Текст книги "Тайна заброшенной часовни"

Автор книги: Ежи Брошкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Судья Альберт утвердительно кивнула.

– По существу, да.

– Тем более что письмо к нашему человеку и статья для публикации фактически готовы. Остается переписать.

– Откуда переписать? – удивился Влодек.

– Из головы, – сказала Ика. – А теперь перейдем ко второму пункту. Пускай Высокий Суд сам скажет: неужели великий Альберт не видит технических возможностей для изготовления западни в окрестностях часовни? А? Только честно.

Альберт замерла, устремив взгляд ясных голубых глаз на какой-то сучок в стене. Однако в состоянии глубокой задумчивости она пребывала всего несколько секунд.

– Чепуха, – сказала Альберт, пренебрежительно махнув рукой. – Детские игрушки. О таких элементарных вещах, как капканы, я даже не говорю. Можно устроить электрическую, акустическую или фотографическую ловушку. Подробности потом. Суд утверждает, что такое возможно. И Суд сделает это сам.

Влодек смекнул, что сейчас не стоит вылезать со своим «хе-хе». Уж если Катажина, то есть великий Альберт, берет на себя техническую сторону дела, значит, все будет в порядке. Поэтому, решив, что в данном случае лучше промолчать, он промолчал.

– Два – ноль, – пробормотал Брошек.

А Ика улыбнулась Влодеку самой нежной из своих улыбок. И, мечтательно полузакрыв глаза, сладко заворковала.

– Кто осмелится, – вопросила она, – в присутствии Влодека утверждать, что мы не располагаем физическими возможностями для схватки с преступниками? О Брошеке я уж не говорю. Но Влодек, наш титан Влодек?

– Правильно! – горячо поддержала ее Катажина.

Брошек одобрительно поглядел на Ику. Это было почище самого удачного удара по лодыжке. Влодек открыл рот и… ничего не сказал. Зато расправил плечи и выкатил колесом грудь.

– Я знаю кое-какие приемы дзюдо, – наконец выдавил он. – Если понадобится…

– Три – ноль, – буркнул Брошек.

В этот момент Пацулка, посинев, замахал руками и стал беззвучно и судорожно ловить ртом воздух, словно схваченная за жабры форель. Из-под его опущенных век текли огромные слезы.

– О Господи! – закричала Катажина. – Говорила я, что он подавится!

Но Ика только иронически хихикнула, а Брошек положил недрогнувшую руку на трясущееся Пацулкино плечо.

– Он всего лишь смеется, – объяснил он.

– Ну так как, my dear friend, то есть mon cher ami, то есть мой дорогой друг? – спросила у Влодека Ика. – Три – ноль. Согласен?

Влодек скептически поморщился.

– Допустим, – сказал он, – допустим, что вы правы. Но теория требует подтверждения практикой. Пока вроде бы три – ноль. Но остается еще очень много вопросительных знаков. Напечатают ли? Прочтут ли? Явятся ли? Попадутся ли? Сумеем ли мы их схватить? Не окажемся ли в дураках? Пока ничего не начнет происходить, я отказываюсь относиться к этому всерьез. Бытие определяет сознание.

– Переведи на нормальный язык, – попросила Ика.

– А он, между прочим, прав, – заявил Брошек. – Цитата приведена к месту, и не прикидывайся, что не понимаешь. А если и вправду не понимаешь, перевожу: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

– Идиот, – ласково сказала Ика.

Но Брошек так на нее посмотрел, что ей стало стыдно.

«Извини, милый Брошек, – мысленно произнесла она, – не сердись, пожалуйста».

Но назло самой себе состроила рожу, притом довольно противную.

– Ну чего? – злобно спросила она. – Чего?

Брошек и не подумал ответить, и всем стало неловко, а уж особенно глупо себя почувствовала сама Ика. Набравшись решимости, она робко потянула Брошека за рукав.

– Извини, – шепнула она.

– Тихо! – крикнула Альберт, указывая пальцем на внезапно просиявшее, озаренное вдохновением лицо Пацулки. – Оно опять что-то придумало!

И не ошиблась. Пока Ика с Брошеком выясняли отношения, Пацулка сделал сногсшибательное открытие. Он некоторое время боролся с собой, но желание поделиться этим открытием с друзьями пересилило. И он даже произнес несколько слов кряду.

– С сыром, – сказал Пацулка, – молочный лучше.

И затем долго, со снисходительным спокойствием мудреца, наблюдал, как сотрясаются в приступе сдерживаемого (окно над верандой!) смеха четверо молодых людей в джинсах, кроссовках и свитерах.

«Эх, много вы понимаете!» – мысленно воскликнул Пацулка и, не дожидаясь, пока друзья успокоятся, отправился за новой деревянной чуркой.

Смех на веранде еще долго бы не стихал, если б не появление Икиной матери с бесконечно печальным выражением лица.

– Дорогой Альберт, – обратилась она к Катажине, – будь добра, загляни под капот и проверь аккумулятор. А мальчики пускай измерят давление в шинах.

– Что случилось? – встревоженно спросила Ика.

Мать показала пальцем наверх, туда, где рождались последние главы диссертации. Главы – по утверждению ее мужа – самые важны и решающие.

– Вот, – сказала она, – вот он, мой отпуск. Отец, конечно, забыл взять три совершенно необходимые книги. Сразу после обеда мне придется смотаться домой. Пустяк – всего четыре часа туда и обратно.

– Мама! – прошептала Ика.

Брошек поднял руку, и даже Влодек почувствовал, как у него забилось сердце.

– Что-то начинает происходить, – торжественно произнес Брошек.

– Мама! – крикнула Ика. – Ты можешь захватить с собой очень важное письмо? От Брошека к его отцу.

– Тише, – сказала мама. – Захвачу, конечно. Но вы подготовьте машину.

И с той же душераздирающей улыбкой удалилась. Четверо на веранде молча переглянулись. Сомнений не оставалось: дело сдвинулось с мертвой точки. Им не придется тащиться на почту, ждать ответа, гадать, сколько дней будет идти срочное заказное письмо – четыре или пять…

Даже Влодек признал, что это большая удача.

– Ну-ну… – сказал он.

И тут в глубине дома раздались хорошо всем знакомые звуки: несколько прерывистых сигналов зуммера, потом четыре высокие писклявые ноты и наконец протяжная звонкая мелодия, возвещающая полдень.

– Кто включил радио? – испуганно прошептала Катажина.

– Это не радио, – засмеялся Брошек.

– Кто включил радио? – послышался грустный голос матери.

Над верандой с треском распахнулось окно.

– Кто включил радио?! – загремело сверху.

– Это не радио, это Пацулка, папа, – любезно объяснила Ика.

– Выключить Пацулку! – проревел отец, и окно захлопнулось с грохотом винтовочного выстрела.

– Давно пора, – усмехнулся Влодек, засучивая рукава свитера. – Сопляка надо хоть ненадолго выключить.

Но Брошек тряхнул его за плечо.

– Эй ты, полегче, – угрожающе проговорил он. – Всякий человек заслуживает уважения, даже если воспроизводит радиосигналы. Насилие исключается. Кстати, Пацулка не зря сообщил точное время, за что его можно только похвалить: пора заняться обедом. Сегодня дежурят Катажина и Влодек. Ика проверит машину, я сяду писать письмо, а дежурные отправятся на кухню. Смирно, вольно, разойтись по своим постам!

Что и было исполнено.

На обед был холодный свекольник, овощное рагу и мусс, изготовленный по рецепту Влодека; никто, кроме Пацулки – к его большой радости, – почему-то не попросил добавки.

Обед проходил в молчании.

Отец фактически отсутствовал; мама была погружена в меланхолическую задумчивость, чего отец даже не заметил, вызвав ее тихую ярость. А Катажина, Ика, Влодек и Брошек мыслями были уже в самой гуще грядущих, приближающихся с каждой минутой событий. Конечно, никто из них не предвидел – и не мог предвидеть, – того, что произойдет в недалеком будущем. Однако они старались это будущее себе представить, проникнуть в него, хотя бы что-нибудь угадать. В иных обстоятельствах упорное молчание ребят как минимум удивило бы, а то и испугало взрослых. Однако у тех своих забот хватало, поэтому они даже не услыхали многозначительного гула этой тишины.

Один Пацулка вел себя нормально. То есть по-своему нормально. А именно: когда Икин отец покончил с овощным рагу, Пацулка подал ему на чистой тарелке нечто никому больше не полагающееся, дымящееся и аппетитно посыпанное укропом.

Отец в задумчивости попытался пару раз вонзить в это лакомство вилку и наконец вернулся на землю.

– Почему петух такой жесткий? – жалобно спросил он.

Пацулка отрицательно покачала головой.

– Это не петух, – засопел он. – Это пеликан.

Когда все успокоились, а отец отправил пеликана дожариваться, Ика с возмущением воскликнула:

– А где анекдот, папа?! За тобой анекдот.

Отец сморщился так, будто зубной врач принялся сверлить ему зуб мудрости прямо через щеку. Но выкрутиться ему не удалось: мама быстро смекнула, что ей предоставляется возможность отомстить.

– Ты же обещал, милый. Попробуй смеха ради однажды сдержать слово, – сказала она подозрительно вкрадчивым голосом.

Отец мрачно кивнул, и вся пятерка навострила уши. Дело в том, что они играли в своеобразный тотализатор: каждый ставил – и немало – на то, какой анекдот и в который раз будет рассказан. И это было самым смешным и интересным.

Мама, естественно, встала и ушла.

Отец обреченно улыбнулся; вид у него по-прежнему был отсутствующий.

Брошек вытащил записную книжку, в которой фиксировал «круговорот» анекдотов.

– Про «дорогого товарища» знаете? – спросил отец.

Наступило общее замешательство: этого анекдота никто не знал! Даже Брошек растерялся, и нижняя челюсть у него по-дурацки отвисла.

– Тогда послушайте, – оживился отец. – Сержант, командир роты, послал к полковнику на квартиру двух рядовых – починить неисправный бачок в уборной.

– Записывай же! – прошипела Брошеку на ухо Ика.

– Однако уже через десять минут, – продолжал отец, – жена полковника со страшным криком их выгнала.

– О, – удивился Пацулка.

– А почему? – воодушевился отец. – Сейчас узнаете. Вызывает командир этих рядовых и спрашивает: «Что случилось?» Они долго мнутся, но в конце концов один говорит: «Разрешите доложить, мы сами ничего не понимаем. Починяем мы, значит, этот бачок, там труба прохудилась. Вацек стоит на стремянке и паяет, а я внизу, держу стремянку. И вдруг капля расплавленного олова шмякается мне за шиворот. Тут я ему и говорю: „Дорогой товарищ! Напрасно ты думаешь, что мне приятно, когда горячее олово падает на шею…“ Ну, может, не совсем так, другими словами, а жена полковника возьми нас и выгони!»

Здесь слушателям следовало рассмеяться.

Они и посмеялись немного, даже вполне искренне. А отец снова перенесся в мир иной, закурил сигарету, вспомнил, что бросает курить, быстро ее погасил и, поднимаясь к себе наверх… закурил новую.

– Где письмо? – грустным голосом спросила мама. Она уже была готова к отъезду и выглядела потрясающе.

– Скажите, пожалуйста, папе, – попросил Брошек, думая о том, как хорошо, что Ика похожа на мать, – что я умоляю его сразу ответить.

И вручил Икиной маме письмо, за которое его похвалил даже Влодек.

Две минуты спустя письмо отправилось в путь.

Вся пятерка стояла на веранде, глядя, как машина подпрыгивает на мокрой каменистой дороге, как катится по мосту над мутной рекой, как, выехав на асфальт, ускоряет ход и наконец исчезает за поворотом.

Началось? Но именно в этот момент у всех появились сомнения. Пожалуй, даже у Пацулки.

– Гм, – неуверенно произнес он.

– Что теперь будет? – тихо спросила Ика.

Ей никто не ответил.

Ответ на этот вопрос могла дать только предстоящая дождливая неделя.

ВТОРНИК: ТУМАН

До почты, возле которой находились газетный киоск и ларек со сладостями, было два километра и еще двести с небольшим метров: расстояние однажды более или менее точно измерили автомобильным спидометром. Честно говоря, еще никто никогда не изъявлял желания сбегать туда за газетами…

«Никто никогда» – конечно, преувеличение, которое, в сущности, ни о чем не говорит. Правильнее было бы сказать: редко кто вызывался бежать за газетами, хотя этого неукоснительно требовали дежурные родители.

Теперь, в свою очередь, необходимо объяснить, что надо понимать под словами «дежурные родители».

А объяснить это очень просто. Дом на холме был открыт Икиными мамой и папой в одно из весенних воскресений три года назад, и уже на следующей неделе туда отправились родители Пацулки и Брошека. После недолгого обсуждения было решено, что дом идеально подходит для проведения в нем отпусков и каникул. Хозяева (пан Вевюрчак с женой) сообщили, что на лето могут перебираться к родственникам за реку и готовы сдать свой деревянный старый и уютный дом «городским, коли у тех есть охота».

«Городские» страшно обрадовались. Таким образом Ика, Брошек и Пацулка три года назад впервые провели тут каникулы. Взрослые же быстро между собой договорились и решили, что бессмысленно всем родителям весь отпуск мучиться со всеми своими отпрысками, при том что школьные каникулы гораздо длиннее, чем их отпуска. В результате был организован цикл трехнедельных дежурств.

Как известно, Икина мама с самого начала заявила, что право на отдых имеют все, а следовательно, и взрослые тоже. Поэтому все обязанности, включая приготовление пищи, стирку, глажку, колку дров, доставку воды и так далее, были распределены по справедливости, в соответствии с возможностями каждого. А поскольку некоторые виды работ могли выполнять только взрослые, остальные заботы легли на плечи младшего поколения.

К числу последних относилась, в частности, обязанность ходить на почту и за газетами, выполнять которую, как уже говорилось, никто никогда не спешил, а вернее, спешил редко.

В те дни, когда приходили еженедельники, дело обстояло еще более или менее сносно. У каждого были свои любимые журналы, за которыми ребята охотно ходили. Поэтому с четверга до воскресенья дежурства, связанные с распространением печатного слова, никого особенно не тяготили. Чего нельзя было сказать про понедельник, вторник и среду, особенно если погода бывала на редкость хорошей или на редкость мерзкой. У одного только Пацулки в день дежурства с лица не сходила улыбка – независимо от погоды. И это было понятно: между почтой и газетным киоском был кондитерский ларек, в котором всегда можно было откопать нечто достойное внимания.

Как нам уже известно, с утра в понедельник на южную Польшу обрушились массы влажного воздуха. А в ночь с понедельника на вторник (чтобы было еще веселее) «направление потоков воздуха изменилось с юго-западного на северо-западное, и теплый фронт уступил место холодному».

В связи с этим в Великих Горах ночью прошли грозы, над Недзицей и Черштыном пронеслись желтые градовые тучи, а над Восточными Татрами даже исполнила короткий злобный танец метель.

Долину на берегу реки весь этот метеорологический бум обошел стороной. Однако во вторник с утра повеяло холодом. При желании можно было даже увидеть вылетающие изо рта облачка пара.

Девочки натянули под джинсы колготки, а мальчики преисполнились ненависти к Пацулке, который по привычке отправился умываться к колодцу и тем самым – не терять же перед девчонками лица! – вынудил их последовать своему примеру. А ненавидеть его было за что: когда у Брошека и Влодека уже зуб на зуб не попадал, Пацулка даже не посинел.

Он только слегка порозовел.

После завтрака настало время идти за газетами, то есть шагать два километра двести метров (и столько же обратно), когда ветер пронизывает до костей и неустанно моросит дождь. Во вторник дежурила Ика, и в иных обстоятельствах она бы совершила прогулку под холодным дождем в полном одиночестве. (Разве что Брошек…)

Но обстоятельства в тот вторник были особые. Поэтому после завтрака Икина мать с изумлением обнаружила, что в поход за газетами собирается вся пятерка. На все пять свитеров были наброшены плащи, а на пять пар ног одеты высокие резиновые сапоги.

– Вы уж меня извините, – сказала мама, – я не хочу лезть в чужие дела, но все же прошу мне объяснить, что это означает?

Наивная Катажина уже раскрыла рот, чтобы сообщить, что им надо выяснить, не напечатана ли в какой-нибудь из газет некая заметка, но вместо этого лишь вскрикнула:

– О-ой!

Ика же, бесцеремонно ущипнувшая Катажину за левую ляжку, спокойно объяснила:

– Ничего особенного, мамуся.

– Гм, – хмыкнула мать. – Ничего особенного? – задумчиво переспросила она, помолчав. И вздохнула: – Нет, доченька, я тебе не верю. Но вмешиваться не стану. Однако предпочла бы узнать о том, что вы влипли в неприятную историю, своевременно, чтобы успеть оказать помощь.

– Хорошо, мамочка, – умильным голоском проворковала Ика.

– Ну тогда проваливайте, – точно таким же голосом сказала мама. Это означало, что молодежи сделано первое серьезное предупреждение.

Уже за мостом Катажина – главный правдолюбец – робко спросила:

– А может, надо было сказать правду?

Катажина предназначила этот вопрос главным образом Брошеку, который, подобно ей, был сторонником точного соблюдения всевозможных законов, требований и правил. Однако на сей раз даже Брошек с ней не согласился.

– Нет, – твердо сказал он. – Я все обдумал и пришел к убеждению, что – по крайней мере, до поры до времени – это наше личное и совершенно секретное дело.

– Хе-хе-хе, – засмеялся Влодек. – Совершенно секретное! А твой старик не в счет?

– Извини, пожалуйста, дорогой Влодзимеж, – с ледяным высокомерием сказал Брошек. – В письме к отцу я просил не только о помощи, но и о сохранении тайны.

– Знаю я, как взрослые хранят тайны! – с горечью пробормотал Влодек; по его тону можно было понять, что у него действительно есть в этой области горький опыт.

– Не валяй дурака! Don’t be silly, – сказала Ика. – Старый Брошек – могила.

– Это он-то могила?! – язвительно воскликнул Влодек. – Увидите, если только из нашей затеи что-нибудь выйдет, старый Брошек забудет про все свои обещания и засядет писать книгу. И, конечно, в ней будут происходить увлекательные, невероятные, захватывающие дух события, не имеющие ничего общего с действительностью, и получится дурацкая сказка для маленьких детей, а мы все сгорим со стыда. Мало вам, что он уже однажды нас описал? С меня, например, довольно. Я предпочитаю обнаружить себя на страницах какой-нибудь другой книги. Терпеть не могу, когда доверчивым читателям вешают лапшу на уши, вы уж простите.

– Такой красивый и такой тупой, – сказала Ика Катажине. Сказала, разумеется, достаточно громко, чтобы Влодек расслышал.

– Ну, знаешь! – возмутилась Катажина.

– Кто это там мяукает? – холодно поинтересовался Влодек.

– Не ссорьтесь! – сказал Брошек.

Пацулка кивком поддержал Брошека, а Брошек с необычайной серьезностью обратился к Влодеку.

– Не знаю, дорогой Влодзимез, известно ли тебе, – с уничижительной любезностью принялся объяснять он, – что вешать лапшу на уши авторам не запрещено. Это называется правом на литературный вымысел. Попробуй, например, описать свою жизнь так, как она идет, час за часом, минута за минутой. Ты бы первый уснул, а уж читатель умер бы с тоски к концу первой главы. Мой старик говорит, что ради того, чтобы сказать правду, книга должна лгать.

– Отличный принцип! – мрачно пробормотал Влодек; он чувствовал, что не прав, но не желал сдаваться.

К счастью, Катажина поспешила ему на помощь.

– Вы что, мальчики, чокнулись? – с обворожительной (поистине обворожительной) улыбкой спросила она. – Мы еще даже ответа от старшего Брошека не получили, не говоря уж о заметке в газете, а вы обсуждаете какие-то несуществующие книжки!

– У них в башках все перемешалось, – объяснила Ика. – Это от умывания колодезной водой. Застудили мозги.

– Не понимаю! – сердито воскликнул Брошек. – Почему отца, которому необходимо срочно закончить работу, вечером не было дома? Так бы мы еще вчера получили ответ…

И тут же подумал: «Ну конечно! Мама уехала на ежегодный съезд хирургов, и папашу в первый же вечер куда-то понесло». Однако вслух он этого не сказал, и оставшаяся часть пути до газетного киоска прошла в молчании.

После того как весь обычный набор газет был куплен и внимательнейшим образом изучен, а также бегло просмотрены некоторые другие издания, в редакциях которых у «старого Брошека» могли быть связи, молчание стало еще более тягостным. Хуже того: оно приобрело довольно-таки безнадежный и – честно говоря – дурацкий характер. Никто, по правде сказать, не верил, что заметка будет напечатана немедленно, уже во вторник, и тем не менее все, не исключая Пацулки, втайне надеялись, что отцу Брошека как-то все-таки удастся это дело «обстряпать». Именно надежда погнала их в киоск и помогла преодолеть два километра с двухсотметровым гаком меньше чем за пятнадцать минут.

Теперь же надежда лопнула, как мыльный пузырь, уступив место ощущению пустоты, а пустота немедленно заполнилась твердой уверенностью в том, что их идея гроша ломаного не стоит. И сразу же холод стал ощутимее, дождь – мокрее, носы начали синеть, а пальцы коченеть.

– Ох, чувствую я, без насморка не обойтись, – уныло сказала Ика.

Один Пацулка быстро повеселел, сделав сенсационное открытие: в кондитерский ларек завезли «раковые шейки»! Никогда прежде их там не бывало. А на этот раз были. Неудивительно, что Пацулка не только воспрял духом, но и ощутил прилив вдохновения. Набив конфетами рот, он подошел к Брошеку и энергичным жестом указал ему на здание почты. Брошек привык считаться с Пацулкой, поэтому и на сей раз не оставил его жест без внимания.

– Пацулка, – сказал он, – ведь за один день никакое письмо не успеет дойти.

– Кончайте, вы! – рассвирепела Ика. – Я сейчас начну чихать, а вы тут порете какую-то чушь!

– Я с самого начала говорил, что сопляки позволили щенку себя околпачить, – сказал Влодек.

Ика наконец чихнула. Очень злобно.

– Сопляки?! – переспросила она и опять чихнула. – А ты – старый маразматик!

– Да? – улыбнулся Влодек.

– Мало того, – гнусаво продолжала Ика. – Я слыхала от взрослых, что среди всех вундеркиндов твоего возраста ты был самым несносным.

– Да? – с улыбкой повторил Влодек.

– Да. И хотя, возможно, из сопливого возраста уже вышел, менее противным не стал.

– Да? – в третий раз улыбнулся Влодек.

– Нет! – не сдержавшись, крикнула Катажина.

Ика посмотрела на подругу с безграничным презрением и снова чихнула.

– Эх ты! Пожалела бедняжку! Ну чего ты его защищаешь? Воображала несчастный! Зачем, скажи, он сюда потащился с околпаченными сопляками?

– Как ты можешь? – прошептала Катажина.

– Зачем я сюда потащился? – с ослепительной улыбкой переспросил Влодек. – По очень простой причине: чтобы составить компанию Катажине.

Такого удара Ика не ожидала. Она растерянно уставилась на Влодека, и ее красивое смышленое лицо приняло довольно глупое выражение.

– Только поэтому, – добил ее Влодек.

Тут Пацулка решил угостить друзей «раковыми шейками».

Он протянул целую пригоршню сначала Ике, потом Катажине. Его не удивило, что у последней были полузакрыты глаза, а на щеках вспыхнул румянец счастья. А также не удивило, что она отправила конфету в рот, разгрызла и проглотила, даже не заметив, что забыла снять фантик.

– Я иду на почту, – решительно заявил Брошек.

– Зачем? – спросила Ика. – Поглядеть, как они завтракают в своих окошечках?

– Я пожелаю им приятного аппетита и спрошу, нет ли письма.

– Они тебе скажут, что нет.

– Ну и пусть, – спокойно ответил Брошек. – Существует еще такое изобретение, как телефон.

– О, – сказал Пацулка таким тоном, что все поняли: это он и имел в виду.

На почте как раз начался первый этап второго завтрака. В кабине международного телефона кто-то надрывно кричал: «Ты меня слышишь? Марыська, слышишь меня?» В окошке с табличкой «Заказная корреспонденция» второй завтрак состоял из хлеба с маслом и крутых яиц, а в окошке «Телеграф и телефон» – из бутербродов с колбасой и помидоров.

– Приятного аппетита, – сказал Брошек в первое окошко. – Мне нет письма?

– Чего уж тут приятного! – буркнула особа неопределенного возраста и еще более неопределенного пола. А потом мстительно добавила: – Письма нет.

– Приятного аппетита, – сказал Брошек в окошечко номер два. – Я бы хотел заказать междугородный разговор.

Особа в окошке номер два – хорошенькая девица (правда, уже начавшая расплываться) со светлыми, как лен, волосами (в результате химической завивки превратившимися в спутанное овечье руно) – только кивнула. Потом она указала на кабину, из которой все еще доносился отчаянный вопль: «Ты слышишь меня, Марыська?! Марыська, ты меня слышишь?!» – и в конце концов, отправив в рот очередной кусок колбасы, нечленораздельно произнесла:

– Попробовать можно.

– А это долго? – спросил Брошек. – Пробовать долго придется?

Особа несколько оживилась.

– Не-а, – сказала она. – От силы часа два. Или три. Только сегодня слышимости никакой. Кабель намок. Ну что? Какой номер заказывать?

Брошек изобразил на лице подобие улыбки. Из угла, где стоял Влодек, донеслось нечто вроде «хе-хе-хе». Брошек притворился, что не расслышал.

– Раз никакой слышимости, – робко сказал он, – тогда не надо.

– Чего? – переспросила девица.

– Не буду заказывать, – сказал Брошек.

– Что это тебе молодой человек голову морочит? – возмутилась особа в первом окошке.

– Не ваше дело! – рявкнуло второе окошко. – Мне морочат, а не вам. Я и без вашей помощи кого хошь отошью.

– Ай-яй-яй, – захихикало первое окошко. – Бриджит Бардо местного разлива!

– Сама местного разлива! – с бешенством прошипела красотка. – А для вас, молодой человек, у меня телеграмма, – нежно улыбнулась она Брошеку.

– Что-о-о?! – завопил Брошек.

Первое окошко что-то бормотало, в кабине в семнадцатый раз кричали: «Марыська, ты меня слышишь?!» – а Брошек дрожащей рукой расписывался в получении телеграммы. В душе он распевал хвалебный гимн в честь «старика», который сразу понял, что ответ – какого бы он ни был содержания – надо дать незамедлительно. Расписываться Брошеку, надо сказать, было довольно трудно: друзья бесцеремонно навалились на него со всех сторон.

– Удостоверение личности, – буркнуло окошко номер два.

Брошек вздрогнул. К счастью, в заднем кармане джинсов у него был бумажник, а в бумажнике нашлось школьное удостоверение, которое он и протянул красотке.

– Вы же меня знаете, – пробормотал он при этом.

– Может, знаю, а может, и нет, – сказало окошко и, надувшись, выдало телеграмму.

– Тихо! – рявкнуло первое окошко, потому что Брошек немедленно бросился к окну, а вслед за ним громко затопали четыре пары сапог.

Но ребята пропустили это восклицание мимо ушей. Даже Влодек выслушал текст телеграммы, затаив дыхание. Брошек прочитал ее дважды – с дикцией, какой не постеснялся бы сам Марлон Брандо.

Телеграмма гласила:

ПОПЫТАЕМСЯ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ ТЧК СО СРЕДЫ ЧИТАТЬ ГАЗЕТЫ ТЧК СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ ТЧК НАБЛЮДАТЬ ТЧК ТВОЙ ВЕРНЫЙ СТАРИК ТЧК ПОСТСКРИПТУМ ЦЕЛУЮ ВСЕХ

– Тчк, – пробормотал Пацулка.

– Нет, Пацулка, – вдохновенно произнесла Ика. – Никаких тчк. Срочно начинаем действовать. Верно, Влодек? – чарующе улыбнулась она.

Из кабины донесся отчаянный вопль: «Не желаю говорить ни с какой Мостосталью! Алло! Алло! Марыська! Ты меня слышишь?!»

Но ребята так никогда и не узнали, услыхала ли в конце концов Марыська далекий призыв. Ибо телеграмма наказывала: за дело! немедленно принимайтесь за работу!

Вполне естественно, что обратный путь занял у них еще меньше времени, хотя ветер дул в лицо, а холодный дождь сек щеки и лбы.

После сладкого мама встала из-за стола, а отец несмело спросил:

– Вы в самом деле не знаете историю про голубой фонарик?

– Ну конечно нет, папа! – воскликнула Ика, смекнув, что у нее есть шанс выиграть плитку молочного шоколада.

– Ненавижу азартных людей! – пробормотал Брошек, который в этот раз на «голубой фонарик» не поставил.

Отец же приступил к очередному анекдоту.

– В ту весну при дворе Снежной королевы разразился страшный скандал, – монотонно, с отсутствующим видом начал он. – Один из придворных гномов не уберег предназначенную королеве порцию мороженого, и ее нахально растопил солнечный луч. Жестокий и злой камергер без суда и следствия прогнал гнома с криком: «Пошел вон, воришка!» И гномик пошел вон, на юг, и пришел в Финляндию. А поскольку он не знал, что означает слово «воришка», то все время светил хорошеньким голубым фонариком и озирался по сторонам. «Чего ищешь, гном?» – кричали люди. «Воришку», – отвечал он. «Нет у нас таких!» – говорили ему. Тогда он пошел дальше, в Швецию. И продолжал светить своим голубым фонариком и озираться по сторонам, а когда его спрашивали, что он ищет, говорил, что воришку. И снова его прогнали, заявив, что воришек у них нет, и тогда он пошел прямо на юг, по гребням морских волн, и добрался до Польши. И стал там ходить и высматривать, ходить и высматривать. В конце концов кто-то его спросил, что он ищет. Бедный грустный гномик развел руками и сказал: «У меня был такой хорошенький голубой фонарик…»

Посмеялись столько, сколько полагалось. Отец ушел к себе, а ребята дружно взялись за мытье посуды. И тут, кстати, был поставлен рекорд: посуда от обеда из трех блюд на семь персон была вымыта, вытерта и расставлена по местам за девять минут – и ничего не было разбито.

– Так, – сказал Брошек, убрав последнюю тарелку. – Теперь пять минут отдыхаем, а потом все на экстренное совещание.

– Не кажется ли вам, – спросил он, когда через пять минут все удобно расположились в столовой, – что история с голубым фонариком на этот раз прозвучала весьма злободневно?

– Э! – сердито буркнул Влодек, который терпеть не мог мыть посуду. – Поменьше умничай, философ!

– Я умничаю, ты придуриваешься, а они воруют! – разозлился Брошек. – Я, к твоему сведению, ненавижу воровство, а сейчас без конца слышишь о разных жульнических аферах. То с шерстью, то с мясом, то с водкой… Одни крадут, а другие пассивно наблюдают. Утверждают: с этими загребущими лапами необходимо что-то делать. Если взрослые не в состоянии, давайте сделаем мы. Чтобы бедный гномик мог и в Польше спокойно светить своим хорошеньким голубым фонариком. Итак, за работу!

– Вот именно, за работу, – наставительно сказала Ика. – Не болтать надо, а дело делать. Речей мне и по телевизору хватает. Надоело!

– Quite right[7]7
  Совершенно верно (англ.).


[Закрыть], – с торжеством подхватил Влодек. – Пошли!

– Я поведу, – сказала Катажина.

Эти два слова она произнесла деловым, не терпящим возражений тоном, ибо в ту минуту наша очаровательная Кася (как ее называл Икин отец) была прежде всего великим Альбертом, представителем научного мира и специалистом в области техники.

Все безропотно последовали за ней к чернеющей над обрывом часовне.

Это было наполовину провалившееся в землю, утопающее в густом бурьяне деревянное строеньице с обомшелыми стенами и крышей, остроконечной башенкой и обитой железом дверью. Местные жители утверждали, что часовне более двухсот лет. С полвека она стояла заброшенная: никто в нее не заглядывал с тех пор, как в начале первой мировой войны в ней было совершено зверское убийство. Говорили, что по ночам туда наведываются привидения, да и днем было жутковато, так что с 1914 года люди обходили стороной это глухое и страшное место.

Во время первых проведенных в долине каникул, то есть три года назад, взрослые и дети тщательно обследовали старую часовенку. Она была пуста: четыре стены да крыша; даже алтарь отсутствовал, не говоря уж об изображениях святых. Крыша каким-то чудом не протекла, пол из каменных плит был сухим и ровным. А по обеим сторонам от того места, где когда-то находился алтарь, сохранились два деревянных столбика – на них, очевидно, стояли раньше фигурки святых. Так, во всяком случае, утверждал отец Пацулки, любивший демонстрировать свои познания даже в тех областях, в которых мало что смыслил.