Мир изумляя красотой,

Пир задает, – яр-яр.

Пир обручальный, говорят, —

Как он богат! – Яр-яр.

Мы оставляли жеребят, —

Коней нашли, – яр-яр.

Мы думали: нет жен верней,

Нежней Барчин, – яр-яр.

Но стала Ай-Барчин большой, —

И нам чужой, – яр-яр.

Барчин:

От многих дум у Барчин-ай

Развился ум, – яр-яр.

Нет, я не стала вам чужой, —

Клянусь душой, – яр-яр.

Ах, в проигрыше я, мой сват!

Вы – снова шах, – яр-яр.

Мне снова – мат! – Яр-яр.

Олан закончился. Заря взошла, утро прошло, день к полуденному рубежу приближался. Кучками-кучками между тем народ везде собирается – слухи по всей стране летят, – разговор все один. Где ни столкнется голова с головой, там только и слышно: «Этот Култай – не Алпамыш ли?»

Тем временем приезжает Култай настоящий. На нем – алпамышев батырский ватный кушак, шишак блестящий. Встретились Култай с Алпамышем, – Алпамыш ему и говорит:

– Бабаджан, созови-ка людей Ултана, оповести о приходе моем.

Отвечает Култай: —Э, умножились теперь прихвостни его; если, собрав их, объявлю: «Алпамыш вернулся!» – как бы не убили они меня.

Успокоил его Алпамыш: – Не бойся, – я близко буду, – чуть что, – выручу тебя.

Послушался дед Култай, – на Байчибара сел, поехал дальше – делать, как Алпамыш сказал. Никто его, настоящего Култая, не узнает, смотрят люди – диву даются – Кто такой этот важный витязь-аксакал?

Подъехал Култай ко дворцу, привязал Байчибара, созвал людей и сказал им такое слово:

– Праздника часы настают,

Цветники-сады расцветут.

Племени конгратского люд,

Ведай, что пришел Алпамыш!..

Нужно эту весть разгласить,

Радостью кипеть – не остыть.

Цвет сине-зеленый носить,

Близких и друзей посетить:

Здесь он, ваш тюря, Алпамыш!..

Голос дать великой трубе,

Пушечной начаться пальбе:

Внял господь народной мольбе, —

С вами ваш тюря, Алпамыш!..

Саду по весне зеленеть,

Розам – распускаться, алеть,

Соловьям – любовью пьянеть,

Песням соловьиным звенеть.

Самозванным ханам – конец,

Г нету всех Ултанов – конец!

Знайте, что пришел Алпамыш!..

Разойдись, печали туман,

Кайся, безрассудный тиран,

Радуйся, Конграт-Байсунстан, —

Здесь он, твой законный султан!

Друг – живи в чести и в любви,

Недруг – да потонет в крови!

Смерть врагу, – пришел Алпамыш!..

Род байсун-конгратский, живи!

Дружно и по-братски живи!

В славе и в геройстве живи,

И в благоустройстве живи, —

Меч тебе и щит – Алпамыш!..

Байбурибий, старец седой,

Бурдюки носящий с водой,

Кличет тебя сын молодой, —

Встреть его, – он здесь, Алпамыш!..

Тот, кто, твой нарушив запрет,

Чести исполняя обет,

Не страшась опасностей-бед,

В дальний край враждебный ушел,

Пролежал в зиндане семь лет,

Кто потряс тот край калмык

о

в, —

Он вернулся, жив и здоров, —

Встреть его, – он здесь, Алпамыш!..

Ты, чье сердце скорбью кипит,

Много натерпевшись обид,

Ты, его сестра, Калдыргач,

Больше не терзайся, не плачь, —

Брат твой калмык

о

м не убит, —

Встреть его, – пришел Алпамыш!..

Ты, чьим он вскормлен молоком,

Чьим он был любимым сынком,

Мать его, страдалица, знай:

Не был он убит калмык

о

м, —