Текст книги "Я буду держать тебя (СИ)"

Автор книги: Эйлин Торен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

16

Ида на инерции какой-то вернулась в кухню, чудом не наступив ни на один осколок от кружки. Бросила сковороду в раковину, та зашипела, и это стало спусковым механизмом внутри самой женщины. Она опустилась на пол и расплакалась.

Эмоции долбили её, как никогда. Даже то, что она ушла от мужа. Даже первая её ночь в этой квартире – с тараканами, клопами и разводами чёрной плесени на ванной… не вызвали такое переживание, как сейчас.

Нет, тогда Аделаида тоже плакала, но только как-то… иначе? Просто немного жалости к себе. Чуть-чуть, но она верила, что справится и что поступает правильно. Потом, конечно, много раз сожалела, особенно, когда Паша, как сегодня, пытался “поговорить”.

А сейчас она сожалела? Нет. Ей надо было выставить его. Надменного мальчишку, который решил, что ему можно больше, чем… что? Аделаида свалила всё на себя. Конечно – она плакала из-за адреналина, который взвинтил её на нереальный какой-то предел. Сначала жёсткой секс, на остроте этих эмоций, злости, ярости друг на друга, бешенства, что скрутило горло, а потом охрененный оргазм, стало даже страшно, что она повернулась окончательно.

Но эта ремарка от Дениса.

Она же переживала за него, за ногу… Господи, она думала, как бы его ударить, чтобы не в прооперированную ногу, а он… засранец! Мелкий…

И!

Ида сломалась – конечно она ему кто? Тётка. Ещё и нагло соврала. Не хрена себе, скрыла факт того, что вообще у неё есть муж.

Почему-то в голову полезли мысли, что Денис мог узнать и раньше и, если он сегодня Сашку сожрать хотел, а Ида внутри испытала какой-то дикий триумф от того, что такое вообще возможно, то чего говорить о том же Паше, налетевшем на неё, когда она уезжала с арены в пансионат к Марго? Денис покалечил бы мужа Иды, за то, что тот так бесцеремонно хватал её, в попытке “поговорить”.

Снова она схлопнулась, зависла на своих пониманиях приличий – Аделаида не говорила с этой девицей Паши, Эммой Гусевой, больше положенного. Только в рамках тренировок. Никогда не показывала, что у неё какие-то претензии к девушке. Да и чего там – она так верила Павлу. А когда узнала все эти подробности в слухах, а муж не опроверг их, хотя и не подтвердил. Но и совести же хватило у него не сказать, что не было ничего.

Благодарности бесконечные и на этом.

А Эмма – да много ли у той понимания что к чему? Ида же видела, как Гусева на неё смотрела, словно женщина её сожрёт, не меньше.

Хотела бы, чтобы Паша узнал о том, что у неё кто-то есть? А есть? Это же просто секс, но Иду же грыз стыд перед Павлом за это. Груз!

Не надо было начинать эти странные отношения. Не надо. Даже если просто секс. Первый раз был ошибкой, но она не устояла – напор Дениса, это его диковатое восхищение ею, категоричность заявилений. Ей не хватало в жизни этого? Или может поэтому она терпела того же Давыдова и его властный мерзкий характер? Любила, чтобы её прижимали и были с ней уродами?

Ида не знала, почему в эти истеричные мысли, наполненные метанием совести, трясучкой в теле и подкреплённые рыданиями, вклинились мысли об Артуре.

Она провыла в рукава толстовки, что дура, заставила себя встать, сдёрнула со стены полотно бумажного полотенца, висящие там на держателе. Не важно насколько много отмотала – вытерла слёзы, высморкалась.

Огляделась. Остервенело собрала испорченные замороженные овощи, рассыпавшиеся по всей кухне из лопнувшего пакета, соединившиеся с осколками кружки. Безликой, купленной просто чтобы была. Как и всё сейчас в жизни Иды – раньше она так любила покупать в дом кружки, стаканы всякие красивые, тарелки… а теперь у неё была пара кружек, пара тарелок, такие никакие, которые можно заменить. Всегда.

Но на деле всё же можно заменить? Интересно из её любимой кружки пьёт Эмма? И вообще бывает же дома у них? Точнее у Паши. Там теперь дом Паши! И всё, что есть в этом доме, больше Иде не принадлежит, как и кружка с суровой овечкой и надписью “Не говорите со мной, пока кружка не будет пуста”.

И утопая в этой мысли, Ида неосторожно схватилась за осколок, поранив руку.

Разозлилась ещё сильнее.

Плевать. Собрала всё, оставляя кровавые следы – воительница…

Это слово, сказанное Денисом, взвинтило до максимума.

Денис… Денис… Мать его, гадёныш!

И ведь поэтому, вот поэтому, Аделаида никогда, вообще никогда не ругалась, не истерила, не кидалась вещами! Посудой!

Рациональное в ней – кинешь, разобьёшь, а кто это будет убирать? Да и были ли поводы для такого безобразного поведения? Измена Паши?.. Или их болезненное прошлое? Даже тогда Ида скорее не злилась, а находилась в тотальном штиле – депрессия, пустота, никакого направления и непроницаемая обида на саму себя.

А тут перекрыло до полного затмения.

Но и понятно – слишком эмоционально у них получилось, что даже Марго заметила изменения в Иде! А сама она почувствовала себя бесноватой и чокнутой.

Выгнала и хорошо. Всё. Этого достаточно. Ей нечего было ждать от этих отношений. У них не было будущего.

Как и у неё самой.

Мысль, что сама она тащит всех в эту пустоту своего быта, резанула с такой силой, что истерика накатила второй волной.

Ида забралась под одеяло, подтянув под себя одеяло, очень постаралась взять себя в руки.

Но только эти образы не оставляли её. Впервые стало мерзко от того, что не с кем поделиться своими переживаниями – она одна. Она останется одна. У неё нет даже кошки какой или собаки. Даже рыбки в аквариуме, хотя могла бы быть, да?

Ведь образ её жизни не предполагает, что она куда-то сдвинется, что кто-то внезапно позовёт её в новую жизнь, или в приключение? Пляж на юге страны самое огромное переживание за последние годы. У Иды сейчас даже загранпаспорта не было. И она не планировала путешествовать, потому что в своей карьере фигуристки больше всего ей не нравилось именно это – переезды.

Аделаила с таким счастьем возвращалась домой, утопала в объятиях папы, который целовал её в щёки и говорил, что она его героиня, ведь почти всегда она была среди лучших. А теперь внутри бесконечно пусто, бесконечно тяжело – никто и ничто не держит её на одном месте, а она держится. Она будто якорь корабля, только корабля нет – якорь этот покоится на дне, застрявший в камнях, покрытый вековыми наростами из ракушек, кораллов, ила… чего там ещё?

Корабль рубанул этот якорь, оставил на дне, а сам уплыл за горизонт. А был ли этот корабль вообще?

Ида почувствовала, как её окутывает это спокойствие – ей всё равно. Она справится. Она вышла вон из отношений, которые длились больше двадцати лет. А сейчас выставила вон всего лишь мальчишку, который решил, что ему можно больше, чем кому бы то ни было, и даже ей самой?

Чёрта с два!

Она закончила. И не сожалеет.

Не будет!

Завтра она поставит его телефон в чёрный список. Завтра всё встанет на свои места. Утро – растяжка, тренировка личная, тренировка девочек… Ида не поддастся!

17

Утро долбануло по башке. Денис с трудом разлепил глаза. Выругался от отвратного вкуса во рту. Выбрался на кухню. Налил стакан воды, изучая попутно странную рану на руке – словно на иголки накололся.

Чё за хрень?

Вроде не бил ничего вчера, ни у Ады, ни у Козыря.

Бухал. Точно помнит, как попал на квартиру, которую больше полугода называет домом.

– Доброго утра, – возвестила девица из клининга, натыкаясь на Сорокина на кухне – со стаканом воды, в трусах и со стояком.

Голос её неприятно проехался по страдающему от похмелья сознанию. Девица вроде новая, он такую ещё не видел. Или видел и не запомнил? Но обычно убирала в хате друга женщина лет пятидесяти, строгая такая, смотрящая на него, как воспиталка в детсаду – он даже поймал себя на том, что первое время ему было как-то не комильфо перед ней раскидывать трусы. Потом отпустило, конечно. Но…

– Ты кто? – поинтересовался Денис, разглядывая девицу.

– Александра, – пропела она. – Дина Марковна попросила помочь ей, она с вами не справляется, – улыбнулась очень однозначно, – видимо.

Сорока фыркнул. Александра эта настолько нагло его рассматривала, что не надо быть умником, чтобы понять, куда мысли у неё попёрли и что она тут себе напридумывала.

Вообще Дина Марковна может с командой хоккейной справиться, не то что с Денисом. А потом в его воспалённом мозгу всплыло воспоминание о том, что женщина предупреждала его про несколько дней отсутствия и про подмену… так что – вот такая вот подмена.

– Так помогай, – ухмыльнулся он.

Александра облизнула губы. Дениса перекосило. Он сделал ещё несколько глотков, остатки вылил в раковину, туда же поставил стакан. Подошёл к девице, смотрящей на него так, словно они в порно, а она, пиздец, звезда!

И нависая над ней, очень красивой на деле, подумалось, а чего бы и нет? Вообще?.. Ну?

– Постирать не забудь, помощница, – выдал он, почти вплотную к ней пригнувшись.

Она зависла, пока так стояла, хлопая глазами, Денис её обошёл, добрался до комнаты, оделся и свалил в ледовый комплекс.

Сорокин сам не понял, чего его перекрыло так, но у него упал, прям натурально не вштырила эта девка, вообще.

В виске стучало.

Уже в комплексе он спросил у медика хоккеистов обезбол, который обычно не принимал, а тут – тупая боль, такая назойливая, как и мысли… мысли о мелкой Аделаиде, выбесившей его вчера.

Он говорил себе, что это хуйня. Вчера он был уверен в том, что у него всё по кайфу, как было, так и будет. И без неё.

Только внутри всё раскурочило по полной.

И понял он это, именно, когда девица по имени Александра, вполне себе готова была на очень конкретный формат сближения.

А Сорока оказался не только не готов.

Денис не доверял людям, поэтому написал о случившемся другу, на что тот ответил уже, когда Сорокин добрался до арены, что зря отказал, потому что “Сашенька крошка первоклассная”.

И тут же Денис поймал в поле своего зрения Аделаиду – вот эта первоклассная, а та… так. На один раз.

Сорокин что-то ещё невпопад ответил другу, сказал, что очень бы хотел, чтобы “первоклассная Сашенька” с обиды на его недоступность не натворила чего, получил заверения, что всё норм и снова окунулся вот в эту назойливую головную боль.

Ему хотелось извиниться.

Ему хотелось ещё раз прикоснуться.

Запах, тепло и нежность кожи, взгляд болезненный, зовущий, и стоны…

Сука!

Всё? Да?

Она не простит его. Она его выставила. Из квартиры, из жизни.

Денис приехал на каток намного раньше времени своего первого на сегодня занятия. Просто тупо сидел и смотрел, как Аделаида занимается со своими “одуванчиками”.

Нахера он её прижал вчера? Но она виновата была – не хрен было вообще…

Да ничего ж себе – у неё значит муж. Сука! Муж целый. Пусть и мудак, потому что просрать такую женщину – ебланом надо быть первоклассным. А Денис? Денис тоже просрал? Тоже еблан! Но нех было лезть к нему с этими нравоучениями…

Она, бля, за него переживала? Никто не переживал за Сорокина просто так. Никто. Разве что Козырь. И всё.

Почему Ада переживала? Ей не насрать было?

А он выдал тупое… “мамочка”... Дебил! Но она назвала его малолеткой!

Сцепил челюсти до скрежета в зубах.

Со стороны, наверное, казалось, что Денис просто сидит, но внутри него был жесточайший апокалипсис. Такой обычно накрывал Сорокина в игре, когда настраивался на то, что надо выйти на лёд, вступить в игру. Он сдерживал себя, чтобы рвануло – мина направленного действия.

А сейчас…

Дети сменились группой постарше. Этим уже лет по тринадцать-пятнадцать. А ещё воспитанницы Шепелевской на льду разминались. Кристина и компания…

Сорокину пришло сообщение от Козыря, в котором друг попросил присмотреть за Виталиной. Денис скривился, выругался про себя, но понятно, что Колян не просил бы просто так. Только и выяснить, что к чему, Сорока не смог, потому что глянул на лёд, в поисках Виты, и увидел, как Кристина что-то сказала с ухмылкой, явно в сторону Ады. Видел, как та сначала сцепилась с девицей взглядами. Белобрысая крыса смотрела с вызовом, надменно, была выше ростом и потому этот напор – типа как в школе, когда старшаки прижимают – кто там вякнул у земли?

Сороку перекрыло – пусть злился на Аду, не мог понять до конца, что ему до этой мелкой занозы, но тем не менее захотелось закрыть сейчас её, утащить, спрятать, чтобы никто не смел обижать и вот так смотреть, захотелось уже не просто леща отвесить этой девке.

Он сунул в карман телефон, встал. Срать, что ему скажут на это.

Но Ада…

Он-то уже, кажется, понимал, что она просто так фырчит и стерву строит из себя, понимал каким-то там чувством, хер знает, но Аделаида была очень хрупкой и ранимой, очень нежной. А то, что мелкая такая, его выдёргивало вообще…

Он ведь потому сейчас и ломался, потому ему сейчас так херово – он вчера прошёлся по ней, в свойственной ему манере “вкатал в борт” и чувствовал эту вину за грубость и несдержанность, она его сжирала…

Но и не без ухмылки сейчас смотрел, как Ада врубила эту стерву свою фирменную, откатила от белобрысой, а потом так спиной и оттолкнулась, и с места выполнила прыжок. Крутанула что-то там, Денис понятия не имел, как это всё называется, но красивое, и видел, что Ада сделала это очень легко. На мгновение, пусть и сложно было оторвать взгляд от женщины, но глянул на белобрысую крысу и, та в лице не менялась, но Сорока уловил, как настроение попёрло вниз – уела её его демоница мелкая.

– Ида, – выдохнула рядом с ним рядом главный тренер фигуристок, заслуженная вся, Тамара Андреевна Шепелевская. Подлетела к борту, – Плотникова, не смей! Не смей, Ида!

И в требовании этом было столько всего, что Денису стало не по себе. Он снова посмотрела на Аду – она же оттолкнулась ещё раз, крутанулась в воздухе несколько раз, потом приземлилась на одну ногу и… снова прыжок и вращение. Сорокин видел, как Тамара Андреевна схватилась за сердце, выдохнула тяжело, когда Аделаида приземлилась.

Тренера повело и её поймал Сергеич, оказавшийся тоже рядом. Но словно не поймал, а оттолкнул, потому что тренер опять вцепилась в борт.

– Ида, – громогласно, как теперь понял Денис, в полнейшей тишине, проговорила женщина, – со льда, живо!

Ада проскользила к ним, спокойно преступила порог.

– Это что было, Ида, ты что творишь? – налетела на неё Тамара Андреевна. – Ты ошалела? Ошалела, да? Самоубийство решила совершить? С крыши прыгай, Ида! Не смей, не смей такое творить, это же… а если бы… если бы, – Шепелевская выдохнула, подавилась слезами, её снова повело, и снова Сергеич поддержал. – Если бы упала? – зашипела она. – Если бы это было последнее, что в жизни сделала?

– Ну, не впервой тебе меня со льда собирать? Умерла бы счастливой, а ты похоронила бы меня, Тамара Андреевна, нет? Кто ж кроме тебя? – спокойно ответила Ада, выпрямляясь, после того, как надела защиту на лезвие конька. – Рядом с Артуром, хорошо?

– Ида!

Это уже тренер взвизгнула. Правда визг этот на Аду впечатления не произвёл.

– На лёд выйдешь только, когда я разрешу, поняла? – прокричала в неё Тамара Андреевна, тыкая пальцем. Та ухмыльнулась, поклонилась в реверансе и развернулась уйти.

И эта её спина, прямая, гордая… но Сорокин видел, как её провернуло. Как она готова сжаться вся.

Все, кто был сейчас наблюдали за происходящим.

– Нет, ты видел, видел, – Тамара Андреевна села в слезах на скамью, обратилась к Минаеву, – это же просто… просто… ну как это назвать?

– Тома, – Геннадий Сергеевич повёл плечом, – перестань, ну, что такого?

– А что бы ты делал, если бы она не так приземлилась? Этого достаточно было бы Гена, понимаешь ты, я же… я же… двадцать лет я её берегу, двадцать! А тут…

– Ну, ходит, нормально, прыгнула же, чего бы ей не прыгать, успокойся, Тома.

– Вот ты! – Тамара вскочила, зло глянув на старшего тренера хоккеистов. Сорокину даже показалось, что она крокодила Гену ударит сейчас. Но Шепелевская выдохнула и ушла, никому ничего не сказав.

– Лена, – Сергеич глянул на женщину, которая всё это время стояла скромно у входа, – проведёшь тренировку вместо Тамары Андреевны и Иды?

– Да, конечно, Геннадий Сергеевич, – отозвалась эта самая Лена и направилась на лёд.

– Денис, искал тебя, поможешь мне? – поинтересовался Сергеич, глядя на Дениса.

Тот кивнул по инерции, хотя хотелось сорваться и найти Аду. Посмотреть, как она, спросить, что происходит.

Но не срослось.

Крокодил занял его надолго, как раз до самых групп. А дальше…

Когда у Сороки появилась возможность пройти по арене в поисках Аделаиды, он её не нашёл, на охране выяснил, что ледовый комплекс женщина покинула.

И вот Денис залез в инет, чтобы узнать что-то про фигуристку Аделаиду Плотникову, потому что до этого не интересовался. До этого ему было как-то всё равно. Вообще не имело никакого значения – просто с ней быть нравилось, говорить, чувствовать, сексом заниматься.

Что вообще надо ещё?

А тут…

Аделаида Плотникова и Артур Давыдов – одна из самых красивых пар парного фигурного катания. На них возлагались невероятные надежды, но случилась трагедия. Артур уронил свою партнёршу на тренировке – уронил так, что Аделаида со льда не встала. Упав очень неудачно, получив серьёзные травмы, была доставлена в больницу… и так далее и тому подобное.

В большой спорт Плотникова уже не вернулась. Что случилось с Давыдовым почти никакой информации не озвучивалось, кроме того, что после случая с Аделаидой он не нашёл себе партнёршу и ушёл из спорта.

На фото Денис видел невероятно красивую и хрупкую девчушку, улыбающуюся, стоящую на третьей ступени пьедестала – у неё всё только начиналось… только… ей не больше шестнадцати. А вот Давыдов старше и конечно, как это у парников, выше, мощнее…

Несколько заметок фанатских, что всё это не просто так, что у Давыдова отвратительный характер был, что он распускал руки и его партнёрши бывшие про него или не говорили вообще, или только плохое. А ещё… что для прооперированной фигуристки Плотниковой, вставшей через силу снова на ноги, любое неудачное падение может стать фатальным.

Ден же видел шрамы на спине Ады. Просто не спрашивал. Зачем?

Ругнулся про себя.

Проварил произошедшее на катке, потом то, что наговорил Аде накануне… бля, он не просто мудень, он намного хуже!

Почему он не смог поступить иначе?

Сука, она, зараза такая, важна ему! Хотелось её до умопомрачения какого-то – он вообще не чувствовал эту разницу в возрасте между ними, а когда в руках держал, такой кайф испытывал, нереальный.

Только кайф не заканчивался и после. Вот где была заковырка… Потому Сорокин и прижимал. И хотел. И сейчас просто хотел… обнять. Быть рядом. Очень!

18

Ида игнорировала звонки Дениса.

Правда, после случившегося, игнорировала всех. Паша звонил раз десять, Тамара Андреевна, даже один раз Геннадий Сергеевич позвонил.

Но рекордсменом был именно Денис. Вечером он уже успел набрать ей раз шестнадцать и не останавливался. Несмотря на то, что женщина кинула его номер в чёрный список.

“Поговори со мной”

Сообщение пришло с незнакомого и странного номера, но понятно от кого оно было.

“Бля, Ада! Поговори со мной!”

А потом под окнами:

– Ада, поговори со мной! – на весь двор.

Она сидела на кухне, пыталась читать, хотя мысли после тяжёлого разговора с Виталиной рассыпались, и оттого Ида скорее смотрела в книгу, чем читала. Нет. Не пыталась даже читать.

Виталина неровно, но достаточно глубоко спала в комнате, после унявшейся истерики.

Аделаиду же провернул рассказ девочки, которую она нашла совершенно никакой в фойе комплекса, после того, как сняла с себя коньки и переоделась.

Ремарки Кристины отчего-то сегодня саданули с такой силой, что сотрясли внутренности и Ида психанула. Второй раз получается? Накануне и вот… хотя обещала себе, что не будет, что всё будет, как раньше. Только этот взгляд Сорокина… тяжёлый и внимательный. Она не могла никакого действия сделать на льду, чтобы не чувствовать, как он неотрывно следует за ней, ведёт глазами.

Ида максимально абстрагировалась, но тут эта мелкая сучка, тявкающая, потому что остаётся безнаказанной?

Женщина сорвалась. Непростительно. Опрометчиво и глупо.

Добавила себе слухов в спину, как итог.

Ида не прыгала перед воспитанниками, никогда. Прыжки отрабатывала наедине с собой – ей было важно. Единственное, что она могла в своей жизни контролировать – свои возможности. И она делала это. И да, ошибка могла стать фатальной, привести к тому, что Ида никогда не сможет ходить, или…

Но она настолько отработала эти приёмы, так отшлифовала свои навыки, что эти действия выполнялись на автомате и внутри не скакало больше сердце, не выделялся адреналин – она прыгала, как ходила. Просто делала это сама с собой.

А последствия возможной ошибки её не волновали.

Наверное на это стоило обратить внимания, но Аделаида скрывала это ото всех… её кайф – в конце концов жизнь может оборваться в любой момент. Удар током или водителя не справившегося с управлением никто не отменял. Да?

Но всё это сама с собой. А тут… Шепелевская!

Аделаида ценила Тамару Андреевну, относилась, как к семье. Благодарна была за помощь и поддержку. И понятно, что не ожидала ничего иного, кроме взбучки и, логично, что Тамара Андреевна разозлилась и теперь не пустит на лёд.

Потом Ида извиниться, но в тот момент – она и правда взорвалась. Ещё и сказала про Артура! Так по-детски перенесла свою обиду на другого человека! Надо приводить себя в порядок – очень! Но тут случилась Виталина и её неподъёмное горе.

В сравнении всегда не так всё черно?

Аделаида отдавала себя фигурному катанию, потом воспитанникам.

Надрыв внутри Виты – проблемы с мамой, семьёй, с Николаем – отозвался в Иде. Как же это… вообще как можно на таком настрое кататься? И это же рабство, это же – Вита так отчаянно рыдала и закапывала себя в своём горе, в том, что виновата перед Николаем, которого так любила, перед мамой этой, стервой, которая сломала дочь, потому что… что? Не было у Иды внутри оправдания для такого.

У неё была как-то воспитанница, талантливая и способная, но, после не очень серьёзной травмы, ей стало сложно кататься. А вот мама считала, что не сложно и, поговорив с девочкой, Ида решила, что откажется её тренировать, попыталась поговорить с матерью, но та настаивала. И не отстала, пока дочка не попыталась нелепо натворить дел, навредив себе. Маму это включило – она услышала ребёнка. Девочка на лёд не вернулась, но сейчас живёт счастливой жизнью, приезжала к Иде как-то с сынишкой в гости. Благодарила за участие в её жизни, в сложный момент.

А Вита оказалась одна. Её никто не поддержал. Родители? Мать понятно. И ладно, Ида видела разных отцов. Но тренер – как можно было так себя вести? Аделаида была невероятно возмущена. Внутри буря бушевала. Вита же просто трудяга. Она превозмогала. И Иде стало страшно, потому что такие, когда отчаяние заполняет их, не делают пустых попыток в желании быть услышанными, такие совершают непоправимое.

И хотелось верить, что сейчас, выплеснув боль, Виталина отошла от этой черты, за которую ей нельзя.

Но сама Ида поняла, что её-то трясёт. Она-то не может уняться. Вся её собственная жизнь, все ошибки, решения, достижения, работа адская порой – оно накрыло с головой, встало комом в горле.

И оттого…

– Ада, бля, поговори со мной!

Она подскочила, когда поняла, что орали под окнами, не сразу осознала. Выглянула и узрела Дениса возле машины припаркованной во дворе.

– Ада! – не унимался он.

Судорожно схватив телефон, набрала ему сама.

– Ты что творишь? – зашипела Ида, как только получила ответ.

– Привет, – ему всё нипочём, как о стенку горох, просто непробивной. Даже смотреть не надо, чтобы понимать, что на лице улыбка эта на мильён.

– Ден, охренел? Что ты хочешь?

– Поговорить. Я поднимаюсь, решил предупредить, хотя… Ты меня вынудила!

– Нет, ты не можешь, нельзя! – всполошилась женщина, глянула в коридор.

– Я только поговорить, Ада, обещаю! – очень серьёзно отозвался Сорокин.

– Я не одна, – вынужденно призналась Аделаида.

Ден присвистнул. Мерзко так. Стал собой.

– Ну, и с мужем поговорю, – выдал он, явно ухмыляясь.

– У меня Виталина, – захотелось затрещину ему вылепить.

Ида и не поняла зачем пояснила. Особенно после этого свиста и… да и ора под окном! Охренел, засранец!

– Хм, – на пояснение выдал ещё более бесячий звук. – Тогда спускайся.

– Денис, – вздохнула, не видела его лица в темноте двора, но точно знала, что он на неё в окне смотрит. Стало интересно, что именно видит, насколько чётко и… ругнулась про себя на мысли.

– Тогда я поднимаюсь, что мне Витка, не видел что ли?

Ида видела, как мигнула сигналка автомобильная и Сорокин сделал уверенный шаг в сторону подъезда.

– Нет, – орнула Ида, потом снова оглянулась на коридор, на комнату, где спала Вита. – Не смей, Сорокин! Не смей! – прошипела.

– Тогда выходи. В машине поговорим. Или поднимусь и буду под дверью песни похабные горланить.

– Ты совсем?

– Думаешь, не умею? – Ида бы руку на отсечение отдала, что прищурился сейчас, гадёныш такой.

Как её только угораздило вляпаться в такого наглеца!

– Ща… что там? – он задумался на мгновение, – О! Эй, зазноба, выходи скорей во двор, – реально загорланил Сорокин.

– Сектор? Ты шутишь? – охренела женщина.

– Красную плесень ещё могу вспомнить, хочешь? А батя ещё Лаэртского гонял, – и тут она безошибочно определила ухмылку возникшую на его лице. – Спеть? Вот про тебя песня: “Если тебе охуительно плохо…”

– Денис! – Ида с ужасом подумала про жуткие песни, о которых знала. Аж передёрнуло.

– Что? Денис, ага. Вот про меня: “Наложууу большую кучу…”

– Не смей, я выйду, только замолчи!

– Так хорошая песня, – гоготнул он, – вообще же, даже без мата.

Ида хотела бы, наверное ответить, но у неё кажется истерика начиналась. Просто прекрасное завершение вечера.

– У тебя пять минут, – отрезал Денис. – “…я подружке у рояля карамелек, шоколадок, мандаринов и жувачек…”

Она поперхнулась воздухом и скинула вызов. Убедилась, что Денис вернулся к машине, потом пошла заглянуть в комнату, но Вита спала.

Будить её не стала, надела на домашнюю рубашку под шёлк, спортивные штаны и толстовку, кеды прямо на голую ногу и отправилась убивать Сорокина. Совершенно точно, он обязательно огребёт сейчас, она его покалечит… точно-точно, и разговаривать не собирается ни разу, и вообще!

Но когда вышла, а точнее вылетела, он уже обошёл автомобиль и как раз, убедившись в том, что Аделаида определённо вышла и идёт по направлению к нему, сел на водительское.

Ида ругнулась про себя.

– Ты, ты… – открыла дверь, но этот гадёныш действовал на неё совершенно немыслимым образом. – Что тебе надо от меня, Денис?

– Сядь, а? А то вышла голая в мороз и права качает, я одетый окалел, рили, просто положи свою попу на сидение.

Ей понадобилось какое-то время, чтобы восстановить равновесие своего душевного состояния, а главное, что когда она села, то поняла, что сидение тёплое. Глянула на Сорокина, она и правда готова была прибить его, но вот такая мелочь и испарилось всё – и негодование, и злость, да и мерзость дня…

– Что ты от меня хочешь, что? – запал спал, вопрос прозвучал, как мольба.

– Поговорить, – снова повторил он.

– О чём?

– О травме. Я не читал, но тут сегодня залез и…

– Там всё написано, – устало отозвалась Аделаида, внезапно утопая в этой усталости, вековой, как ей кажется.

– Ада, – вздохнул теперь Денис. – Тамара Андреевна за сердце схватилась, когда ты на выполнение прыжка пошла.

– Она постоянно хватается, – фыркнула Ида. – Двадцать лет назад… тридцать… ничего не менялось – вечно у неё в одном кармане валидол, а в другом валерьянка. Знаешь, эти маленькие жёлтые такие, в баночках были, – он кивнул, хотя она на него не смотрела, но движение головой уловила, – вот Шепелевская их на соревнованиях ела, как конфеты.

Аделаида потёрла лицо, ухмыльнулась.

– Он тебя уронил, – проговорил Денис, имея ввиду конечно Давыдова. – Специально? Там много, где написано, в блогах, неофициально, но…

– Он… он не хотел, – с трудом проговорила Ида, вспоминая. Во рту непроизвольно появился вкус горечи и крови. – Он… просто меня подкинул, чтобы… припугнуть, знаешь, как маленьких детей пугают…

– Чего? – возмущение из Сорокина попёрло так, что угнетающая атмосфера заполнила собой салон и Ида подумала, что было бы отлично сейчас окно открыть, чтобы будто выпустить эту тьму. – Ты пошутила? Ада!

– Он бы поймал. Но сам упал, понимаешь? Так случилось, не специально. Просто обстоятельства, просто – он подкинул и поймал бы, обязательно, но не поймал, потому что сам упал.

Как нелепая мантра, не иначе, Ида же столько лет оправдывала Артура. Она помнила его слёзы, помнила, как просил прощения в палате интенсивной терапии, как плакал. И как-то так… никто не взрывался такой яростной злостью на Давыдова, как сейчас взорвался Денис. Этого гнева было через край.

– У меня сто и одна шуточка, знаешь, бля… какого хера? И куда делся этот… – Денис проглотил ругательное слово, но и не обязательно было, и так всё понятно, без уточнений и цензуры.

– Он знал, что виноват, – Ида поняла с какой-то неподъёмной печалью, что до сих пор оправдывает своего партнёра. – Артур был очень ревнивым. Очень. Просто вот – надо, чтобы как он сказал и никак иначе. Я была младше него, меньше опыта, приходилось слушаться. А Паша… Паша, он тогда помощником тренера пришёл работать. По гимнастике.Оказалось у нас много общего. Ему лет двадцать было, музыка нам одинаковая нравилась, книги, кино. Но не было ничего, понимаешь? Паша ко мне относился скорее, как к сестре. Мы с ним кассетами обменивались, магнитофонными, – Ида усмехнулась. – А Артур злился. Вот и… и он ушёл из спорта после этого совсем. Женился.

– Счастливый мудак, – зло выдал Денис, вцепившись в руль. – Там написано, что он сидел.

– За непредумышленное, – прошептала Ида.

– Непредумышленное? – вцепился Сорокин.

И чего он решил в это?

– Жену в ссоре ударил, она упала, головой ударилась и умерла.

– Красавчик какой. Сначала тебя сломал, потом жену убил… просто!.. Пиздец!

– Денис он умер, умер… его больше нет. Какая разница теперь? – прошептала Ида.

– Сдох, сломав тебе, и не только тебе, жизнь, – не смог не заметить, зло и ядовито.

А женщина упрямо мотнула головой.

– Паша меня поставил на ноги. Реабилитация вся на нём была. Потом он в армию ушёл, а когда вернулся, сделал предложение, – Ида нахмурилась.

Пыталась ли переварить их с Павлом жизнь? Да нет, не пыталась. Какое это имеет значение? Ей надо было раньше заметить изменения, уловить их – они же так много значили друг для друга.

– А теперь кинул ради новенькой?

– Просто, – и Пашу Ида тоже оправдывала? За всё! – Я забеременела и мне сказали, что расклад из-за травмы такой – или я, или ребёнок. Причём ребёнок живой и здоровый только при самом замечательном раскладе течения беременности, если дохожу, но скорее всего… травма даст о себе знать намного раньше.