Текст книги "Семь божков несчастья"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Ничего особенного. Просто кто-то знает, что Хотэй у нас и требует вернуть его. В противном случае… Ну, ты в курсе.

– Та-ак! Дело принимает неожиданный оборот. Скажи-ка, подруга, а кто именно знает, что Хотэй у нас? – вроде бы обратилась ко мне Лизка, но тут же сама ответила на свой вопрос: – Ты, Джон, твой профессор из музея…

– Соломоныч, – подсказала я.

– Он может только догадываться.

– Менты?

– Брось, – отмахнулась Лизка. – Им главное – убийства раскрыть и перед начальством отчитаться. Кстати, это и в наших интересах. Мы тоже заинтересованы в том, чтобы менты поскорее отыскали убийц. Хорошо бы еще они нашли их прежде, чем преступники до нас доберутся.

С этим нельзя было не согласиться, поэтому я кивнула и после непродолжительных раздумий предложила:

– Поможем органам?

– Да не вопрос, Витка! – оживилась Лизавета. – Я и сама хотела, но боялась, что ты испугаешься.

– Кто? Я?! После пещер и трупов я уже ничего не боюсь. Вот сейчас допью мартини и начнем Вернее, продолжим. Ведь, как я понимаю, расследование началось еще в Киселях, просто я об этом не догадывалась?

– Ну… – Лизка наполнила бокалы, – за успех, который нас, несомненно, ожидает. Чин-чин!

Бокалы, соприкоснувшись, издали незабудочно-хрустальный звон, но выпить мы не успели: в комнату ворвались малолетние хулиганы. Старший, Вовка, изображал известного пирата Джека-Воробья, а младший, Сенька, не менее известного Шрека. Во всяком случае, при виде зеленой физиономии мальчишки у меня возникли именно такие ассоциации.

– Теть Лиз, папка приехал! – обрадовал Джек-Воробей.

– Вас зовет, – солидным баском добавил громила Шрек.

Воробей подтвердил:

– Ага. Идите, говорит, наших дам пригласите. У меня для них имеется кое-какая кон-фин-ден-циальная информация, – трудное слово Вовка произнёс очень старательно и по слогам, после чего наивно поинтересовался: – Теть Лиз, а разве вы дамы?

Я обалдело хрюкнула, а Лизка потребовала у пацана разъяснений.

– А че тут объяснять? – пожал плечами Сенька-Шрек. – Дамы – это такие… Ну… такие… – от недостатка слов и избытка эмоций мальчишка даже вспотел, отчего образ добродушного тролля маленько пострадал: ядовито-зеленая краска, которой паренек вымазал свою мордаху, покрылась гонкими светлыми потеками, оставленными камельками пота. Я с интересом наблюдала за напряженной работой мысли младшего Джоновича. В конце концов, он оставил бесплодные попытки объяснить, кто такие дамы, и с отчаянием выпалил: – Дама – это Клара Карловна, а вы эти… как их… секс опилки, во!

Шрек был явно доволен удачно подобранным определением, в глазах Вовки-Воробья тоже читалось одобрение. Молодая поросль, что уж тут скажешь…

– Какие опилки? – странно-деревянным голосом уточнила Лизка.

– Секс! – радостно грянули мальчишки.

Стены особняка Джона Аароновича дрогнули… Это мы с Лизаветой рухнули с кровати в приступе гомерического хохота.

– Опилки… – стонала я, корчась на паркетном полу в пароксизмах смеха.

– Дама! – изнывала Лизавета, вспомнив, должно быть, Клару Карловну верхом на карусели.

В этот торжественный момент в комнату вошел сияющий Джон Ааронович. Полагаю, он как истинный джентльмен, сперва постучал, просто мы с Лизкой этого не услышали.

– О! Да у вас тут весело! – глядя на нас с изрядной долей изумления, заметил Джон. – Что послужило причиной? А кстати, парни, вы не в курсе, где Клара Карловна?

Джек-Воробей и Шрек как-то разом утратили боевой дух и принялись усердно ковырять носками кроссовок паркетный пол, однако под пристальным взглядом отца очень скоро признались.

– Ее тошнит в своей комнате.

– Плохо тете Карле, – скорбно добавил Вовка.

– Точно. На каруселях перекаталась, – со вздохом уточнил Сенька.

Не надо быть ясновидящим, чтобы заметить что и детишек, и папашку конфуз домоправительницы позабавил, если не сказать развеселил. Однако Джон вспомнил о родительских приоритетах, подавил смешок и строгим тоном повелел:

– Марш отсюда. Окажите няне первую помощь.

– Ну па-ап… – совсем не мужественно заныли Джек и Шрек, на что Джон резонно заметил:

– Исполнять!

Детки испарились. Мы с Лизаветой, отсмеявшись, пришли в себя и с немым вопросом в глазах уставились на Джона. Он стоически выдержал уколы двух острых взглядов-клинков, взял многозначительную паузу, после чего сообщил словами Вовки:

– Дамы, у меня для вас имеется конфиденциальная информация по интересующему вас делу…

Следующие пятнадцать минут Джон Ааронович отчитывался, как он провел день. В то время как Лизавета с пацанами укатывала Клару Карловну на крутых горках, а я пряталась от неизвестных супостатов, наш благодетель умудрился выяснить координаты Бодуна и Касыча и сильно гордился этим обстоятельством, будто бы даже ожидал какой-нибудь награды. Лизка одарила его страстным взглядом и тут же подхватилась ехать по адресам, но Джон ее остановил.

– Лизавета! – строгим голосом недовольного супруга молвил он. – Неужели ты думаешь сесть за руль в таком, мягко говоря, нестабильном состоянии?

– А ты думаешь, я могу в таком состоянии идти пешком? – хмыкнула подруга, которую после выпитого коньяка заметно штормило.

– Не уверен, поэтому предлагаю отложить поездку до завтра. А сегодня вы… м-м… мы культурно отдохнем: шашлычок, общение, все такое… Это, кстати, будет неплохим поводом для восстановления добрых отношений с Кларой Карловной.

– Не-е, мы вечером никак не можем! Мы вечером заняты, – торопливо заверила я Джона Аароновича, потому как совсем неожиданно вспомнила, что сегодня вечером должны позвонить супостаты с какими-то инструкциями по поводу Хотэя. Будем мы их выполнять или нет, вопрос сомнительный, но поговорить с людьми все же стоит, а в присутствии домочадцев Джона какой может быть разговор? Мозг Лизаветы, одурманенный алкоголем, не сразу вник в суть дела, но на всякий случай подруга хитро мигнула, мол, понятно, Витка, свидетели нам ни к чему.

По красивому лицу Джона скользнула едва заметная тень досады, однако он улыбнулся и предложил:

– Тогда давайте так: я вас отвезу, мы быстренько завершим все дела, а потом шашлык, общение и все такое…

– Не пойдет! – неожиданно твердо заявила Лизавета, а я против воли почувствовала к ней сильное уважение: не каждая женщина сможет отказать мачо вроде Джона. – Вызови нам с Виткой такси. Мы смотаемся по делам, а ты, пользуясь случаем, займись приготовлениями к пикнику. Ну, мясо там, выпить, поесть… Господи, кому я объясняю? Ты ведь и сам все знаешь! Правда, милый?

«Милый» без особенного энтузиазма кивнул, вроде бы соглашаясь, и нас покинул.

…Сборы в дорогу были недолгими. Лизка выпила достаточно, чтобы считать себя неотразимой, я спорить не стала, тем более что была с ней согласна.

В элитный поселок такси прибыло сказочно быстро, что, в общем-то, неудивительно. Джентльменское поведение Джона тоже произвело неизгладимое впечатление. Он о чем-то интимно пошептался с таксистом, дал ему две купюры приятного зеленоватого цвета, чем вызвал у водилы приступ понятной радости, а потом заботливо усадил нас с Лизаветой на заднее сиденье со словами:

– Девочки, я обо всем договорился. Анатолий в полном вашем распоряжении. Отвезет вас, куда скажете…

– И даже дальше! – с энтузиазмом улыбнулся таксист, парень лет тридцати – тридцати пяти, по виду – бывший десантник, никак не меньше: плечи такие, руки, ноги, смешной ежик русых волос… Небольшой шрам полумесяцем, красовавшийся в центре высокого лба, ничуть не портил внешнего облика Анатолия, скорее, наоборот, добавлял ему шарма. Конечно, красавцем его не назовешь, а в сравнении с Джоном таксист и вовсе гадкий утенок, но в целом парень внушал доверие, поэтому я приветливо ему улыбнулась в ответ.

– Дальше не надо. – Лизавета решительно пресекла душевный порыв Анатолия. – Твое дело рулить в указанном направлении. Инициатива, как известно, наказуема. Я верно говорю, дорогой? – подруга обратила томный взор на Джона Аароновича. Похоже, Лизка уже с корнями вросла в образ светской львицы и подруги жизни блестящего, а главное, преуспевающего мужчины. Джон, впрочем, не возражал против подобной постановки вопроса, а может, просто решил не связываться с нетрезвой женщиной, но на недвусмысленный Лизкин вопрос с чарующей улыбкой промурлыкал:

– Совершенно верно, милая! Инициатива – штука опасная…

Я подозрительно уставилась на Джона – уж не себя ли он имеет в виду? Но улыбка Джона Аароновича была такой открытой, что я решила с сомнениями повременить.

…«Мерседес» с душкой экс-десантником за рулем (в элитном поселке Джона, должно быть, пользовать выкидышей отечественного автопрома в качестве такси – признак дурного тона. «Не комильфо!» – как сказала бы Лизка) вез нас в неизвестность. Мы, расслабленно склонив головы, дремали на заднем сиденье. Вернее, дремала Лизавета, а я изо всех своих упавших сил бдела. Анатолий поводов для подозрений не являл. Он спокойно и уверенно вел автомобиль, негромко подпевал Высоцкому и совсем не обращал внимания на жизнь за спиной. А там тем временем Лизавета, сладко дремавшая вот уже полчаса, открыла сонные вежды и заплетающимся языком безапелляционно заявила:

– Надо искать третьего!

– Могу помочь в поисках! – с готовностью откликнулся Анатолий, прервав песенку Владимира Семеновича про сумасшедший дом. Зря прервал! Я уже хотела начать подпевать, в особенности в том месте, где вся безумная больница у экрана собралась. В нашем случае, не у экрана, а в салоне такси VIP-класса.

– Увянь, перец, – по-прежнему сонно посоветовала Анатолию еще не протрезвевшая Лизавета и, сфокусировав взгляд на моем полном тоски и страдания лице, пустилась в туманные объяснения:

– И нечего так на меня смотреть, Виталия. Сама посуди: в Кисели влезли трое. Судя по записям в «бортовом журнале» и по показаниям нашей знахарки-горбуньи, это были Бодун, Касыч и мистер X. Вот этот мистер X и замочил ребят. Должна заметить, что он оказался полным дилетантом. Во-первых, нэцке не нашел, а во-вторых, лаже не отметился в журнале на выходе. Сделай он это, парней бы и искать-то не стали. Вот я и говорю, нужно найти этого мистера X.

Водитель Анатолий заинтересованно хрюкнул, но, слава богу, промолчал. Дальнейшие рассуждения Лизаветы были еще туманнее, оттого я оставила попытки в них разобраться и лишь время от времени кивала, вроде бы соглашаясь с умозаключениями подруги.

Первым по списку значился Бодун, то есть Алексеев Алексей Викторович. Жил он, вообще-то, в Москве, но на такой окраине, что на Москву вовсе не похоже. Я, признаться, и не знала о существовании в столице подобных «деревенских» кварталов.

В самом начале улицы Стахановцев, источая соответствующие ароматы, располагалась здоровенная куча мусора. Вернее, даже не куча, а настоящая свалка. За ней едва просматривались убогонькие деревянные бараки, которые с первого взгляда казались необитаемыми. Вокруг свалки бродили местные шарики и тузики с уныло висящими хвостами. Причем их ничуть не волновала парочка жирных котов, в один глаз дремавших тут же. Несколько ворон, не пугаясь ни котов, ни собак, по-хозяйски ковырялись в мусоре.

У первого барака под кривыми палками, которые много лет назад гордо именовались забором, оглушительно храпела толстая тетка в поистине «королевских» обносках. Одним словом, нормальная российская глубинка… на окраине Москвы.

– Ядрена цитрамон! – изумленно присвистнул Анатолий, отмахиваясь рукой от сочной зеленой мухи, по-партизански просочившейся в салон VIP-такси. – Девчонки, а вы уверены, что вам именно сюда нужно?

Я, честно говоря, уже не была в этом уверена, но Лизке сомнения не свойственны.

– Уверены, уверены, не волнуйся, – без тени сомнения в голосе произнесла она. – Жди здесь, товарищ, мы скоро вернемся.

Подруга не слишком грациозно вывалилась наружу. Мне предлагалось последовать ее примеру, что я и сделала, бросив прощальный взгляд на Анатолия, ибо окружающая обстановка, мягко говоря, слегка пугала.

Сверяясь с бумажкой и внятно матерясь, Лизка, подобно ледоколу «Ленин», прокладывала путь к дому номер тринадцать по улице Стахановцев.

– Вот ведь… Привел господь родиться на такой родине… – бубнила Лизавета в недолгих паузах между идиоматическими выражениями. Она старательно обошла храпящую тетку, зажав нос двумя пальчиками: – Фу, как воняет!

– Дым отечества, – обреченно поддакнула я. Лизка тут же язвительно отмахнулась:

– Ага. Тот самый дым, который «сладок и приятен», но слегка заколебал, честно говоря. Чегой-то, Витка, в последнее время мне страшно хочется жить по-человечески.

– Это потому, что в последнее время ты только этим и занимаешься: особняк, «Мерседесы», джакузи… Гляди, подруга, привыкнешь.

– А что в этом плохого?

– Ничего. Просто… как бы это сказать…

– Говори, чего уж там!

– Не слишком обольщайся. Чем выше поднимаешься, тем больнее падать.

– Я не собираюсь падать, я собираюсь нормально жить.

– Поживешь еще. Вот только с делами разберемся и махнем в Турцию. Ты, между прочим, обещала. А у меня и денежки кое-какие от бывшего шефа сохранились.

– Ну, ты и жучила! – ахнула Лизавета.

– Я не жучила, я экономная, – поправила я подругу, слегка обидевшись.

Барак с бесовским номером тринадцать мало чем отличался от других: такой же деревянный двухэтажный сарай с грязными стеклами микроскопических окошек, больше похожих на бойницы. Правда, было одно отличие – подъездная дверь отсутствовала совсем, и в темном проеме угадывалось начато хлипкой лестницы.

– Ворота в ад, – я невольно поежилась, с опаской заглядывая в темноту коридора. – Хорошо, хоть Анатолий неподалеку пасется…

Водитель в самом деле с независимым видом следовал в полусотне метров. Он очень убедительно изображал усердие в деле изучения закоулков родины, но глазки его напряженно следили за нашими с Лизаветой перемещениями.

Пристальное внимание со стороны постороннего, в общем-то, человека неожиданно разозлило подругу:

– Я не догоняю, Витка, этот уголовник – шофер или шпион? Чего он пасет нас, как овечек неразумных? Чего вынюхивает?

– Думаю, Джон снабдил его соответствующими инструкциями, – я едва заметно повела плечами. Меня-то как раз присутствие Анатолия если не радовало, то уж в какой-то мере успокаивало. Однако прозвище «уголовник», данное шоферу Лизкой, не понравилось, и я сочла возможным малость обидеться.

– Почему это он уголовник? – недовольна проворчала я.

– Антураж характерный, – Лизавета подозрительно-таинственно повела очами. – Морда квадратная, шея, как у бычка бойцовской породы, стрижка а-ля Чикатило… Синька на запястье…

– Синька?

– Татуировка по-нашему, тундра!

– И что там? В синьке этой…

– Хрен его знает! Я не углублялась.

– Тогда молчи, ладно? Тоже мне, мисс Марпл рязанской губернии: синька, стрижка, морда… Ты свою-то морду давно без поллитры видела?

Препираясь подобным образом, мы с Лизаветой ступили «на территорию тьмы», то есть в подъезд, зияющий манящей черной пустотой. Ни тать ни взять – вход в потусторонний мир. Вероятно, легкие упражнения в остроумии должны были отвлечь нас обеих от тяжких мыслей, которые сами собой возникали уже на подходе к первой ступеньке «парадной» лестницы. По ней мы поднялись на второй этаж, где находилась нужная нам квартира под номером четыре.

Из-за деревянной двери доносился нестройный хор голосов, старательно выводивших песню про казака, который «таким остался» – не то собственно казаком, не то степным орлом.

– Поминки, наверное, справляют, – отчего-то шепотом предположила я.

– Да им, по-моему, по фигу – поминки или свадьба, лишь бы водка была, – отмахнулась Лизавета и забарабанила кулачками в дверь, потому как звонка нигде не обнаружилось.

Пение смолкло. Послышались шаркающие шаги, сопровождаемые забористым матерком, и перед нами возникла одиозная фигура с погасшей беломориной в зубах и всклокоченными, давно не мытыми волосами. О принадлежности фигуры к женскому полу можно было судить только по полуразвалившемуся бюсту, уныло висящему за грязной тельняшкой.

– Че надо? – без намека на любезность прошамкала бабища и добавила пару непечатных выражений для связи слов. При этом ее глаза умудрялись смотреть на меня, на Лизку и в третье измерение одновременно.

Я не рискнула вступать в диалог с тетенькой по причине скудного словарного запаса, зато подруга, призвав на помощь весь свой мощный интеллект, конспективно изложила собственное мнение насчет международной обстановки, а потом кротко сообщила:

– Мы к Алексею. Он дома?

– Относительно. А что?

События принимали неожиданный оборот, я даже малость опешила: что значит «относительно»? Если Бодун дома, то дома, но этого не может быть, потому что он теперь труп. Однако уверенный тон тетки начал колебать устои. Негромко ойкнув, я все-таки уточнила:

– Это как понимать? Что значит «относительно дома»?

Лизавета в знак поддержки сурово собрала брови в кучку, только тетка не прониклась демонстрацией отнюдь не мирных намерений.

– А то и значит, – перекинув папиросу в угол рта, мадам дыхнула свежими парами водки. – На кой вам Лешка сдался? Вы кто такие, девки?

– Мы учимся с Алексеем. Учились, – сказала Лизавета.

– Ну и что? – качнулась тетка. Она явно не была настроена на конструктивный диалог, тем более что из глубины квартиры раздалось позвякивание стаканов и хриплый мужской голос нетерпеливо позвал:

– Нюрка, твою мать! Где пропала-то? А ну, давай сюда быстро!

– Точно! А то мы без тебя ее, голубушку, прикончим, – поддержал собутыльника еще один голос, мужской или женский – не ясно, но тоже сиплый и нетрезвый.

Тетка нетерпеливо затопталась на месте, бросая вожделенные взгляды за спину, и вознамерилась было захлопнуть перед нами дверь, но я воспрепятствовала этому, просунув ногу в образовавшуюся щель.

– Минуточку! Нам бы хотелось с вами поговорить… – молвила я, жестом фокусника извлекая из сумочки сторублевую купюру. При виде денег тетка жадно облизнулась и впилась глазами в сторублевку.

– О чем? – вроде бы удивилась тетка, но деньги завораживали, поэтому она согласно кивнула: – Ну, раз надо… Можно и поговорить, раз человек хороший. Че мне, трудно, что ли? Проходите.

Не без опасений мы с Лизаветой переступили порог квартиры. Собственно, квартирой назвать это помещение было довольно сложно. Наверное, хорошая хозяйка скотину свою содержит в более комфортных условиях. Узкий длинный коридор освещался единственной тусклой лампочкой, его окончание едва угадывалось в полумраке. Слева и справа я насчитала шесть дверей, из чего следовал вывод, что раньше здесь была коммуналка. Говорю, была, потому как четыре двери оказались распахнутыми настежь и зияли черной пустотой. Должно быть, их обладатели давно покинули свое убогое жилище и, надеюсь, обрели свое счастье в достойных квартирах. Последние две двери тоже были открыты, но в этих комнатах жили. Именно там культурно отдыхали двое мужчин и клубился сизый дым. Вернее, отдыхали они в одной комнате, а в другой прямо на полу на куче каких-то тряпок спал еще один уже уставший отдыхать участник застолья.

– О, Нюрка девочек достала! – подал голос небритый мужик в одних кальсонах. Он настолько был пьян, что даже сидел с трудом – так его штормило. Удивительно, как в таком состоянии он ухитрился нас разглядеть.

– Лучше б она еще водки достала, – мрачно заметил другой, не менее колоритный персонаж, – а то у нас почти все закончилось. Вот одна только поллитра осталась.

– Потерпишь, – мимоходом бросила Нюрка, – у меня деловой разговор…

Что ответили ее собутыльники, пересказывать не буду по соображениям этики и в силу природной скромности.

Через мгновение мы оказались на кухне, которая, как и вся квартира, чистотой и уютом не отличалась. За отошедшими от стен старыми обоями тараканы шуршали грустно, как опавшие листья. От предложения присесть мы с Лизкой дружно отказались – слишком уж… хм… ненадежными и непривлекательными выглядели замызганные табуретки.

– Вы мама Алексея? – стараясь не обращать внимания на жизнь за обоями, сочувственно спросила я Нюрку.

– Вот еще, – фыркнула та, а мы с Лизаветой, открыв рты, в изумлении заморгали.

– Простите… – пролепетала я.

– Я гражданская жена Лешкиного отчима, – с достоинством заявила тетка и слегка шевельнула бюстом.

– Сожительница, стало быть, – поправила Нюрку Лизавета, любительница точных формулировок.

– Да по хрену! Вы о чем говорить-то хотели? Давайте быстрее, у меня дел полно.

– Знаем мы твои дела. Напиться и забыться! – недовольно проворчала Лизка. – Ты хоть знаешь, жена гражданская, что Лешку вашего убили?

Нюрка непонимающе захрюкала:

– Лешку? Убили? Какого такого Лешку? Из первой квартиры, что ли? Как так понимать, убили? А вы, вообще-то, хто? Вы тут чего делаете?

В воздухе отчетливо запахло серьезным конфликтом. Нюрка, пошатываясь, встала с колченогой табуретки, подбоченилась и теперь смотрела на нас очень недобро. В поддержку даме в кухонном проеме нарисовались те самые нетвердые фигуры мужского пола, замеченные мною ранее. Эти фигуры в один голос сурово поинтересовались:

– Какие проблемы, Нюра? Помощь нужна?

Если кому и нужна была помощь, так это нам с Лизкой, потому что пьяные личности и молчаливые, но агрессивные тараканы за обоями пугали больше, чем ядерное оружие Ирака. Нюрка, внезапно презрев сотенную бумажку, ткнула грязным пальцем в нашу с Лизаветой сторону с прощальным лебединым стоном:

– Лешку нашего убили, сволочи! – с этими словами дама все-таки рухнула на гнилой кухонный пол, а спустя две секунды выдала: – Они нам стольник должны…

Известие не то порадовало, не то озадачило мужчин, понять было невозможно, зато в глазах появилось что-то такое… такое, словом, теперь на нас смотрели две пары глаз с невообразимой злостью. И как-то угадывалось во взгляде господ страстное желание «состричь» с нас долг…

– Лиза-а… – наплевав на долгожителей-тараканов, я прижала спиной к стене старые обои. При этом там что-то подозрительно хрустнуло.

– Спокойно, Витка, без боя мы не сдадимся, – проникновенно пообещала Лизка, тоже похрустев парой сотен прусаков.

Мы с подругой уже готовились вступить в неравный бой с утомленными жаждой мужиками, но тут из коридора раздался страшный грохот, и миг спустя на пороге «театра военных действий» появился Анатолий.

– Что здесь происходит? Вы в порядке? – обращаясь ко всем одновременно, страшным голосом рыкнул шофер. Лизка мгновенно нацепила на лицо многозначительную ухмылку, а я по возможности толково попыталась обрисовать Анатолию реальное положение вещей:

– Да вот… поговорить хотели… но не нашли общего языка…

Возможно, ситуацию удалось бы кое-как разрулить, но тут один из мужиков под влиянием паров спиртного вообразил себя Бэтменом и с громким криком «А ты кто такой?!» пошел на таран Анатолия.

Следующие насколько минут в моем сознании слиплись, словно их смешали блендером. Помните, у Л.Н.Толстого один из его романов начинается словами: «Все смешалось в доме Облонских»? Примерно то же происходило сейчас на грязной барачной кухне. Мы с Лизаветой удостоились сомнительной чести наблюдать зрелище из первых рядов партера. Впрочем, спектакль вышел одноактным, а потому очень коротким.

Бесчувственное тело Нюрки, как известно, устроило себе самоотвод еще в прологе. Два стоявших на нетвердых ногах «актера» продемонстрировали полную боевую готовность: тот, что в кальсонах, с трудом сфокусировав взгляд на лице Анатолия, махнул кулаками со страшным криком:

– Да я за мою Нюрку!!!

Его приятель, согласно дернув на себе застиранную майку, не без труда, но с завидным энтузиазмом изобразил из себя группу поддержки:

– И я… За Нюрку… И за Валерку тоже…

Анатолий выслушал реплики партнеров по мизансцене, серьезно кивнул, после чего двумя молниеносными приемами уложил обоих мужиков в непосредственной близости от объекта их страсти.

– Они… живы? – озаботилась я их судьбой.

– Я вас умоляю, девушка! – с притворной обидой протянул боевой шофер. – Я же не убийца какой-нибудь. Поспят малость, очухаются и не вспомнят, что было и чего не было.

От мемориальной стены памяти тараканов наконец отлипла Лизавета и, брезгливо переступив через бесчувственные тела, недовольно пробубнила:

– Кто ты есть на самом деле, мы еще выясним в ближайшее время. А сейчас хочу заметить, ты загубил важное следственное действие.

В васильковых глазах Анатолия плеснулось некоторое недоумение, но оно быстро куда-то пропало.

– Действие, да еще следственное? Извините, ради бога. А чего надо-то, девчонки? – задушевно обратился к нам шофер. – Может, могу чем помочь?

– Ты уже помог, – мрачно ответствовала Лизка. – Нам необходимо было опросить заинтересованных лиц. О-очень, между прочим, важных свидетелей!!! – тут подруга выразительно уставилась на «заинтересованных лиц», мирно отдыхавших на полу. Нокаут, полученный мужиками, плавно перешел в глубокий алкогольный сон. Нюрка тоже пребывала в сладкой дреме, хотя никакого нокаута не получала.

Анатолий не стал утомлять нас лишними вопросами. Он просто внимательно глянул сперва на Лизку, потом на меня, затем на мирно спящие тела и задал только один вопрос:

– В какой последовательности будете опрашивать?

– Да нам, в принципе, только Нюрка и нужна, – осмелилась я подать голос. Чувство неловкости, порожденное не отданной сотней, а также уверенность, что дама трезвее всех лежащих товарищей, подсказали мне эти слова.

Шофер-многостаночник еще раз кивнул. Какое-то время он изучал диспозицию, причем Лизка при этом строила такие физиономии, что только железная выдержка Анатолия не позволила ему учинить кровавую расправу уже над главными действующими лицами спектакля. Уж и не знаю, что так завело подругу, даже как-то боязно… Тревожные мысли пришлось оставить на время, потому что Анатолий в который раз кивнул, после чего произвел ряд манипуляций над телом Нюрки, и скоро она впервые за сегодняшний вечер посмотрела на нас более или менее осмысленно.

– Вы кто? – почти трезво спросила Нюрка.

– Она может адекватно воспринимать действительность? – я с надеждой посмотрела на Анатолия.

– Вполне. Правда, недолго – минут двадцать, – ответил он. – Так что, девочки, опрашивайте свидетелей поскорее…

Долго уговаривать нас с Лизкой не пришлось. Подруга, как пить дать, начала серьезно заморачиваться по поводу шофера, но до поры решила оставить сомнения и приступила к допросу.

– Итак. Алексеев Алексей вам знаком?

– Ну, натурально, – кивнула тетка, немного подумала, словно что-то вспоминая, а потом добавила: – Я же вам уже говорила. Кажется… Или не вам?

– Нам, нам, – успокоила я женщину.

– Ага, – та заметно оживилась. – Стало быть, стольник тоже вы мне должны!

– Нет…

– Как так нет?! Что значит, «нет»?! Я же все прекрасно помню!

– Выходит, не все. Мы вам обещали… э-э… некоторое вознаграждение в обмен на определенные сведения, – я так смело говорила с нетрезвой теткой только потому, что ощущала за спиной надежную поддержку Анатолия. – Однако нам пока удалось установить лишь факт вашего знакомства с Алексеем, а это стоит рублей пять… максимум.

После такого наглого заявления Нюрка встрепенулась, как курица на насесте, которую петух обошел своим вниманием. Прекрасно ее понимаю! Ну… не в смысле петуха, конечно, а… ну, что такое пять рублей в наше время?! Просто колпачок от водки понюхать!

– Спрашивайте! – выдохнула Нюрка со всей решимостью измученного жаждой организма.

Рассказ Нюрки стоил больше ста рублей, это точно. Однако тетенька удовлетворилась заранее оговоренной суммой и по окончании беседы приступила к реанимации приятелей. Она сулила им и золотые горы, и большие неприятности интимного свойства, и страшные кары, которым позавидовал бы и директор преисподней. Тела признаков жизни не подавали.

– Чего это с ними? Они вообще, как? Живы? Нам с Виткой, знаешь ли, лишние трупы ни к чему, своих хватает…

В ответ на справедливый интерес Лизаветы Анатолий со значением кивнул:

– Да все нормально. Спят они. Можем ехать.

Что мы и сделали. Однако по пути к машине Лизка о чем-то напряженно размышляла, изредка высказывая вслух свои мысли, которые носили откровенно нецензурный характер. Я шла в арьергарде нашего небольшого отряда: широко шагавший и уверенный в себе Анатолий, пребывавшая в смутном состоянии Лизавета, и собственно моя персона, которая с дотошностью компьютера обрабатывала полученную от Нюрки информацию.

По ее словам, Алексей вот уже год как не жил с «родным отчимом и двоюродной мамкой».

– Какой-какой мамкой? – красиво очерченные брови Анатолия заинтересованно взметнулись вверх.

– Со мной, – Нюрка с достоинством английской королевы выпятила вперед грудь. – Я ж ему заместо Наташки. Это маманя родная Лешкина, стало быть.

– Алексей к ней ушел жить? – предположила я, а про себя прониклась к Бодуну сочувствием и пониманием: жить с такими родственничками – то еще удовольствие! А Нюрка тем временем вдруг пьяно захихикала:

– Знамо дело, переехал, раз вы говорите, что его убили.

Мозг беспомощно тренькнул и недвусмысленно намекнул, что Нюркины аллегории ему непонятны. Я растерянно захлопала ресницами, борясь с желанием плюнуть на все и унести отсюда ноги подобру-поздорову, и вообще вернуться к нормальной мирной жизни, в которой нет ни трупов, ни нэцке, ни Джона. Я согласна даже вернуться к Ашоту Акоповичу. А что? Спокойное, тихое место, знай себе ври его женушке и деньги получай…

Наверное, Анатолий заметил, в каком печальном состоянии я пребывала, кроме того, Лизкина физиономия тоже выглядела маленько разгневанной. Во всяком случае, шофер, шумно выдохнув, вцепился своими ручищами в Нюркины плечи и со всей возможной вежливостью их встряхнул.

– Слушай, голубка дряхлая моя, – проникновенно шепнул он так, чтобы мы услышали. – Или ты в течение трех минут по возможности толково и без ненужных комментариев глаголешь по делу, или я…

– Не надо! Я все поняла.

– Отлично. Ну, давай, тетка. Время пошло, – порадовал Нюрку Анатолий.

В три минуты, естественно, она не уложилась, хотя по-честному пыталась, но время от времени все же пыталась комментировать «дела давно минувших дней». Впрочем, вид кулаков шофера и его тяжелый взгляд быстро возвращали ее на путь истинный.

Одним словом, через пятнадцать минут картина была ясна. То есть, я хотела сказать, все еще больше запуталось. Но – по порядку.

Мать Бодуна, Наталья, родила сына от студента Тимирязевской академии. О рождении сына студент так никогда и не узнал, а сама Наталья из роддома вернулась в крохотную клетушку в коммуналке, которую ей выделило заботливое государство как выпускнице детского дома, круглой сироте и матери-одиночке. В этом малопривлекательном статусе она пребывала примерно лет семь. С грехом пополам растила сына, работала контролером ОТК на каком-то заводе и тихо проклинала свою непутевую жизнь, а заодно, как это принято, и нашу нерадивую власть.