Текст книги "Невозможное завтра"
Автор книги: Эйвери Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
В окне на верхнем этаже шевелятся занавески. Кто-то наблюдал за мной.
Я мчусь туда, где оставила велосипед, грубо дергаю его в свою сторону и ударяюсь голенью о педаль. Слезы застилают глаза, и я сжимаю губы, чтобы не завопить.
Только тогда я чувствую вибрацию, исходящую от телефона, втиснутого в задний карман. Я вытаскиваю его из кармана, и меня ослепляет внезапная яркость экрана. Новое письмо.
Тема письма гласит, что Рид Сойер хочет добавить Вас в друзья на Фейсбуке.
Глава 16
Ростом Джули едва ли была хотя бы пяти футов 10, но в толпе после школьных занятий она идет с невероятной скоростью. Я несколько раз чуть было не потеряла из виду ее солнечно-белые дреды. И вот, наконец, она проскальзывает мимо дубовой двери, которая ведет в музыкальный класс, я быстро следую за ней и останавливаюсь у входа.
Я слышу, как изнутри класса раздаются приглушенные ноты пианино. Я поднимаю голову, удивленно обнаруживая для себя, что не узнаю мелодию.
Кир умел играть на пианино. Каждый из нас, Воплощенных, мог, в той или иной степени. Когда ты живешь так долго, как мы, ты находишь, чем себя занять. Кир мог исполнить ноктюрн Шопена, а также Гносианну Сати с безупречным техническим мастерством, но без единой капли страсти.
Я замираю, мои пальцы нащупывают ручку деревянной двери. Кир никогда бы не смог сыграть на пианино с такой глубокой печалью. Эта игра была с эмоциями, с человечностью – и более того, думаю, это могло быть оригинальное исполнение. Я делаю глубокий вздох и захожу.
Внутри я обнаруживаю Джули, склонившуюся над пианино; ее небольшое тело утонуло в голубом пончо не по размеру и мешковатых залатанных джинсах. Ее пальцы порхают над клавишами с умелой грацией, мелодия изменяется от высоких до низких нот, от классических порывов до смутных, пропитанных джазом бурь.
Я жду, не прилагая никаких усилий для того, чтобы показать свое присутствие, но, кажется, она не понимает, что я здесь, до тех пор, пока я не становлюсь прямо напротив нее. Ее руки отдергиваются от клавиш, она испуганно выдыхает.
– Кайли! Ты напугала меня.
– Извини, – улыбаюсь я. – Я не хотела. Я просто хотела спросить у тебя кое о чем. Скоро будут зимние танцы и нам нужна группа, которая бы там сыграла. На танцах. Мы все надеялись, что вы ребята – ты и Эли и... – я обрываюсь, потому что понимаю, что не знаю имени третьего члена группы, парня, который играет на банджо.
– Это не очень хорошая идея, – говорит она быстро, ее губы сжимаются в тонкую линию.
– Это отличная идея, – возражаю я, удивленная. Кир подскочил бы от такого шанса, зная, что это был отличный способ понаблюдать за школьниками. – Вы всем нравитесь.
– Мы не можем. – Ее голос дрожит и неожиданно звучит таким хрупким.
– Но... – мой голос прерывается, когда, к моему крайнему удивлению, она начинает плакать.
– Прости, – говорю я и спешу к ней, неловко похлопывая ее по плечу, пока она трясется. – Что не так? – спрашиваю я спустя некоторое время.
– Все дело в Эли, – наконец выдавливает она из себя. – Я просто... так переживаюза него. – Она поворачивает свое заплаканное лицо к окну. Мое сердце пропускает удар.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что переживаешь за Эли? – спрашиваю я. И вдруг я в состоянии повышенной готовности. Она подтягивает колени к груди.
– Просто он... в последнее время не похож на себя. Он такой отстраненный. И грубый. И продолжает забывать слова из наших песен. – Она вытирает глаза запястьем. – Прости, что загружаю тебя вот таким вот.
– Да все нормально. – Мое сердце скачет, как лошадь, как реактивный двигатель. Я обхватываю себя рукой. – Когда это началось? – до меня доносится мой вопрос.
– С тех пор, как убили того учителя, – шепчет она. – Поначалу я могла понять, знаешь, мы ведь все были взбудоражены.
– Знаю. – Садится солнце. Луч света исчезает из окна.
– Короче, мы ищем нового вокалиста. Мы собирались встретиться в среду, чтобы провести прослушивание. Он так и не объявился, что совсем на него не похоже.
– Да, здесь много девушек,– сказала Джули в холле тем вечером, на «Щелкунчике». – И именно поэтому здесь не может быть никакой ошибки.
Они занимались прослушиванием вокалистов.
– Самой ужасное в том, что мы выступаем сегодня на Острове Сокровищ. Это наше самое огромное выступление. Я просто надеюсь, что он сможет собраться. А если не сможет... ну, что же, мы должны будем заменить его. Он даже играть больше не может. Как будто стал другим человеком. Я только надеюсь, что он не, ну знаешь, не подсел на что-то. – Она обхватывает колени руками, выглядя еще меньше, когда сворачивается в клубок.
Страх и уверенность разжигается внутри меня, как у меркнущего солнца. Добродушный скрипач неожиданно становится груб к своим друзьям? Забывает свои песни? Я вспоминаю, что он не смог припомнить, как одалживал мне свою скрипку на вечеринке в Монтклер.
– Судьба, – сказал он, когда мы столкнулись с ним в коридоре. – Если она вообще существует.
Эли – это Кир. Я знаю это так же, как знаю, что после за громом следует молния.
– Уверена, с ним будет все в порядке, – говорю я тихо, проводя пальцами по гладкой поверхности пианино. – Не могу дождаться, чтобы услышать, как вы будете выступать.
– Спасибо, что дала мне выговориться, – отвечает она, но я уже на полпути к двери.
Сегодня на Острове Сокровищ я собираюсь наконец-то убить Кира. Я нашла его до того, как он нашел меня.
Я собрала все по кусочкам. И мне остается только молить о том, что он не сделал то же самое.
Глава 17
Снаружи все еще задерживается солнце, даже когда небо заслоняют фиолетовые облака. Это моя любимая погода, мой любимый вид света. Сейчас только начало пятого, и совсем скоро ноябрьское солнце сядет, но пока что его свет окрашивает все в золото.
Пока Ной везет меня домой, я смотрю на его профиль. После сегодняшнего вечера уже не будет ничего, что сможет разлучить нас. Он паркуется у обочины возле моего дома.
– Погоди, – говорю я. – Я пока что не хочу возвращаться домой. – Нечто не озвученное проскальзывает между нами, некого рода соглашение, и мы спускаемся вниз по улице в тишине, наши ноги легко касаются листьев, прилипших к тротуару в натуральном, земном коллаже.
Ной останавливается и тянет меня за собой к каменной лестнице, краткому пути по холму, ведущему на следующую улицу. Должно быть, я проходила мимо сотни раз, но почему-то не замечала его прежде.
Я следую за ним, с деревьев на лоб капают остатки дождя. На вершине холма располагается заброшенный фонтан, окруженный деревьями. Он притягивает меня к себе, его голубые глаза сияют в золотом свете.
Когда он так смотрит на меня, мне хочется рассказать ему, кем я являюсь, так отчаянно хочется рассказать. Как он может смотреть так на меня, когда он знает только сотую часть моего существования, когда он не знает моего настоящего имени?
Ной отстраняется от меня.
– Что не так? – спрашивает он, изучая мое лицо.
– Ничего, – отвечаю я. – Абсолютно ничего.
– Ты же счастлива, да? Со мной? – его глаза омрачаются синими тенями.
– Ты делаешь меня счастливее, чем кто-либо, кого я знала, – отвечаю я, мой голос тихий.
– Это все, что ты должна была сказать, – отвечает он, поглаживая мои волосы. Я прислоняюсь к его груди, слушая его сердцебиение под свитером.
– Я хочу, чтобы этот момент длился вечно. Этот свет, ты. Это место.
Я смеюсь, когда он достает из сумки фотоаппарат. Он говорит мне сесть на край фонтана, в то время как сам играет с объективом и различными параметрами настройки диафрагмы.
Он подходит все ближе и ближе, пока не становится прямо напротив меня, смотря вниз.
– Просто смотри на меня, – инструктирует он. – Забудь о том, что здесь фотоаппарат.
Я делаю так, как он говорит, смотря мимо объектива на его лоб, его волосы. Я люблю тебя, думаю я.
Щелк.
– Идеально, – говорит он.
* * *
Вернувшись домой, я незаметно проскальзываю в гараж. В нос врезается запах грязи от садового оборудования миссис Морган и едкой смеси краски и чистящих химикатов. Я провожу рукой по ближайшей стене, отскакиваю, когда прикасаюсь к густой, липкой паутине, но затем нахожу переключатель и щелкаю им вверх.
В углу, на полке, которая провисает под тяжестью снаряжения и электроинструментов, я вижу коробку с рыболовными снастями мистера Морган. Я быстро иду к ней, задевая ржавый розовый велосипед-круизер 11, окрашивая свои джинсы в масло и ржавчину. Должно быть, он принадлежал Кайли, когда она была помладше.
Я осторожно достаю нож и вынимаю его из кожаного чехла. Он острый, зубчатый и ярко отблескивает от света с потолка. Безупречно. Я слышу, как снаружи раздается знакомый грохот Вольво мистера Моргана, заезжающего на подъездную дорожку, так что я засовываю зачехленный нож в свои сапоги по колено, выскальзываю через гараж и выключаю свет.
Я мчусь через холл в комнату Кайли и выдыхаю, когда плюхаюсь на кровать. На моей голени нож ощущается весьма солидно.
То, что он там, напоминает мне о моих первых днях с Киром. Я все время носила с собой нож. Это было до того, как Кир привел Джареда и Себастьяна в наш ковен, до того, как мне сказали, что забота о моей безопасности стала мужской работой. До того, как Кир перестал доверять мне мое собственное оружие.
Я обдумываю свой план на вечер. Будет не сложно найти Эли за кулисами после их выступления. Но что я скажу? О, Эли, твоя музыка такая невероятная. Я никогда не чувствовала себя такой живой.На самом деле было вовсе не важно, что я скажу. Кир никогда особо не противился лести, особенно от симпатичной девушки.
Я подумала, а что если в последний момент, когда я наклонюсь для поцелуя и достану нож из сапога, он поймет свою ошибку. Мне хотелось, чтобы он знал, что я была той, кто наконец-то смог убить его. Мне хотелось, чтобы он понял, насколько он постоянно недооценивал меня.
Глава 18
Холодный океанский бриз пронизывает Остров Сокровищ так, будто мы плыли на лодке, в которую врезались соленые волны. Я рада, что послушалась совету Лейлы одеться потеплее – даже в своей шерстяной шапке, пальто и шарфе я промерзала до костей под порывами ветра, но Ной не возражал, когда я прижималась к нему.
– Давайте, – подталкивает нас Лейла. – Я вижу там огонь.
Вдалеке я замечаю заброшенные казармы, оранжевое пламя освещает их штукатурные стены, покрытые граффити, и выделяет контуры профилей сотни ребят, которые пришли сюда послушать музыку.
Я беру Ноя за руку и следую за Лейлой, Брайан в нескольких шагах впереди. Мокрая трава истоптана до грязи сотнями ног, и мои сапоги грязнут в ней, пока я иду. Согласно общей рассылке сообщений, Рид и Ребекка уже присоединились к Мэдисон в толпе, и Николь с Шанталь тоже вскоре прибудут.
Мы достигаем казармы и проскальзываем сквозь толпу из цепочки людей. Здесь находится импровизированная сцена на ступеньках одного из заброшенных общежитий, на которой уже выступает первая группа. Она состоит из трех бородатых тощих гитаристов и барабанщика. У них, кажется, не было вокалиста, но им он и не нужен, игра гитар переплетается в стену звука, такую же сложную, как фуги Баха 12.
Мэдисон стоит на ящике, чтобы лучше видеть группу, Рид и Ребекка стоят впереди нее, как охранники.
– Это место потрясающее, – признает Брайан, и Лейла торжествующе улыбается.
– Я же говорила. Разбитые окна, граффити, жуткость в изобилии. И совсем неподалеку от Сан-Франциско! Эй, ребята, нам нужно притвориться, что вся эта толпа – орда зомби, – она перезаряжает воображаемый дробовик.
– Ты должна целиться в голову, – вставляет Брайан, делая то же самое. – Иначе они не подохнут.
Мэдисон качает головой.
– Ребятки, вы же в курсе, что с научной точки зрения зомби не могут существовать, не так ли?
– Наука не имеет никакого отношения к монстрам, – заявляет Лейла.
О, насколько она заблуждается.
– Если ты так думаешь, то ты определенно не читала «Франкенштейна», – Рид бросает Лейле улыбку, граничащую с ухмылкой.
– Хорошее замечание. Тогда давайте согреемся, чтобы эксперименты не прошли не так, как нужно, – говорит Лейла, доставая бутылку вина из объемной складки своего пальто – хотя было бы куда уместнее охарактеризовать его как плащ, красная шерсть ниспадала вниз вокруг нее, будто она была Красной Шапочкой. Она передает его по кругу, и каждый из нас делает большой глоток. Я чувствую, как его тепло движется вниз по груди, когда песня, наконец, заканчивается.
– Мы Firestorm 13, и мы из Техаса, – заявляет ведущий гитарист под рев аплодисментов; перед началом следующей песни его пальцы выводят болезненно сладкий мотив на инструменте, к которому вскоре присоединяются удары барабанов.
Я наклоняюсь к Мэдисон:
– Когда будет выступать группа Эли?
– Они следующие, – информирует она меня с широкой улыбкой. – Я, правда, очень взволнована, так хочу услышать, как они будут играть.
– Я тоже, – отвечаю я. И я взволнована, но не по той причине, которой она думает.
Хотя взволнованность – это не совсем то слово, которым можно описать то, что я чувствую, то мучительное сочетание страха и ожидания. Я не жду с нетерпением убийства Кира, того, чтобы наблюдать, как его украденное тело рассыпается в пыль.
Я никогда не желала быть убийцей, даже не смотря на то, что я убивала бесчисленное количество раз, я делала это лишь для того, чтобы выжить. Но это убийство отличалось. Кир уже убил Эли. Сколько еще людей должно умереть, прежде, чем он удовлетворится?
Я отбрасываю голову назад, когда начинается следующая песня, вершины зданий, нависают надо мной, как деревья. Рука Ноя находит мою. Он сжимает мои пальцы, а затем передает бутылку вина. Я делаю еще один глоток, смотря на его профиль, прежде чем передать ее Риду.
Только подумать, сколько всего изменилось с того момента, как я впервые услышала выступление группы Эли на вечеринке у Доусона. Это было почти что месяц тому назад и друзья Кайли были для меня незнакомцами. Я хотела сбежать, я хотела умереть. Ее жизнь служила темницей, в которую я сама себя непреднамеренно заточила.
А сейчас я не могу представить, как смогу бросить эту жизнь. Я бы за нее боролась. И я буду бороться.
Песня заканчивается, и моя голова наклоняется обратно к земле. Группа прощается, и толпа провожает их под извержение возгласов и аплодисментов.
Опускается тишина, когда люди на сцене суетятся, меняя инструменты и установочные провода.
– Они так быстро отыграли, – говорю я.
– Не переживай, – отвечает Мэдисон. – Следующее выступление должно быть гораздо лучше. – Она обхватывает себя рукой. Холодок опасности бурлит внутри меня. Как только банда Эли уйдет со сцены, я сделаю свой шаг. Заманю Кира в темный угол и покончу с этим.
Ребекка кивает.
– Travelers действительно хороши.
Я подавляю смех. Выглядит так, как будто Мэдисон нашла безукоризненно послушную помощницу. Что-то я не припомню ни единой вещи, сказанной Мэдди, с которой бы не согласилась Ребекка.
Рид делает еще один глоток вина, его зубы слегка фиолетовые, когда он улыбается.
– Знаешь, обычно я не хожу на инди-концерты, но эта последняя группа была вполне ничего.
Именно тогда раздаются приветствия толпы, так как на сцену выходит группа Эли. Я вижу Джули, мягкая фетровая шляпа взгромоздилась сверху ее волос, и парня с вытянутыми мочками ушей, который играет на банджо. Есть другой парень, которого я не видела прежде; он сидит позади ударной установки с необъяснимо печальным выражением на его лице.
Я нигде не вижу Эли – Кира.
Мое сердце начинает колотиться.
– Куда, черт подери, подевались Николь и Шанталь? – размышляет Мэдисон. Она достает телефон и начинает разъяренно набирать сообщение.
Джули медленно пристегивает свой аккордеон к груди, стоя спиной к толпе. Она смотрит на каждого из членов их группы, которые, в свою очередь, кивают ей. Она оборачивается, приближаясь к микрофону. Она регулирует его вниз под свой рост и предлагает бледную улыбку аудитории, тем самым зарабатывая нестройные хлопки и приветствия.
– Привет, – произносит она в микрофон. Толпа приветствует ее еще большими аплодисментами.
– Боюсь, у нас плохие новости, – продолжает она. Все замолкают. – Наш главный вокалист Эли пропал.
Нет. Только не снова.
Тихое озабоченное перешептывание грохочет сквозь толпу. Ветер кажется ничем по сравнению с холодом, который проходит через мои вены.
– Мы говорили о том, чтобы отменить наше выступление, но мы знаем, что он бы этого не хотел. – Она делает глубокий вздох, и я знаю, что она пытается сдержать слезы. – Так что в любом случае мы собираемся сыграть. – Толпа кричит «ура». Звук такой ядовитый. – И мы собираемся начать с песни, которую он недавно закончил. Эли, если ты здесь, она для тебя. Пожалуйста, возвращайся домой.
Парень, играющий на банджо, проходит по сцене, становится с ней рядом и, обхватывая ее рукой, берет микрофон. Она отступает, слезы блестят в ее глазах.
Парень держит микрофон у рта.
– Джули забыла сказать название песни Эли. – Она признательно кивает, и он продолжает. – Она называется «Серафина».
Мое сердце чуть не остановилось.
– Интересно, неужели мистер Шоу тоже рассказал Эли о Серафине, – шепчет Ной мне на ушко. Я слишком ошеломлена, чтобы ответить. Группа начинает играть. Аккордеон Джули испускает низкий, скорбный звук, когда парень выдавливает мелодию на банджо в миноре. Через несколько аккордов он наклоняется к микрофону и поет:
Она дала мне отравленного вина
И ночью по ступеням сбежала она
Она заставила мою кровь гореть
Перед тем, как улететь
Серафина, если ты все еще здесь
Я узнаю отражающийся от твоих волос свет
На припеве Джули наклоняется и присоединяется к нему, ее тонкое сопрано звучит громче его теплого голоса. Я заставляю себя оставаться спокойной и слушать, тогда как каждый мускул в моем теле кричит мне бежать.
Она горит разными цветами
И видит иными глазами
Тело ее – это сосуд
для раскрашенных туч
Серафина, до того, как уйти, я любил тебя
Я искал тот мир, которому бы ты принадлежала
Она – древняя душа среди звездного света
голубая книга к ее груди прижата
Совершила ошибку она
и заставила гореть меня
Не вздумай, Серафина, целовать парня другого
Я убью его, если ты выберешь любовника иного
На этих словах я задерживаю дыхание, смотря краем глаза на Ноя. Ветер меняется, направляя столб дыма мне в лицо.
Она – мое прошлое и будущее тоже мое
Она – моя птица Возрождения
Не успокоюсь я, пока не вернется она
И не заберет меня в тот мир, где раньше был я
Верь, Серафина. И будь откровенна с собой.
Не остановлюсь я на нем. Я уничтожу мир твой.
Она любила тогда меня в саду
Она целовала серебряную душу мою
Без нее я – ничто
Так что никогда не отпущу я ее
Когда они заканчивают, толпа взрывается одобрительными криками. Каждый мускул в моем теле напряжен, моя кровь течет густо и медленно. На мгновение я задаюсь вопросом, упала бы я в обморок, как камень, падающий в глубокую воду.
– Ты в порядке? – спрашивает у меня Ной, его бирюзовые глаза беспокойно мерцают, брови нахмурены.
– Все хорошо, – шепчу я, но знаю, что он не поверил мне. Дует ветер, поднимая волосы цвета вороного крыла у него за спиной, разделенные волоски подсвечиваются огнем.
– У тебя глаза на мокром месте, – говорит он.
– Я... я думаю, это из-за дыма от костра, – лгу я.
– Хочешь пойти подышать свежим воздухом? – спрашивает он.
Я качаю головой. Я хочу убежать. Но я не могу. Этим Кир раскусил бы меня, кем бы он теперь ни был. Я не сомневаюсь в том, что он неподалеку, сканирует толпу, чтобы увидеть, какая из девушек дрожит, какую девушку явно трясет.
Я чувствую руку Рида на своей.
– Эта песня прекрасна, не так ли? Она напоминает мне о традиционных балладах про убийство. – Внутри меня взрывается бомба. Шрапнель стучит в моем сердце.
– Я не считаю угрозы прекрасной вещью, – говорю я.
Он улыбается.
– Кем бы ни была Серафина, ей лучше остерегаться.
Этот разговор только что стал очень, очень опасным.
– Может, она больше не любит его, – слабо шепчу я.
– Не думаю, что дело в свободе выбора, – отвечает Рид, не разрывая зрительный контакт. – Он сказал, что никогда не отпустит ее.
Пламя от костра танцует в его глазах. И всего на мгновение они цвета голубого льда.
Глава 19
Остальная часть выступления проходит в поступательном движении, не имеющем никакого смысла. Я жду столько, сколько могу вынести, прежде чем дернуть Ноя за руку.
– Мне нужно подышать свежим воздухом, – шепчу я, задыхаясь от собственного голоса. Когда мы собираемся уходить, Рид еще раз хватает меня за плечо.
– Куда ты собралась? – требовательно спрашивает он.
– Ей нужна минутка подальше от костра, – грубо произносит Ной.
– Увидимся позже. – Я заставляю свой голос звучать буднично.
– Тебе лучше вернуться, – говорит он, усиливая хватку на моем плече, а затем мягко улыбается, показывая, что он всего лишь шутит, дабы разуверить меня.
Ной уводит меня, с легкостью проталкиваясь через толпу, его широкие плечи прочищают нам путь, пока мы не достигаем края, откуда виден Сан-Франциско.
– Мне нужно, чтобы ты увез меня домой, – говорю я Ною. – Сейчас.
– Что происходит, Кайли? – Он хмурит лоб, губы плотно сжаты.
– Мы поговорим в машине, – отвечаю я, мое сердце разрывается. Послание Кира ясное. Я знаю, что должна сделать.
* * *
Я наблюдаю за профилем Ноя, пока он везет нас обратно в Беркли в тишине, вспоминая ту ночь, когда мы шли пешком к вершине скалы, ночь, когда он спас мне жизнь, ночь, когда я чуть было не убила его. Если бы я не остановилась, то сейчас он был бы уже мертв.
Но он жив. И мне необходимо, чтобы он продолжал оставаться в живых.
Я выглядываю в пассажирское окно, окружающий мир пролегает в пятнах света. Я открываю его, и ветер жалит глаза. Хотелось бы мне быть высоко над Полярным кругом, где зимний воздух заморозил бы мои слезы, где я пострадала бы от нескольких обморожений на лице, чтобы соответствовать тому, что я ощущаю внутри. Мне хочется быть в месте, в котором зимнее солнцестояние погружало бы землю во тьму на двадцать четыре часа в сутки, а солнце только кружило по небу, держась подальше от меня, как от проклятой.
Я вспоминаю тесный джаз-клуб в Париже, в который я всех вытаскивала, когда мы жили там нашим ковеном еще в девятнадцатом столетии. Я настаивала на том, что мы оставались там до самого рассвета, до того, как у всех нас глаза не будут изможденными от усталости. Он был спрятан за старым каменным фасадом на Rue des mes 14.
– Взгляни на название улицы!– сказала я Шарлотте.
– Да,– согласилась она. – Улица душ – идеальное место для того, чтобы Серафина Эймс выпила пастис 15 .
И еще я помню, как однажды один трубач положил на меня глаз. Я была благодарна за тусклое, прокуренное помещение, которое скрыло мои алые щеки; но Кир, конечно, заметил и обвинил меня в неверности позже в ту же ночь, когда мы вернулись в нашу квартиру.
– Я даже не разговаривала с ним!– выкрикнула я, тем самым заслужив пощечину по лицу.
– Ты врешь, – сказал мне Кир. Он так и не извинился, но после двух недель его извинения проявились в виде пианино в нашем зале.
«Это все моя вина»,– думала я в то время. – «Кир очень чувствителен. Мне стоило быть более аккуратной, чтобы не задеть его чувств».
Я простила его и предалась полностью той болезни, которой были наши многовековые отношения.
Должно быть, Кир догадался, что найдет меня среди друзей Эли, зная, как сильно я всегда любила музыку. И когда он не нашел, то оставил тело Эли и взял себе новое, опять убив кого-то в процессе. Но кого?
«Баллады про убийство», – шепчет в моих мыслях Рид.
– Притормози, – говорю я Ною, когда мы находимся всего в нескольких кварталах от наших домов. Он останавливается. Выше по улице я могу видеть лестницу, ведущую к нашему фонтану. Только вчера мы были здесь в исчезающем закате.
– Пожалуйста, – говорит он, выключая двигатель и беря мою левую ладонь в свою. Я кладу правую руку на лоб и закрываю лицо. – Скажи мне, что не так. Не закрывайся от меня.
Если бы я только могла остановить время, если бы я могла оставить нас здесь, в машине, возле лестницы, где мы любили другу друга.
Но я не могу.
Из-за моей любви к нему, я не могу. Я дрожу и закрываю окно.
– Ной, – начинаю я, его имя подобно меду на моих устах. – Нам нужно расстаться.
– О чем ты говоришь? – В го глазах столько боли, столько замешательства. Снаружи порывы ветра шатают машину. Листья падают на лобовое стекло, как страницы книги, вырванные из переплета.
– Эти отношения – ты и я – не получатся. – Я дрожу, но заставляю себя произнести следующие слова. – Я не люблю тебя.
Он отворачивается, откидывается на своем сиденье, будто нуждается в чем-то очень твердом, чтобы поддержать его.
– Я тебе не верю, – шепчет он.
– А стоит, – отвечаю я.
Он хлопает рукой по рулю, звук заставляет меня подпрыгнуть.
– Прекрати, Кайли. Просто прекрати.
Его голос надламывается, и он, наконец, смотрит на меня, его глаза так печальны в свете уличных фонарей, что делает их цветом пляжного стекла из другого времени.
Он тянется ко мне, притягивает ближе и находит мои губы. Я попалась, попалась в его теплые объятия, его голодные губы, его фотографические глаза, их голубизна терзает меня как теплый ветер Диабло в конце ноября, разрушает рощи эвкалипта и губит мою решительность, такую же хрупкую, как и старое окно.
Я отстраняюсь.
– Ты не можешь целовать меня вот так и говорить, что не любишь меня. – Его голос надрывается. – Не можешь.
Он прав. Я не могу. Я не могу позволить ему прикоснуться ко мне вновь.
Не вздумай, Серафина, целовать парня другого.
Я убью его, если ты выберешь любовника иного.
– Ты ошибаешься, – выдыхаю я. – Ты ничего для меня не значишь. – Кир не будет колебаться и убьет Ноя. Я знаю это. Я видела, как он убивал прежде и за меньшее.
Лицо Ноя бледнеет.
– Это как-то... это как-то связано с Ридом? Я не слепой. Я вижу, как он смотрит на тебя. – Он закрывает глаза, ожидая моего ответа.
Я вспоминаю лицо Рида в свете костра этим вечером. «Кем бы ни была Серафина, ей лучше остерегаться». Кратко рассматриваю возможность уверить Ноя в том, что у меня есть чувства к Риду. Он возненавидит меня и будет держаться подальше. Но затем я представляю, как Ной угрожает Риду, не имея ни малейшего понятия о том, что злой, безжалостный дух теперь владеет его телом. Он будет в еще большей опасности.
– Нет. Это не имеет никакого отношения к Риду, – отвечаю я, и он сжимает челюсти.
– Есть кто-то еще? – Он обхватывает себя руками. Его трясет. Мне хочется прикоснуться к нему, поцеловать его, вытащить из этой пропасти, но я не могу.
Я делаю вдох, выдох, вдох, собирая все силы, в которых нуждаюсь.
– Пока – нет, – говорю я.
– Но ты же говорила мне раньше, что я делаю тебя счастливой. Говоря это, ты лгала мне? – Его голос полон боли.
– Да, – отвечаю я.
Он смотрит на меня, его губы дрожат. Я сделала ему больно. Но это ради его же блага.
– Но я люблю тебя, – говорит он срывающимся голосом.
– Извини, – говорю я. – Все кончено. – Мои слова ранят его, как пощечина по лицу. Смертельный удар по нашим отношениям.
– Выметайся, – говорит он, потянувшись мимо меня, чтобы открыть дверь. Ветер подхватывает ее, вырывая назад так, что она подпрыгивает на старых петлях. Я вижу, как слеза бежит по его щеке, и не поддаюсь искушению стереть ее своим пальцем, обнять его.
Я хлопаю дверью машины. Бегу вниз по улице, сапоги хлопают по тротуару, в конечном счете, я одна в темноте. Эли мертв, сердце Ноя разбито, и это все моя вина. Я не прекращаю бежать. Наконец, я начинаю плакать слезами, которые не могла пролить перед ним, их соленое тепло сразу же ощущается как лед под жестоким ноябрьским ветром.
Глава 20
В комнате Кайли я прислоняюсь к окну, ощущая в течении минуты потоки холодного воздуха, которые просачиваются из крошечных промежутков между подоконником и старой деревянной створкой. Я думаю о картине Кайли, той, которая висит у Ноя в комнате, о том, как она изобразила себя отсюда, смотрящей из окна. Прямо сейчас я воссоздаю ее позу, смотря на улицу, сквозь по-глупому счастливые порывы ветра, разбрасывающие горсти листьев вокруг. Я не могу оторвать взгляд от окна спальни Ноя. Но на картине его силуэт освещается желтовато-кремовым светом, исходящим откуда-то сзади него, и окружен волшебными существами, феями, сгруппировавшимися вокруг карниза. А сейчас в там темно.
Я не вижу его машины – должно быть, он не поехал домой. Я задумываюсь о том, куда он поехал, полностью осознавая, что потеряла право знать. Потеряла его в тот момент, когда сказала, что больше не люблю его.
Рваные слезы скользят по моему лицу, рыдания комкают мое лицо как какую-то вещь, которую следует выбросить. Сожаление, подкрепленное болью, разрастается во мне. Мне хочется вернуть все назад, вернуть назад всю проклятую ночь, стереть цепочку событий, которая привела к той боли, что я причинила. На этот раз осознание того, что я поступила правильно, не притупляет боль.
Я направляюсь через всю комнату Кайли к комоду. Наверху стоит свеча, запечатанная с каплями воска в огромную морскую ракушку. Поверхность покрыта пылью, которую я стираю пальцами. Я нахожу несколько спичек, спрятанных за шкатулкой с украшениями, и зажигаю свечу. Воздух наполняется запахом роз, свет от пламени играет на радужной оболочке ракушки.
Я несу ее через комнату и ставлю на подоконник, мною движет желание согреть стекло, направить в мир хотя бы какой-нибудь свет.
Свеча резко вспыхивает перед тем, как невидимый язык ветра гасит ее.
И почему-то от этогоя опять начинаю плакать.
Я бросаюсь на кровать Кайли и переворачиваюсь на спину, смотрю на звезды-светящиеся-во-тьме, которые усеивают ее потолок, ее искусственные созвездия видны даже сквозь пелену моих слез.
Мне больно. Я говорю это вслух, хотя здесь нет никого, кто мог бы меня услышать.
И я боюсь. Боюсь того, что будет со мной, если Кир найдет меня. Не думаю, что он убьет меня. Он сделает что-то гораздо, гораздо более ужасное.
Когда мы жили в Берлине в 1917 году, он поймал нашу служанку Грету за слежкой в библиотеке. Она поняла, что было в нас нечто иное, и столкнулась с ним лицом к лицу. Ей захотелось стать Воплощенной.
– О, я сделаю тебя Воплощенной, – сказал Кир. Он дал ей эликсир – а затем, прежде чем заточить, заключил ее в тело больного пожилого мужчины. Она провела в заточении многие годы. И когда ее тело начало увядать, Кир заставил ее взять другое, столь же дряхлое и больное. И пытки начались заново.
Я содрогаюсь от воспоминаний. Здесь слишком темно. Я ступаю к окну и беру погасшую свечу, несу ее обратно к тумбочке Кайли и опять зажигаю. Я сижу на кровати, прислонившись к стене, с подтянутыми к подбородку коленями, вдыхая вновь и вновь сладкий воздух от свечи, пытаясь успокоиться.
Это Рид. Ты знаешь, что это он. Просто иди к его дому сегодня ночью и убей его,говорит голос в моей голове, голос, требующий определенности, доказательств, улик.
