Текст книги "Клеопатра"

Автор книги: Фаина Гримберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Клеопатра

Из энциклопедического словаря

Изд. Брокгауза и Ефрона

т. XXV, СПб., 1895

Клеопатра – египетская царица, старшая дочь египетского царя Птолемея Авлета, по завещанию которого была назначена, в 52 г. до Рождества Христова, 17 лет от роду, соправительницею и супругою своего девятилетнего брата Птолемея XII, но изгнана в 48 г. всесильным временщиком Ахиллой. Прибыв в Египет, Юлий Цезарь взял на себя посредничество между братом и сестрой. Клеопатра пленила своей красотой Цезаря, к которому сама явилась в Александрии, и он высказался за приведение в исполнение завещания. Когда Птолемей XII погиб во время войны с Цезарем, он передал правление Клеопатре и её младшему брату, с которым она должна была вступить в супружество. Чарами своей красоты она долго удерживала Цезаря и Александрии, устраивала пышные празднества и поднялась с ним вверх по Нилу в роскошной лодке, чтобы показать ему чудеса Египта. Сын, родившийся у неё в 47 г., был признан Цезарем и назван Цезарионом. В 46 г. Клеопатра прибыла в Рим, где поселилась в садах Цезаря и официально считалась в числе друзей и союзников римского народа. Но время междоусобных войн после смерти Цезаря она держала сторону триумвиров, но так как подвластный ей кипрский наместник Серапион оказал покровительство Кассию, то после сражения при Филиппах Марк Антоний вызвал её в Киликию для ответа. Клеопатра предстала перед Антонием (в 41 г.) в виде богини Афродиты (Венеры) и достигла над ним неограниченной власти. В битве при Акциуме Клеопатра первая обратилась в бегство со своими 60 кораблями, ложным известием о самоубийстве довела Антония до решения наложить на себя руки и после неудавшейся попытки прельстить своей красотой Октавиана отравилась ядом или, быть может, приложила к своей груди ядовитую змею. Клеопатра была последней представительницей династии Птолемеев. После её смерти (в 30 г.) Египет был обращён в римскую провинцию.

...теперь это ничего не значило

и было в лучшем случае игрою для

безумцев: книги плесневели, сгорали,

рассыпались золою и прахом;

каменные пирамиды разваливались,

вновь становясь частью осыпи, и даже

высеченные в базальте письмена исчезали,

уступая терпению слизней. Придумыванье

реальности более не требовало записей...

Кристоф Рансмайр

ДЕВОЧКА У МОРЯ

...За ней весна свои цветы колышет,

За ним заря, растущая заря.

И снится им обоим, что приплыли

Хоть на плотах сквозь бурю и войну,

На ложе брачное под сению густою,

В спокойный дом...

Константин Вагинов

В приморском городе зимой холодный ветер. В приморском городе Востока зимой сыро. Ветер задувает промозглыми порывами-рывками. Люди по улицам кутаются в шерстяные плащи и мечтают о жаровне посреди комнаты, о сухом духе тепла, согревающем тебе руки протянутые... Но в её детстве, казалось, не было зим. Не запомнила, чтобы зимы были, чтобы холодно было, чтобы с моря вдруг налетал холоднющий мокрый ветер. Нет, всегда-навсегда, покамест не кончилось однажды детство, царил весёлым царём, широко, единственно возможный чудесный летний яркий полдень... А она бегала свободно по городу, потому что Вероника, Вероника, о которой разговор на особицу, Вероника позволяла бегать свободно по городу. И улица вдруг начинала стремглав бежать вниз, и побелённые сплошные стены домов начинали быстро лететь. И девочка начинала свой самый быстрый бег мимо белых стен. Нарочно бежала так быстро, чтобы семь чёрных тонких косичек вдруг почувствовались летящими... И няня Хармиана, тогда ещё молодая, бежала следом, но нарочно не догоняла, не окликала, потому что Вероника позволила. И два рослых евнуха-нубийца шагали следом своими большими длинными ногами, и поблескивали на солнце ножны, в которых ножи поместились острые. И случилось так, что этот бег не очень хорошо, то есть даже и плохо завершился. Она пустилась вниз, вниз, по дороге-дрому, отделявшему Брухион от еврейского квартала... И в страхе бурном сознала, что падает, закричала... Но боли в расшибленной, окровавленной коленке сначала не ощутила, потому что резануло под мышками... Костлявые сильные мальчишеские руки подхватили... Она видела смуглое лицо и чёрные прищуренные глаза, и коротко стриженные чёрные-чёрные волосы жёсткие мальчишки из еврейского квартала... Он держал её неуклюже, испуганная маленькая девочка была для подростка тяжеловатым грузом... Потом её хорошо несла на своих руках няня Хармиана, а она уже чувствовала эту боль в коленке и плакала с громкими всхлипами... А уже совсем потом сидела на полу, на своей любимой большой подушке в зелёной льняной наволоке, а на коленке – припарка, а поверх ещё и чистая белая льняная повязка. Щипало, но уже не было так больно. Она знала, что лицо красное после плача, умытое холодной водой, няниными хорошими ладонями. Вероника приказала найти того парнишку, и его нашли. Вероника вошла в жёлтом платье, красная роза в причёске, подол плавно вился. Руку положила на плечо того парнишки, витой золотой браслет на запястье, как змейка завился. Зазвучал нежный весёлый смешливый голос; говорила мальчишке, что вот, вот это царевна, которую ты спас...

   – Вот она, царевна Клеопатра, которую Маргаритой мы дома зовём. Что, похожа на цветок?..

Была похожа на цветок, на эту дикую ромашку с тёмными лепестками, растрёпанными летним ветерком. Парнишка растерялся; видно было, как расширял ноздри, вдыхая дворцовые ароматы; и всем своим естеством, уже почти мужеским, ощущал девичью ладонь на своём твёрдом плече... Вероника убрала руку. Маленькая девочка, сидевшая на подушке зелёной, распрямилась, смешная в горделивости, пёстрое платьице не прикрывало голых коленок. Подросток низко поклонился, одет был в короткую розово-жёлтую полосатую рубаху, низко подпоясанную. Лицо серьёзное, а глаза прищуренные чёрные, странная всегдашняя насмешка... У него всегда были такие глаза, навсегда остались, на всю её жизнь... Камеристка Вероники тихо подошла и подала госпоже кошель кожаный. Вероника вынула горсть монет и дала мальчику... А девочка не заметила, как он ушёл... только попросила:

   – И мне дай!

И вот уже в её руке бронзовый маленький диск. На одной стороне – орёл, она знала, что это орёл, орёл на пучке молний. И рог, из которого сыплются все счастья, самые разные счастья; она знала, что это называется «рог изобилия». И спросила нарочно, когда повернула бронзовый диск другой стороной:

   – Это ты?

Знала, что это Вероника, но нравилось спрашивать. Странно и приятно, потому что это Вероника, такая в профиль, с большим прямым носом, с большим, гордо глядящим глазом, с узлом волос на затылке и с лентой вокруг головы...

   – Ты царица?..

Нравилось спрашивать, и нравилось, когда Вероника отвечала, что, мол, да, это я, и я царица... Хармиана принялась многословно, пылко жаловаться на свою воспитанницу – разве можно так быстро бегать?! А Вероника только улыбалась и махнула душистой рукой – рукав махнулся книзу... И сказала легко, лёгким голосом, что царевна сама должна знать: быстрое движение может приводить к падению...

   – Хайре, Маргарита! – Привет!.. – Потрепала по волосам кончиками пальцев – ногти удлинённые окрашены розовым... Облаком душистым ушла...

Вероника – царица Египта. А на самом деле – царица Александрии. Потому что Александрия – большой мир, совсем отдельный от Египта, мир, открывающийся морю. А Египет, весь прочий, не александрийский Египет, открывается не морю, а большой длинной реке. Нил, кормилец египетских земель, большая длинная река, никто не знает её истоков. Наверное, никто не видал истоков Нила. Даже Неарх, великий адмирал славного Александра! Там, вне Александрии, простирается Египет, деревни многие, лачуги, дома земледельцев, где женщины, стоя на коленях заскорузлых, мелют зерно на камнях зернотёрок. Плодородная земля питается Нилом, рекой без истоков...

Девочка идёт, бежит по городу. Иногда ей вдруг хочется, чтобы няня Хармиана вела за ручку. Потом – так же внезапно – вырывает тонкие пальчики из няниной руки, отбегает, идёт одна. Стражи следуют за молодой женщиной и девочкой, гордые царские слуги. Но город совсем не страшный, добрый город. Утрами поют петухи, кричат ослы. Народ пестро устремляется к большому рынку. Будни огромного города. Кто помнит, в каком мире он живёт? Кто вспомнит среди лавчонок базара о мире, который беспредельно раздвинут походами великого Александра? Кто вспомнит о том, что окраиной жилого человеческого мира уже не Геракловы Столпы являются, а далёкий северный остров Туле? Кто вспомнит о расширившейся Ойкумене? Только те, которые в зале великой александрийской библиотеки развернут десять свитков сочинения Тимосфена Родосского «О гаванях»[1]1
  ...сочинения Тимосфена Родосского «О гаванях»... – С III в. до н.э. сочинения Тимосфена Родосского «О гаванях» становится фактически «настольной книгой» античных мореплавателей.


[Закрыть]...

Библиотека – любимое дитя царской династии Птолемеев Лагидов, зарождённая, заложенная Птолемеем II. Двести тысяч свитков, затем – пятьсот тысяч свитков, затем – уже семьсот тысяч свитков! Греческие, сирийские, египетские тексты. Директоры, хранители библиотеки – самые почтенные граждане Александрии! Зенодот и Каллимах – составители каталога свитков, александрийские энциклопедисты[2]2
  ...энциклопедисты... – Первоначально энциклопедистами называли французских просветителей, составлявших во главе с Дидро во второй XVIII в. «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел».


[Закрыть]. Аристарх Самосский, пытавшийся толковать афинянам о том, что центром земной вселенной является солнце, был обвинён философом Клеанфом в безбожии, нашёл прибежище-убежище в Александрии и написал трактат «О величинах и расстояниях Солнца и Луны». Александрийские астрономы выстраивают подробную карту звёздного неба; руководимые учениями Калиппа и Эвклида, вводят они в египетский календарь високосные годы. В 1866 году археологи найдут в Александрии мраморную плиту с высеченным на ней Канопским декретом Птолемея III Эвергета: «Дабы времена года неизменно приходились как должно по теперешнему порядку мира и не случалось бы то, что некоторые из общественных праздников, которые приходятся на зиму, когда-нибудь пришлись на лето, так как звезда Сотис каждые четыре года уходит на один день вперёд, а другие, празднуемые летом, не пришлись бы на зиму, как это бывало и будет случаться, если год будет и впредь состоять из 360 дней и 5 дней, которые к ним добавляют, отныне предписывается через каждые четыре года праздновать праздник богов Эвергета после пяти добавочных дней и перед новым годом, чтобы всякий знал, что прежние недостатки в счислении года и лет отныне счастливо исправлены царём Эвергетом».

А когда Птолемей III в очередной раз отправился воевать с Сирией, его царица Вероника отрезала свою прекрасную косу и поднесла в дар богине Афродите, чтобы Афродита способствовала победе Птолемея, ведь она – возлюбленная Ареса, бога войны и воинов! И отчего-то исчезла ночью прекрасная коса с алтаря. Но астроном Конон Самосский открыл новое созвездие, в котором звёзды струились, будто коса та самая, и назвал созвездие «Волосы Вероники».

Из обширного собрания свитков библиотеки возможно получить и труд жреца Манефона, написавшего на греческом языке историю Египта, и труд Эратосфена Киренского, определившего окружность Земли. Здесь, в александрийской библиотеке, трудился и Архимед; здесь хранится сделанный его руками прибор для определения видимого диаметра Солнца. Здесь, в библиотеке Александрии Аристофан Византийский и Аристарх Самосский перевели на греческий язык писания, почитаемые иудеями как священные. Тот же Аристофан изобрёл особливые знаки, отделяющие одну фразу от другой, и даже и слова внутри фразы разделяющие, – знаки препинания! И здесь же, в Александрии, Кратет из Маллоса изготовил огромный шар, на который нанёс все географические именования, названные в «Илиаде» и «Одиссее», – первый в мире глобус!

Уже при Птолемее III целые флотилии торговых кораблей отправлялись из александрийского порта. В 277 году до нашей эры это произошло: царь приказал расчистить и благоустроить канал от Нила к морю Красному. И пять дальнейших столетий канал этот поддерживался в судоходном состоянии. По приказу царя, как писал Страбон в своём описании Ойкумены, «...прокопали перешеек и сделали пролив запирающимся проходом, так что можно было по желанию плыть беспрепятственно во Внешнее море и возвращаться обратно». Этот канал был снабжён и системой шлюзов, чтобы сгладить разницу в уровнях. Но чаще купцы предпочитали более короткие и не столь привязанные к превратностям морской стихии пути. Проходили суда вдоль индийского побережья и доставляли товары в устье Евфрата. Оттуда караваны шли в Селевкию, а затем – в Тир и Сидон, или до Антиохии, или до Эфеса. И дальше – по всему Средиземноморью...

На Средиземноморском побережье – Александрия. С набережной видны корабли в море. А море спокойное и чистое, а песок светлый-светлый... Александрия – Европа в Азии... Со всех сторон, и с берегов, и с моря виден высокий александрийский маяк – на свет его движутся корабли... Попутный ветер надувает паруса, и они делаются похожи на изображение красивой женской груди. С утра до вечера на пристани толпятся люди. Шум шагов и голосов едва не заглушает морские шумы. Носильщики тащат тюки. Девчонки с корзинами звонко предлагают купить медовые пирожки и фиги. Нищие протягивают ладони за милостыней. Стеснился кружок вокруг юных флейтистки и певицы. Вереница гружёных ослов уходит в толпу, раздвигая её, разбивая на рукава. Хармиана решительно и крепко ухватывает царевну за ручку, хмурится лицо воспитательницы... Для детских глаз Клеопатры-Маргариты все равны, однако Хармиана с досадой поглядывает на одиноких, ярко наряженных женщин, шныряющих в толпе. Прежние Птолемеи запрещали продажным женщинам промышлять в порту и на улицах. Но молодая царица Вероника поистине исповедует вседозволенность!

Хармиана тянет царевну в сторону.

   – Посмотри, какой корабль!..

Множество весел мерно опускается и подымается. Корабль, словно странное живое существо, движется вперёд, в морские волны... Здесь, в Александрии, спущен на воду самый большой во всей Ойкумене корабль. Знаменитый корабль Птолемея IV, достигавший 122 метров в длину и 15 метров в ширину. Каждое весло достигало в длину семнадцати метров, четыре тысячи гребцов двигали эти весла. Торговый корабль из Египта – прекрасное зрелище для эллинистического интеллектуала, для Лукиана[3]3
  ...для Лукиана...— Лукиан из Самосаты (II в. н.э.) – греческий сатирик и бытописатель.


[Закрыть], к примеру. И вот уже пишется диалог «Корабль, или Пожелания»:

«Бродя без дела узнал я, что приплыл огромный корабль, необычайный по размерам, один из тех, что доставляют из Египта в Италию хлеб... Мы остановились и долго смотрели на мачту, считая, сколько полос кожи пошло на изготовление парусов, и дивились мореходу, взбиравшемуся по канатам и свободно перебегавшему затем по рее, ухватившись за снасти... что за корабль! Сто двадцать локтей в длину... в ширину свыше четверти этого, а от палубы до днища – там, где трюм наиболее глубок, – двадцать девять локтей... Как спокойно вознеслась полукругом корма... На противоположном конце соответственно возвысилась, протянувшись вперёд, носовая часть... Да и красота прочего снаряжения: окраска, верхний парус, сверкающий, как пламя, а кроме того, якоря, кабестаны и брашпили, и каюты на корме – всё это мне кажется достойным удивления. А множество корабельщиков можно сравнить с целым лагерем. Говорят, что корабль везёт столько хлеба, что хватило бы на год для прокормления всего населения Аттики. И всю эту громаду благополучно доставил к нам кормчий, который при помощи тонкого правила поворачивает огромные рулевые весла. Удивительно его искусство, и, по словам плывущих с ним, в морских делах он мудрее самого Протея[4]4
  ...Протея...— Протей – персонаж, мудрый морской старец, живший по преданию близ острова Фарос, обладал способностью менять облик по своему желанию.


[Закрыть]...»

Столько людей живёт в Александрии! А сколько среди них рулевых – кибернетов, маневровых, которые должны стоять на носу корабля, штурманов, гребцов... Среди этих последних много свободных бедняков – заработок тяжёлый, но не такой малый. Но всё же грести на корабле – очень уж тяжкий труд, оттого много среди гребцов и рабов. Корабельное дело – опасное дело: бури, подводные скалы, а то пираты... Говорит александрийский купец словами своего далёкого потомка-поэта:

Я продал партию гнилого ячменя

втридорога. Да, Рим в торговом деле

неоценим. Закончили в апреле –

и вот отчалили, не упустив ни дня.

А море, кажется, сердито на меня.

Всё небо тучи тёмные одели.

Но что мне эти волны, ветры, мели?

Ракушки в лужице и детская возня.

Не смять меня стихиям непокорным,

не запугать крушеньями и штормом.

К александрийским улицам просторным

прибуду цел... Ай! Кто дырявит бочке дно?

Не трогай, негодяй, самосское вино!

На суше бодрость нам вернуть оно должно... [5]5
  ...оно должно...— Стихотворение К. Кавафиса « купец». Перевод Е. Смагиной.


[Закрыть]

Александрийская пристань – берега, одетые камнем... Александрия... Великий порт, бухта Доброго причала, Фаросский маяк – огромное око Александрии, озаряющее морские пути... Но не сам собою горит свет, маячная служба не прекращает трудов своих...

Маленькая царевна не боится шумного порта, но Хармиана крепко сжала детскую ручку, не отпустит ни за что! Боится случайностей страшных... И Маргарита тихая не дёргает воспитательницу за руку, молча глядит по сторонам... Жизнь кипучая... Верблюды, лошади, ослы ходят под седлом и под вьюками. Повозки медленно движутся – двухколёсные на больших колёсах, четырёхколёсные, запряжённые волами... Здесь берега Средиземного моря, здесь не увидишь круглых малых лодок, плетёных из прутьев, лодок, на которых плавают по Нилу, от одной деревни к другой, и не дальше...

Александрия... Поэт Гипербореи славит тебя:

...как тамбурин Кибелы великой,

подобный дальнему грому и голубей воркованью,

звучит мне имя твоё

трижды мудрое:

Александрия!

Как звук трубы перед боем,

клёкот орлов над бездной,

шум крыльев летящей Ники,

звучит мне имя твоё

трижды великое:

Александрия!

Когда мне говорят: «Александрия»,

я вижу белые стены дома,

небольшой сад с грядкой левкоев,

бледное солнце осеннего вечера

и слышу звуки далёких флейт...

Вечерний сумрак над тёплым морем,

огни маяков на потемневшем небе,

запах вербены при конце пира,

свежее утро после долгих бдений,

прогулка в аллеях весеннего сада,

крики и смех купающихся женщин,

священные павлины у храма Юноны,

продавцы фиалок, гранат и лимонов,

воркуют голуби, светит солнце,

когда увижу тебя, родимый город!.. [6]6
  ...родимый город!.. – Из цикла М. Кузмина «Александрийские песни».


[Закрыть]

Александрия... Отдельный, будто отделённый от Египта город... Что мы знаем об этом городе? Всё и ничего. Прекрасная библиотека, созвездие учёных и поэтов. Египет – житница эллинистической Европы. Но рядом поставим иероглифическую надпись с острова Фила, говорящую о восстании в Верхнем Египте в 186 году до нашей эры. В Александрии менее всего оставалось египтян, местных жителей; более всего населяли Александрию греки, сирийцы, иудеи... Внеегипетские владения Птолемеев платили Александрии дань хлебом – Лесбос, Фракия, области Малой Азии... Обширны земли Египта. Цари Птолемеи Лагиды владеют Киренакикой, Южной Сирией, Кипром, островами Эгейского моря... И сейчас едва ли не всеми владениями Лагидов правит восемнадцатилетняя девушка – Вероника IV...

Что бы там ни было, а Египет принял царей Лагидов, потомков Птолемея Лага, полководца Александра Великого... Сын Галлии[7]7
  ...Сын Галлии... – Андрэ Боннар, ученый-эллинист, писавший на французском языке. Здесь и далее – цитаты из его работы «Греческая цивилизация» (50-е годы XX в.).


[Закрыть] рассказывает об Александре:

«Александр появился в Египте в декабре 332 года до нашей эры. Он сразу же оказывает знаки величайшего уважения богам Египта. Его пылкая религиозность, которая захватывает его целиком, находит в этой стране тысячелетней религии полную поддержку. Александр сразу же чувствует себя в Египте как дома. Что касается персидских завоевателей, то, будучи в Египте, Камбиз неразумно ранил, а Артаксеркс убил божественного быка Аписа, чтобы легче ограбить его храмы. Они оскорбляли также и другие божества. Совсем иным был образ действий Александра. В городе Мемфисе он по египетскому ритуалу совершил жертвоприношение в храме в честь бога-быка Аписа, он принёс жертвы также и прочим богам, слитым воедино с греческими богами греческим населением Египта. Эти церемонии имели большое значение для привлечения на сторону Александра жрецов, ведь только фараон по правилам считался единственно достойным совершать такие жертвоприношения. Не следует думать, будто у Александра был здесь политический расчёт или он демонстрировал свою терпимость. Душа Александра была проникнута слишком глубокой религиозностью, чтобы удовлетвориться пресловутой «терпимостью» по отношению к людям, верующим в иных богов. Он воспринимает всем своим существом этих иных богов. Александр именно не «терпит», но «воспринимает» иную форму божественного, и это большая разница. Вот почему египтяне обожествили Александра, даровав ему все титулы фараонов, его предшественников: «царь Верхнего Египта» и «царь Нижнего Египта», «сын Ра» и многие другие.

Впрочем, Александр отправился в Египет не затем только, чтобы закрыть для персов все морские базы в Средиземном море, и не затем также, чтобы получить редкостный титул фараонов; он прежде всего ищет ответа на вопрос, мучивший его с детства. Разве его мать Олимпиаду, одержимую, не тревожило непрестанно присутствие богов? Богами были полны её сны и её ложе. Чей он сын? Вот что хотел знать Александр. Вот почему с душой, преисполненной веры в бога, он предпринял путешествие в святилище Зевса Амона. Путешествие в этот храм оракула, расположенный в пустыне, очень удалённый от Мемфиса и труднодостижимый, явилось бы одним из самых странных и самых необъяснимых поступков Александра, если бы оно лучше всего не раскрывало самого Александра. Что он хотел спросить у знаменитого оракула? Какой ответ получил он на свой вопрос? Источники в этом пункте противоречивы.

Когда после долгого путешествия вдоль моря Александр углубился в океан песка, окружающий оазис Сива, он был встречен жрецом – хранителем святилища, жрец приветствовал его, назвав Александра сыном Амона, – титул, предназначенный только для фараонов. Потом Александр был принят и в святилище, но совсем один. Он задал свой вопрос и получил ответ бога. Какой вопрос? Какой ответ? Александр на расспросы своих друзей, толпившихся у выхода из храма, отвечал лишь молчанием. Но кто же не понял этого столь красноречивого молчания? Это было молчание души, сосредоточенной на созерцании тайны, тайны, раскрывшейся лишь для неё. Только раскрытие его божественного происхождения, только убеждённость в том, что он не был сыном Филиппа, а был зачат Олимпиадой от самого бога Амона-Ра, могут объяснить глубину царского молчания. Он узнал от бога всё, «всё, что хотел узнать», – в этих словах был его ответ, вырвавшийся у него.

Спрашивал ли Александр у оракула ещё что-нибудь, кроме этого? Он никогда более не говорил об этом.

Убеждённость Александра в своей миссии после прорицания оракула чрезвычайно возрастает и с этого дня становится непоколебимой. Сын Зевса, он теперь знает, что он должен ещё кое-что совершить на земле...

Во время своего путешествия в Сива, следуя по пустынному берегу моря, Александр наметил возле одного рыбацкого поселения, напротив небольшого острова Фароса, место, показавшееся ему удобным для создания порта. Он приказал основать там город, сделавшийся в силу обстоятельств, которые отчасти были созданы им самим, главным городом его державы, столицей, где встретятся и сольются в последующие века судьбы Востока и Запада. Этот город – Александрия, которая даст своё имя новой культурной эпохе. Александр не только подсказал мысль о её основании, руководствуясь своей гениальной интуицией, но и определил её размеры и её план в соответствии с требованиями рождающегося урбанизма, он задумал для неё создание двойного порта, приказав построить плотину от берега моря к острову Фаросу...»

Впрочем, великий Александр основал на своём воинском пути не одну Александрию – городá его имени. Но лишь одна Александрия сделалась великой, подобно давшему ей имя, – Александрия Египетская!

И теперь мы с вами легко могли бы обманывать себя и водить по улицам и площадям Александрии нашу маленькую царевну, Клеопатру-Маргариту, воспользовавшись описанием города, сделанным всё тем же сыном Галлии. Но прежде чем мы возвратимся к нашей милой девочке, которую держит за руку няня Хармиана, мы вновь предоставим слово любезному сыну Галлии. Потому что он любит этот город!..

«Александрия в последние века античности была огромным городом. Основанная по решению Александра в устье одного из рукавов Нила, на месте поселения рыбаков и пастухов, на перекрёстке морских, речных и наземных путей трёх континентов, она быстро становится универсальным складочным пунктом товаров, самым большим торговым городом мира и одновременно, по крайней мере на три столетия, культурной столицей эллинистической эпохи.

Архитектор-градостроитель составил общий план Александрии при жизни Александра. Это был человек, уже получивший известность смелостью своих концепций; его звали Динократ Родосский. Город был разделён им на четыре квартала двумя магистралями – одной, идущей с севера на юг, другой – с востока на запад, пересекающимися в центре. Каждый из этих кварталов носил название одной из четырёх первых букв алфавита. Главная магистраль (с востока на запад) имела по прямой линии семь тысяч пятьсот метров в длину, в ширину она имела около тридцати метров и была окаймлена тротуарами. Магистраль северо-южная разделялась на две широкие аллеи, отделённые рядом деревьев.

В четырёх прямоугольниках другие улицы, перпендикулярные и параллельные, были довольно узки (около шести метров). Древние города, в которых уличное движение было интенсивным только в праздничные дни, не имели нужды в широких улицах, а климат даже требовал узких улиц. Одной большой магистрали было достаточно для процессий...

Широко раскинувшийся город Александрия, занимавший к концу античности площадь около ста квадратных километров, был построен очень быстро и целиком из камня, что было большим новшеством. Для дворцов ввозили мрамор, которого нет в Египте. Царский дворец Птолемея, называвшийся Брухейон, был окружён садами. Чтобы заселить новую столицу, кликнули клич по всем странам эллинского мира, прибегли даже к принудительному переселению. Когда Птолемей Сотер взял Иерусалим, он переселил в Александрию тысячи евреев. Через пятьдесят лет после основания Александрия насчитывала, как говорят, триста тысяч жителей. Это был, конечно, самый населённый город мира. По-видимому, к началу христианской эры его население достигло миллиона человек. Тогда внутри своей четырёхугольной городской черты он стал расти в высоту: стали строить дома в несколько этажей, дома для сдачи внаймы, с отдельными квартирами, чего никогда не бывало в греческих городах. Мы знаем по мозаикам и по моделям из терракоты, что александрийские высокие дома, сдаваемые внаймы, своеобразные дома-башни, причём некоторые из них возвышались подобно небоскрёбам.

Чудом Александрии был её порт, а также её знаменитый маяк Фарос. Место, выбранное Александром, не являлось естественным и сколько-нибудь известным портом. Но македонянин увидел, что благодаря острову Фаросу, находящемуся в нескольких тысячах метров от берега, можно устроить великолепный порт. Остров соединили с берегом плотиной протяжённостью один километр, которая и разделила рейд на два порта. Первый, восточный порт имел вход, ограниченный двумя молами; он включал военный порт, арсеналы и верфи, а также личный порт монарха. Второй, западный, называемый Эвностос, что означает «Счастливого возвращения», был торговым портом. Два прохода, устроенные в разделявшей порты плотине, – два прохода с мостами для пешеходов над ними – позволяли кораблям проходить из одного порта в другой. Этот двойной александрийский порт сразу же был скопирован многими эллинистическими городами.

Что касается маяка, то это было творение строителя Сострата Книдского. Высотой сто одиннадцать метров (шпиль колокольни Лозаннского собора имеет семьдесят пять метров), маяк вонзал ввысь свою башню из трёх этажей, постепенно уменьшавшихся в объёме, один на другом. Фонарь был укреплён на восьми колоннах, подпиравших купол, под которым горел огонь из просмолённых дров. Говорили, что зеркала распространяли свет, усиливая его. Подъёмник позволял добираться до фонаря.

Маяк тотчас же был признан одним из семи чудес мира. Именно этот маяк подал арабам идею минарета...»

Западный порт, Эвностос, бухта Доброго причала... Брухейон-Брухион – кварталы царских резиденций, превратившиеся с течением времени в один большой квартал, заселённый в первую голову знатными греками. Но там, где знать, там и торговцы, и ремесленники... Сначала здесь располагались только государственные, царские мастерские, где изготовлялось многое, потребное для дворцового обихода. А после явились и частные лавки, и мастерские, работавшие уже не на царские дворцы, а на сам город, на потребу его жителей... Восток... Зерно, финикийский пурпур, миро и алоэ – приготовишь снадобье и будешь в семьдесят лет глядеться юной девушкой! А сабейский ладан, а смолы ароматные – пар – голова закружится – и ничего уже не захочется в этой жизни, только пусть кружится голова в сладостном духе восточных зелий... А что сказать о самом лучшем корабельном дереве – о ливанском кедре и египетской акации – по водам всей Ойкумены идут корабли... А ведь ещё и азиатское и нубийское золото, вавилонские ткани, ливийская слоновая кость, кипрская медь, опахала из страусовых перьев, чаши из скорлупы страусиных яиц, чудодейственные мази для ращения волос на голове и для уничтожения их же на теле, редкостные сладкие плоды и волшебные сирийские вина, киренский сильфий и жемчуг южных морей...

И всё это волшебство возят, изготовляют, продают и покупают обыкновенные люди, озабоченные своими повседневными делами насельники Александрии и её ближних и дальних окрестностей...

Иларион, купец, своей жене Алис, из Александрии в Фаюм:

«...Много приветов тебе. Знай, что мы покамест в Александрии. Не тревожься, если я задержусь в Александрии ещё, когда другие возвратятся. Я прошу тебя и умоляю, заботься о ребёнке. Как только я получу деньги, я тебе их перешлю...»

На улицах Брухиона встречаешь много женщин. Лица их открыты, они спокойно проходят мимо мужчин и даже не прикроют лицо краем плаща или концом головного покрывала. Египтяне, знатные, ведущие свой род от ближних придворных фараонов, называют между собой греческих женщин «развратницами»! Но нет, это не куртизанки идут, это порядочные женщины, жёны торговцев и состоятельных владельцев разных мастерских. И всё же лица их открыты и раскрашены красками, а волосы тоже окрашены золотой краской и завиты крупными локонами и уложены в причёски высокие с большими узлами на затылке. А поверх причёски круглая шапочка пёстрая, ковровая, ещё из тех, которые издавна выделывались в Лидии, ещё из тех, которые издавна любили носить гречанки; ещё Клеида, дочь славной Сафо[8]8
  ...славной Сафо... – Сафо (Сапфо, Псапфа) – выдающаяся древнегреческая поэтесса (VII-VI вв. до н.э.).


[Закрыть], просила мать купить ей такую шапочку. А в сильную жару женщины являются в остроконечных чудных шляпах с широкими полями. А как умеют женщины Брухиона драпироваться в разноцветные плащи, голубые, зелёные, розовые; как оборачивают плащи вокруг тела, чтобы изгибами и складками обрисовать, подчеркнуть стройность стана, пышность молодой груди... Служанка следует за госпожой, несёт скромно ларец с притираниями и красками для лица, для оживления губ и щёк... Хармиана жадным любопытным взором разглядывает нарядных красавиц. Ей, няне царевны, возможно выйти в нарядной одежде лишь в те дни, когда она свободна от пригляда за своей питомицей. А как редко выдаются такие дни! Разве могут служанки-рабыни заменить няню, избранную для царевны самой царицей Вероникой!..