Текст книги "Калейдоскоп вечности (СИ)"

Автор книги: Евгения Кострова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

– Владыка, мы все подготовили, как Вы и велели, – с волнением и нескрываемым торжеством объявил он. Руки мужчины в кожаных длинных перчатках охватила болезненная тряска, когда он протягивал стеклянную таблицу, на которой отобразились неоновые голубые символы. – Все пропорции подобраны и спроектированы в совершенстве с оригинальными записями, и мы уже закончили имплантацию сетевой системы. Желаете взглянуть? – с неприкрытым возбуждением поинтересовался человек, мощный голос гулко отскакивал от стен, проносясь эхом. Наконец, замечая за достопочтимым господином Мэй Ли, и немало удивленный появлению пассии с неловкостью спросил:

– Если Владыке будет угодно, мы приготовим ложе и для юной госпожи.

– Я не..., – вступилась Мэй Ли, подбирая широкие шелковые штанины, выглядевшие на ней как расклешенная праздничная юбка, но не договорила, властный глас приказания повелителя пресек ее намерения.

– Да, она будет со мной. Подготовь всех, – строго произносил мужчина, пролистывая и со всей серьезностью проверяя все отметки диаграммных схем, – я хочу, чтобы каждый узнал эту женщину в лицо и исполнял любое ее приказание, каким бы абсурдным или капризным оно не было.

– Как изволите, Владыка, – гордо проговорил мужчина, поклонившись и прижав левый кулак к правой прямой ладони. – Ступайте за мной, пожалуйста.

Человек поспешно обернулся к остальным служителям, стоящих поодаль зала возле огромного экрана на хрустально-прозрачном стекле, и белоснежный плащ его взметнулась, раскрываясь во всей живописной красе расшитого алыми нитями красного феникса с темно-золотыми глазницами.

– Пойдем, Мэй Ли, – глубоким голосом сказал мужчина, и ей почудилось, что чернильные символы над аккуратными бровями стали смуглее, отчетливее, изменяя начертанные формы, переплетались в витиеватую вязь. Но призрачные домыслы развеялись, когда глаза поймали ровные стеклянные перегородки в углубленных, чередующихся нишах, расположенных вдоль стен, и внутри каждой стояли каменные столы, на которых лежали человеческие фигуры. То были не люди, лишь фантомные миражи, фигуры из темно-серого воска, устремляющих бездонные чуждые глаза к потолкам. Но то был не воск, а тончайший покров, защищающий механизированные движки и черные, еле заметные проводки, похожие на дешевые нити для шитья, проходящие по всему строению, что так напоминали человеческие вены, но вместо крови по стилизованным жилам текло машинное серебряное масло. И хотя запах не проходил через перегородки, отделяющие залы от внутренних палат, Мэй Ли хорошо распознавала этот аромат. Таким раствором смазывали механических звенья искусственных творений, запрограммированных на определенные действия и использующихся в быту многими жителями Китая, чаще приобретали на дорогостоящих аукционах птиц, направляя их как почтовых посланников. Более состоятельные семьи покупали механических коней для дальних переездов, если владелец занимался скупкой и продажей товара в других провинциях, а богатейшие заказывали леопардов и волков, что стаями окружали высокие и красочные особняки, не давая и шанса на побег нарушителям, пересекшим запретные земли. У даровитых и признанных мастеров уходили годы на то, чтобы украсить металлические лапы, заостренные кисточки рыси красивыми орнаментами или увить крылья ястреба драгоценностями, выполняя невероятно трудоемкую по объему и красоте ювелирную работу. Это превратилось в целое направление искусства, и множество домов не чуждались в трате многочисленных денежных средств, и представляя на званых приемах своим гостям плоды своих затрат, представляли звериные механизмы утварью, указывающее на благосостояние всей семьи. Но в образе человека она встречала лишь служителей, что выполняли работу по хозяйству, но все созданные модели не были широко востребованы, и вскоре их производство пошло на спад, а оставшиеся в избытке разбирали на части, распродавая на рынках в качестве запчастей и дополнительного технического усовершенствования имеющихся механизмов. Ко всему прочему несколькими десятилетиями ранее Правительство Шанхая издало официальный указ о воспрещении к созданию человеческих кукол, воспринимая это как богохульство и воспрепятствованию развития нравственности у молодых воспитанников. Человек не должен создавать копии самому себе, что усугубляло бы тщеславность и самовлюбленность у создателей, восхваленное поклонение своему творению. Мэй Ли не смогла сразу отвести глаз от совершенного и гибкого телосложения взрослой женщины, стальные клинья, образующие суставы отсвечивали белизной ангельских крыльев, таким непорочным и светлым был металл. И рука в непроизвольном порыве тянулась, чтобы прикоснуться к нему, но истинное тепло человеческого тела пробудило ее от зачарованного созерцания. И Мэй Ли оглянулась на владыку провинции Цинн, следящего за ней открытым и пронизывающим взглядом, словно молча пытался прочитать ее мысли, но не сумев распознать немых слов, все же спросил:

– Что ты думаешь об этом Мэй Ли?

Что она думала? Мэй Ли неумолимо трясло. Нарушение закона каралось огненной смертью, а она, дитя, рожденная землями столицы мира, что должна нести глас правосудия и быть послушным и раболепным выходцем, неся своим трудом почтение традициям и любовь к обществу, в молчании смотрит на предметы, запечатанные жизнью. Девушка вновь обратила свой взгляд к верховному чину, качая головой, словно ей мерещились видения в полузабытье.

– Что Вы здесь делаете?

И в ответ он улыбнулся, правдиво и чувственно, как человек, чье сердце откровенно и решительно в своих поступках:

– Создаю армию.

– Для чего? – вторила ему девушка, забывая о небесных хребтах под ногами.

– Для будущего мира, – говорил он, наблюдая за ней глазами крадущегося зверя, балансируя в медленном и головокружительном танце, умело наступая к прельстительной миром жертве.

– Вы Владыка, и создаете подобное? – упорствовала она, указывая на кукольные марионетки, что восстанут механизмами.

И глаза его просветлели:

– Так вот, что тебя так беспокоит. А я было подумал, что страх перед неизведанным, – усмехнувшись обольстительными, полными кончиками губ прошептал человек. – Мэй Ли, я не пытаюсь обойти святые уставы колыбели Китая. Возможно, что мое замечание насчет твоего образования было невразумительным. Позже я обязательно принесу свои извинения в должном виде. Но тебя не должно пугать увиденное. В этих залах работают величайшие ученые и конструкторы, пытающиеся воссоздать нечто, что помогло бы человечеству пойти гораздо дальше своих нынешних возможностей.

– Я не понимаю, – проговорила она.

– Много лет назад, – начал он, повествуя терпко и ладно, словно всегда был сказателем притч и исчезнувших со страниц историй, – в далеких северных границах, где солнце расплавлялось на ледяных белых покровах, существовала величайшая из всех Империй, процветающая в заснеженных широтах. Могущество было ее столь велико, что даже спустя тысячелетия краха молва о ней граничила с безумием и самозабвением. Однажды, тоскуя по утрате скоропостижно скончавшейся дочери, один русский ученый во времена Старого Света и дни гневной войны создал первое механическое создание, обладающее хоть и искусственным интеллектом, но внутри технических связей обитала человеческая душа. Долгое время сказания считались чудесными, наважденческими былями среди тех, кто был одержим механикой с раннего детства и посвящал ей всю свою жизнь, пытаясь найти ответ – правдивы ли были те вымыслы о мифических существах, чья сущность была чище природы человека.

– Вы хотите сказать, что пытаетесь искусственно создать человека при помощи металла и писаных программ? Полный абсурд, – кричала Мэй Ли ему в лицо, содрогаясь от каждого вдоха, температура комнат стала ниже, и изо рта вырывались облачка пара, – человеческую душу заменить Вы не сможете.

– И именно поэтому ты здесь, – осведомил ее мужчина, и серебряные концы его длинных пальцев поддели несколько прядей черных смольных волос, спуская точеные лезвия до самых краев угольных локонов. – Я знаю, что ты поймешь меня, однажды, Мэй Ли, – шептал он, и глаза его замерцали, словно в них отражалось вытянутое пламя одинокой свечи. Острие его когтя на указательном пальце остановилось в центре ее подбородка, направляясь ниже по молочной, нежной бархатом коже девушки, и алые губы приоткрылись в болезненном выдохе, когда она увидала сияющий блеск опаловых камней в кольцах, а кинжальная игла бродила прямым контуром по гортани, касаясь ткани вороного косодэ, блуждая ниже по ложбинке меж груди, не разрывая ткани. Она затаила дыхание, когда близость смерти снизошла, и вместо того, чтобы вогнать горячие ножи ей прямо в грудь, он опустил пальцы, предлагаю руку.

– Я покажу тебе нечто необычайное, – говорил он, уводя ее вперед, мягко касаясь ее пальцев, осторожно, словно не желая ненароком причинить боли или вызвать ответно неприязнь. Люди в белоснежных одеждах расступились в сторону, отходя от огромного бассейна глубиной не больше метра с подсвеченной на подводном кафеле кремовым, вязким раствором. Высокие стеклянные доски с золотыми символами переставляли костное строение, высвечивали показатели давления и температуру тела, но Мэй Ли быстро опустила взгляд с диаграмм к тому, что творилось в белоснежной глади жидкости. Механическое тело было покрыто мышцами, и белое соединение краснело от соприкосновения с кровью, расходясь извивающимися перламутрово-розовыми речушками, когда с плеч и стоп сотни ярких нитей вышивали кожную ткань по всей фигуре андроида.

Тепло руки мужчины, притрагивающейся к ее плечам, опалило кожу, такая колкая и жгучая стояла стужа. Ее дыхание смешивалось с его, когда он прошептал возле ее лица:

– Мэй Ли, ты действительно веришь в то, что престольные наследники неба смогут избавить человечество от ночных отпрысков, что щупальцами вгрызаются в нашу душу и сознание, испытывая на прочность хрупкие сердца одним лишь взглядом, убивая кошмарными снами? Я смогу построить мир, где люди перестанут страшиться поднебесных черных князей и их монарших дворов. Мир, в котором больше никогда не будет войны.

– Вы идете против всевышней воли. Подобное невозможно, – молвила она, глядя в бело-сивые глаза. Рука скользнула по ее спине, и она задрожала, страшась ни боли, а проклятия. – Вы служите Красной госпоже, что изнуряла страданиями моего господина, вы отняли меня у любимого человека и идете против святого писания двенадцати Судий, Ваши мечты не более чем фантазия, которую Вы хотите воплотить из праздного любопытства.

– Нет, – ответил он, – это не ложь. Механические создания в образе людей действительно существовали, а возможно существуют до сих пор, служа своим бессмертным господам в опочивальнях русских аристократов, укрывшихся под пологами непробиваемых щитов своих великолепных дворцов.

– Столь смелое упоминание падших дворов в устах наперсника одной из провинций, мне отвратно слышать. Вас стоит казнить на одной из плах на виду у всех граждан белокаменной столицы, чтобы каждый мог узреть позор, – шипела она ему в лицо, желая расцарапать смуглую кожу и вырвать блеск из его больших серебристых глаз. Но на ее измученные терзания, он только улыбнулся, и в улыбке отдавала дикостью зверя:

– Да. Ты великолепно мне подходишь, – восхищенно выдохнул он. – Истинная поборница устоев Нового Света. Такой должна быть дочь своих родителей из славнейшего рода, что преданна покровительственным богам, защищающих нас. Я рад, что наконец-то забрал тебя у Вэя. Именно такая, как ты должна быть рядом со мной. Хотя полагаю, что он неспроста пошел на попятную и отпустил тебя, и потому не спешу заключать с тобою клятву на крови. Я готов долго ждать отзывчивости и верности в твоих поступках мне, а не другому.

Длинные волосы чернильным полотном легли на белую поверхность бассейна, и красный закат омыл полные губы женщины, когда она распахнула невидящие глаза, словно родилась в мире слепою и неподвластную звукам окружающего мира. И поднимаясь верхней частью тела, создание отталкивалось ладонями от воды, на которой возлежало, как на перинах, разрывая черные провода, прикрепленные к затылку и тернистой копной, проходящие по всей спине. Вокруг нее заволновались люди, склянки, стоящие на ближайшем столе разбились, как будто их сжало мощное давление. Но если остальные поддались переполоху, взметая горы ровно лежащих записей и алмазных инструментов в воздух, то человек рядом с ней не шелохнулся, все так же придерживая за плечи, словно придавая смелости встретиться с темными глубинами глаз механизированного существа, протягивающего к ней почерневшую руку. Атласная как кремень кожа словно сгорала под воздействием воздуха, испепеляя стальные шестеренки, серый металл окислялся, ржавел, распадаясь до тех пор, пока последняя капля расплавленного серебра не пала в белый водоем, что через несколько мгновений стал таким же белесым, как распустившиеся астры.

Мэй Ли подумалось, что она увидела призрак смерти, снизошедшего с бессмертной обители своей на краткий миг, растянувшийся в вечность. Скованность и тяжесть поселились в сердцевине сердца, но плечи обдало спокойствием от того, что то, чего не должно существовать исчезло, как перевернутый пейзаж в живописном альбоме.

– Это была двадцать первая неудача, – мягко говорил он, словно рассуждая о пасмурных буднях, свинцовыми тучами, закрывшими синеющие озера чистого неба. – Я хотел, чтобы ты лично смогла увидеть, как безвозвратно уходят мои несовершенные орудия, покидая и не успев порадовать творца. Мэй Ли опустила голову, всматриваясь в узоры на своих тканевых туфлях, сосредотачивая мысли и дыхание на ярких оттенках красной рябины и златых лепестков:

– Почему Вы думаете, что я смогу Вам помочь? Почему считаете, что захочу делать это по собственной воле, а не по принуждению?

– Я не буду делать ничего того, о чем ты сама лично меня не попросишь, – ответил он, проводя большим пальцем по ее сведенным бровям, убирая руку с талии. Он подошел к ближайшему каменному столу, в бесстрастности ступая по осколкам стекла, не замечая вокруг суматохи, вознесенной крахом очередного эксперимента, не видя и подоспевшую из соседних залов дюжину челяди, расстилающих белые простыни, что с осторожностью убирали в покрывала крошки расколотых фужеров. Мужчина взял в руки книгу в черном кожаном переплете, раскрывая рукописный манускрипт на заложенной алой лентой странице, и с ностальгией проводя по вдавленным чернилами листам.

– Это дневник одного из британских офицеров сорокалетней давности, что отправился в миссию к Северным Границам. Здесь не упомянуты ни город, в котором прибывала его дивизия, ни точные числа и месяцы, ни места раскопок, где добывали ценную руду, но очень четко описаны события, происходящие с ним лично. Часть листов утеряны, и вырваны, быть может, самим владельцем записей, а, возможно, и кем-то другим, кто не хотел, чтобы знание о совершенном открытии достигло вражеских структур.

Человек повернулся к ней, опираясь ладонями на стол, покачивая пальцами толстую книгу.

– Здесь рассказывается, что солдат встретил девушку, похожую на человека, но не являющеюся таковым по своей первоначальной природе. Внутренности ее были шестеренками, что можно увидеть в разбитых часах, но тепло ее было, как у человека, и поступки ее были человечнее любого, кого он встречал прежде.

– Даже если все и так, как Вы говорите, какое право Вы имеете на их создание?

– А какое право имел Ален Вэй, убивая людей ради услады своего гнева и возвышения юношеского и не потухшего самолюбия? Какими бы не были его мотивы, он не порочнее меня, пытающегося противиться действительности. Мы не такие уж и разные, и каждый из нас по своему добивается цели. Ударив тебя, я всего лишь хотел увидеть его реакцию. Посмотреть, есть ли в нем хоть что-то от человека, на которого возлагают почести большая часть оставшегося в живых человечества, и узнать на кого возложат венец победителя – на убийцу или спасителя.

– И не превратились ли Вы сами в существо отвратнее чудовища в поисках своего ответа? – стойко выдержав тяжелый взгляд, спросила Мэй Ли, благодаря мужественность воли и подернувшийся голос.

– В каждом из нас живет свое чудовище, – ответил он, смягчая взгляд. – Через несколько дней мы вернемся в провинцию Цинн. Можешь делать, что пожелаешь, даже попробовать спрыгнуть с корабля, чтобы улететь в журавлином оперении к своему горячо любимому хозяину, но пока, будь любезна и изволь исполнить еще одну мою прихоть.

– Какую просьбу? – прокричала она, стирая текущие по щекам слезы, когда он быстрыми шагами преодолевал расстояние до прозрачных дверей лифта. Но, так и не дождавшись ответа, поспешила за ним, стараясь не видеть косых и укоризненных взглядов, брошенных в ее сторону. Кто бы мог подумать, что молодая девушка посмеет дерзить властителю провинции, позволяя себе грубость и неучтивость, тогда как все прекрасно знали, что одно мановение его руки, и она тотчас потеряет голову. Несдержанный тон удивлял и ее саму, словно запретные мысли внезапным потоком вырвались из уст по его желанию, открывая все тайны, спрятанные в душе. Мэй Ли взошла в двери лифта, бесшумно затворившиеся стеклянной мозаикой за спиной, тончайшими полосами, сходившимися вместе, осознав, что вновь оказалась вместе с этим мужчиной наедине, в благожелательном жесте похлопывая на мягкие подушки на кушетке рядом с собой, приглашая присоединиться к нему.

– Ты, должно быть, голодна, Мэй Ли? – положив ногу на ногу мягко сказал он, поднимая темную высокую кружку из великолепного фарфора с опаловыми хризантемами, от которого поднимался соблазнительный теплый аромат. – Я забрал тебя еще ранним утром. Не желаешь испить? – в невольной манере предложил он, обнимая рукой дно чаши и проводя серебряным лезвием по керамической кромке. – Этот напиток очень согревает, он сладок и сытен, иногда его использует в качестве хорошо внутреннего антисептика и успокоительного средства. Много пить нельзя, но это лучше всякого вина, что предлагают в самых дорогих винодельнях Шанхая.

– Я не голодна, – уклончиво ответила девушка, складывая руки, и немного погодя добавила, – благодарю за предложенное угощение. Что Вы еще хотите от меня получить?

Он осторожно поставил чашку на ониксовую столешницу с закругленными львиными ножками, с явным удовольствием оглядывая ее со стороны, и вместо должного ответа спросил:

– Не желаешь присесть рядом?

Она сморщилась, и хоть недостойное выражение не пребывало на лице больше секунды, он успел заметить необычное изменение, и расхохотался громким и заливным смехом, раскатившемся, как бледно-огненная змеиная молния среди черных, бурлящих в волнительном спокойствии туч. Необычное состояние для такого мужчины. Все то время, что она его знала, грубоватые черты лица оставались скованными и нетронутыми эмоциями, свойственные обычным людям, и Мэй Ли в разуме своем одарила его надменным и холодном нравом. Она всегда считала его ближним приспешником Красной Госпожи, верно служащим ей на протяжении многих лет, что готов был исполнить любое ее приказание, каким бы отвратительным и жестоким оно ни было. И вот теперь перед ней сидит человек, что никогда не опускался до ремесла служащего, а всегда был возвеличен, как управляющий тысячами. Теперь он улыбался своими полными и красными губами, и в притягательных глазах его шептались духота ночи и зной раскатистых ливней. И она не знала, что делать дальше – найти способ, чтобы умереть и избавить себя от кошмаров, полных всевидящих стальных очей или попытаться противиться его силе, усмиряя юность пыла.

– У тебя есть какие-нибудь желания?

– Нет, Владыка, – говорила Мэй Ли, стискивая зубы, чтобы не закричать.

– Когда тебя отдали Алену Вэю, ты была еще совсем ребенком. Какого это становиться никем наследнице, происходящей из древнего аристократического рода, прощаться с семьей, а потом в угрюмости и печали вспоминать о мгновениях, проведенных вместе с близкими людьми и знать, что ты никогда не сможешь к ним вернуться?

Мэй Ли поняла, что ей нечем дышать, в груди стало тесно, но ни голосом, ни глазами она не показала своей надломленности.

– Я исполняла предписанный судьбою долг, и с гордостью и честью приняла из уст сказителя судьбу, врученную мне. Я получила лучшее воспитание и образование, на которое могла рассчитывать и была счастлива, когда меня приставили к одному из избранных, что станет следующем покровителем неба и будет защищать нас с небесного трона.

– Ох, – удивленно воскликнул он, – какие бравые слова, но именно так и должна говорить женщина о своем бывшем господине. Но неужели тебе никогда больше не хотелось увидеться с любимыми отцом и матерью, – он помедлил, словно вспоминая, с серьезностью отводя взор за окно кабины, – и кажется младшею сестрой, чьи писания фатумы были более благосклонны, нежели к старшей дочери?

Мэй Ли смотрела, как огибают просветы его платиновые украшения в волосах со сценами волчьей охоты, подумав, что прежде ничего подобного не видела, удивляясь, как прежде не замечала за ним столь явных отличий в классовом статусе. Обычному прислужнику мужчине не дозволялось носить вставки в волосы, подобное было отнесено к привилегии дворян, но аристократы никогда и не стригли волосы так коротко, то было больше свойственно привилегированным солдатам, отличившемся на воинской должности. Вельможи могли много лет отращивать свои волосы, искусно заплетая и убирая их в нефритовые шпильки в форме лотосов, драгоценный камень отождествляющий твердость рассудка и честности. Может в том присущая его воспитанию сдержанность и мужественность, а может он считал носимые регалии не столь значимыми, не придавая им должную цельность в своем образе, потому Мэй Ли никогда бы и не подумала, что он относился к прославленному роду.

И да, конечно, она хотела увидеться с родителями, обнять любимую сестру, от которой всегда пахло водой и розами, черные волосы ее были тягучими и тяжелыми, как ночная ладья, раскачивающаяся в волнах агатовых, голос серебряный, а глаза прозрачные будто воздух. В свой первый день в новой и неуютной комнате тянулись к потолку яркие, как звезды, прямое пламя свеч, что воспевали к теням, очерчивая щели и проемы в окнах и дверях, в ставни бешено и тревожно гремели оголенные сучья деревьев, рассекающие долы полной луны. Кровать была жесткой, простыни холодные, как саван у покойников, и сны приходили кратковременные и пугающие, больше нагоняющие страшные видения, нежели изгоняющие беспокойные и досужие речи мыслей. Когда заскрипели петли красной расписной двери, и щелкнула золотая задвижка, повернулись замки, она сжалась в себя, прикрывая уши, но все равно могла четко и ясно расслышать звук приближающихся босых ног, но тогда ей казалось, что то были лапы черного зимнего волка, ужасного призрака, пришедшего с снежных долин, вселившегося в плоть зверя, чтобы съесть ее душу. И когда она почувствовала, как прогибается на дальней части кровати матрац, Мэй Ли открыла горящие волнением глаза, встречаясь с безмятежными яшмовой зеленью взора своего господина. Он приложил два пальца к губам, осторожно приподнял покрывало, что совсем не согревало, и взял ее ладони в свои, растирая озябшие пальцы и кисти, мягко улыбаясь, и она видела, какой счастливой и радостной улыбкой сияло его юное лицо в чистейшей мгле. Никто и никогда кроме нее не видел такого Алена Вэя, полного сочувствия и сострадания к чужому несчастью, и до самого утра, когда на затуманенном розоватом горизонте забрезжили первые лучи, он не выпускал ее руки, прижимая к своему сердцу. И кожей, и всем телом своим, и бурно клокочущим в ушах сердцем, она слышала ровный сердечный ритм, бьющийся эхом прямо ей в ладонь. Молодой господин, что заменит ей дом и всю семью не побоялся позора или осуждения от других, придя к прислужнице по доброй воле. То редкое, с годами превратившееся в несбыточный и метаморфозный сон явление, почти что стерлось из ее памяти. Но она говорила себе, проводя руками по шелковым простыням, лежащим на самом дне деревянного комода в драгоценном ларце, что то была истина. Памяти свойственно улетучиваться, постепенно значимые фрагменты всей жизни истлевают, как чернила на бумаге, и только предметы связывают с прошлым, словно крича из минувшего, что все не приведение.

Мэй Ли знала правду, она никогда не была несчастливой в обществе рассудительного, но безумного во гневе человека, она принимала его во всех прегрешениях и пороках, не смея перечить чувствам. Иногда дороги людей скрещиваются небывалым образом. Люди, что могли бы сделать нас счастливыми на всю жизнь, обходили нас стороной, оставляя в памяти слабый и бледный осколок воспоминаний, а те, кому вверяли себя, без жалости вонзали рубящий нож в сердце, выбивая всю волю к сопротивлению на иное будущее.

– Почему Вас беспокоит мое прошлое? – с напускной беззаботностью прошептала Мэй Ли. – Каждый из нас, кому вручается судьба, будь благовидна, иль скорбна, отрекается от прошлого.

Он улыбнулся, указательным пальцем проводя по нижней губе, впиваясь взглядом в ее сдержанное, скованное, остывшее от эмоций лицо, и какое-то время раздумывал над ответом, открыто и беспризорно рассматривая ее одеяние, огибающее ее прекрасный стан.

– Мэй Ли, – сказал мужчина, вставая с пышной софы, а она все продолжала смиренно держать ладони вместе, опустив руки к низу, но горло сжалось при его близости, – ты должно быть позабыла, что теперь за твое благополучие ответственность несу я, а не Ален Вэй. И пусть это займет много времени, я готов ждать, сколько угодно, – он поправил стянувшийся воротник, кожей пальцев в случайности прикасаясь к горячей жилке, бьющейся у ее горла. – И все же, то мое право причинить тебе боль или наслаждение.

Они стояли так близко, что она могла ощущать жар, исходящий от его тела, не обычное человеческое тепло, а раскаленное пламя. Ей много хотелось задать вопросов, например, отчего он не остался на скорбном отпевание? Почему покинул столицу накануне события столетия? Почему так неожиданно появился на пороге дома Алена Вэя, не боясь тревожить одного из величайших убийц Империи? Но из всех вопросов она задала единственно правильный:

– Я не знаю Вашего имени, – отводя взгляд в сторону, и поджимая губы, прошептала девушка. – Как мне следует обращаться к Вам?

– Лиан Юнь, – мгновенно произнес он, чуть откидывая голову назад, словно тот получал удовольствие от того, какой она представлялось его чистому взору, озаренная спело-красным оттенком золотистого отсвета солнца. И как бело-лунная, алебастровая кожа сочеталась с черной тканью кимоно, как опускались плавным взмахом ресницы и сжимались в соке алом губы. Но все исчезло, когда стеклянные границы на двери отодвинули засовы в форме стеблей растений и цветочных бутонов, открывая путь к новым широтам и глубинам корабля. Лиан Юнь вздохнул с легкой тенью сожаления, проходя в переднюю часть залы, ведущей к лестнице, проводившей к журчащим фонтанам под высокими стеклянными сводами, образующих восьмиконечный купол оттенка аквамарина. Внизу простиралась терраса, увитая акациями и меж продольными лабиринтными тропами, ходили павлины, вальяжно расхаживая украшенными золотыми цепями ножками вдоль нежно-сладких ковров и раскрывая многоцветные, узорчатые хвосты.

Белоснежная рысь заспешила к нему, взбираясь по лестнице, сверкая сапфировым ошейником, и лишь достигла его ног, как тут же принялась ласкаться, прижимаясь боком и огибая хвостом ноги, путая любимого хозяина, не отпуская и завлекая всем телом, не желая расставаться, не насытившись ответной приветливостью и милостью. Лиан Юнь в великодушии мягко и торопливо провел рукою вдоль всего тела грациозного хищника, что издавал из груди истомный рык, откликаясь добротою, но его желанный друг спешно отступил, оборачиваясь к юной девушке, остановившееся возле ступеней. Бледная и неподвижная, она придерживалась за каменные перилла, чтобы не упасть, не потерять равновесие на ровной земле, что кружилась под ногами во всех направлениях перед расплывающимся взором.

– Как? – в смертельном неверии произнесла она, не догадываясь, к кому именно обращалась в этот момент. Там внизу, где цвели прекраснейшие цветы, отраженные в белой невинности, стояли те, кого она так старалась позабыть все эти годы. Мэй Ли громко сглотнула, губы тряслись и в глазах темнело, не хватало воздуха, когда она сжала в кулак ткань рубахи на груди, словно в порыве жеста, старалась успокоить сердце. Это было невозможно, но лишь об этом она и мечтала, на краткий миг вновь встретиться с семьей. И хотя прошло так много лет, их лица, исполосованные морщинами, остались прежними, крепкие руки, обнимающие и укачивающие в колыбели, добрый и искренний взгляд.

Мужчина подошел к ней, встав рядом, и наклонившись лицом к нежной щеке, прикоснулся своей щекой, мановением привычным, в блаженстве прикрывая глаза, словно между ними проявилась близость.

– Я знаю очень хорошо, что тебе нужно, Мэй Ли, – говорил Лиан Юнь, притрагиваясь пальцами к ее ладони, прочерчивая по заветным линиям руки краями острых колец, не оставляя ни алых пятен, ни кровавых царапин. И отходя прочь, позволил ей самой решать свой путь. Она не оглядывалась на него, когда он покинул ее, уходя прочь в тень дальних коридоров и, оставляя ее одну со своим выбором. Но выдержка сломилась, и милое дитя опрометью кинулась вниз, спотыкающимися ногами стремясь на встречу, что стала первым павшим барьером. Слабость надтреснула стойкость, душа ожила, возвышаясь в полете счастья. И все еще не зная, подарком то было искусителя или добродетеля, ставший ближним, Мэй Ли сдалась первому павшему соблазну.

***

Они вышли на улицу, полную людей, но взрослой части населения почти не было видно, среди тех, кто восседал на грязной земле. Перед его глазами стояли с молящими и обездоленными глазами сотни детей, поднявших бесчисленные и непонятные взоры на одного него. И в это мгновение ему показалось, что именно он убил каждого, кто не вернулся из горящего города, а манжеты его Он есть первопричина лишений, которые Скай никогда не сможет искупить за всю свою жизнь, сколько бы лет не уготовила ему судьбоносная тропа. Краем глаза он посмотрел на Лиру, осторожно присевшую на колени возле маленького темнокожего мальчика в оборванной рубахе, и запачканным сажей и кровью лицом, темные кудрявые волосы купались в искрах стального пепла, а из глаз стерлась воля к жизни. Или темнота, что он увидел за пределами невидимых баррикад, выстроенных перед старинной частью города, настолько завладела разумом, что он не в силах вырваться самостоятельно и освободиться от кровавых пут. Ее янтарно-медные кудри сияли червонным златом, а белая кожа рук на кофейных щеках умирающего мальчика, были так не сочетаемы, так неестественны, словно в мирскую жизнь спустилась смертоносная орда из иного измерения. И ребенок был чужим в мироздании, полном спокойствия и радости, которому не дано познать увечий и отчаяния другого бытия. Некогда чистая и опрятная улица была забита толстыми холщовыми мешками, корзинами и повозками с бочонками, здешние переулки теперь походили на место переселенцев, остановившиеся в одном из городов Османской Империи, тщательно собиравшихся, чтобы через несколько дней покинуть его и отправиться в путь. Здесь кипела работа, звучали голоса стариков и юнцов, и, затаив дыхание он вслушивался в наречия благородных и нищенствующих, сосредотачивая слух на отдельных фразах, оттачивая память и восприятие.