Текст книги "Пепел и алмаз"

Автор книги: Ежи Анджеевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Привет! – поздоровался он. – Завтракал?

– Нет.

– Тогда держи. – И он протянул Шреттеру булку. – Мировая ветчина, бабка из «Монополя» принесла.

Некоторое время они шли молча и ели.

– Мировая ветчина, правда? – с набитым ртом спросил Фелек.

Шреттер кивнул. Фелек искоса посмотрел на него.

– К Марцину?

– Ага!

– Ну как?

– Ты о чем?

– Хорошо спал?

Шреттер пожал плечами.

– А почему я должен был плохо спать?

– Нет, я просто так, я-то спал хорошо. А как Алик?

– Что?

– Он домой пошел?

– А куда же?

Марцин Богуцкий жил недалеко, в нижней части города, на Речной улице, возле Сренявы. На рынке Шреттер неожиданно сказал:

– Знаешь, я разговаривал со стариком Котовичем.

Фелек покраснел и остановился.

– Когда?

– Полчаса назад. Он заходил ко мне.

– Ну да? И что же?

– Ничего. Полный порядок.

– Януша искал?

– Скорее деньги, которые у него были. Он думал, что я знаю, где он заночевал.

– А ты что сказал?

– Ничего особенного. Что мы видели его вчера вечером. Ты, Алик…

– Ты что, спятил, Юрек? Сказал, что мы его видели?

Шреттер снисходительно улыбнулся.

– Осел. Ничего ты не понимаешь. Так нужно. Мы встретили Януша на Аллее Третьего мая около девяти. Он шел с какими-то двумя незнакомыми типами. Один высокий, худой, в темном костюме, лет сорока… Мерекаешь?

– Мерекаю, – буркнул Фелек. – И даже не запнулся?

– Я? Ты, кажется, имел возможность вчера убедиться, что мне это несвойственно.

Фелек ничего не сказал. Миновав рынох, они молча свернули на длинную, узкую Речную улицу. Шреттер насвистывал сквозь зубы.

– А, дьявол! – выругался вдруг Фелек. – Знаешь что?

– Что?

– Я бы не хотел иметь с тобой дело.

– А-а, – равнодушно протянул Шреттер.

Богуцкий жил в конце улицы в одноэтажном деревянном домике. За просторным, залитым солнцем двором зеленели заросли ольшаника, покрытые молоденькими листочками. Ниже, между ветвями, просвечивала речка.

Длинное, как барак, строение с потемневшей, местами замшелой крышей от старости покосилось и вросло в землю. Вдоль фасада шла узкая галерея с тоненькими колоннами. На перилах грелся на припеке огромный рыжий кот. В глубине на веревке сушилось разноцветное белье. Здесь было тихо и спокойно, как в деревне.

Крутая, скрипучая лесенка с шаткими перилами вела к двери. Поднявшись на несколько ступенек, Шреттер остановился и оглянулся на Фелека.

– Ты!

– Чего?

– Смотри не болтай лишнего.

– О, господи! За кого ты меня принимаешь?

Шреттер пригладил волосы и постучался в первую дверь с краю. На ней была прибита медная табличка с полустертой надписью: «Стефания Богуцкая», а ниже: «Портниха».

Дверь долго не открывали.

– Может, дома никого нет? – прошептал Фелек, вытирая вспотевшие ладони о брюки.

Шреттер постучал сильнее. На этот раз в глубине квартиры скрипнула дверь.

– Порядок, – буркнул он.

Дверь открыла мать Марцина, маленькая, худая женщина. Мальчики знали ее много лет.

– Добрый день, пани. – Шреттер поклонился. – Марцин дома?

– Дома, – прошептала она. – Добрый день. Заходите, пожалуйста. А, Фелек тоже пришел! – Она только сейчас заметила Фелека, стоявшего за спиной Шреттера. – Как хорошо, что вы пришли…

Они вошли в переднюю.

– Может, он еще спит? – спросил Шреттер.

Богуцкая покачала головой.

– Нет, не спит…

Она хотела еще что-то сказать, но голос у нее осекся, и она тихо заплакала. Мальчики переглянулись.

– Что случилось? – встревожился Шреттер.

Богуцкая долго не могла вымолвить ни слова. Успокоившись немного, она сказала прерывающимся голосом:

– Такое несчастье… Марцин заболел. Вчера у него шла горлом кровь. Я совсем потеряла голову…

– Кровь горлом? – прошептал Шреттер.

– Зайдите, пожалуйста, на кухню, – сказала Богуцкая, вытирая слезы. – Я вам все расскажу.

Кухня была светлая, большая и очень чистая. Посредине стоял стол, покрытый скатертью. У стены – кровать под плюшевым покрывалом. Возле окна на низенькой скамеечке сидела белокурая, худенькая, болезненная на вид девочка лет восьми. На коленях она держала большую куклу.

Богуцкая закрыла дверь.

– Присядьте, пожалуйста.

Шреттер подошел к девочке.

– Как живешь, Галинка? Давно мы с тобой не виделись.

Бледненькое личико девочки порозовело. Она опустила глаза и притихла, как мышка.

– Галинка! – окликнула ее мать. – Поздоровайся. Ты ведь знаешь пана Фелека и пана Юрека.

Фелек тоже подошел к ней и присел на корточки.

– О, да у тебя новая кукла.

– Ага, – смущенно прошептала девочка.

– Кто же тебе ее подарил? Мама?

– Марцин.

– А как ее зовут?

Девочка слегка улыбнулась.

– Бася.

Когда они вернулись к столу, Богуцкая рассказала, что Марцин вчера вечером пришел очень усталый, отказался ужинать и сказал, что сразу ляжет.

– Вы ведь знаете, как он ослаб и переутомился от этой беготни по урокам. Сначала я подумала, что он просто устал. Вышла из комнаты чай ему приготовить, возвращаюсь, а он сидит возле своего стола и голову опустил. Тут меня будто кольнуло что-то, я как закричу: «Марцин!» А он молчит. Даже не шевельнулся, словно не слышит. Подбегаю и вижу: глаза у него закрыты, а изо рта кровь течет…

Она снова заплакала. У окна Галинка шепотом разговаривала со своей куклой. Ребята сидели, понурив головы.

– А доктор был? – спросил Шреттер.

– Что вы! Кто пойдет на ночь глядя в такую даль? Уж я просила, умоляла. Все напрасно. Как услышат, где мы живем, даже слушать не хотят. Вот только утром приходил один.

– И что сказал?

– Ничего, успокоил, как водится у докторов. Но меня не обманешь. Если бы у нас были средства… А так что?

Вдруг она встала.

– Подождите минуточку, кажется, он зовет меня.

Когда она вышла из кухни, Фелек прищурился и посмотрел на Шреттера. Тот сидел, задумавшись. Через полуоткрытое окно было слышно, как голуби дробно стучат клювами по подоконнику, склевывая крошки.

Богуцкая скоро вернулась. Ребята встали.

– Ну, что? – спросил Шреттер.

– Марцин просит вас зайти. Он непременно хочет с вами увидеться. Только очень прошу вас, дорогие, не давайте ему много говорить. Доктор запретил.

В комнате царил прохладный полумрак. Шторы на окнах были спущены, и только снизу узкой полоской пробивалось солнце. В его лучах на подоконнике алели примулы. На стенах висели олеографии на библейские сюжеты в тонких, золоченых рамках. У одного окна на маленьком столике стояла швейная машина, у другого – стол чуть побольше, с книгами и письменными принадлежностями. Марцин лежал на кровати, опираясь на высоко взбитые подушки. Лицо у него было белое, как простыня, на которой он лежал, щеки и виски ввалились, нос заострился и вытянулся. Глаза горели беспокойным, лихорадочным огнем. Увидев ребят, он попытался поднять голову.

– Лежи! – крикнул Шреттер. – Привет! Что это ты вздумал болеть?

Марцин молча смотрел на друзей.

– Садитесь, – прошептал он наконец.

– Ничего, – пробормотал Фелек, – постоим.

Руки у него потели все сильней, и он то и дело вытирал их о штаны. Шреттер придвинул стул к постели и сел.

– Садись! – бросил он Фелеку и, больше не обращая на него внимания, обратился к Марцину: – Главное – не огорчайся, старина, – ласково сказал он своим звонким голосом. – Это еще ничего не значит. Полежишь, отдохнешь – и все будет хорошо. К лету наверняка выздоровеешь.

Марцин не спускал с него горящих глаз, потом зашевелил губами, и Шреттер, заметив это, наклонился к нему.

– Лучше не разговаривай. Тебе нельзя утомляться.

Марцин покачал головой.

– Что вы сделали с ним? – прошептал он.

Фелек неспокойно заерзал на стуле. Воцарилось молчание.

– Не думай об этом, – наконец спокойно сказал Шреттер. – Это ваше дело. Все в порядке.

Марцин опустил веки. С закрытыми глазами он был похож на покойника. Грудь его почти не подымалась. Через закрытые окна отчетливо слышалось, как голуби стучали клювами по подоконнику. Над кроватью Марцина висела большая олеография: святой Христофор, несущий младенца Иисуса. Эта безвкусная мазня на минуту приковала взгляд Шреттера.

– Заснул, – понизив голос, сказал Фелек.

Но Марцин не спал. Он открыл глаза н посмотрел сначала на Шреттера, потом на Фелека.

– Я хочу знать, что вы с ним сделали?

Шреттер пожал плечам».

– Зачем тебе? Я уже сказал, ято это нате дело.

– И мое тоже.

Марцин судорожно вцепился руками в одеяло и хотел сесть, но сил не хватило, и он опять упал на подушки. Некоторое время он лежал, не шевелясь.

– Я хочу знать, – повторял он чуть слышно. – Только это.

Фелек не выдержал.

– Ну, скажи, Юрек! Жалко тебе, что ли? Если хочет человек…

Тот сидел, задумавшись.

– Юрек!

Шреттер вдруг выпрямился.

– Нет! – твердо сказал он и встал. – Пошли. Держись, Марцин, все будет хорошо. Мы еще зайдем через несколько дней.

Глаза у Марцина опять закрылись. Наклонясь над ним, Фелек неловко пожал бессильно лежавшую на одеяле руку.

– Будь здоров, Марцян.

– Не приходите больше, – прошептал больной.

Он сказал это Фелеку, но стоявший рядом Шреттер расслышал.

– Как хочешь, – холодно сказал он. – Ну, будь молодцом.

Мать ждала их в дверях кухни. Когда они вышли из комнаты, она впилась в них тревожным, испытующим взглядом.

– Ну, как вы его нашли?

– Не волнуйтесь, – сказал Шреттер. – Ослаб очень, но так всегда после этого бывает. Выкарабкается.

Она стояла, прижав к груди руки и устремив измученные глаза на Шреттера, словно желая обрести надежду в его юном, приветливом, пышущем здоровьем лице.

– Вы думаете? Дай-то бог! Ведь если я его потеряю…

– Об этом даже не думайте.

Ее душили слезы, и она только кивнула.

– Пошли? – буркнул Фелек.

Но Шреттер полез в карман и, вытащив две пятисотенные бумажки, протянул Богуцкой.

– Возьмите, пожалуйста, – сказал он сердечно. – На докторов и на лекарства.

– Что это? – испуганно взглянула она на деньги.

– Деньги. Возьмите. У нас с Марцином свои счеты.

Она колебалась.

– Право, не знаю, можно ли мне…

– Конечно, можно! Только Марцину пока ничего не говорите. Сочтемся, когда поправится. Сейчас не нужно ему этим голову морочить.

Она была растрогана.

– Спасибо вам, милые.

Но тут из комнаты послышался слабый голос Марцина. Шреттер хотел попрощаться, но Богуцкая его удержала:

– Обождите минуточку, я только загляну к нему.

Она сразу же вернулась и кивнула Шреттеру.

– Он зовет вас.

– Меня?

– На одну минутку.

В дверях Шреттера встретил взгляд Марцина. Он подошел к кровати.

– Я слушаю тебя.

Марцин сделал знак рукой, чтобы он подошел поближе.

– Ты дал матери деньги?

Юрек не знал, что ответить.

– Дал?

– Ну дал, что из этого? Перестань устраивать истерики.

Марцин ничего не ответил, только поднял голову и крикнул:

– Мама!

Она немедленно прибежала.

– Что, сынок? Ты меня звал?

– Мама, те деньги, ты знаешь, какие…

Богуцкая растерялась.

– Какие деньги, сынок?

– Ты знаешь, мама. Пожалуйста, отдай их… положи на стол-

Она стояла в растерянности, не зная, что делать. Марцин поднял голову.

– Мама!

Она взглянула на Шреттера, словно ища у него поддержки, но он смотрел в пол. Помедлив немного, она вынула из-под фартука деньги и положила на стол. Марцин, не спускавший с нее напряженного взгляда, откинулся на подушки.

– Спасибо, мама. А теперь выйди, пожалуйста.

Когда она вышла, Шреттера взорвало:

– Что ты вытворяешь? Совсем спятил! Ведь деньги на лечение нужны.

– Я не желаю брать эти деньги.

По лбу у него струился пот, глаза ввалились еще глубже, и, казалось, он был бледнее, чем раньше.

– Забери их…

– Как хочешь, – пробормотал Шреттер.

Он сунул деньги в карман и уже повернулся к двери, когда услышал голос Марцина.

– Юрек!

– Что?

Он не расслышал, а скорей догадался, что тот просит наклониться к нему. Поборов брезгливость, он исполнил его просьбу.

– Не сердись на меня, Юрек. Я ничего не могу с собой поделать. Я в тебя так верил, ты был моим лучшим другом…

Он задохнулся и закрыл глаза. Но через секунду опять открыл их.

– Юрек!

Шреттер стоял безучастно, неподвижно, с равнодушным видом.

– Чего тебе?

– Я не хочу, чтобы тебя мучила совесть из-за меня…

– Меня? Обо мне можешь не беспокоиться.

– Поверь, после всего, что произошло, мне не хочется жить.

– Да? Ну, это твое дело. Это все, что ты хотел мне сказать?

– Все.

– Тогда пока. Не падай духом.

Он повернулся и вышел из комнаты. Когда они, торопливо попрощавшись с Богуцкой, очутились на лестнице, Фелек спросил вполголоса:

– Чего ему от тебя нужно было?

– Так, ерунда.

И Шреттер быстро, не глядя на Фелека, сбежал вниз по ступенькам. Фелек догнал его уже на улице.

– Елки-палки! – проворчал он, отирая платком пот со лба и шеи. – Ну и дела! Мокрый, как мышь.

Шреттер молча шел большими шагами, засунув руки в карманы брюк и насвистывая что-то себе под нос. Они пробирались сквозь ольшаник по узенькой тропке, бежавшей то вверх, то вниз по дикому берегу Сренявы. Здесь было тенисто и сыро. Дорожка в нескольких местах еще не просохла после вчерашней грозы. В прибрежных кустах громко щебетали птицы. На другом берегу купались мальчишки. Крича и толкаясь, они влезали на раскидистую иву и прыгали оттуда в воду.

– Юрек! – окликнул Фелек товарища.

Шреттер шел впереди, продолжая свистеть сквозь зубы.

– Чего?

– Как ты думаешь, он не загнется?

– Не знаю.

– Жалко парня. Ну и скрутило его!

Он сломил на ходу ивовый прут, ободрал с него листья и с размаху стал ударять по росшим у самой земли веткам.

– Скажи честно, Юрек, – снова заговорил он, – тебя ведь тоже проняло. Сдрейфил малость, а?

Шреттер остановился как вкопанный и обернулся к нему.

– Что ты сказал?

Фелек удивленно посмотрел на его перекошенное от ярости лицо.

– Ты чего…

– Ну-ка, повтори, что ты сказал!

Шреттер наступал на Фелека. Он был на целую голову выше его. В раскосых глазах Фелека промелькнул страх, но он не подавал вида, что струсил.

– Не выпендривайся! Тоже мне недотрога, слова ему сказать нельзя. Думаешь, боюсь тебя?

Шреттер с минуту смотрел на него, прищурившись. Потом вдруг отступил на шаг, скинул пиджак, швырнул его на землю, расправил плечи, пригладил волосы и сказал:

– А ну, выходи!

Фелек глянул на него исподлобья.

– Подраться захотелось?

– Живо! Нечего зря языком трепать.

Фелек постоял в нерешительности, потом медленно снял пиджак и стал оглядываться, куда бы его девать. Это был его единственный приличный костюм. Наконец аккуратно положил его на ближний куст и стал медленно, педантично засучивать рукава рубашки. Шреттер спокойно наблюдал за ним.

– Готов?

– Не спеши! Успеется. Подумаешь, приспичило!

И он продолжал не спеша подвертывать рукава. Руки у него были сильные, мускулистые. Вдруг он резким движением опустил засученный выше локтя рукав.

– Нет! Не буду с тобой драться.

– Боишься?

– Нет. Просто не хочу.

Он стащил с куста пиджак и не спеша надел его.

– Трус! – звонко выкрикнул Шреттер.

Фелек покраснел.

– Я не трус.

– А кто же ты?

– Не хочу с тобой драться, и все. С кем угодно могу, а с тобой – нет, понял?

– Почему?

– Не хочу – и все.

– Вчерашнее вспомнил?

– Ты что, обалдел? – разозлился Фелек.

– Тогда почему же?

– О господи, Юрек, да ты совсем с ума сошел! Стой, заткнись, дай мне сказать. Ты командир наш или нет, черт возьми? Да или нет? Если нет, пожалуйста, давай драться хоть сейчас…

– Боишься мне по шее дать? Думаешь, одолеешь?

Фелек поддел ногой лежавший на дороге камень.

– Нет. Просто даже пробовать не хочу. Имею я на это право или нет?

Он стоял, нахохлясь, вполоборота к Шреттеру и яростно ковырял каблуком мокрую землю. Шреттер внезапно сменил гнев на милость.

– Фелек!

– Чего?

– Дай лапу. Я тебя понял. Ты прав.

Фелек поднял голову, глаза у него сияли.

– Прости меня, – без рисовки сказал Шреттер.

– Не за что, – пробормотал Фелек. – Пошли.

Теперь они шли напрямик, сокращая себе путь, и вскоре оказались на шоссе, ведущем в поселок. Алик уже ждал их и, когда они его окликнули, тотчас спустился в сад. Он был немного бледнее, чем обычно, но в отличном настроении.

– Вот это да! – Фелек с восхищением оглядел его. – Новые брюки?

– Нравятся?

– Ничего, подходящие. Только на моей заднице они бы мне понравились больше. О, и рубашка новая? – воскликнул он, дотрагиваясь до тонкого льняного полотна.

– Ага!

– Везет тебе, парень! – вздохнул Фелек. – Не жизнь, а малина. Зато у меня тоже будет новая рубашка. Завтра пойду покупать, ребята. Увидите – во куплю рубашку!

Солнце сильно припекало, хотя до полудня еще было далеко. Пляж, протянувшийся по песчаному берегу Сренявы ниже моста, кишел народом. Укрыться от палящих солнечных лучей было негде. От веранды построенного до войны кафе остались обугленные балки. Кабинки тоже сгорели. На чахлой траве, росшей по склону берега, расположилось несколько советских солдат. По шоссе беспрерывно проезжали военные грузовики. Ветер относил прямо на пляж тучи белой пыли.

Ребята остановились на мосту и, опершись на перила, смотрели на купающихся.

– Глянь, какие классные девочки! – воскликнул Фелек. – Может, все-таки останемся?

– Ничего! – успокоил его Алик. – На наш пляж тоже заглядывают девчонки не хуже этих. Вчера я там двух встретил – закачаешься…

– Ну, тогда ходу! – решительно сказал Фелек.

Они купили у разносчика три порции фруктового мороженого и перешли на другой берег реки, где раскинулся старый город. Местечко, которое они еще до войны облюбовали для себя, находилось за городом, в лугах, примыкавших к парку Костюшко.

Когда они шли вдоль берега по насыпи, Шреттер начал рассказывать Алику о Котовиче и посещении Марцина. Алик слушал равнодушно, не обнаруживая ни удивления, ни волнения, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Он шел, задрав голову и скользя рассеянным взглядом по верхушкам высоких прибрежных тополей, а на губах его блуждала довольная улыбка.

Шреттер не знал, слушает его Алик или нет.

– Ты! – с раздражением окликнул он его.

Алик следил глазами за маленьким, медленно плывущим по небу перистым облачком.

– Чего?

– Смотри не перепутай чего-нибудь. Мы все должны говорить одно и то же.

Алик беззаботно улыбнулся.

– Будь покоен. Только знаешь, что я тебе скажу?

– Ну?

– Что мы встретили Януша – это ты неплохо придумал. Правильная тактика. А вот история с двумя типами мне что-то не очень нравится. Ну, хорошо, допустим, он шел с какими-то субъектами, в этом еще нет ничего странного. Но мы не могли же разглядеть, какого они роста, как одеты и прочее. Это уж похоже на то, что мы сговорились. Было темно, и какое нам дело, с кем он идет? Идет и идет, нам-то что? Если бы еще это было днем, тогда другой разговор. Правильно я говорю или нет?

– Правильно, – отозвался Фелек. – Парень говорит дело. С ним были два типа – и точка. Да, Юрек?

Шреттер молчал. Алик посмотрел на него со снисходительной улыбкой.

– Надеюсь, ты старику не расписывал, как они выглядели?

– Нет, – буркнул Шреттер. – Сказал только, что их было двое.

Вдруг он спохватился, что оправдывается перед Аликом, и закусил губу.

– Молодец! – похвалил его Алик. – По-моему, в таких случаях лучше говорить поменьше и напускать побольше тумана: кажется, может быть, как будто и так далее.

Фелек одобрительно хлопнул его по спине.

– Правильно. Ты согласен, Юрек? Я тоже не люблю зря языком трепать. Знаешь, тебе, между прочим, крупно повезло, что ты не ходил с нами к Марцину. Краше в гроб кладут.

– Сам виноват, – пожал плечами Алик. – Нечего было соваться, раз кишка тонка. А теперь пусть расхлебывает.

– Это верно, – нехотя согласился Фелек. – Но все равно, жалко парня. Хороший был товарищ.

Шреттер не промолвил ни слова. Он шел по насыпи, сдвинув черные брови, заложив за спину руки, и о чем-то сосредоточенно думал.

– Ты чего скис? – спросил его вдруг Алик.

– Я?

– А может, нет?

– Тебе показалось.

Но Алика это не удовлетворило, и он обратился к Фелеку:

– Ну, посмотри, разве у него не кислая физиономия?

– Отстань от него, – пробормотал Фелек.

Вал, насыпанный для защиты от паводка, сворачивал в этом месте налево и шел дальше по краю большого болотистого луга, желтого от лютиков. Вдали, на фоне голубого неба, в прозрачном воздухе четко вырисовывались огромные деревья парка. Алик и Фелек сбежали вниз по откосу, а Шреттер, петляя, не спеша спустился за ними.

– Кажется, где-то здесь? – спросил Фелек, озираясь.

– Немного дальше, – сказал Алик. – Ты что, забыл?

Теперь они шли низким берегом почти у самой воды. Слева густо рос ракитник. Было тихо и пустынно. Солнце припекало все сильней. Над кустами воздух звенел от жужжания мух. Из травы выскакивали лягушки и с плеском плюхались в воду. На противоположном обрывистом берегу Сренявы ярко горели на солнце красные крыши крайних домов поселка.

По дороге они встретили только одного человека – толстого, пожилого любителя рыбной ловли. Он сидел на маленьком складном стульчике и, застыв в напряженном ожидании, следил за поплавком, мирно покачивавшимся невдалеке от берега. Рядом на траве лежал аккуратно сложенный пиджак, на нем – воскресный номер «Островецкого голоса». С другой стороны стояло небольшое ведерко.

Фелек, проходя мимо, заглянул в ведерко. Толстяк, не спускавший глаз с поплавка, даже не дрогнул.

– Ну, как? – спросил Алик, когда они отошли на приличное расстояние. – Поймал что-нибудь?

Фелек скорчил жалостливую рожу.

– И-и, две жалкие плотички! И охота этакому толстяку себя мучить. Посмотри-ка, – обернулся он, – брюхо-то у него на коленях лежит. Забавный тип.

Алик оглянулся и засмеялся. Издали толстяк в самом деле выглядел очень смешно. Только Шреттер не проявил любопытства. Он по-прежнему шел молча, на несколько шагов опередив товарищей. Вдруг он остановился. Вид у него был явно недовольный.

– Что случилось? – спросил Фелек.

– Не видишь? Какие-то подонки заняли наше место.

На расстоянии нескольких десятков шагов, там, где трава была особенно густой и сочной, а над водой, образуя тень, склонилась ива, загорали двое – мужчина и женщина.

– Черт бы их побрал! – разозлился Фелек. – Ну, наплевать, давайте, ребята, раздеваться.

– Погоди, что за спешка! – остановил его Алик.

– Так ведь хочется, к чертовой матери, поскорей раздеться и полежать спокойно.

– Пошли дальше. Сразу за поворотом тоже неплохое место.

– Да зачем? Господи, какие вы чудные! От людей шарахаетесь…

– Дурак! При этих лопухах даже не поговоришь.

– Ну и что? Можно и не разговаривать, я хочу просто загорать.

Шреттер быстро и решительно прекратил спор.

– Хватит болтать. Пошли дальше.

– Я останусь здесь, – заявил Фелек.

– Как хочешь. Я иду дальше.

Фелек вздохнул.

– Ну и люди…

Некоторое время они молчали. Вдруг Фелек остановился.

– Смотрите, какая шикарная девочка! На все сто! Вы как хотите, а я остаюсь.

Сделав вид, что поправляет ботинок, он отстал и лишь немного погодя нехотя двинулся вслед за товарищами. Но, заметив, что Алик поздоровался с лежащими на траве, он опять замедлил шаг и, проходя мимо, успел оглядеть их с ног до головы. Оба были молодые, она – блондинка с нежным, золотистым загаром, он – хорошо сложенный, смуглый брюнет. Фелеку стало завидно.

– Дьявол! – выругался он про себя. – Им небось хорошо.

Догнав товарищей, он спросил:

– Алик, ты их не знаешь? Кто они такие?

– Приятель моего брата.

– Этот пижон? А она?

Алик пожал плечами.

– Не знаю. Наверно, курва какая-нибудь.

– Ну да! Скажешь тоже. Она совсем не похожа на курву.

– А по-твоему, это за версту видно?

– А то нет? Их сразу узнаешь.

– Э, чепуха! – язвительно рассмеялся Алик. – А мы, по-твоему, похожи?

Фелек слегка покраснел.

– Мы? На кого?

Алик покровительственно похлопал его по плечу.

– Знаешь, Фелек, ты парень ничего, только туго соображаешь иногда. Пускай тебе Юрек растолкует, на кого мы не похожи.

Он сошел с тропинки и осмотрел берег. Тут тоже росла густая трава. Карликовая ива с причудливо изогнутыми ветвями отбрасывала небольшую тень. Поблизости никого не было. Отсюда открывался широкий вид на поля и луга, а на горизонте чернели трубы цементного завода в Бялой.

– Идите сюда! – позвал он товарищей. – Местечко что надо!

Он быстро разделся и остался в красных плавках. Ребята все еще стояли на тропинке. Алик снова позвал их, а когда и это не помогло, пожал плечами, повернулся на пятке и, легко пробежав по берегу, бросился в реку. Он исчез под водой и только через несколько секунд вынырнул на середине реки, тряхнул головой, откинул назад мокрые волосы и быстро поплыл кролем на другой берег.

– Во дает! – с восхищением сказал Фелек. – Ну что, будем раздеваться?

Шреттер молча кивнул. Первым был готов Фелек. Засунув в ботинки рваные, пропотевшие носки и подтянув широкие сатиновые трусы, он нерешительно взглянул на Шреттера, который, сидя на траве, не спеша расшнуровывал ботинки.

– Пошли, Юрек?

– Иди. Я немного полежу.

Фелек мешкал, переминался с ноги на ногу и растирал волосатую грудь.

– Ну, иди же! – разозлился Шреттер. – Тебе что, нянька нужна?

Алик тем временем вылез на другой берег и прыгал, отряхиваясь от воды.

– Фелек! – крикнул он. – Плыви ко мне, вода мировая. Теплая!

Когда Фелек наконец вошел в речку и поплыл, Шреттер разделся и, положив под голову руки, растянулся на траве. Солнце было сзади, и он мог лежать с открытыми глазами. Над ним высоко-высоко простиралось небо, неподвижное, лазурно-голубое, без единой тучки. Шреттер ни о чем не думал. Им вдруг овладела усталость и сонливость. В вышине с пронзительным криком носились ласточки. Где-то рядом стрекотал кузнечик. В ракитнике посвистывали дрозды. Но вдруг все смолкло, и наступившая тишина была так же безмерна и неподвижна, как огромное, неподвижное небо над ним. Он закрыл глаза и, напрягшись всем телом, ждал, когда какой-нибудь звук спугнет цепенящую тишину. Ему показалось, что прошла целая вечность. Он уже хотел сесть, когда совсем близко зашелестела трава. Открыв глаза, он увидел Алика. На его коричневой от загара коже блестели капельки воды, мокрые волосы свисали на лоб. Он откидывал их назад, но они не слушались. Тогда, оставив волосы в покое, он потянулся и подошел к Шреттеру.

– Что ж ты не купаешься?

– Не хочется что-то. А где Фелек?

– На том берегу остался. Там сильней печет, загорать лучше.

– А ты почему вернулся?

– Я? Хочу с тобой поговорить.

Шреттер промолчал. Безразличным, немного посоловелым взглядом смотрел он на голубое, безоблачное небо. В ракитнике громко пересвистывались дрозды.

– Ну, говори, – сказал он наконец.

Алик сел рядом и, обхватив руками колени, уткнулся в них подбородком.

– Ты когда должен встретиться с тем типом?

– С каким?

– Ну, насчет оружия.

– Ах, вот что! Это не твое дело. Я сам все улажу.

– Ты думаешь?

– Даже не сомневаюсь.

– Значит, ты ошибаешься, потому что мы будем этим заниматься вдвоем.

– С тобой?

– Да, со мной.

– Фантазировать ты можешь, конечно, сколько угодно, но давай-ка лучше прекратим этот разговор, ладно?

– С удовольствием, если тебе так хочется. Но…

– Что еще за «но»?

– На меня больше не рассчитывай. Говорю тебе по-хорошему, чтобы потом не было никаких недоразумений.

– Благодарю за откровенность.

– Не стоит! Ты лучше себя поздравь с успехом. За двенадцать часов из четырех человек потерять троих. Прямо скажем, неплохо.

Шреттер вскочил, как ужаленный, с побледневшим, перекошенным лицом. Алик смотрел на него с насмешливой улыбкой.

– Только, пожалуйста, Юрек, брось свои штучки. Прибереги их для другого случая, на меня они не действуют.

Казалось, Шреттер вот-вот кинется на него с кулаками. Но он овладел собой и снова лег на траву.

– Чего ты, собственно, хочешь?

– Ничего не хочу.

– То есть?

– Я требую.

– Час от часу не легче.

– Вот именно.

– С каких это пор ты придаешь такое значение словам?

– С недавних.

– Ну, хорошо, будь по-твоему, чего же ты требуешь?

– Послушай, со вчерашнего дня положение изменилось. Нас было пятеро – осталось трое. Это мура. Надо срочно что-то предпринять. У нас есть немного денег, оружие…

– Оружия пока нет.

– Ну, будет. Нас должно быть больше.

– Допустим. Ну, и что?

– Ты возглавишь одну пятерку, я – другую. На равных началах.

– Допустим. А дальше что?

– Дальше? Мы будем согласовывать между собой все наши действия. Мы с тобой будем представлять командование, остальные – наши подчиненные. Ближайшая наша задача – раздобыть как можно больше денег. Любым путем. Цель оправдывает средства. Создадим два подпольных отряда. А там уж пойдут дела посерьезнее.

Шреттер перевернулся на бок и подпер рукой голову.

– Нового ты ничего не придумал.

– Знаю.

– Повторяешь мои собственные планы.

– Допустим, но ты один хотел верховодить, а меня это не устраивает.

– С каких пор?

– Да вот с этой самой минуты.

– Ты хочешь, чтобы я сейчас же дал тебе ответ?

Алик встал и лениво потянулся.

– Нет, не обязательно. Могу подождать, скажем, четверть часа. Поплыву к Фелеку и вернусь обратно, а ты пока подумай.

Шреттер проводил его взглядом. Алик шел, легко, по-мальчишески ступая, и ноги его казались сзади еще тоньше и длиннее. Дойдя до воды, он обернулся и сказал с задорной усмешкой:

– Не злись, а то скоро состаришься!

Шреттер лег навзничь. Над ним снова было приветливое тихое небо. Солнце поднялось выше и слепило глаза, пришлось закрыть их. Нагретый воздух звенел от мелодичного жужжания насекомых. В ракитнике отрывисто свистнул дрозд и умолк. Вдалеке послышался ответный свист.

В праздники, часа в четыре-пять, жители Островца весной и летом обыкновенно шли в кафе Балабановича. Оно издавна славилось отменным кофе-гляссе и мороженым. Во время оккупации туда, как и в «Монополь», имели доступ только немцы. Но в последние дни со вновь открытой летней верандой кафе опять приобрело привычный довоенный вид. Веранда, огороженная выкрашенным в красную краску штакетником, выходила на шумный перекресток Аллеи и площади Красной Армии. На стороне, обращенной к Аллее, было просторнее, и она всегда пользовалась большим успехом. Сейчас от солнца ее заслоняли цветущие каштаны. Было около шести часов, жара спала. Все столики на веранде были заняты, и многие, не найдя свободных мест, уходили. По Аллее в сторону парка двигался непрерывный оживленный роток гуляющих.

Мацек Хелмицкий и Кристина сидели со стороны Аллеи возле самой решетки, пахнущей свежей масляной краской. На площади передавали по радио сводку. Фашистская Германия трещала по всем швам. В Москве в ознаменование победы войск Второго Белорусского фронта был произведен салют двадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий. Войска Второй британской армии вступили в Данию. Датские патриоты захватили власть в Копенгагене. С момента высадки союзнических войск в Нормандии число пленных немцев превысило пять миллионов. Вслед за капитуляцией немецких соединений на севере объявила капитуляцию и австрийско-баварская группа войск. Три немецкие армии сдались в плен Седьмой объединенной американо-французской армии. Генерал Паттон перешел в наступление в Чехословакии. В субботу после полудня вспыхнуло восстание в Праге. К вечеру большая ее часть находилась в руках восставших. Солдаты Седьмой американской армии около Берхтесгадена захватили в плен генерал-губернатора доктора Ганса Франка…