Текст книги "Тайна заброшенной часовни"
Автор книги: Ежи Брошкевич
Жанр:
Детские остросюжетные
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Команда «скорой помощи» отправилась домой. Водитель автобуса трудился всего лишь над второй шиной, а на долину Черного Камня уже спустились сумерки. Хуже того: вечер был очень прохладный. Правда, похолодание могло предвещать улучшение погоды, однако продрогших туристов завтрашний день не интересовал, и они с обреченным видом приплясывали возле автобуса в тщетной надежде хоть немного согреться. Пожалев их, Икина мама открыла на веранде нечто вроде бесплатного буфета с раздачей горячего чая и бутербродов. Дом был слишком мал, чтобы вместить сорок с лишним человек, и туристы толклись на пятачке между часовней, палаткой магистра и сараем; часть из них уныло молчала, а часть громко сетовала на судьбу. Ночь становилась все холодней и тревожнее. Мама призвала на помощь девочек и Влодека. Они робко попытались протестовать, но мама решительно их осадила, пообещав, правда, освободить от очередного дежурства по кухне.
На свободе, таким образом, остались только Брошек и Пацулка. Опасаясь, что мама и для них найдет какое-нибудь занятие, они поспешили убраться с ее глаз долой и приняли самое разумное в данной ситуации решение, а именно отправились навестить магистра Потомка.
Магистр отдыхал. В конце концов, он в тот день прочитал пять весьма обстоятельных лекций, а потом целый час беседовал с Икиной мамой. И, естественно, почувствовал страшную усталость, а вместе с усталостью пришла тревога. Магистру очень не нравились постоянная суета, движение, перешептывания, шорохи и шаги возле палатки.
Неудивительно поэтому, что он встретил двоих молодых людей со вздохом облегчения.
– Неспокойно мне, дорогие друзья, – сказал он. – Боюсь, сегодня ночью глаз не удастся сомкнуть.
– Верно, – сказал Брошек, – вы совершенно правильно оцениваете обстановку.
– А вы как считаете? – спросил магистр у Пацулки.
– Ба! – заявил Пацулка таким тоном, что магистра бросило в дрожь, он плотнее закутался в плащ, несколько раз нервно зевнул, а его темные глаза ярко блеснули в слабом свете фонарика.
– Пан магистр, – сказал Брошек. – По нашему мнению, сегодняшний тревожный вечер может быть использован преступником. История с автобусом выглядит весьма подозрительно. Пожалуй, вам следует занять пост в спальном мешке за часовней, мы же будем дежурить в вашей палатке, притом не по одному, а по двое. И время от времени кто-нибудь будет приносить вам термос с горячим кофе.
Магистр просиял.
– Вы замечательные ребята!
– Ну, – буркнул Пацулка.
– Я как раз сегодня говорил об этом с… – начал он и осекся.
Брошек холодно усмехнулся.
– Мы так и знали, что Икина мама все из вас вытянет, – сказал он. – Но сейчас это уже не имеет значения. Вы принимаете наш план?
Смущенный магистр, разумеется, план безоговорочно одобрил, рассыпался в благодарностях и выразил свое уважение, признательность и восхищение. Слушать его было приятно, но время не стояло на месте. Уже совсем стемнело. Условились, что первый раз Брошек принесет кофе около одиннадцати, и магистр отправился на свой пост за часовней.
Конечно, в тот вечер об ужине не могло быть и речи. Домочадцы вынуждены были ограничиться чаем с бутербродами, оставшимися после кормежки туристов. Мама очень устала и, напомнив Ике и Брошеку об их обещании, уже в девять часов легла спать. Разведка донесла, что она мгновенно уснула своим знаменитым беспробудным сном. Тогда было решено, что первыми на дежурство в палатке магистра заступят Ика и Альберт.
Брошек и Пацулка должны были сменить их в одиннадцать. А Влодеку (так определила жеребьевка) надлежало наблюдать за автобусом до самого его отъезда. Правда, вероятность того, что кто-нибудь из туристов пожелает прихватить с собой картину из часовни, была ничтожно мала, но горький опыт с пропавшей скульптурой доказывал, что нельзя доверять даже собственной тени. И Влодек, покрутившись возле автобуса, стал помогать водителю.
Брошек и Пацулка, оставшись одни, молча сидели на веранде.
Около десяти поднялся порывистый ветер и разогнал тучи. Пацулка вдруг радостно заерзал на скамейке.
– Звезда! – тихо сказал он.
Брошек поднял глаза. Действительно, ветер своего добился: в черном небесном океане одна за другой засверкали крохотные яркие точки. Улыбнувшись им, Брошек внось погрузился в размышления. Он последовательно, день за днем, факт за фактом, рассматривал все события минувшей долгой дождливой недели.
И вдруг в голову ему пришла мысль совершенно невероятная, однако, при всей своей фантастичности, не лишенная смысла. Чем дольше Брошк сопоставлял ее с целым рядом очевидных фактов, тем более разумной она ему казалась.
Наконец он не выдержал.
– Мой мудрый Пацулка, – прошептал он, – что ты скажешь насчет…
И задал Пацулке несколько вопросов, на каждый из которых тот ответил утвердительным кивком. Потом они обменялись крепким рукопожатием. Это была своего рода клятва – торжественное обещание, что теперь преступнику недолго осталось ждать торжества правосудия. В заключение Брошек поинтересовался мнением Пацулки насчет кое-каких подозрений, возникших у них с Икой относительно особы Толстого.
В ответ Пацулка только негромко хихикнул.
– Вот черт! – тихо воскликнул Брошек.
– Ну, – буркнул Пацулка.
В этот момент в долине раздались радостные возгласы, аплодисменты, а кто-то даже запел. Потому что автобус встал на все четыре колеса. В нем зажегся свет, загудел, поторапливая туристов, клаксон, и зазвучал бодрый металлический голос экскурсовода. Кутерьма продолжалась еще добрых пятнадцать минут, потому что несколько пар затерялись в ночной мгле и теперь бежали к автобусу с разных сторон: от моста, от реки и даже из леса.
Наконец – в двадцать два часа сорок две минуты – долина огласилась ревом заработавшего мотора. Снопы света от фар пробили темноту, и автобус тронулся в путь.
На веранде появился Влодек.
– Все в порядке, – сообщил он. – Уж я глядел во все глаза – как наши девочки на «пана Долецека». Ручаюсь: никто из туристов не мог протащить в автобус предмет размером метр тридцать на восемьдесят.
– Отлично! – тихо воскликнул Брошек.
– А что у вас? – спросил Влодек.
– У нас все спо… – начал Брошек, но не договорил: Пацулка схватил его за руку – а хватка у него была железная.
Брошек замолчал, и все трое обратились в слух.
Рев автобуса уже стих. В долине Черного Камня остались только безмолвные, скрытые ночной темнотой дома, река и лес. Лишь ветер негромко шумел в листве. Но к этой монотонной спокойной мелодии примешивался странный звук. Казалось, плакал ребенок. Или стонал человека. Или повизгивал угодивший в западню зверек.
– Что это?! – одновременно спросили девочки в палатке.
– Что это? – шепнул Влодек Брошеку.
Ребята прислушивались еще несколько секунд, пока Влодек первый не понял, что они на самом деле слышат.
– Это же дверь! – крикнул он. – Дверь часовни! Кто ее открыл? Ветер?!
Пацулка, не говоря ни слова, скатился с веранды. За ним бросились Брошек и Влодек. Услыхав топот, девочки выскочили из палатки, и через минуту вся пятерка уже стояла перед часовней.
Увы! Не ветер распахнул дверь. Ветер только ее дергал, заставляя жалобно поскрипывать железные петли.
Хватило одной вспышки фонарика, чтобы понять, кто побывал в часовне: картины на стене не было!
– Что с магистром? – испуганно крикнула Ика.
Магистр лежал в спальном мешке со связанными руками; голова у него была обмотана какой-то грязной тряпкой. Он извивался, как угорь на прибрежном песке. Едва его освободили, он заревел: «Я их догоню!» – и, не слушая уговоров, вскочил на мопед и помчался вслед за автобусом. Похоже было, он лишился рассудка: выкрикивал бессмысленные, бессвязные слова и, кажется, плакал от ярости.
А ребята, естественно, на некоторое время задержались возле часовни.
– Не уберегли. Конец, – сказал Влодек.
Тогда Пацулка заговорил – во второй раз за этот день.
– Нет, – сказал он. – Все еще впереди. Пошли домой. Надо поговорить.
Разговор продолжался целый час. Следует особо подчеркнуть, что когда Брошек рассказал, о чем они с Пацулкой беседовали на веранде, то, вопреки ожиданию, не услышал протестующих возгласов и не увидел на лицах друзей недоумения, изумления или возмущения. Правда, восхищения он тоже не увидел. Просто все без лишних эмоций с ним согласились.
– Мы с Икой как раз говорили об этом в палатке, – сказала Альберт.
А Влодек добавил:
– И я почти целый вечер об этом думал. Только не был уверен…
Потом приступили к составлению плана действий на следующий день – день решающей схватки с некой персоной, которой решено было отомстить за ложь, мошенничество, преступления и подлость.
Задания всем досталсь нелегкие. Даже Ика в ту ночь долго не могла заснуть. Один Пацулка, надевая пижаму, вздохнул с искренним облегчением.
– Хорошо, что не пришлось ждать до рассвета, – сонно пробормотал он. – Украли… значит, можно поспать.
– Ты что, спятил? – возмутился Брошек.
Но Пацулкино замечание вовсе не было лишено смысла.
В ВОСКРЕСЕНЬЕ – СОЛНЦЕ!
В доме на холме в то утро никого не потребовалось будить, хотя только мама накануне легла рано; кстати, лишь они с Пацулкой спали крепко и ничего плохого во сне не видели.
Остальные же вначале долго не могли заснуть. Потом их всю ночь терзали кошмары: погони, преследования, опасности… Даже отца (который отправился спать только на рассвете, начертав на последней странице рукописи слово «КОНЕЦ!») мучили страшные сны. Он сдавал вступительные экзамены в лицей, и препротивная преподавательница физкультуры заявила, что ему не удастся открыть теорию относительности и посему придется стать оперной певицей и выступить на ближайшем фестивале в Сопоте. Затем она велела ему спеть песню «Зачем ты уходишь в синюю даль», а он никак не мог вспомнить мелодию этого известного шлягера.
Ика дважды пронзительным криком будила Катажину, однако объяснить, почему она визжала «ай-яй-яй!», так и не сумела.
А Влодеку снился кулачный бой с огромным и полосатым, как тигр, утенком Дональдом, завершившийся тем, что Влодек изо всех сил саданул кулаком по стене, и это было вовсе не так забавно, как могло бы показаться со стороны.
Ночь вообще была очень неспокойной. В долине бушевал прилетевший с Великих Гор ветер, и каждая минута без сна была заполнена его ревом и хохотом. Это еще больше усугубляло тревогу и мучительное ощущение потерянности. Правда, незадолго до рассвета ветер стих.
Рассвет занялся туманный, но постепенно туман начал рассеиваться, сползать по склонам холмов и веткам деревьев на влажные луга и наконец погрузился в волны реки, чтобы спокойно в них утонуть.
И над миром засияло солнце!
Утреннее огромное ясное солнце. Было пять часов утра.
Не прошло и часа, как солнечные лучи проникли сперва в спальню мальчиков, а потом и девочек. Пацулка, почувствовав на лице их теплое прикосновение, мгновенно проснулся, радостно засопел и спустил ноги на пол. Потом в спальне раздалось звонкое чиханье. Так прореагировал на солнце Влодек. Чих прозвучал как выстрел. Брошек подскочил на кровати и завопил:
– Руки вверх!
А когда понял, что произошло, завопил еще громче:
– Да здравствует солнце!
Было еще только без двадцати шесть, но кто в такое утро мог долго валяться в кровати! На лугу возле дома ансамбль кузнечиков и шмелей исполнял воскресную утреннюю увертюру. В лесу с самого рассвета гремела мощная птичья оратория. Закружились в утреннем танце белки, а по большой изумрудной поляне на вершине противоположного холма прошествовало небольшое оленье стадо под водительством рогача с серебристой шерстью.
Купанье у колодца на таком солнце доставляло истинное наслаждение, хотя вода была еще обжигающе холодна. Тем не менее возле колодца появились и девочки в купальниках, и в течение последующих пяти минут на обливание, обрызгивание и т. п. было израсходовано не меньше двадцати ведер воды.
Водные процедуры, естественно, сопровождались приглушенными восклицаниями и смехом. Все ночные призраки при свете солнца немедленно сгинули, и несмотря на то, что день предстоял трудный, а быть может, даже опасный, такое утро вселило во все сердца веру в победу.
Потом ребята на скорую руку позавтракали, оставив родителям на столе все, что им причиталось, а также написанную Икой записку, гласившую, что компания спозаранку отправилась по грибы, которые необходимы для улучшения вкусовых качеств Пацулкиного окорока в сметане.
После завтрака (то есть в шесть тридцать) вся пятерка собралась на веранде, чтобы в последний раз обсудить детали предстоящего сражения.
Тут уж было не до смешков, поддразниваний, подначек и прочих развлечений солнечного воскресного утра. Даже Пацулка сидел с серьезным, если не сказать суровым, видом. Больше того: он решил (для блага общего дела) нарушить один из своих нерушимых принципов. И заговорил.
– Что ж, дети! – сказал он. – Игра закончилась. Нам предстоит горячий денек.
Остальные молча на него уставились; никому даже в голову не пришло поинтересоваться, где он увидел детей.
Первой пришла в себя Альберт.
– Пацулка прав, – заявила она. – Сегодня или никогда!
– Ой ли? – усомнился Брошек. – Правда, многое указывает на то, что сегодня все решится. Но стопроцентной уверенности нет. Предлагаю набраться терпения…
– Ты это хорошо обдумал? – спросил Влодек.
– Представь себе! – огрызнулся Брошек.
– Только не ссориться! – оборвал их Пацулка, и мальчики немедленно прикусили языки. Тем более что Пацулкуу дружно поддержали девочки.
На протяжении последующих тридцати минут был окончательно выверен план действий, и обсуждены различные его варианты (на случай непредвиденного поворота событий).
В семь у колодца появился отец, во все горло распевая «Зачем ты уходишь в синюю даль» в манере итальянских оперных певцов конца прошлого века.
Немудрено, что мама тут же вскочила с кровати и выбежала во двор в цветастом халатике. Воспользовавшись тем, что ее муж занят исключительно собственной персоной, она надела ему на голову ведро
– Талант прорезался? – крикнула она. – Получай же за это, сушеница песчаная!
В обычное время подобная сцена вызвала бы на веранде бурю восторга. Однако в то утро ребятам было не до шуток. Как спаведливо заметил Пацулка, «игра закончилась». Поэтому поступок матери был встречен лишь непродолжительными аплодисментами, а поскольку времени было в обрез, пятерка приступила к выполнению заранее намеченного плана действий.
Тут необходимо пояснить, что действия эти выглядели совершенно невинными и не могли привлечь внимания окружающих.
А именно: Пацулка отправился в Соколицу за газетами. Правда, газеты приходили в киоск только в восемь утра, но, видимо, Пацулка по какой-то причине спешил и вышел из дому раньше обычного.
Ика с Альбертом поднялись на пригорок, усыпанный яркими июльскими цветами. Цель их прогулки ни у кого не могла вызвать сомнений: девочки хотели нарвать цветов, чтобы составить несколько букетов. Прежде всего, один букет надлежало преподнести отцу по случаю завершения им своего труда. О матери тоже не следовало забывать. Ну, а на случай, если пан Адольф поправится, и обитатели домика под красной черепичной крышей соберутся в обратный путь, надо было припасти третий букет – прощальный.
Влодек с Брошеком тем временем направились за реку к пани Вевюрчак, которая по субботам пекла для своих дачников превосходный домашний хлеб.
Заодно они заглянули в домик, крытый красной черепицей, где их весело приветствовал сам пан Адольф; он совершенно оправился и старательно мыл выведенную во двор машину.
Пан Адольф сообщил мальчикам, что надеется уехать еще засветло, поскольку пан Ендрусь уже проснулся, а панна Эвита успела подкрасить левый глаз.
Обремененные тяжелыми сумками с хлебом, ребята не стали задерживаться, только осведомились, когда можно зайти попрощаться, чем явно очень обрадовали пана Адольфа.
Условились на десять часов; пан Адольф выразил надежду, что к тому времени Ендрусь успеет побриться, а Эвита справится со вторым глазом.
Проходя мимо луга, на котором девочки собирали цветы, Влодек и Брошек напомнили им про особый, прощальный букет.
– Мы таких вещей не забываем! – обиженно крикнула Ика, а горы, небо и лес передразнили ее протяжным эхом.
Хлеб был доставлен по назначению, и делать стало вроде как нечего. И вдруг Влодек, сунув руку в карман, забренчал ключами Толстого. Лицо его при этом ровным счетом ничего не выражало, однако Брошек насторожился.
– Ты так считаешь? – спросил он.
– Не худо бы… – пробормотал Влодек.
– Зачем?
– На всякий случай. Проверить, там ли она.
– Скульптура?
– Скульптура.
Брошек задумался. Идея Влодека показалась ему чересчур рискованной. Что будет, если Толстый вернется раньше времени? Либо издали увидит, как они заходят в сарай?
– Пацулка нам задаст, – пробормотал он наконец.
Влодек иронически рассмеялся.
– Пацулки испугался? Я могу и один…
– А что скажут девочки?
– Им необязательно об этом знать.
Брошеку затея приятеля явно не нравилась. Не нравилась, и все тут, хотя… была очень заманчива.
– Я могу и один! – вызывающе повторил Влодек и добавил презрительно: – Эх ты, пустоцветный трипс!
Это подействовало. Брошек в отместку, воспользовавшись лексиконом водителя автобуса, обозвал Влодека бракованным домкратом и поломанным сверлом, после чего оба, нисколько друг на друга не обидевшись, поспешили к сараю: спешить нужно было, чтобы их не остановили родители, и не заметили девочки.
В палатке магистра со вчерашнего вечера ничто не изменилось. Самого магистра, как и следовало ожидать, там не было: он либо продолжал преследовать автобус с экскурсантами, либо (что казалось более вероятным) догнал его еще вчера и был задержан за хулиганство.
– Poor magister[18]18
Бедный магистр (англ.)
[Закрыть], – с искренним сочувствием вздохнул Влодек. – Воображаю, что он там натворил!
– Да уж, – сказал Брошек, озираясь по сторонам и настороженно прислушиваясь.
– Ну? – спросил Влодек, который в последний момент почему-то оробел.
– Чего ты тянешь? – прикрикнул на него Брошек. – Струсил?
Влодек тут же доказал, что ничего не тянет. Щелкнул один, потом второй замок. Молниеносно сняв замки, Влодек бесшумно отворил дверь и проскользнул в сарай. Брошек последовал за ним.
В сарае было тихо, тепло и довольно светло. Пахло сеном и смолистыми досками. В просачивающихся сквозь щели ярких солнечных лучах плясали пылинки. У левой стены лежали рюкзак Толстого, аккуратно сложенные одеяла и спиртовка. Справа высилась куча сена.
– Где она может быть? – прошептал Брошек.
Согласно донесению Пацулки, Толстый спрятал фигурку в постели. Однако под одеялами ничего не было, кроме тонкой соломенной подстилки. Мальчики ошарашенно переглянулись: неужели Толстый их всех провел? Всех, включая капрала Стасюрека? Включая Пацулку?!
– Не может быть! – беззвучно произнес Брошек.
Оба бросились к стене, где лежало сено. Кроме постели, это было единственное место, где Толстый мог спрятать фигурку. Лихорадочно, но очень осторожно ребята прощупали всю кучу – сантиметр за сантиметром.
Тщетно.
– Что это может значить? – растерянно спросил Влодек.
Брошек хотел что-то ответить, но не успел. Он замер, готовый провалиться сквозь землю от стыда и отчаяния. Влодек застыл с ним рядом. По очень простой причине: они услышали знакомый унылый голос…
– Да, что это может значить? – повторил голос вопрос Влодека. – Я имею в виду – что вы здесь делаете, граждане?
Голос принадлежал капралу Стасюреку, голова которого (в форменной фуражке с ремешком под подбородком) появилась в зарешеченном оконце сарая. На лице капрала при этом не было ни удивления, ни возмущения – оно только казалось печальней обычного, а улыбка на губах была просто страдальческой.
– Кто вас, граждане, сюда впустил? – продолжал Стасюрек.
Ни Брошек, ни Влодек не могли выдавить из себя ни слова. В такое дурацкое положение они, кажется, никогда еще не попадали. Им было так стыдно, что ни одному даже в голову не пришло выяснять, кто кого и когда подбил на эту идиотскую авантюру.
Оба чувствовали, как их уши, щеки и лбы приобретают окраску садовых маков, если не пурпурных роз.
Капрал Стасюрек только покачал головой.
– Все ясно, – проворчал он. – А ну сматывайтесь отсюда, граждане, чтоб глаза мои вас не видели. А ключи отдайте.
Через минуту сарай был заперт на оба замка, притом каждый – на два поворота. Девочки, к счастью, еще не вернулись. Родителей тоже не было видно. А капрал Стасюрек проявил поразительную деликатность. Забирая у Влодека ключи, он ни словом не укорил ребят и лишь машинально пробормотал:
– Попрошу разойтись!
И вернулся на свой пост под окном сарая.
Тем не менее от случившегося на душе у мальчиков остался крайне неприятный осадок. Утешить себя они могли только одним: капрал Стасюрек в Черном Камне, и в случае непредвиденных осложнений можно будет рассчитывать на его помощь. Но какое слабое это было утешение!
На веранду Влодек и Брошек вернулись страшно подавленные.
– Ну, и кто мы с тобой после этого? – наконец уныло вопросил Брошек. – Как нас назвать?
Влодек только махнул рукой.
– Слов жалко! Ну что можно придумать?! Пустоцветные трипсы – слишком мягко.
– Ты представляешь, – помолчав, промолвил Брошек, – как будут веселиться девчонки? И что скажет Пацулка?
– Может, они не узнают, – прошептал Влодек.
– Не говори чепухи! – Брошек почувствовал, как он зол на себя, на Влодека, на весь мир. – Раз уж мы отважились поступить как последние идиоты, нам должно хватить смелости в этом признаться. Ясно?
– Как Божий день, – пробормотал Влодек.
А день между тем становился все прекраснее. Солнце светило ярко, но не ослепляло, грело, но не обжигало. Приглушенные ненастьем краски засверкали во всем своем летнем великолепии. Можно было бы радоваться жизни, если бы не эта идиотская история с сараем и капралом.
– Ты прав, – поразмыслив, сказал Влодек. – Надо признаться, и не откладывая.
– Что мы сейчас и сделаем, – кивнул Брошек. – Вон и девчонки возвращаются, и Пацулка катится.
Вскоре Влодеку и Брошеку удалось осуществить свое намерение. Правда, этому предшествовало несколько тягостных минут ожидания. Им пришлось, стиснув зубы, вынести торжественную церемонию вручения цветов родителям, в завершение которой в честь отца и по его пожеланию была исполнена заздравная песнь:
Фармакодинамика, фармакодинамика,
Слава, слава!
Метилксантин, метилксантин,
Слава, слава!
После двукратного исполнения этого гимна родители поблагодарили детей за цветы и отправились на первую в этом сезоне совместную прогулку.
Мама «на всякий случай» прихватила с собой корзинку для грибов, что в любой другой день испортило бы отцу (ненавидевшему собирать грибы) настроение, однако этот день был особый, и ничто не могло его омрачить.
Пацулка внезапно почувствовал острую потребность чего-нибудь перекусить и удалился в кухню, откуда через несколько минут вернулся с бутербродом, состоявшим из куска хлеба с повидлом и сыром, украшенного сверху ломтиками огурца в меду.
Подкрепившись, Пацулка сказал:
– У меня все в порядке. Я говорил с ним. – Потом, устремив суровый взгляд на Брошека и Влодека, спросил: – Ну?
Воцарилась пренеприятная тишина. Только тут девочки заметили, какие мрачные физиономии у их друзей.
– Что случилось, Влодечек? – встревожилась Катажина. – Ты заболел?
– Мгм… гм… понимаешь, – забормотал Влодек.
– Немедленно объясни, в чем дело, – приказала Брошеку Ика.
Брошек покраснел как пион, но, набравшись решимости, выпалил:
– Мы оба отвратительно себя чувствуем. Хуже некуда. Но не потому, что заболели, а из-за того…
И в пяти коротких фразах изложил причину их отвратительного самочувствия.
Последовавший за этим оглушительный взрыв хохота заставил обоих смущенно потупиться. Девочки буквально рыдали от смеха, а Пацулку пришлось долго колотить по спине – так он кашлял, давился и синел.
– Так нам и надо, – шепнул Брошек Влодеку.
Влодек ничего не ответил.
Наконец все успокоились. Пример подал Пацулка. Он внезапно перестал смеяться, и лицо его приняло серьезное выражение.
– Внимание, – сказал он. – Он уже здесь.
На веранде мгновенно стало тихо. Ребята увидели приближающийся со стороны Соколицы автомобиль. Он летел как на крыльях; не оставалось сомнений, что это – первая ласточка чудесного воскресного дня, когда дороги заполняются сотнями мотоциклов, автомобилей и велосипедов, а также пешеходов, преспокойно вышагивающих под плакатами типа: «Помните: шоссе – не место для прогулок!»
В появлении этоо автомобиля, который оказался обыкновенной серой «октавией», таким образом, не было ничего удивительного. Он бы преспокойно проехал мимо, если б не неожиданная авария: двигатель вдруг хрипло закашлял, зафыркал, загудел и примерно в сотне метров от моста заглох. Машина остановилась, из нее вышел водитель и, открыв капот, стал копаться в моторе.
– Да-а-а, – протянула Ика. – Не везет машинам в Черном Камне.
– Случайное совпадение, – многозначительно заметила Альберт.
Пацулка посмотрел на часы, проглотил последний кусок бутерброда и решительно встал.
– Хватит трепаться! – резко сказал он. – Не забывайте о правилах приличия. В доме за рекой уже собирают вещи. Поря идти прощаться. С «октавией» разберемся позже.
Эпизод с капралом Стасюреком явно был забыт, поэтому даже Брошек позволил себе слабо улыбнуться.
– Сдается мне, Пацулка, – сказал он, – что сегодня ты произнес больше слов, чем за всю свою сознательную жизнь.
Пацулка смерил его презрительным взглядом.
– Чем говорить глупости, лучше не говорить вообще, – буркнул он.
Девочки решили, что прощание с новыми знакомыми требует специальной подготовки. Правда, на этот раз они вертелись перед зеркалом не больше двух минут, после чего вся пятерка поспешил вниз, к мосту.
Брошек посмотрел на часы: было восемь минут десятого… Залитая солнцем долина Черного Камня выглядела просто восхитительно.
– До чего же тут у нас красиво! – заметил Пацулка, на минутку остановившись на мосту.
– Ну, – в один голос подтвердили остальные, и никто даже не заметил комизма ситуации: в тот момент всеобщее внимание было сосредоточено на серой «октавии», водитель которой продолжал возиться с забастовавшим мотором.
– Кончайте пялить глаза, – проворчал Пацулка.
Во дворе дома под красной черепицей заканчивались приготовления к отъезду. Правда, пан Краличек еще сидел за завтраком, а панна Эвита, хотя был уже одета и накрашена, только начинала причесываться, но все чемоданы были в багажнике, пани Краличек рассчитывалась с хозяевами, а пан Адольф – свеженький, безупречно выбритый, щегольски одетый и благоухающий – кружил по двору с типичным нетерпением водителя, которому хочется поскорей почувствовать в руках руль, а под ногой – педаль газа.
Вероятно, поэтому в глазах пана Адольфа (хотя гостей он встретил очень приветливо) промелькнула досада.
Зато супруги Краличек были искренне растроганы.
– Ах, как это мило! Как вы внимательны! – восклицала пани Краличек чуть ли не со слезами на глазах.
А раскрасневшийся от волнения пан Ендрусь извлек из дорожной сумки весь запас сладостей и торжественно принялся угощать ребят. Видно было, что супруги не избалованы таким вниманием.
Естественно, началась страшная суматоха. Пани Краличек расцеловала девочек, пан Краличек кинулся пожимать руки мальчикам, а Ике и Альберту даже поцеловал ручки, заставив Ику снисходительно улыбнуться, а Катажину – залиться румянцем. Потом девочки заглянули к панне Эвите; Альберт задержалась в комнате, а Ика почти сразу же вышла из дома и на две-три минуты куда-то исчезла. Мальчики тем временем приблизились к машине, и пан Ендрусь с паном Адольфом стали демонстрировать им двигатель. Точнее, пан Адольф со знанием дела описывал его устройство, а пан Ендрусь ему усердно поддакивал.
Пани Краличек решила пополнить прощальное угощение и, сбегав к хозяйке, вернулась с подносом, на котором стояло пять блюдечек клубники со сметаной.
– Говорил я вам, – саркастически рассмеялся пан Адольф, – что мы, возможно, уедем еще засветло?
– Не волнуйся, дорогой, – довольно резко отозвалась пани Краличек. – Эвита возится еще только с третьим локоном.
– Да, вы же не знаете, что вчера случилось! – воскликнула вдруг Альберт. – Вечером, когда здесь были туристы, опять обокрали чаосвню.
– Ну да?! – удивился пан Краличек.
– Невероятно! – изумился пан Адольф.
А пани Краличек не произнесла ни слова, зато побледнела как полотно: казалось, она вот-вот потеряет сознание.
– Надо же, – с горечью заметил пан Адольф, – людям дают возможность побыть на природе, а они черт-те чем занимаются.
– В Швеции… – начал пан Краличек.
– Ендрусь! – крикнула его жена. – Помолчи, ради Бога!
Пан Краличек удивился и испугался.
– Что с тобой, Зося? – спросил он.
– У меня начинается мигрень, – прошептала пани Краличек и скрылась в глубине дома.
Пан Ендрусь поспешил за ней; на его глуповатой физиономии появилось выражение столь искреннего беспокойства, что Ика незаметно ткнула Альберта локтем в бок.
– Не очень-то подходящая пара, – шепнула она. – Но, кажется, любят друг друга…
– Как же это произошло? Хоть какие-нибудь следы остались? Думаете, это кто-нибудь из туристов? – Пан Адольф забросал ребят вопросами, на которые, разумеется, не получил вразумительных ответов.
Клубника была уже съедена, когда супруги Краличек вновь появились во дворе. Пани Краличек пыталась улыбаться, а пан Краличек старательно делал вид, что все в порядке.
– Ну? – спросил он. – Где же Эвита? Зосенька хочет ехать…
– Эвита! – закричал пан Адольф, садясь за руль. – Едем!
– Минутоцку, минутоцку, – отозвался хорошо знакомый голос. – Еще один локонцик и корзиноцка с Царусем, и…
И вдруг раздался ее полный ужаса вопль:
– Царусь! Где Царусь?! Царусь, собаценька, где ты?!
И на пороге появилась сама панна Эвита с искаженным от страха и отчаяния лицом. Над левым ухом болталась светлая неподколотая прядь волос, прекрасные глаза были полны слез. В руках она держала корзиночку Чаруся, трагическим жестом указывая вовнутрь.
Корзиночка была пуста!
– Умоляю! – кричала сквозь слезы панна Эвита. – Поисците его! Он утонет! Или убезит! Или его загрызут собаки! Или дикие коски!
Супруги Краличек и пан Адольф обреченно вздохнули. Было ясно: без Чаруся им не уехать. И все трое, дабы оказать помощь рыдающей панне Эвите, нехотя вылезли из машины, в которую уже успели усесться.
Пятеро молодых людей бросились на поиски пропавшего щенка куда энергичнее, чем эти трое. Девочки побежали в дом, мальчики принялись обшаривать сарай и садик, а взрослые путались у них под ногами, призывая Чаруся голосами, в которых все заметнее слышалось раздражение.
После нескольких минут лихорадочных и беспорядочных поисков Ика и Альберт решительно заявили, что в доме Чарусь спрятаться не мог. Поиски сосредоточились в дровяном сарае, на сеновале и на заднем дворе. Панна Эвита рыдала все жалобнее, пан Ендрусь что-то бормотал себе под нос, а на щеках пана Адольфа выступил кирпичного цвета румянец. Панна Эвита, всхлипывая, заявила, что без Чаруся шагу отсюда не сделает, что он – ее единственная настоящая любовь, и без него ей вообще жить не хочется.