Текст книги "Тайна заброшенной часовни"

Автор книги: Ежи Брошкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

СРЕДА: МОРОСЬ

– Есть! – воскликнул Влодек.

– Есть! – крикнула Ика.

– Тихо! – яростно прошипел Брошек. – Может, мы еще исполним военный индейский танец и оповестим всех, что выходим на тропу войны?

– О, о! – решительно поддержал его Пацулка.

Все немедленно стали озираться по сторонам. Однако тревога Брошека, кажется, была напрасной.

На маленькой площади, где стояли почта и оба киоска, было мокро, холодно и пусто. На почте, видимо, готовились к первой фазе второго завтрака. Ларек со сладостями – к неудовольствию Пацулки – был закрыт, о чем оповещала записка, на которой вкривь и вкось было выведено: «Уехала за товаром». А продавщица из газетного киоска, выдав ребятам затребованные газеты, тут же погрузилась в чтение одного из томов «Библиотеки зарубежного романа», а это означало, что теперь ее можно спокойно перенести на середину моста и скинуть в реку, и она бы только пробормотала: «Сейчас, сейчас…»

Единственным живым и находящимся в полном сознании существом вблизи склонившихся над газетой ребят был давнишний обитатель почты – флегматичный пятнистый кот. Он сидел на окне и немигающими голубыми глазами глядел на дождь, лужи и отражающиеся в них тучи.

– Кошки, что ли, испугался? – язвительно спросил Влодек.

– Первое условие успеха, – важно произнес Брошек, – полнейшее соблюдение тайны. Чего кривишь рожу? – резко добавил он. – В понедельник, позавчера… нет, даже еще вчера кто-то что-то говорил насчет сопляков, которых обдурил щенок.

– О, – подтвердил Пацулка.

– А сегодня среда. И что?! – воскликнул Брошек, торжествующе тыча пальцем в газетную полосу, на которой красовалась заметка в тридцать строк с кратким, но весьма интригующим названием, снабженным восклицательным знаком: «НЕОБЫЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ!»

– Кончайте цапаться, – сказала Ика.

– Пошли скорее домой, – вдруг заторопился Влодек. – Нехорошо так надолго оставлять Катажину одну.

Ика бросила на него косой взгляд: «Только сейчас ты о ней вспомнил?»

Но еще больше она была сердита на Брошека, который пренебрег ее предложением своих услуг и назначил на первое дежурство у часовни Катажину.

Итак, хотя появление заметки сразу в двух газетах должно было всех воодушевить, домой друзья возвращались в дурном настроении, злясь на самих себя и друг на друга.

Пацулка утратил присущее ему безмятежное спокойствие при виде записки «Уехала за товаром». Ика сердилась на Влодека, на Брошека, а также на себя, поскольку не сумела скрыть ревности и обиды. И, наконец, Влодек мысленно корил себя, что только сейчас начал беспокоиться о Катажине.

Один Брошек, хотя и дулся на Ику, испытывал душевный подъем, если не сказать, что был счастлив.

Он даже немного отстал, чтобы еще раз заглянуть в газету. Правда, в редакции, как водится, сильно сократили и подправили первоначальный текст, но ведь напечатали же!

– Меня напечатали, – шепнул сам себе Брошек.

И перечитал заметку в пятый раз.

«НЕОБЫЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ!» – как мы помним, гласил заголовок. А дальше мелким, но четким газетным шрифтом было напечатано:

Как нам стало известно, в районе Соколицы, на хуторе Черный Камень, сделано необычайное открытие. Известный историк искусств, доцент Ягеллонского университета д-р М. З., осматривая давно заброшенную часовенку, обнаружил в ней настоящее сокровище – творение, несомненно вышедшее из мастерской одного из интереснейших народных художников-примитивистов. Специальная комиссия, состоящая из историков искусств и этнографов, намерена в ближайшее время определить его происхождение, а также обезопасить от непрошеных «коллекционеров». Мы надеемся, что вскоре собрание одного из наших музеев пополнится новым, весьма ценным экспонатом. Совершенное д-ром М. З. открытие подтверждает наше предположение о том, что на территории южных воеводств ждет своего часа еще множество творений искусства, являющихся подлинными шедеврами национальной культуры.

«Да, – подумал Брошек, – хорошо написано. Все как нужно: сокровище обнаружено, но меры безопасности еще не приняты; экспонат представляет несомненную ценность, но еще не изучен комиссией; его необходимо охранять от непрошеных коллекционеров, но пока охрана не установлена. Надо думать, такая заметка сразу привлечет этих самых непрошеных коллекционеров».

И тут Брошек с громким всплеском вернулся к действительности. Заглядевшись на текст заметки (такой хитроумной и, главное, напечатанной!), он не заметил, как сошел с шоссе на обочину, а с обочины шагнул прямо в полную глинистого жидкого месива и лягушек канаву.

– Над кем смеетесь? – рявкнул он, карабкаясь по скользкому склону. – Над собой надо смеяться!

– А нам приятнее над тобой! – заливалась Ика; по лицу ее, смешиваясь с каплями дождя, текли слезы.

Тем не менее она протянула Брошеку руку таким грациозным и милым движением, что вся его злость немедленно улетучилась и вокруг словно немного посветлело, хотя на самом деле новый порыв северного ветра принес тяжелый вал свинцовых дождевых туч.

С моста, на который ребята теперь вступили, уже были видны дом и веранда, а на веранде – синий свитер Катажины.

Влодек с облегчением вздохнул: приветственный взмах Катажининой руки означал, что все в порядке. Значит, в окрестностях часовни пока еще никто не появился, а Толстый, вопреки ожиданиям, ничего плохого не сделал.

– Все в порядке, – пробормотал Брошек и помахал Катажине пачкой газет. Она поняла: потрясла сплетенными над головой руками.

– Мне с самого начала было ясно, – сказал Брошек, останавливаясь и глядя на побуревшие, как всегда перед наводнением, волны, – что Толстый не имеет к этому отношения. У него слишком глупый, слишком неотесанный вид.

– Э-э, – тихо засмеялся Пацулка, и Брошек, конечно же, немедленно заткнулся.

– И все равно он ужасно противный, – сказала Ика. – Достаточно посмотреть на его ручищи. А лицо! А глаза! Сущий бандит! Ой, вода-то как поднялась. Еще, не дай Бог, сорвет мост…

В этот момент до ребят донеслись какие-то смешные звуки. Это пыхтел, фыркал, давился от кашля, но тем не менее упорно катил вперед на своих тонких колесах мопед.

– Чего это он так пыхтит? – удивилась Ика. – Захирел с голодухи?

– Какая же ты жестокая, – неодобрительно сказал Брошек. – Нехорошо издеваться ни над животными, ни над машинами.

Мопед между тем приближался. Теперь уже было ясно, что хрипит, задыхается и кашляет он не от недокорма и не от старости, а от того, что его замучили. Перегрузили. Заставили тащить на себе двойную ношу.

– Тут и верблюд бы взбунтовался! – воскликнула Ика.

В самом деле: закутанный в брезентовый дождевик седок был просто огромного роста; такой мог бы и битюгу переломить хребет. Да еще сзади, за его спиной, на маленьком багажнике высился узел, место которому было не на хилом мопеде, а на грузовике.

– Сумасшедший или садист! – пробормотал Влодек, а Пацулка убежденно кивнул.

Всадник приблизился к мосту. Бедный загнанный мопедик пыхтел из последних сил. Въезжая на мост, он закашлялся в последний раз и сдох. Всадник принялся нажимать на педали, но не сдвинулся с места. Тогда он опустил на землю ноги и выпрямился во весь свой великанский рост.

– Какая мерзкая жердь, – пробормотала Ика, не заботясь о том, услышит ее незнакомец или нет.

Должно быть, он не услышал, поскольку был всецело поглощен странным и необычайно комичным занятием. А именно: пытался перебросить ноги через раму и слезть с седла, в чем ему мешал огромный мокрый плащ. Хуже того: находящийся под плащом рюкзак тянул долговязого назад, в результате чего он зашатался, стоя на одной ноге, тогда как другая, зацепившись за седло, судорожно подергивалась.

– Справедливая месть неодушевленных предметов, – засмеялась Ика.

Влодек и Брошек на это раз ее не оборвали: они сами не без удовольствия наблюдали за журавлиным танцем великана.

Один Пацулка, который, как многие (и заурядные, и выдающиеся) личности, любил совершать благородные (желательно не требующие больших усилий) поступки, подошел к незнакомцу и помог ему высвободить ногу. Остальным стало немного стыдно, но признаваться в этом не хотелось.

– Нашел себе занятие, дурачок! – холодно бросила Ика.

– Да уж, – согласился Брошек.

– А я только могу повторить, – подражая собственному дедушке, проворчал Влодек, – что щенок он и есть щенок.

И в бешенстве умолк, потому что дал очередного петуха; звук был ничуть не менее противным, чем сигнал системы «Д».

На его счастье на шоссе зазвучала новая мелодия.

Эта мелодия ничуть не была похожа на грустную песню мопедика. Из-за поворота вынырнул роскошный автомобиль. Работающий на высоких оборотах мотор ворчал веселым баритоном, а мокрый темно-серый кузов лоснился и поблескивал.

– Это уже интересно, – сказала Ика.

Через несколько секунд машина остановилась прямо рядом с ней.

В окне появилось мужественное улыбающееся лицо.

– Будьте любезны, скажите, пожалуйста, – обратился к Ике водитель, – как проехать в Вятрув?

Но Ика на мгновение потеряла дар речи. Во-первых, ее потрясла изысканно-вежливая форма обращения; во-вторых, обаятельная белозубая улыбка; в-третьих, она загляделась на сидевшую рядом с водителем ослепительную блондинку с лицом торжествующего ангела.

– Может, эта крошка глухонемая? – прохрипел с заднего сиденья остряк с огромным пузом, круглой физиономией и поросячьими глазками.

Сидевшая возле него красивая шатенка хихикнула.

Ика чуть не подпрыгнула от возмущения.

– Я бы предпочла быть глухонемой, чем беседовать с этой бочкой сала, – сладким голосом сказала она. – Что же касается Вятрува, у вас есть выбор. За мостом начинается дорога второй категории с первоклассным асфальтом, только перед Очайдушей придется с полкилометра потрястись. А вдоль реки идет дорога первой категории с первоклассными ухабами. Учитывая перегрузку задней оси, советую ехать через мост и Очайдушу.

Остряк на заднем сиденье разинул рот, а водитель и шатенка громко расхохотались. Только торжествующий ангел ничего не расслышал или не пожелал расслышать. Он продолжал сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой, и лицо у него оставалось совершенно равнодушным и необыкновенно прекрасным.

– Очень вам благодарен! – воскликнул водитель и нажал на газ.

Сразу за мостом автомобиль набрал полную скорость. Влодек и Брошек тупо смотрели ему вслед.

– Чего уставились? – рявкнула Ика, еще не остывшая от гнева.

Мальчики перевели на нее бессмысленные взгляды.

– Вот это да! – вздохнул Брошек.

– Потрясающий кадр! – вздохнул Влодек.

– Дураки! – крикнула Ика.

– Ревность, – раздался откуда-то сверху простуженный голос, – не относится к числу положительных эмоций. Хотя иногда становится стимулом для творческой деятельности.

Голос принадлежал долговязому незнакомцу, который, выпутавшись – с помощью Пацулки – из собственного дождевика, наконец слез с мопеда и приблизился к ребятам.

При ближайшем рассмотрении это оказался тощий, старый и страшно старомодный господин.

Капюшон сполз с его лысеющей головы, и ветер развевал длинные светлые волосы, окаймляющие темя, трепал длинные усы и маленькую бородку. С очень худого и очень смуглого лица глядели матовые и темные, как агат, глаза.

«Откуда мне знакомо это лицо?» – лихорадочно пытался вспомнить Брошек.

А странное лицо, склонившееся к ребятам примерно с двухметровой высоты, искривилось в не менее странной улыбке. В агатовых глазах сверкнули желтые огоньки.

– Простите, – сказал старик. – Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Позвольте узнать, не этот ли хутор называется Черным Камнем?

– Вы что-то сказали насчет ревности? – невинным голоском спросила Ика. – Что это вам взбрело в голову? И кого вы имели в виду?

По худому темному лицу («Откуда мне знакомо это странное лицо?» – растерянно подумала Ика) разбежались лучики морщин.

– Быть может, я подумал о себе… – улыбнулся тощий великан. – Да, глядя, как мчится и исчезает за стеной дождя этот великолепный экипаж, я подумал о себе.

Ика почувствовала нечто вроде благодарности незнакомцу, любезно взявшему на себя ответственность за столь неблаговидное чувство. Поэтому она тоже улыбнулась и, как воспитанная барышня, сделала книксен.

– Вы что-то хотели узнать? – спросила она.

Гигант кивнул.

– Я уже спрашивал у этого милого молодого человека, – указал он на Пацулку, – не попал ли я на хутор Черный Камень. Он ответил мне одним словом: «Но». Насколько мне известно, по-английски это означает «нет». Однако я почти уверен, что милый юноша ошибается. Или намеренно ввел меня в заблуждение. Разве мы с вами не находимся на территории Черного Камня, почтовое отделение Соколица?

– Вы правы, – ответила Ика. – Но милый юноша вовсе не хотел вводить вас в заблуждение. На самом деле он сказал «да».

– Неужели? – удивился великан. – Интересно, на каком языке?

– На его собственном, – объяснила Ика. – Он просто терпеть не может разговаривать.

– А! Понимаю, – сказал незнакомец. – И прошу прощения, – обернулся он к Пацулке.

Пацулка приветливо кивнул. Ему понравилось, что странный великан просит прощения лишь за то, что посмел заподозрить его в недоброжелательности. «Забавно, – подумал он при этом, – до чего же этот тип похож на Дон Кихота с иллюстраций Доре. И одновременно на Черкасова в роли Дон Кихота».

– Значит, я в Черном Камне? Замечательно, – обрадовался Дон Кихот. – И еще один вопрос: не известно ли вам, занят ли этот дом? – И указал на их, вернее, Вевюрчаков дом.

– Очень даже занят, – с неприязнью сказал Влодек.

Ему не нравилось, что незнакомец даже на него глядит сверху вниз. Кроме того, его раздражало, что он никак не может вспомнить, откуда ему знакомо это лицо.

– Гм, – удивился великан. – А сарай на опушке тоже занят?

Воцарилось молчание. Взгляды четырех пар глаз молниеносно скрестились, а на четырех физиономиях появилось невиннейшее выражение, тогда как в четырех умах мгновенно возникло одно и то же подозрение.

– К сожалению, – любезно сказал наконец Брошек. – Вчера в сарай вломился какой-то странный тип. Очень подозрительный, – многозначительно добавил он.

На морщинистых щеках тощего великана вспыхнули багровые пятна румянца.

– Подозрительный? – дрогнувшим голосом переспросил он. – Почему подозрительный?

Ика и Влодек укоризненно посмотрели на Брошека. Однако он непринужденно рассмеялся.

– Нет, нет, – сказал он. – Я ничего плохого не имел в виду. Просто употребил… гм… литературный эпитет. Понимаете, у этого типа такой подозрительный вид…

– А кто он такой, вы не знаете? – продолжал расспрашивать явно разволновавшийся великан.

– Нет, нет, нет, – хором сказали Ика, Влодек и Брошек.

– А кому этот сарай принадлежит? – кажется, немного успокоившись, спросил Дон Кихот.

– Вевюрчакам, – сообщила Ика. – Мы живем у них в доме, а сами они перебрались вон туда, в третий дом, если считать от реки.

– А, так это вы живете возле часовни?

– Мы, – сказал Брошек. И небрежно добавил: – Только это не часовня, а так… развалюха.

– Как?! – воскликнул незнакомец. – Вы не знаете?.. – начал он и осекся.

– О чем? – одновременно спросили Ика и Влодек.

– В газетах опубликована заметка… там обнаружено настоящее сокровище! – воскликнул великан. – В сегодняшних! – возбужденно добавил он. – Представьте: я приезжаю сюда и что первым делом слышу?! Что какая-то подозрительная личность… а газеты…

– Э, – сказал Пацулка.

– Ерунда! – рассмеялся Брошек.

– Кто же верит газетам? – басом добавил Влодек.

– Да кто их вообще читает? – беспечно пропищала Ика.

– Та-ак, – пробормотал себе под нос великан и устремил невидящий взгляд на реку.

Ребята же, делая вид, что даже не глядят в его сторону, внимательно к нему присматривались. И то, что они увидели, не очень-то им понравилось. Незнакомец перестал улыбаться, и на его лице ни с того ни с сего появились грозное выражение и загадочная отчужденность. Из-под полуопущенных темных век сверкали черные глаза.

«Да уж, – подумала Ика, – еще неизвестно, кто из них хуже – странный тощий старик или мерзкий толстяк. Похоже, они друг друга стоят».

– Благодарю за информацию. До свидания, – сказал помрачневший великан и повернулся к ребятам спиной.

А ребята пошли своей дорогой, не забывая внимательно глядеть по сторонам, дабы не прозевать появления очередной подозрительной личности.

– Старик пошел к Вевюрчакам, – сообщила Ика, когда они уже подходили к дому.

– Зачем? – спросил Влодек.

– И что это вообще значит? – задумчиво произнес Брошек, поднимаясь на веранду, с которой Катажина обозревала горы, долины, реку, небо и лес и откуда, честно говоря, видела одного только Влодека.

Настало время менять дежурных. По списку была очередь Пацулки, поэтому он сходил за книжкой и пледом, уселся на веранде и стал слушать, как Ика докладывает о последних событиях великому Альберту. Разумеется, в ее докладе нашлось место и для заметки в газете – которую Альберт решительно одобрила, – однако основное внимание Ика, конечно же, уделила странному великану.

И лишь вскользь упомянула о спешащем в Вятрув автомобиле.

За обеими встречами на мосту Катажина наблюдала с веранды и поэтому попросила лишь подробно изложить содержание состоявшихся там бесед. С помощью товарищей – и прежде всего Брошека – до сведения Катажины были доведены не только все подробности бесед, но и даже все недомолвки.

– А что тем временем поделывал Толстый? – спросил в заключение Брошек.

– Толстый приготовил завтрак на пять персон, все смолотил и заснул. Полчаса назад я подходила к сараю. Протяжный храп и прерывистый свист. Слышно на всю округу.

– Сходится, – пробормотал Брошек. – Это он.

– А как тебе второй, дорогой Альберт? – поинтересовалась Ика.

– Гм, – задумалась Альберт.

А немного погодя изложила свое мнение.

– Этого великана необходимо включить в список подозреваемых. Пока все свидетельствует против него. Во-первых: садистское обращение с транспортным средством, что представляет характер его владельца в самом дурном свете. Во-вторых: заявился он сюда в связи с известным «открытием». В-третьих: собирается здесь задержаться, больше того – хочет поселиться как можно ближе к часовне. Правда, он с таким неприкрытым интересом выспрашивал всякие подробности, что это может свидетельствовать о его невиновности…

– Ну? – оживился Брошек.

– …тем не менее, – продолжала Альберт, – этого не следует принимать во внимание.

– Почему, интересно? – спросила Ика исключительно для того, чтобы что-нибудь спросить.

– Да потому, – с бесстрастной жестокостью ответила Альберт, – что у него не было никакого резона что-то скрывать от детей.

– Где ты, позволь узнать, увидала детей? – грозным басом спросил Влодек.

Катажина смутилась, покраснела и осеклась. Но светлый ум Альберта немедленно ее выручил.

– Дети – это релятивное определение, – снисходительно объяснила она.

– Какое? – удивился Влодек.

– Релятивное, или относительное, – пояснила Катажина. – Все зависит от места наблюдения, от точки зрения. Теория относительности Эйнштейна, например…

– О Господи! Говори по-человечески, Каська! – разозлилась Ика.

– Ладно, буду по-человечески, – великодушно согласилась Альберт. – Приведу пример из жизни. В первой книжке папы Брошека есть такая фраза: «Доктор был пожилым человеком с седыми висками. Ему уже перевалило за тридцать».

– А что тут такого? – удивился Влодек.

– Не задавай дурацких вопросов! – рассердился Брошек. – Моему предку тогда еще и двадцати не исполнилось, и ему, как и нам сейчас, казалось, что тридцать лет – уже старость. А теперь, когда самому стукнуло сорок, он считает себя молодым. Чем не теория относительности, а, Альберт? – И Брошек рассмеялся, видя, как вытягивается физиономия Влодека.

– Допустим, – милостиво согласилась Альберт. – Таким образом, для двухметрового старикана даже наш Влодек… гм… недоросток. Кстати, а сколько ему может быть лет?

– Шестьдесят, не меньше! – решительно заявил Влодек.

– Все ясно, – констатировал Брошек. – В его глазах наши предки – молокососы. А мы, не исключая пана Влодзимежа, – просто щенки. Я прав, Альберт?

– Пожалуй, – задумчиво сказала Альберт.

– Гм, – скептически хмыкнул Пацулка.

– Поэтому, значит, он на нас посматривает сверху вниз? – догадалась Ика. – Ну что ж, придется заставить его нас бояться.

– Э! – бурно запротестовал Пацулка. Мало того: он постучал толстым пальцем по вылинявшим под дождем веснушкам на лбу и иронически поморщился.

Ику такое поведение возмутило.

– Кончай умничать! – воскликнула она и добавила со зловещей ухмылкой: – Твоя песенка уже спета. В воскресенье ты будешь изжарен и съеден. Что передать родным?

Пацулка, казалось, опешил. Затем, пожав плечами, махнул рукой. Ика торжествующе улыбнулась, но Брошек не замедлил испортить ей торжество.

– Никого заставлять себя бояться мы не будем, – сказал он. – Оно дело говорит. Нельзя отпугивать преступников. Больше того: я считаю, что, пока подозреваемых не так уж много, надо к каждому из них приставить по одному человеку, которые постараются войти к ним в доверие. Кто согласен взять на себя Толстого?

Никто не отозвался.

Наконец Брошек – очевидно, под грузом добровольно принятого решения – тяжело вздохнул.

– Я готов, – сказал он и снова вздохнул.

– Ну а я, – сказала Ика, – беру на себя Мерзкую Жердь.

Пацулка посмотрел на часы: без одной минуты двенадцать. Ну конечно, никто не вспомнил, что пора заняться обедом! Он хотел было по своему обыкновению изобразить полуденный радиосигнал, но почему-то раздумал. Шуточки насчет воскресного обеда ему не очень-то нравились, поэтому, дабы не спровоцировать новых замечаний подобного рода, он только сунул Ике под нос свои часы.

– Ну конечно, – пробормотала Ика, – уже двенадцать. У Пацулки часы в желудке. Каська, пошли на кухню. Позволь Альберту немного передохнуть.

Влодек после продолжавшейся добрых несколько минут внутренней борьбы принял поистине героическое решение.

– Я иду с вами, – сказал он Катажине. – Так уж и быть, почищу картошку.

– На каких условиях? – настороженно осведомилась Ика.

– Безо всяких условий, – проворковал Влодек и посмотрел прямо в Катажинины голубые глаза.

Неудивительно, что у Катажины подкосились коленки, и сердце радостно и тревожно забилось. Альберт промолчал, а сентиментальная душа Катажины распевала победный гимн.

– Ох, Влодек, – прошептала Катажина.

– О Боже! – воскликнула Ика. – Идете вы или нет?

Таким образом на веранде остались только Брошек с Пацулкой.

Шел мелкий нудный беспросветный дождик – настоящая морось. Водосточная труба на этот раз исполняла мелодию, поразительно похожую на храп Толстого. Ветер унялся, и лес молча затаился в сырой тишине, словно огромный равнодушный к дождю зверь.

Брошек, услышав монотонный напев трубы, поморщился. «Какой же я идиот, – подумал он. – И кто меня за язык тянул? Вкрасться с доверие к Толстому! Безнадежное дело, я только опозорюсь. Или схлопочу от подозреваемого по шее. И вообще ничего из этого не выйдет…»

– Эй, – сказал Пацулка.

Погруженный в свои мрачные мысли, Брошек его не услышал. Тогда Пацулка протянул руку и положил на стол перед ним измятый листок.

– Эй! – выразительно повторил он.

Брошек очнулся и склонился над клочком бумаги.

– Что это? – спросил он.

Пацулка ткнул в листок пальцем. Затем на веранде раздалось пыхтенье изнемогающего мопеда, вслед за чем баритоном зарычал мотор автомобиля.

Брошек все понял и покраснел от стыда.

– Кто там приехал? – послышался усталый голос Икиной мамы.

Над верандой со стуком распахнулось окошко.

– Если это опять Пацулка, – загремело сверху, – требую немедленно выкрутить из него свечи и припарковать под мостом.

– Хи-хи, – засмеялся Пацулка, а окно снова стукнуло – на этот раз закрываясь.

– Это в самом деле Пацулка? – тоскливо спросила Икина мама.

– Да, – сказал Брошек.

– Не давать ему больше бензина, – зевая, сказала мама.

– Есть не давать бензина! – завопил Брошек. И, хлопнув Пацулку по плечу, уже тише добавил: – С меня сто грамм ирисок, старик.

Пацулка протестующе замотал головой.

Брошек онемел от изумления: неужели Пацулка в приливе дружеских чувств готов отказаться от ирисок? Но Пацулка не замедлил внести в этот вопрос ясность.

– «Раковые шейки», – застенчиво шепнул он.

Брошек облегченно вздохнул.

– Идет, – сказал он. – И спасибо тебе – ты настоящий друг.

Пацулка действительно повел себя очень благородно. Ведь именно на Брошека была возложена обязанность записывать номера всех транспортных средств, а он напрочь об этом забыл. Ладно бы хоть не записал номер только направлявшегося в Вятрув автомобиля – это бы еще было простительно. Но номер мопеда! Позор!

К счастью, Пацулка ничего никогда не забывал, а стало быть, вспомнил и про обязанности Брошека.

– Я все думаю, – с искренним восхищением сказал Брошек, – что из тебя в конце концов вырастет? И никак не могу решить: гений или чудовище?

Пацулка улыбнулся и скромно потупился, однозначно давая понять, каково его мнение на этот счет.

– Пожалуй, ты прав, – с завистью вздохнул Брошек и задумался.

А Пацулка с чувством заслуженного удовлетворения погрузился в чтение книги. Брошек переписал в специально заведенный блокнот оба номера, затем составил довольно подробное описание внешности Толстого и Тонкого, а также бегло набросал портреты пассажиров автомобиля.

«На всякий случай», – подумал он.

Внезапно Пацулка оторвался от книги и насторожился.

– Ух, – сказал он.

Брошек проследил за его взглядом и обмер.

«Как это могло случиться? – лихорадочно соображал он. – Как и когда?»

А дело было в том, что Толстый, которому полагалось спать в сарае, издавая характерный протяжный храп, перемежающийся прерывистым свистом, неожиданно появился на опушке. Он стоял под мокрым кустом орешника с большой корзиной в руке. Из леса он вышел бесшумно – ни одна ветка не хрустнула. Затем, оглядевшись по сторонам и ни на секунду не задержавшись взглядом на доме и веранде – будто их вообще не существовало, – направился к своему сараю.

Брошек бросился в кухню.

– Каська! – воскликнул он строгим прокурорским тоном. – Ты хорошо смотрела за сараем?

– Да, – сказала Катажина.

– Тогда каким чудом Толстый сейчас возвращается из леса?

– Этого не может быть! – прошептала Катажина.

И, подбежав к окну, с изумлением уставилась на Толстого, который, подойдя к сараю, открыл скрипучую дверь и исчез за нею.

– Идиотка! – сказала себе Катажина голосом Альберта. – В сарае же есть окно, выходящее в лес. Идиотка, кретинка!

– Да ведь ничего не случилось, – неуверенно пробормотал Влодек.

– Конечно, – поддержал его Брошек, – ничего не случилось. Не волнуйся, Альберт. Я выпытаю у этого типа, что за чудеса он вытворяет.

– Чудес не бывает, – пробормотала безутешная Альберт и принялась растирать желтки для майонеза.

Брошек уныло побрел на веранду. Пообещать вытянуть у Толстого объяснение его странного поведения было несложно, но как это осуществить?

– Пацулка, – сказал он нерешительно. – Как, по-твоему, можно расколоть этого типа?

– Гм, – задумался Пацулка.

Тем временем Толстый вышел из сарая и стал устанавливать под свисающим краем крыши примус. Рядом стояла принесенная из леса корзина.

Пацулка привстал; глаза его сверкали.

– Эй! – сказал он.

Между тем Толстый зажег примус, поставил на огонь сковородку, положил на нее кусок масла. В руке у него сверкнул нож. Пацулка вскочил и втянул ноздрями воздух.

– Ну? – спросил он у своего носа.

На сковородке что-то зашипело. Сквозь стену мороси к веранде поплыл легкий дымок.

– Рыжики, – протяжно прошептал Пацулка.

Брошека внезапно озарило.

– Пацулка, – сказал он. – Пока еще неизвестно, турист Толстый или злоумышленник. Но что он любит поесть, это точно.

– Рыжики, – восхищенно повторил Пацулка.

– Не считаешь ли ты, – продолжал Брошек, – что роль «доверенного лица» Толстого была бы в самый раз для тебя? У вас есть общие интересы…

Глаза Пацулка сверкнули. Они ни секунды не колебался.

– Ну, – сказал он. – Рыжики.

И с места набрал третью скорость; Брошек едва успел схватить его за рукав.

– А дежурство? – спросил он.

– Э! – махнул рукой Пацулка, давая понять, что глупей вопрос трудно придумать.

– Хотя… пожалуй, ты прав, – пробормотал Брошек. – Оттуда еще удобнее следить за часовней.

Пацулка снисходительно усмехнулся. Потом на мгновенье исчез в кладовке и тут же вернулся.

В правой руке он держал изрядную горбушку – добрую четверть испеченного пани Вевюрчак каравая. Хлеб этот, по мнению всех, кто его хоть раз пробовал, можно было смело считать одним из главных кулинарных чудес света.

– Понятно, – шепнул Брошек. – Обменный фонд.

Пацулка весело ему подмигнул и покатился в сторону сарая. Хотя катился он в гору, скорость его движения – вопреки законам физики – неуклонно возрастала.

Толстый недоброжелательно на него покосился, когда же Пацулка вплотную приблизился к сковородке, угрожающе топнул ногой.

По мокрому лугу звуки голосов разносились с великолепной отчетливостью.

– Чего надо? – прорычал Толстый. – Ну, чего?

Однако Пацулка невозмутимо сунул ему под нос свою горбушку.

Брошек с восхищением наблюдал, как Толстый повел носом, потом поглядел на Пацулку, потом еще раз шумно втянул воздух и… указал Пацулке место возле сковороды с бодро шипящими рыжиками.

«Нет, Пацулка и вправду великий человек!» – подумал Брошек.

И действительно: не прошло и пяти минут, как два толстяка принялись в молчаливом согласии поглощать жареные рыжики, заедая их кусками хлеба, который они обмакивали в жир на сковородке.

А Брошек – хотя ему было совсем не до рыжиков, хотя он должен был усердно изображать, будто ничто, кроме происходящего на страницах книги, его не интересует, – все же разок-другой проглотил слюну.

Ему показалось, что время до обеда тянулось неимоверно долго.

После обеда отец рассказал дурацкий анекдот про плывущих на океанском лайнере обезьяну и попугая, на который даже никто не поставил.

Взгляд у него, однако, был несколько более осмысленный, чем накануне, и Ика предположила, что он заканчивает работу и, возможно, вскоре проявит желание разобраться в истории с анекдотами.

Между тем возникли некоторые сложности с Пацулкой: он, как дежурный, должен был обедать на веранде.

Икина мать поинтересовалась причиной столь странного новшества таким равнодушным тоном, что сразу стало понятно, как ей хочется узнать, в чем дело. Но ребята были готовы к подобному вопросу.

– Он слишком много болтает, мама, – пожаловалась Ика.

– Просто слова никому не дает сказать, – подтвердила Катажина.

– В последнее время у него появилась привычка петь за едой, – сообщил Влодек.

– Он приговорен к изгнанию, – закончил Брошек.

Отец не понял, о чем речь; мама же обвела всех внимательным взглядом и закусила губу.

– Понятно, – сказала она со зловещей улыбкой. – У детей должны быть свои тайны.

Для блага общего дела оскорбительное замечание пропустили мимо ушей.