Текст книги "Застывшая тень (Большая книга забытой фантастики)"

Автор книги: Ф. Энсти

Соавторы: Морис Ренар,Камиль Фламмарион,Октав Бельяр,Хьюго Гернсбек,Виктор Таддеус,Энтони Армстронг,Генри Геринг,Джозеф Шлоссель,Шарль-Анри Ирш,Апо Пярнянен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

Эллен Кей
ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ
Святочная утопия

Все великие открытия современности вполне усовершенствованы и величайшие движения современности – женский и рабочий вопросы – благополучно и целесообразно разрешены. Воздушные корабли, совершеннейшей и удобнейшей конструкции, плывут по поднебесью, любители восхождений на горы несутся в воздушных яхтах на горные вершины Луны.

Все современные места для летнего отдохновения заменены подводными городами-виллами, так как все красоты природы на земле разрушены, частью для надобностей промышленности, для постройки зданий, прокладки кабелей и т. п., – частью же вследствие разрушительных войн в воздухе, тянувшихся до самой половины XX века.

«Сельское хозяйство» ведется теперь химическими заводами, в которых работы производятся, как и всюду, путем нажатия ряда электрических кнопок. Подобным же образом производятся питание и одевание грудных детей в специальных детских приютах, куда дети поступают через час после рождения.

Деторождение также правильно организовано. Этому посвящают себя добровольцы, свободно радеющие об общественном благе; особый врачебный комитет выбирает из их числа нужное число экземпляров и группирует в пары наиболее подходящие друг к другу особи. Очередная великая задача естествознания – открыть средство для размножения человечества вне и помимо родительства, этого недостойного людей способа, второпях состряпанного природой, который должен быть устранен с прогрессом культуры.

В первые годы XXI столетия мир озарила было радостная весть, что одна лаборатория, действительно, нашла желанный новый способ и таким образом блестяще устранила последнюю помеху на пути к освобождению женщины; к сожалению, радость оказалась преждевременной. Но и переживая все новые и новые разочарования, человечество все же жило светлой надеждой на конечное торжество.

Надежды особенно окрылились в 2006 году, когда была решена другая, почти такая же сложная задача: была найдена сыворотка, совершенно уничтожающая страшную болезнь, перед которой так долго бессильно было человечество, несмотря на все гигиеничные меры предосторожности: болезнь – стремления к индивидуальности и оригинальности.

В силу статей 123, 456 и 789 Гигиенического устава, изданного в 2008 году, было введено всеобщее принудительное впрыскивание этой сыворотки, так что человечество навсегда было охранено от распространения этой гибельной болезни.

День всех мужчин и всех женщин делится на 4 равных части: 6 часов для сна, 6 час. на работу при электрических кнопках, 6 час. на заседания в парламенте и 6 час. на общение между собой. Парламенты заседают безостановочно. На заседаниях, по воскресеньям и праздникам общественные доклады заменяют прежнее времяпрепровождение. Заседания же в будни предусматривают и регулируют все стороны жизни – от установленного размера булавочных головок и состава питательных пилюль – до количества детей, потребного для общества в будущем году, и качества идей, какое могло понадобиться в течение того же времени в интересах общего блага.

Осужденные преступники ссылаются на Марс, вновь завоеванную колонию Земли, – и там они могут свободно практиковать отлично знакомую им по опыту минувшего XX века колониальную политику.

В первом классе школы дети обучаются по новым методам приобретать зубы, ходить и говорить. Во всех учебных заведениях, устроенных по одному и тому же учебному плану, ученики и ученицы, обучаясь по 12 часов в день, остаются до 30-летнего возраста. Зато университетский курс совсем упразднен.

По окончании школы ни одна душа – ни мужская, ни женская – больше не открывает ни одной книги, за исключением только тех лиц, которые имеют сделаться специалистами в какой-нибудь научной отрасли. Ввиду этого в публичных читальнях совсем нет книг; зато элеваторы снабжают их по три раза в день партиями газет, печатающихся теперь в формате карманных библий, с тучей объявлений в виде иллюстрированных приложений; в этих последних художникам еще предоставляется известная свобода творческой фантазии, – конечно, тоже в строго установленных пределах. Все же общественные здания – или, иными словами, все вообще здания – украшены произведениями искусства, исполненными особым комитетом, состоящим из двенадцати назначенных членов.

Понятие «дома» – домашнего очага – претерпело существенное изменение и имеет теперь более тесный смысл: смысл места ночлега.

Общественная жизнь представляет собой общественную повинность, – и человек, живущий замкнуто, рассматривается, как злоумышленник. Люди встречаются в клубах для спорта и собеседований, и общение их не сопровождается никакими материальными наслаждениями сообща. Каждый глотает свои питательные пилюли из своей отдельной коробочки. Только глубокие старики, сохранившие еще со времени XX столетия слабость к вину, очищенному от алкоголя, сигарам, очищенным от никотина и кофе, очищенному от кофеина (единственные уцелевшие еще виды вкусовых наслаждений), пробираются украдкой к скрытым по углам автоматам и продаются там удовлетворению низменных потребностей, презираемых младшим поколением.

Единственное, что связывает и объединяет этих мужчин, очищенных от мужественности, и женщин, очищенных от женственности, в общении их между собой, – это обмен всяких общечеловеческих мыслей. Мужской и женский типы до такой степени слились и утратили различия, что отличить существо одного пола от существа другого пола возможно только по некоторым различиям в одежде, сохраненным из соображений целесообразности.

Что касается вопроса общественных удовольствий и развлечений, – об этом позаботилось социальное чувство солидарности путем создания концертов без музыкантов и театра без актеров. Ведь с тех пор, как были доведены до баснословного совершенства инструменты и аппараты вроде пианолы, граммофонов и марионеток, – достаточно только нажать соответствующие электрические кнопки, чтобы получить во всей полноте художественные наслаждения.

Вот только учебный курс оказалось крайне необходимым удлинить на много лет. И все-таки школа едва-едва успевает внедрить своим питомцам все 55 практических и 111 теоретических учебных предметов, какие требуются теперь от образованного человека и по которым приходится каждые три месяца сдавать экзамены.

И вот среди этого всеобщего блаженства и счастья вдруг разражается небывалая, неслыханная во всемирной истории катастрофа!

В самый день Нового 2009 года, как раз в тот год, когда вышеупомянутая принудительная прививка должна была окончательно освободить Землю от дальнейших бедствий, от последней и гибельнейшей эпидемии – над всей планетой вдруг разражается недовольство.

Первым актом возмездия явилась ссылка всех журналистов на колоссальных эмигрантских цеппелинах – на Марс; вторым – заключение матерей в одно помещение со своими детьми. Но к чему передавать все эти ужасы?

Довольно будет сказать, что этот переворот восстановил, в конце концов, на Земле былое состояние той эпохи, когда царила еще жизнь трудовая, трагичная, богатая, опьяняющая. Ну, а что произошло затем, нетрудно предугадать. И только около 2100 года человечество снова, наконец, достигло достигло равновесия.

Надо подумать, что оно добилось снова большей части того, что составляло для минувших поколений цену жизни. Но в то же время, оно добилось и многого такого, о чем не мечтали эти минувшие поколения и что сделало жизнь больше прежнего прекрасной и интересной.

Эдуард де Кейзер
ДВАДЦАТЬ ВЕКОВ СПУСТЯ

– Вот, позвольте вам представить – римлянин третьего столетия, – учтиво сказал медиум, – вы, помнится, выразили желание получить доказательство возможности материализации духа. Я исполнил ваше желание: привел к вам известного в свое время ученого, частого гостя в Афинах и в Александрии…

С этими словами медиум удалился.

Должен, к стыду моему, сознаться: у меня мурашки по спине побежали. Черт побери! В три часа ночи – лицом к лицу с призраком. С непривычки, кто не опешит? Я быстро, кажется, слишком даже быстро, повернул выключатели и громко сказал: «Salve!».

Но вместо того, чтобы протянуть руку ладонью книзу, как здороваются римляне в шекспировских пьесах, гость мой подошел ко мне и крепко, по-англосаксонски, пожал мне руку.

– Здравствуйте, – сказал он. – Весьма тронут вашим желанием познакомиться со мной. Пока вы будете одеваться, разрешите мне освежиться у вас в ванной комнате…

Я назвал себя: Эдуард де Кейзер.

– Мое имя – Люций, – ответил он.

Через несколько минут, когда он вернулся из ванной, свежий, розовый, живописно задрапированный в свою белую в красных полосах тогу, я сидел еще на краю кровати и размышлял о том, как мне быть и как разговаривать с этим необычным посетителем.

– А!.. Вам спать хочется, я вижу, – сказал Люций. – Ложитесь, пожалуйста. Я заметил в смежной комнате ложе (это был диван в моем кабинете) – и я бы не прочь вздремнуть, с вашего разрешения…

* * *

Пятичасовой крепкий сон и холодный душ вернули мне полное самообладание и, одеваясь, я предвкушал удовольствие, какое я буду испытывать, показывая этому античному гостю плоды нашей современной культуры: беспроволочный телеграф, автомобили, телефоны, аэропланы, экспрессы…

Зная заранее, что он станет рассказывать мне о Геркулесе, о баснях Эзопа и ссылаться на историков, как Страбон и Иосиф Флавий, я ученых разговоров с ним заводить не стал и тотчас после кофе, который он, правда, понюхав раньше, пил с изящной непринужденностью английского денди, я повел его осматривать Париж.

Атаку я начал в нескольких шагах от моего дома, перед конторой Кука.

– Разрешите, дорогой Люций, ознакомить вас в общих чертах с укладом нашей современной жизни. Вот, подле этой церкви Мадлен…

– Плохо выдержанный дорический стиль… Жаль…

– Я не на храм хотел обратить ваше внимание, а на этот ресторан. Видите, на крыше дома – сад…

– О, какая неудачная пародия на сад Семирамиды, – сокрушенно воскликнул Люций.

– Возможно… А вот, люди, толпящиеся на тротуаре, это – гиды…

– Очевидно, потомки тех гидов, что в век цезарей назывались перигетами и обычно поджидали путешественников у ворот храмов и у гробниц, чтобы давать им объяснения – вздорные, впрочем, и неточные, – об исторических памятниках…

Я улыбнулся.

– Вздорные и неточные, вы говорите… В этом отношении эти, пожалуй, достойные потомки своих далеких предков. Но, кроме таких гидов, у нас имеются и очень сведущие и весьма полезные путешественникам руководители.

– Охотно допускаю… Александрия кишела такого рода чичероне…

– Самая характерная черта нашей эпохи, – продолжал я, – это потребность свежих впечатлений, подвижность людей… Каждое лето горожане массами перекочевывают из городов к морю или в горы…

– Как и в мое время, – вставил Люций, – римляне на лето уезжали в Силицию, на Капри, на неаполитанское побережье.

– Но если бы вы знали, как путешествуют европейцы! Словно весь мир им принадлежит! Из Европы в Америку съездить – прогулка, и только. Я знаю одного американца – вы не поверите! – который тридцать семь раз переплыл Атлантический океан.

– Отчего же не поверить? Ваш американец напоминает мне одного римлянина первого столетия, который семьдесят два раза был в Египте.

Я кликнул шофера и подумал: «Ну, теперь, наконец, огорошу тебя».

Едва мы уселись, я обратил внимание римлянина на счетчик.

– На колеснице императора Клавдия тоже был такого рода счетчик. После известного количества поворотов колеса, в приделанную сбоку чашку подал камешек. Достаточно было сосчитать камешки, чтобы определить расстояние…

– Но в наши дни мы достигли во всем совершенства. Например, искусным размещением рессор предупреждается малейшая тряска…

Люций иронически прищурился на меня.

– Неужели вам не известно, что к колеснице, перевозившей останки Александра Великого, приделан был сложнейшего механизма тормоз, предупреждавший малейший толчок.

Меня начинало разбирать досадливое нетерпение.

– Некоторые автомобили – продолжал я, – однако, представляют собой чудеса комфорта. Прямо – благоустроенные, со всеми удобствами дома.

– Вроде наших колесниц в век великих императоров… В таких колесницах можно было не только спать, но и писать ученый труд…

Я умолк. Спутник мой, неодобрительно качая головой, смотрел на автомобили, мчавшиеся по Елисейским полям с такой быстротой, словно они бежали от гнавшегося за ними призрака смерти.

– В мое время полиция сумела бы справиться с этими безумцами, – сказал он. – Уже когда появились двухколесный колесницы, Цезарь счел нужным издать декрет, определявший безвредную для населения скорость езды. А отчего, скажите, ваши эдилы разрешают безобразить стены домов? – с негодованием воскликнул он, указывая на лубочные, кричащие плакаты. – В Риме и в Помпее разрешалось наклеивать объявления только на специально для них предназначавшихся колоннах.

Я молча и хмуро пожал плечами. Мы поменялись с Люцием ролями, и на все его «в былое время…» «в век цезарей…» или «в дни царствования нашего великого…» отвечал презрительными, недоверчивыми улыбками.

Раздраженный против него, я оставил его после завтрака одного в моем кабинете, где он мог читать в полное свое удовольствий Сенеку, Горация и Ювенала. Вернулся я домой лишь вечером с тем, чтобы повезти моего гостя в один из шикарнейших парижских ресторанов.

От своей просветительной задачи я, однако, не отказался и за обедом неутомимо обращал внимание римлянина на каждую мелочь: на затейливые дамские прически, на танцы, которые должны были способствовать пищеварению, на поданную нам лакеем горячую воду и на минеральную воду в запечатанных бутылках, привозимых в Париж из далеких стран и городов. Я указал ему на большой золотой жетон, блестевший на руке молодого офицера, и на американца, жевавшего резину.

Люций выразил желание пожевать такой же комочек резины. Я поспешил удовлетворить его каприз. Римлянин пожевал и поморщился:

– Ну, разве можно сравнить это с мастикой, которую жевали во всей Азии еще за несколько веков до Рождества Христова и которая служила в то же время прекрасной зубной помадой? Золотой жетон на руке этого центуриона? Такие же жетоны носили вавилонские женщины на шее (почитайте Геродота!), и на жетонах этих выгравированы были их имена, имена мужей и год, когда украшения эти приобретались. А ваши воды… Друг мой, и вы, человек, видимо, образованный, хотите удивить этим древнего римлянина? Неужели вы не знаете, что еще Гиппократ советовал пить во время еды горячую воду? И что вода Нила, славившаяся своими целебными свойствами, доставлялась в герметически закрытых жбанах в самую Персию? Цезарь же всегда возил с собой в серебряных флаконах воду из знаменитого горного источника… Танцы? Но афиняне одержимы были этой страстью. Сложные прически ваших женщин напомнили мне о том, что все египтяне носили парики. Сегодня я нашел в вашей библиотеке несколько книг, написанных моими современниками-христианами. Святой Климент из Александрии, например, строго осуждает женщин, обнажающих свои перси, подводящих глаза и прибегающих ко многим другим средствам обольщения… Как видите, ничего не изменилось. И у меня ни малейшей охоты даже нет знакомиться с вашими жрицами Венеры. Сомневаюсь, чтобы они превосходили в чем-нибудь моих современниц… Да, единственно подлинно новое у вас, это – самовнушение. Вы внушаете себе, что вы счастливы, тогда как на самом деле вы нелепо осложняете свою жизнь и укорачиваете свой земной век. Вы даже представления не имеете о подлинном счастье, о ясности, о радости духовной… Да, этот человек, доставивший меня к вам, придет за мной только через шесть дней… Чтобы не умереть со скуки в этом вашем новом мире, разрешите мне не выходить из вашей библиотеки. Я видел у вас там Петрония, Теренция, Теокрита… Вот и буду читать их. За чтением этим забуду, надеюсь, о том, что двадцать веков понадобилось людям для того, чтобы разучиться красиво любить и тщательно умываться.

Альфонс Алле
В ЧУЖОЙ ШКУРЕ

Спорили. Так часто бывает. Горячились и переходили на личности. Предметом спора были оккультизм, теософия, эзотеризм и прочие заоблачные темы.

Среди других был наш общий друг-американец Гарри Кавайр. В тот момент, когда мое внимание случайно остановилось на нем, он занят был приготовлением грога, в котором, признаться, воды было очень мало.

– А ты, Гарри, – спросил кто-то, – как относишься к этой чертовщине?

– Если вы не хотите видеть меня мертвым у своих ног, не спрашивайте меня об этом и вообще, в моем присутствии не касайтесь этих тем. Они мне напоминают самый ужасный период моей жизни…

– !!!???…!!! – вскричали мы изумленно.

– О, Боже мой! – простонал Гарри. – Ради всего святого, не говорите о перевоплощениях нашего духа…

– !!!..!!! – настаивали мы.

– Послушайте, господа… Было такое ужасное время, когда я целый день прожил в чужой шкуре… в оболочке того, кого я никогда не знал. Если вы думаете, что это очень приятно…

– Расскажи нам, Гарри, как это произошло.

Гарри недолго заставил себя просить.

* * *

Это было с год тому назад.

Как и теперь, мы провели ночь у одного приятеля, жившего в Латинском квартале, в спорах о необыкновенных, сверхъестественных явлениях.

Мы «вертели» столик, вызывали духов, – должен сказать, очень милых. Я думаю, что в загробном мире есть много свободного времени, потому что при первом же зове все эти господа вроде Гомера, Алкивиада, Юлия Цезаря и других, являлись к нам и с готовностью отвечали на наши вопросы.

Я был потрясен всем тем, что мне пришлось увидеть и услышать. Именно в таком, несколько возбужденном состоянии я на заре простился с приятелем и отправился домой.

Сказать, что я ничего не пил в течение этого сеанса – было бы ложью. Коротко говоря, когда я вышел на свежий воздух, – мне все стало казаться смешным.

Я пошел по улице св. Жака и вскоре очутился около Морга.

Как-то машинально шаги мои направились туда.

Представьте себе мой ужас, когда первый труп, который бросился мне в глаза… был труп моей маленькой любовницы, которая изменяла мне со всем левым берегом Сены!

Безумное, дикое видение!..

Я поспешил к надсмотрщику.

– Я знаю эту молодую девушку…

– Ваше заявление бесполезно, так как при покойной были найдены бумаги, удостоверяющие личность ее. Среди бумаг есть письмо, в котором она заявляет, что условилась со своим любовником покончить жизнь самоубийством…

– Но ведь я – ее любовник!

– Нет, сударь, не вы, а тот молодой человек, что лежит на мраморной доске рядом с ней.

Любопытство взяло во мне верх над горем, и я пошел посмотреть на своего соперника.

– Увы… Знаете ли вы, кто был моим соперником?

Нет, вы никогда не догадаетесь…

Это был… я!.. Понимаете: я!.. И одежды, в которые одет был труп – были моими одеждами.

«Однако, – сказал я себе мысленно, – надо взять себя в руки – и быть спокойнее! Прежде всего, необходимо проверить себя…»

И я обратился к надсмотрщику, стараясь казаться возможно невозмутимее:

– Как этот бедный молодой человек похож на меня! Вы этого не находите?

Он расхохотался:

– Он так же похож на вас, как и на папу римского!..

– Что?!.

В одно мгновение я очутился возле зеркала. Это было какое-то наваждение: из зеркала на меня глянуло отражение высокого бледного молодого человека с большими черными усами. Как видите, на меня он не мог быть похожим.

Я окинул глазом костюм, в который я был одет: на мне оказалась серая, в клетку, пиджачная пара, а между тем, я твердо знал, что у меня такой никогда не бывало.

В боковом кармане пиджака я нашел бумажник, и в нем бумаги на имя неизвестного мне испанца.

Это я-то испанец!.. Я, – ни слова не знавший по-испански…

Ах!.. Мне было очень весело!..

Можете себе представить мое положение!..

Мне смертельно хотелось уснуть.

Почему же не лечь спать, но где?

У меня? У него?

Ко мне на квартиру меня не пустят.

К нему… но что скажут его жена, дети, если узнают, что я не говорю по-испански…

На карточке его были указаны адрес, улица, номер. Но какой этаж?

Ведь немыслимо обратиться к консьержу с вопросом, где находится моя квартира? Он сочтет меня сумасшедшим…

И затем… что сказать его жене? Что ей сказать?

Боже мой!

Я многое переносил в своей жизни, но такого дня – никогда.

Я решил побывать в тех местах, где я обыкновенно бывал.

Как и следовало ожидать, меня никто не узнал.

Напротив, со мной поздоровались неизвестные мне люди. Они улыбались мне, жали руку, спрашивали меня о чем-то… и я отвечал что-то.

Я пошел в кафе. Увидев меня, кельнер поклонился и подал газету «Эпоха», которую, очевидно, имел обыкновение читать мой… двойник…

Тут же меня заметили каких-то два господина и поклонились. Один из них быстро подошел ко мне и с извинением протянул тысячефранковый билет. Он просил извинить его, что раньше он вернуть эти деньги не мог.

Боже мой, Боже мой, какая жизнь раскрывалась предо мной.

Я не мог сдержать себя. И решился:

– Завтра я покончу с собой.

Но вы понимаете: надо быть ослом, чтобы покончить с собой, имея в кармане тысячу франков… Я закутил.

Какие ужасные воспоминания!..

* * *

И Гарри, словно воспоминания душили его, сорвался с места, одним духом выпил стакан виски и быстрыми шагами начал ходить по комнате.

– А через сколько времени, – спросил один из нас, – твоя душа вернулась в свою оболочку?

Гарри коротко ответил:

– Только на другой день, когда я протрезвел.