Текст книги "Застывшая тень (Большая книга забытой фантастики)"

Автор книги: Ф. Энсти

Соавторы: Морис Ренар,Камиль Фламмарион,Октав Бельяр,Хьюго Гернсбек,Виктор Таддеус,Энтони Армстронг,Генри Геринг,Джозеф Шлоссель,Шарль-Анри Ирш,Апо Пярнянен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Ж. д'Амбалет
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВИДЕЛ БУДУЩЕЕ

Мой спутник остановился.

– Это здесь, – сказал он.

Сентябрьские сумерки быстро сгущались. Нас окружал влажный туман. За решеткой реденького сада я с трудом различал темную массу башни, окна которой были задернуты черными шторами.

Калитка пронзительно заскрипела. Мы вошли в сад, и мой спутник быстрыми шагами направился к башне. Только теперь я заметил, что то, что я принял за шторы, было в действительности блиндированными ставнями.

– Господи, какие предосторожности, – пробормотал я, не столько с целью получить ответ, сколько для того, чтобы услышать хоть свой собственный голос. Погода и вся обстановка, окружавшая меня, действовали на меня угнетающе.

Мой спутник ничего не ответил. Когда мы подошли к дверям башни, во мне поднялось непреодолимое желание крикнуть:

– Я ухожу!.. Я отказываюсь от опыта…

Но мне тут же стало стыдно своей слабости. И, к тому же, отступать было слишком поздно.

Мой спутник открыл дверь и пропустил меня вперед в темную комнату. Он взял меня за руку и повел по длинному, узкому коридору. У меня было впечатление, что мы постепенно опускаемся вниз, в подземелье. Это утомительное путешествие длилось минут десять. Внезапно мой спутник остановился и схватил меня за руку; в темноте раздалось металлическое щелканье, почва под моими ногами заколебалась, и я понял, что мы начинаем подыматься в лифте. Потом – снова остановка, снова ходьба по коридору, и, наконец, мы очутились в большой комнате, освещенной неверным светом умиравшего дня. Посреди помещения стояло кресло.

– Садитесь, – сказал лаконически мой спутник.

Машинально я уселся в кресло. Спустя несколько секунд послышался странный металлический шум, мерное дыхание поршня и, совершенно неожиданно для меня, мой лоб почувствовал холодное прикосновение стальной каски.

Я вздрогнул и пытался поднять руку к голове. Оказалось, что я неподвижно прикреплен к креслу. Повинуясь страху, – единственному чувству, которое во мне осталось живо, – я дико закричал:

– Прекратите эту комедию! Дайте свет! Развяжите меня, иначе…

Он по-прежнему ничего не ответил. Я сделал еще несколько попыток освободиться от уз, но металлические цепи врезались в тело, причиняя мне невыносимую боль. Я понял, что нахожусь всецело во власти этого человека, и проклял тот миг, когда согласился на его безумное предложение.

* * *

В течение шести месяцев я встречал его ежедневно в городском сквере, куда ходил подышать свежим воздухом после утомительного конторского дня. Это был худой человек с изможденным лицом аскета, на котором блестели два огромных светлых глаза. Их взгляд производил на меня неприятное впечатление, но, раз почувствовал его на себе, я никогда не мог уйти от его очарования.

Однажды я не застал незнакомца на его обычном месте. На следующий день он пришел и я рискнул спросить:

– Вы были вчера больны?

– Нет, – ответил он утомленным голосом. – Вчера я, наконец, приступил к большому опыту…

Я не отвечал, сообразив, что имею дело, по-видимому, с изобретателем-фанатиком. Но он неожиданно сказал:

– Я знал, что вы меня об этом опросите. Я видел ваш вопрос.

Я не удержался от изумленного возгласа:

– Вы «видели» мой вопрос?

– Совершенно верно. Я видел даже удивление, которое вызовут у вас мои слова.

Я решил, что он окончательно сошел с ума, и отодвинулся от него. Незнакомец заметил это движение и грустно улыбнулся:

– Не бойтесь, я в полном уме.

Я сделал руками неопределенный жест. Незнакомец сказал:

– Не угодно ли вам отправиться со мной на несколько минут ко мне?

– Пойти к вам? Зачем? Я спешу… У меня важное свидание.

– Я не знаю, имеете ли вы действительно свидание, но мне точно известно, что вы сегодня пойдете со мной.

– Это невозможно… К сожалению, я должен уйти.

Я поднялся со скамьи. На губах незнакомца заиграла улыбка, которой я никогда не забуду. Он тихо сказал:

– Зачем уходить, раз я видел, как вы со мной идете? Я говорю вам, что вы вернетесь.

Не попрощавшись с незнакомцем, который начинал меня раздражать и пугать, я вышел из сквера. Уличный шум вернул мне спокойствие и сознание реальности. Я прошел несколько шагов, не переставая думать о странных словах субъекта. Вдруг мне пришло в голову, что он меня уже где-то видел и что его загадочные фразы могут, таким образом, найти весьма простое объяснение. Я решил проверить свое предположение, повернул назад и спустя несколько минут очутился перед незнакомцем, сидевшим на скамейке в той же позе. При виде меня он не выразил никакого удивления. Я пробормотал смущенно:

– Я вернулся, чтобы..

Он меня прервал:

– Я знаю: вы вернулись, чтобы спросить меня, не встречал ли я вас где-нибудь раньше.

Пораженный этими словами, я спросил:

– Что же, вы предвидите будущее?

Незнакомец утвердительно кивнул головой.

– Вы прибегаете к гипнозу?

Он сделал презрительный жест:

– Гипноз – эмпирический метод. Кроме того, вы всегда зависите от субъекта. Гипноз редко дает хорошие результаты.

– Но, в таком случае, как вы поступаете?..

Незнакомец посмотрел на меня своими жуткими глазами и ничего не ответил. Весь мой страх и скептицизм рассеялись, как дым: во мне осталось лишь одно непреодолимое любопытство. Я спросил его почти робко:

– Не мог ли бы я присутствовать при ваших опытах?

Незнакомец поднялся со скамьи и сказал:

– Идите за мной!

* * *

Таким образом началась та цепь событий, которая привела меня, холодным сентябрьским вечером, в пустую комнату, на таинственное кресло…

* * *

Утомленный бесплодными попытками освободиться от цепей и наручников, прикреплявших меня к креслу, я затих. Незнакомец, все время стоявший в темном углу комнаты, сказал:

– Не двигайтесь больше! Смотрите прямо перед собой.

Я повиновался, стараясь проникнуть взором сквозь окружавшую меня темноту.

Внезапно в одном из углов комнаты появился слабый молочный свет. В трех метрах от меня двигалась какая-то смутная тень, как бы выделявшаяся на бледном экране. Невольно я стал искать источник этого света и обнаружил, что он исходит от меня. Это было холодное сияние, вроде того, которое испускают ртутные лампы.

Тень постепенно проявлялась, принимая определенные очертания. Именно «проявлялась», как изображение на фотографической пластинке, погруженной в химический раствор. И я увидел, что эта тень была моим собственным изображением.

Все предметы вокруг моего двойника стали принимать на экране ясный облик, и я узнал свою комнатку в Латинском квартале. Я (то есть, мое изображение на экране) ходил по комнате нервными шагами, как бы чего-то ожидая. Потом дверь в комнату отворилась, и сквозь нее просунулась рука с письмом.

Тут меня облил холодный пот. Я сделал нечеловеческое усилие, чтобы сорваться с кресла, но узы по-прежнему держали меня крепко. Хриплым голосом я проговорил:

– Это письмо… Я его жду со дня на день…

Незнакомец, бесстрастно наблюдавший за мной, ответил спокойным тоном:

– Вы его получите завтра!

– Но что все это значит? Что это за китайские тени?

Из угла последовал ответ, в котором, мне казалось, звучала насмешливая нотка:

– Это то, что с вами случится завтра!

Мой взгляд был снова прикован к экрану. Моя завтрашняя жизнь продолжала развиваться: вот я вскрыл письмо, прочел его, бросил на стол, опустился в кресло. Минуты текли…

– Это чепуха, – закричал я снова, пытаясь освободиться от физических и моральных пут, во власти которых я находился. – Это все – чепуха! Правда, я ожидаю письмо, но я завтра не останусь дома, слышите! Я завтра не останусь дома, а пойду на службу! Этого всего не случится!

Из угла донесся тот же спокойный голос:

– А я вам говорю, что вы завтра останетесь дома и не пойдете на службу. Все случится так, как вы видите…

Тень на экране продолжала жить. Там была уже не моя комнатка на улице Сен-Жак, а вход в ресторан: я узнал место, где ежедневно обедал. Вот мой двойник появился, подошел к двери, остановился в колебании и повернул обратно… Тут свет стал слабеть, и все видение растаяло бесследно.

* * *

Когда мы снова очутились в саду, куда незнакомец проводил меня, не проронив ни слова, я спросил его, несколько успокоенный:

– Что это за машина? Откуда этот свет, эти видения?

Он подумал несколько мгновений и ответил:

– Вам известно, что некоторые теории сравнивают нашу жизнь с длинной дорогой. Дорога эта извилиста. За одним из ее поворотов стоит домик: вы его не видите, но тем не менее, он существует. Таково и наше будущее: все грядущее уже существует, только оно от нас скрыто. Я даю вам возможность видеть то, что спрятано за поворотом.

– Но воля? Но свободный выбор?

– Пустые слова!..

– Допустим… Но я все же не понимаю, как действует ваша машина.

– Это долго объяснять. Скажу только, что она улавливает движение атомов, комбинации которых предопределяют будущие события, и позволяет видеть их на 24 часа раньше…

* * *

На следующее утро все шло нормально до того момента, когда я собирался идти на службу. В этот миг в дверь постучались: это была консьержка, подавшая мне письмо. Как во сне, я его вскрыл и прочел: одна канадская фирма, с которой я состоял в долгой переписке по поводу службы, сообщала мне, что все затруднения были неожиданно устранены, что место для меня свободно и что я могу, если желаю, выехать в Канаду в ближайшие дни…

Весь день я провел дома в состоянии, близком к помешательству. Меня терзала не столько необходимость принять решение, от которого должна была перемениться моя жизнь, сколько сознание, что я действую, как автомат, что, несмотря на все мои колебания, мое решение уже принято, и что, как бы я ни ухитрялся, все равно я не в состоянии буду изменить ход событий…

Когда я пришел в себя, был уже вечер. Я почувствовал сильный голод, вышел на улицу и направился машинально в свой обычный ресторан. В тот момент, когда я брался за ручку двери, мой мозг пронзила неожиданная мысль: зачем мне мучиться над решением вопроса, раз оно уже известно моему незнакомцу? Он может показать мне будущее на 24 часа раньше: следовательно, я уже теперь могу узнать, приму ли я завтра канадское предложение, или же останусь в Париже…

Я повернулся и быстрыми шагами направился к дому неизвестного.

* * *

Незнакомец поджидал меня у калитки.

– Я знал, что вы придете. Пойдем наверх.

В том, что случилось со мной, когда мы снова очутились в темном коридоре – я до сих пор не отдаю себе отчета. Помню только, что во мне поднялась звериная злоба против этого человека, который шел впереди меня и нес с собой мою судьбу! О том, что он был только чтецом моего будущего, а не его творцом – я в этот момент не думал. В нем, в его бесстрастной фигуре, в его холодных глазах воплотилась для меня вся неумолимость рока. Мне показалось, что, уничтожив его, я разорву непреложную цепь событий и снова стану хозяином своей жизни. Повинуясь непреодолимому инстинкту, я схватил его сзади за шею и сжал изо всех сил пальцы. После короткой борьбы в потемках незнакомец, слабо защищавшийся, захрипел и рухнул на пол. Он был мертв…

Но моя злоба не утихала. Мне нужно было разбить проклятую машину! С трудом вспоминая путь, по которому мы вчера шли, я добрался до большой комнаты и зажег спичку. Кресло по-прежнему стояло посредине; над ним висела каска, от которой шли провода к матовому экрану. Я бросился к машине, намереваясь разнести ее в щепы, когда вдруг мое внимание было привлечено прямоугольником, белевшим на сиденье кресла: это была записка.

Развернув ее дрожащими руками, я прочел при мерцании догоравшей спички следующие слова:

«Сегодня вечером вы меня убьете. Я видел, как вы меня будете душить в коридоре».

Виктор Таддеус
ХИМИЧЕСКИЙ МАГНИТ

I

Впервые я встретил Скерменхивера, когда он жил в полуразрушенной хижине на взморье к северу от Нью-Йорка. Он был мне представлен однажды в городе нашим общим знакомым и сразу возбудил мой интерес; я думаю, меня поразил особый блеск его глаз. Ему было тогда около 35 лет; высокий, худощавый, с темными густыми волосами, низко падающими на лоб и спускавшимися на шею, он был одет в потертое пальто и вообще имел запущенный вид. Заметно было, что о нем никто не заботился. И все же это была личность, поражающая с первого взгляда. Несмотря на то, что он мало говорил, в каждом его слове чувствовался огромный ум, как бы переполнявший все его слабое, истощенное плохим питанием тело; идеи, казалось, кипели в нем ключом. Он понравился мне, и после первого визита я стал приходить к нему так часто, как только позволяло приличие, стараясь не злоупотреблять его гостеприимством. Последующие события придали особую живость воспоминанию о моих посещениях его хижины на взморье.

Здесь Скерменхивер жил круглый год. Полуразрушенная хижина была очень уютной внутри, камелек жарко нагревал ее в холодные дни; в топливе не было недостатка, оно лежало у самых его дверей в неограниченном количестве и ничего не стоило, тогда как дюны задерживали сильные порывы морского ветра. Съестные припасы он покупал раз в неделю на рыбачьей станции по ту сторону бухты.

С первого посещения этого уединенного уголка меня заинтересовал вопрос, где он берет пресную воду. Ходить пешком далеко за провизией было очень затруднительно; как же он устроился, чтобы иметь такое количество воды в своем распоряжении? А между тем, у него всегда были большие запасы воды в хижине не только для питья и варки пищи, но и для умывания. Я был слишком занят разговором со Скерменхивером, чтобы остановить свое внимание на этом вопросе; к тому же, меня заинтересовало устройство так называемой лаборатории, которую я заметил за занавесками, отделяющими ее от остальной части хижины. Но, оставшись один в вагоне, на обратном пути в город, я невольно задумался, стараясь отгадать, где Скерменхивер берет свежую воду. Может быть у него есть колодец? Но эту нелепую мысль пришлось сейчас же отбросить: ведь вода, взятая из колодца, вырытого в песке дюн, была бы негодна для питья. Но тогда, где же он берет воду? Вдруг я вспомнил, что до него в этой хижине жил отшельник, который, без сомнения, тоже должен был разрешить это проблему, следовательно, тут не было ничего таинственного, и я успокоился.

Но вскоре я был снова смущен, когда, придя в следующий раз, не застал его дома и видел, как он возвращался с материка, неся в руках одну только провизию. Позднее, войдя в комнату, я не вытерпел и упомянул о мучившей меня загадке.

– Да, вода была неразрешимой задачей для старого Мартина, – ответил он. – Старик приносил ее с материка, что делал и я первое время; это и было главной причиной, почему он оставил это место. Конечно, этот вопрос не существует больше для меня, – прибавил он после некоторой паузы.

– Вы нашли другое место ближе?

– Я не достаю воду. Я ее делаю, – ответил он.

– Дистиллируете?

– Нет, – ответил он, улыбаясь, – не дистиллирую, а делаю.

Он встал и подбросил несколько полей дров в камелек. На дворе дул сильный ветер, и оконные рамы трещали под его напором.

– Из океанской воды?

– Да, из океанской воды, – ответил он.

На этот раз он ограничился этим объяснением, но позднее, когда из наших бесед я ознакомился с предметом его исследований, он стал более сообщительным, и я узнал, что он стремится проникнуть в тайну химических реакций, преимущественно реакции растворимости. У него была способность всегда смотреть на вещи с точки зрения воображения, не подчиняясь математическим и техническим деталям; он был способен представить себе действительную картину молекулярных процессов, и возможно, что именно это свойство ума и привело к его ужасным открытиям.

Однажды, отдернув занавеску своей лаборатории, он взял стакан, наполненный водой, и попросил меня бросить туда немного поваренной соли. Когда я исполнил его просьбу, он сказал:

– Не правда ли, это легко сделать? А сколько труда стоит извлечь ее опять обратно; я подразумеваю – посредством испарения. Но должен же существовать другой какой-нибудь, более легкий способ. Не так ли?

Я ответил, что разделяю его мнение. Тогда он положил лист чистой белой бумаги на скамейку и насыпал на него горсть песка, который он принес со двора, предварительно смешав его с несколькими щепотками железных опилок.

– Знаете ли, каким образом легче всего извлечь обратно все эти опилки? – спросил он.

– Магнитом, конечно, если он имеется под рукой, – ответил я.

– Совершенно верно. – Он достал магнит, извлек опилки из песку и соскоблил их в маленькую кучку. – Моим процессом я могу так же легко извлечь соль из воды, как магнит извлекает железные опилки из песка. Позвольте вам сообщить, что я изобрел химический магнит, – сказал он, взглянув на меня и, улыбнувшись, прибавил: – Конечно, это еще не совсем совершенный способ, но он дает кое-что воображению, а это самое главное. Не нужно жара под котлами, ни электрического тока. Ведь при растворении солей в воде происходит очень незначительная затрата количества энергии. Вода с прибавлением соли слегка охлаждается, следовательно, чтобы извлечь соль обратно, нужно приложить энергию извне – вот и все.

Он посмотрел в угол своей лаборатории, где стояло странного вида устройство вроде закрытого чулана, из которого выходили наружу трубки, представлявшие, по-видимому, внешнюю оболочку какого-то скрытого в нем аппарата.

– Хотите посмотреть, как он работает? – спросил он.

Я кивнул головой. Я еще раньше обратил внимание на этот угол лаборатории и почти угадал его значение, но это было в первый раз, что Скерменхивер заговорил со мной о нем. Он поднял ведро, наполненное до краев морской водой, и вылил его содержимое в большую воронку, выступавшую наверху через деревянный корпус. Когда вся вода прошла внутрь аппарата, он подошел спереди к корпусу и повернул кран. Минуту спустя ведро стало наполняться водой и, подняв его таким образом, чтобы она стекала бесшумно по стенкам ведра, Скерменхивер сделал мне знак прислушаться, и я услыхал в глубине аппарата мягкий, непрерывный звук, похожий на падение мелких крупинок. Когда вода перестала течь, ведро было почти до краев полно, и Скерменхивер, зачерпнув воду большой разливательной ложкою, поднес ее к моим губам. Это была самая чистая вода, какую мне когда-либо приходилось пробовать. Затем он вытащил из аппарата крохотный ящичек, дно которого было покрыто беловатой солью.

– А теперь, – сказал он, выливая содержимое маленького ящичка в ведро с пресной водой, – вы снова имеете морскую воду.

Ни одного звука изнутри аппарата, кроме легкого шума падения крупинок соли, нельзя было уловить, и весь процесс произошел так быстро и бесшумно, заняв не более двух минут, что я был поражен.

– Вы хотите сказать, что вода, которую я пил, была морская?

– Самая настоящая морская вода. Мой аппарат попросту разложил ее на составные части – пресную воду и растворенную в ней соль.

– И он извлек ее без остатка так быстро?

– Да, без остатка. Вода, что вы пробовали, была так же чиста, как дождевая. Мой способ еще далек от совершенства. Труднейшая часть моей работы заключается в том, чтобы найти силу, могущую извлекать все различные химические вещества, находящиеся в растворенном виде. Эта проблема все еще стоит передо мной. Если это мне не удастся… – взгляд его лихорадочно горевших глаз встретился с моим, и я ясно прочел в нем окончание его фразы: если это ему не удастся, все то, чего он достиг до сих пор, умрет вместе с ним.

Я был изумлен. Само по себе это открытие, благодаря которому так легко выделялись из раствора соли, было одним из самых удивительных научных достижений этого века, весьма ценным для промышленных целей. Он мог составить себе колоссальное состояние, использовав его в коммерческом отношении. Но, по-видимому, он думал, что не достиг еще ничего, и всем своим существом стремился к усовершенствованию открытия.

– Взгляните сюда! – воскликнул он, указывая в сторону океана, – взгляните на эту беспредельность! Ведь это величайшая кладовая мира, в которой собраны минералы в большем количестве, чем во всех рудниках земли, взятых вместе! Все металлические и неметаллические элементы находятся там. Все металлы, даже самый драгоценный, золото – да, золото – находятся там в несметном количестве!

При слове «золото» его глаза заблестели еще больше. Заметно было, что он жаждал власти, желая ее больше всего на свете. Более трех лет прошло с тех пор, как я встретил Скерменхивера, а он все работал день и ночь над разрешением проблемы разделения и над усовершенствованием процесса извлечения, так как, хотя я находил быстроту, с которой происходил этот процесс, чудодейственной, она не удовлетворяла его, и он стремился развить еще большую. Он объяснил мне, что для получения значительного количества ценных химических веществ необходимо пропустить через аппарат миллионы тонн морской воды, и для успешного результата поток воды должен течь безостановочно и свободно. Между тем, несмотря на то, что за последние несколько лет он усовершенствовал способ извлечения, выделение веществ требовало хотя и незначительной, но определенной остановки в движении жидкости. Теперь он работал над тем, чтобы устранить этот недостаток.

Хотя Скерменхивер рассуждал со мной в общем о теории производимых им испытаний, он никогда не разоблачал подробностей своих опытов. Он часто беседовал со мной во время работы, оставляя незадернутыми занавески своей лаборатории, но всегда машина его была закрыта в своей деревянной обшивке и, по-видимому, производимые им тогда опыты не имели важного значения. Когда же он имел дело с самим аппаратом, о чем я мог судить по стуку отодвигаемого в сторону деревянного футляра, занавески всегда были тщательно задернуты и связаны. Мое любопытство было до такой степени возбуждено, что однажды я не вытерпел, и, воспользовавшись минутным отсутствием Скерменхивера, когда он пошел за водой к океану, я проскользнул в лабораторию и подошел к машине.

Он пробыл перед тем в лаборатории больше часа с задернутыми занавесками. Очевидно, он прервал опыт, чтобы принести воды, и в своей поспешности позабыл связать занавески. Я предполагал, что если аппарат существует в действительности, я его несомненно застану открытым – и не ошибся. Деревянный футляр был откинут назад, обнаруживая короткий толстый металлический цилиндр, напоминающий большой котел для воды. Кроме этого цилиндра и входящих и выходящих труб, ничего не было внутри футляра. На цилиндре большими красными буквами было написано предостережение: «Руки прочь! Опасно!»

Я тщетно искал отверстия, чтобы заглянуть внутрь цилиндра, но не находил его. Наконец, после более тщательного осмотра, я заметил наверху маленькие дверцы, ускользнувшие от моего первоначального наблюдения, очевидно, прикрывавшие тот наблюдательный пункт, который я искал. Не обращая внимания на красное предостережение, я отодвинул в сторону дверцы и одновременно нагнулся, чтобы приложить глаз к открывшемуся отверстию.

Вдруг кто-то схватил меня за руку. Обернувшись, я увидел Скерменхивера, который стоял возле меня. Он видел меня через окно и спокойно вошел в комнату. Я ожидал вспышки гнева за мое непростительное поведение и чувствовал себя очень неловко, но он не обратил никакого внимания на мое смущение и извинения, заметив только кратко:

– Ничего бы не увидели, а рисковали быть убитым.

Он закрыл футляр, не дожидаясь, пока я выйду из лаборатории, задернул занавески и принялся за прерванный опыт. По-видимому, он прекрасно понял, что только жгучее любопытство побудило меня злоупотребить его гостеприимством. После этого происшествия он стал чаще и более подробно, чем раньше, говорить о своих опытах. Он объяснил мне, что подобно тому, как секрет откатывания назад французских 75-миллиметровых орудий был охранен особым устройством механизма, который взрывом уничтожал себя при малейшем прикосновении неопытной руки, так и его изобретение взорвется, если кто-нибудь другой, кроме самого изобретателя, попробует его исследовать.

– Вас поражает простота устройства аппарата, – сказал он. – Вы ожидали увидеть что-нибудь более сложное и удивительное, хотя бы несколько электрических проводов. Внутри этот цилиндр не так просто оборудован, конечно, как снаружи. Но вы были бы очень удивлены, если бы увидели, какой простой механизм заключается в нем. Мой процесс прост оттого, что основан на совершенно новом, еще неисследованном принципе. Это все пока, что я моту сказать вам по этому поводу, – закончил он.

По его губам пробежала судорога и он улыбнулся. Это была одна из наших последних бесед перед его отъездом. Скерменхивер очень похудел и выглядел угрюмым, но продолжал свои опыты. Ему оставалось жить всего несколько месяцев в своей хижине. Образовалось, наконец, строительное общество, поставившее целью обработать и сделать полезной эту заброшенную в продолжение нескольких лет береговую полосу. Прибыла огромная землечерпательная машина, землемеры огораживали кольями, отмечая на болоте, будущие улицы и участки. Выросли линии телеграфных столбов. Скерменхивер наблюдал за всей этой работой, и взгляд его загорался мрачной ненавистью. Этот мир практичности преследовал его в его уединении, гнал прочь из его первобытного жилища. Строительное общество разрешило ему остаться здесь не позднее начала будущего лета.

«Он живет здесь в продолжение целых шести лет. Совершил ли он что-нибудь за это время?» – спрашивал я себя, бывало. Рабочие нового строительного общества смотрели на него, как на чудака, и я часто думал, не были ли они правы.

II

Но невозможное совершилось. Когда однажды я пришел в хижину, Скерменхивер объявил мне, что получил наследство от богатого дяди, который недавно умер, оставив ему все свое состояние. Скерменхивер был по отцу немец, а мать его была ирландка. Эту новость он сообщил мне совершенно спокойно, без волнения, и я, признаться, не поверил было ему, но неопровержимое доказательство в лице толстого поверенного, который тяжело отдувался после продолжительного путешествия пешком по песку, наполнявшему его башмаки, подтвердило правдивость его слов. Я подумал, что теперь все материальные заботы Скерменхивера будут устранены, что он сможет перебраться в лучшую местность, занять хорошее помещение и устроить прекрасную, более удобную лабораторию, но он остался жить в хижине, очевидно, собираясь окончить свои исследования там, где начал их. Может быть, то обстоятельство, что он получил состояние, когда уже почти не нуждался в нем, сделало его более раздражительным, и он с чувством личной неприязни смотрел на большую землечерпалку, хлопотливо засыпающую болото, и на паровые лопаты, забирающие песок дюн. Однажды я нашел его более спокойным, чем обыкновенно видел его раньше и, когда лодка увозила меня обратно, он крикнул мне вслед «прощайте» таким особенным голосом, что у меня сжалось сердце от странного предчувствия.

Это было в последний раз, что я видел Скерменхивера на этом берегу. Когда я снова посетил остров, его уже там не было. Оставленная хижина сносилась рабочими, которые шутливо рассуждали над тем, что делать с обломками аппарата и брошенным стеклом. Землемеры разбивали линию дороги, проходящую как раз в том месте, где стояла хижина и, глядя, как она рассыпалась под ударами молота, острое ощущение потери внезапно пронизало меня.

Так прошло два года. За все это время мои подозрения, что химический магнит был лишь плод его воображения, как будто бы подтверждались. Я пересматривал газеты и научные журналы в тщетной надежде найти сообщение о новом великом открытии. Я неоднократно возвращался на остров, где работа кипела – боковые дорожки были уже проложены, повсюду строились летние дачи – и, глядя на этот изменившийся до неузнаваемости, давно знакомый вид, прошедшее стало казаться мне сном. Передо мной мелькнуло воспоминание о Скерменхивере, стоявшем одиноко на берегу, постепенно становившемся все меньше и меньше по мере того, как моя лодка удалялась, приближаясь к материку, и самолюбие мое было немного уязвлено тем, что только это случайное «прощайте» было его единственным намеком на разлуку.

В этот период молчания единственная реальная маленькая вещь напоминала мне об исчезнувшем Скерменхивере и его блестящих стремлениях. То был небольшой клочок бумаги, начало письма, которое я нашел в морской траве в тот день, когда хижина была снесена рабочими. На нем стояли слова:

«Дорогая Анна! Наконец, после стольких лет я…»

Эта фраза была написана почерком Скерменхивера.

Прошло около четырех лет после исчезновения Скерменхивера, когда его имя вдруг оказалось у всех на устах. Менее чем за сутки оно приобрело всемирную славу. Известие о его чудесных химических открытиях появилось на первых страницах газет. Я прочитал об огромных станциях, построенных им на восточном и западном берегах материка, которые производили каким-то необычайным, таинственным способом почти все известные химические вещества. Очевидно, эти годы он употребил на то, чтобы применить свое открытие к промышленности в широких размерах. Имя его приобрело громадную популярность; носились слухи, что он в настоящее время нашел способ превращать морскую воду в золото и скоро сделается самым богатым человеком в мире.

III

События последних лет стали историческими; поэтому я коснусь их слегка. У всех на памяти первый промышленный триумф Скерменхивера, его подрыв монополии калия, которая после войны превратилась в «Калий-Синдикат». Все помнят, как его американские станции снабжали солями калия внутренний рынок за полцены по сравнению с заграничным продуктом, ввозимым из знаменитых Стасфуртских копей; развитие огромной странной флотилии плоскодонных судов, известной под названием «Магнитного флота», на которых изготовлялся из морской воды груз драгоценных химических веществ во время перехода между портами; как исчезло первенство немцев в области промышленной химии, и все достижения их в производстве синтетических красящих веществ поблекли перед колоссальными усовершенствованиями молодого американского ученого. Он произвел целую революцию в промышленности, перенеся ее с суши на океан, начал новую эпоху истории цивилизации, радикально изменив экономическую жизнь всего мира.

Все нации вооружились против накопления Скерменхивером океанского золота, вступили с ним в борьбу и выпустили в обращение международные бумажные деньги. Но Скерменхивер прекратил производство на своих станциях, и резко упавшее мировое благосостояние, а также и общественное мнение, принудили власти прийти к соглашению с ним. Повсюду благосостояние возросло, ликвидируя бедность, так как нетронутые до сих пор неисчерпаемые богатства океана, покрывающего 2/3 земной поверхности, стали разрабатываться в гигантских размерах. Значение и могущество Скерменхивера росло, и вскоре он сделался настоящим диктатором в деловом мире. Поговаривали, что многие пытались открыть секрет химического магнита, но он ревниво охранял свою тайну, и посягавшие на нее платились жизнью за свою смелость. Так, «Нептун», самое большое судно «Магнитного флота», взлетело на воздух в доке Хобокена при попытке инженеров открыть скрываемую им тайну. При этом были убиты сто человек.