Текст книги "Калейдоскоп вечности (СИ)"

Автор книги: Евгения Кострова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

– Я понимаю, отчего ты так поступил с моими людьми, – тихо произнес мужчина, но от голоса его глянцевые черные камни, выложенные вдоль бортов, где начиналась зелень ботанического сада, задрожали, и несколько крупных опалов раскололось на части. – Они пришли за долгами, – как бы невзначай продолжил он, – ты же считал себя свободным от них, и злоба, вскипевшая в тебе забрала их жизни. Но они принадлежали к моей касте и моей провинции. Ты знаешь закон – жизнь за жизнь. Но я пойду на уступки тебе.

Не отводя взгляда от собеседника, он указал на девушку несколькими когтистыми пальцами правой руки, и в лучах восходящего в туманной дымке малинового солнца, ядовитые острия заиграли и заблестели. А расплывающийся пепел и серые облака стекали на улицы, и страх был спутником каждого, кто покидал свой дом, потому что дым, созданный ночным огнивом, лился как бесконечная река, и вздымались колоссы волнующихся серых волн, и задыхались люди, стоя под лучами красного зарева

– Отдашь мне эту девушку, и я уйду с миром, более не тревожа тебя своим присутствием, откажешь в моем прошении, не побоюсь лишить тебя самого конечностей, сделав так, что ни один твой новый сустав не отрастет, какие бы средства и лекарственные снадобья ты не использовал. И в доказательстве своих слов, он едва согнул правый мизинец и вся правая стеклянная стена, пошла толстыми и кривыми трещинами, словно мощным давлением вышибая их из серебряной оправы рам.

И хоть звук бьющегося стекла освежил их разговор, Ален только в согласии кивнул, соблюдая абсолютное благодушие, и легко промолвил:

– Конечно же, если Ваш двор нуждается в таких простых и безыскусных слугах, как Мэй Ли, то прошу, забирайте. Лишние хлопоты будут мне ни к чему. Но разве это равноправный обмен? Я забрал у Вас три жизни, а Вы забираете всего одну.

Дыхание Алена Вэя было ровным, губы не были плотно сжаты и не бледнели, а все оставались красными, как азиатский пурпур, мимика лица оставалась прежней. Тембр голоса его не понизился, зато глаза сияли в радостной лихорадке, как и прежде. Неужели он прогадал? Мужчина обернулся к служанке, которая тяжело хватала ртом воздух, а молящими широко раскрытыми глазами, она всматривалась в любимое лицо своего хозяина. Ногти впились ей в ладони от желания произнести вслух заветные слова, что она жаждет остаться. Неважно, сколько работы ей предстоит выполнить, или какие кровавые пиршества вершить во имя его желания. Только пусть он позволит остаться ей рядом с ним, видеть его лицо подле себя, чувствовать его аромат и слышать шелест переворачивающихся страниц в библиотеке, и разглядывать силуэт, очерчивающий ночную темноту в свете газовых ламп. Но она не могла даже прошептать эти слова, потому что тогда она выкажет свою неучтивость по отношению к гостю, и он сможет узреть ее невоспитанность, плохо помыслит о хозяине. Поэтому она кричала разумом, взывала к себе его имя, моля великого Януса о снисхождении к ее судьбе. Разве можно вытерпеть эту боль, что сжигает внутренности, ей казалось, что даже кожа начнет ее тлеть, лишись она его присутствия. Но ее ждала не только душевная мука, договоры со слугами заключались на всю жизнь, и при переходе слуги от одного к другому владыке означало полный разрыв всех былых связей и беспрекословное подчинение другому господину. И ее захлестнуло безумие. Она рисовала в воспаленном воображении, как выбежит к нему с опущенной головой, прося об измене своего решения, но этого не случится. Потому что она глубоко любила и уважала своего господина, что стоял для нее выше любого другого божества. Она не посмеет пойти против его воли, не сможет перечить его указу. И даже бы если ей приказали, отсечь самой себе руки, она бы так и поступила, ведь так начертано на линиях ее судьбы. Судьба – коварная полосатая гиена вновь разрушает ее на части, вновь хочет отгрызть от тела душу и вырезать сердце.

Мужчина шевельнул губами и посмотрел на трясущуюся женщину сверху вниз, и татуировки на его плечах стали рельефнее, чернее под натиском рубиновой ладьи, восстающий за седыми завесами. Его холодные глаза, осколок туч, застывших в кромке вечного льда. Мэй Ли подняла голову, смотря на человека, требующего ее в качестве расплаты за содеянное, и в глазах его купался голод и неотразимая глубина желания. И от этого взгляда она бледнела, а он улыбнулся и от этой улыбки ее будто ударили плеткой.

– Я хочу ее, – легко высказался он, отворачиваясь от девушки. – Она будет моим сувениром из столицы. А я думаю, что у тебя мальчишка неплохие вкусы на женщин. И женщина станет некой гарантией нашего союза. Мир бушует. Неизвестно, чем закончатся распри меж двух соседствующих Империй, что так и норовят вырвать друг другу глотки. Мне следует заручиться вниманием одного из участников Великого Турнира.

Мужчина поднес руку к пиале и кончиком заостренного серебряного когтя надрезал на большом пальце рану, вскрывая подушечку пальца до самого мяса. И в жидкость, что светлее солнца пало несколько капель его благородной крови.

Ален ничего не сказал на это действие, но губы его приоткрылись в удивленном вдохе. Одной капли крови человека хватит для него, чтобы сократить ее, либо превратить во страшные мучения. С кровью человека можно призвать его душу, прикрепляя к своей или пустить блуждающий дух в скитания между миров, что старше вод и дальше огненных светил. Если правильно распорядиться этим даром, оно будет равносильно полному овладению.

Дворянин подвинул чашу к Алену, и тот осторожно взял ее в свои руки, в неком замешательстве смотря на растворившийся алой розы отрады.

– Почему? – почти с гранитным лицом спросил Ален.

– Доказательство того, что наша сделка станет равносильной, если кто-то захочет узнать о разрыве твоего договора с этой девушкой. И я смогу ощутить в полной мере твой гнев, если что-то в моих поступках и моем поведении к женщине тебя не устроит. Но и ты не забудешь, что в моих руках. Он вновь сделал жест пальцами, клацая по столу серебряным жемчугом своих когтей и Мэй Ли ощутила внутри тела нестерпимую дрожь. Ее притянуло к мужчине, словно ее использовали как марионеточную куклу, тело выгнулось вперед, и она пролетела несколько метров над землей, больно ударяясь о стеклянный пол перед его ногами. А потом ощутила, как ее подбородка касаются серебряные острия, и выдержка ее надтреснулась.

А человек сухо продолжал, осторожно поглаживая когтем по ее щеке:

– Как ее хозяин я смогу делать с ней все, что мне заблагорассудится. Но, думаю, что ты и так уже знаешь, почему ты не можешь противиться этой сделке. Как только наконечники этих серебряных когтей проникают под кожу, в нее попадает очень сильный яд. Необычный, он мгновенно распространяется по всему эпидермису. Одно из его главных свойств, у человека появляется красивый шлейф, как у цветущего жасмина в ночи. Запах настолько притягателен, что у окружающих от аромата кружится голова. Однако внутренняя функция органов нарушается, течение болезни очень медлительное, человек может практически не замечать изменений, происходящих внутри своего организма. Но, сначала отказывает кишечник, позже легкие, когда же болезнь добирается до вен и головного мозга, исход фатален.

Ален торжественно усмехнулся, словно человек только что рассказал хорошую шутку.

– Любой наркотик или яд по-разному действуют на человека. Одни умирают от одной дозы в гран, другие могут употреблять яд в качестве аперитива перед главным блюдом. Когда Мэй Ли попала ко мне на службу, то изучала многие действия смертельных препаратов вместе со мной. Потому Вам, благочестивый, ни к чему рассеивать мое довольство. Я буду рад, если моя служанка сможет удовлетворить все Ваши запросы в качестве прислужника.

– Вот как, хорошо, что она разбивается в лекарственных травах и ядовитых снадобьях, – отозвался мужчина, но по его лицу нельзя было сказать, опечалился ли он этому известию или нет, удивлен ли был, или мысленно насмехался над безрассудством молодого целителя. Но, ни от кого не ускользнуло, как по лицу девушки прокатилось несколько влажных бусинок пота, и как сдавленно и хрипло она дышала.

– И, тем не менее, – продолжил он, заставляя ее повернуть голову в сторону, чтобы хорошенько рассмотреть оставленный след после его удара, расплывающейся от виска до края губ темно-бурой краской полуденной звезды, – я заберу эту девушку с собой. Если она училась под твоим присмотром, у нее могут быть неплохие знания, и она сможет помогать в центральном лазарете.

– Пусть будет так, как того желает властитель провинции Цинн, – согласно прошептал Ален, прикрывая глаза, и рука его в томлении потянулась к чаше с кровью. Уже когда ему подвинули этот нектар, он бился в истоме, и, отпивая чай с кровью, и вкусив алеющую капель, он резко поставил чашу на стол, отчего она надтреснулась по бокам. Ален прикоснулся кончиком пальца к языку, смакуя кровь, и через нее услышал разговоры и шепоты теней, открывающих перед глазами цепочку памяти и снов человека; видел события, свидетелем которых не должен был стать, и увиденное в обрывочных воспоминаниях, мелькнувших перед глазами пугало его. Он словно видел море, потемневшее от горя, небеса, озарившееся пламенем преисподней и жестокость, и будущие воплощения видений страшили его. Он окунался с головой в океан эфира, полных чувств и запахов, и монотонных звуков, и непонятная жажда охватила его, незнакомая, но просачивающаяся в каждую жилу.

– Что-то не так? – поинтересовался дворянин, пропуская сквозь металлические острия шелковые локоны Мэй Ли, зачарованно наблюдая как они скользят между лезвиями, словно мягкие перекаты жемчужной воды.

Ален сделал над собой усилие, делая еле заметный вдох и приводя ускоренное сердцебиение в нормальный ритм, прислушиваясь к резному своду темной листвы, реющей на мягком ветру над головой. Так было всегда, когда его посещали видения, но не так часто он сталкивался со столь темными гранями прошлого, они были горячи, как пламя солнца и черный огонь преисподней, восстающей до самых небес, свирепы как стая волков и остры как опаленный кинжал. Он видел водную гладь, на которой цвели безупречные белые цветы лотоса, настолько прекрасны были их бутоны, что их можно было сравнить лишь с алмазами, но на лепестки стекала кровь с раскрывшейся волчьей пасти, хриплое дыхание создания с темно-серой шкурой было жестким и рваным, как после длительного бега от охотничьих пуль. И с каждой новой каплей крови цветок лотоса оборачивался в контрастную анемону, растекаясь вдоль быстрого и хладного ручья.

– Нет, – солгал он, сбрасывая с себя удушливое наваждение, так огонь разрывает тьму, которой нет конца и края. Он не показал, сколь много страха увидел в потусторонней душе, и Ален посмотрел на мужчину, что проводил острую линию по дрожащим губам женщины, а она смотрела на него глазами жертвы, загнанной в тупик. И он в их темной глубине разглядел свое отражение. Но он не желал видеть эти глаза, от которых немели небеса и стыли пучины облаков в час красного заката. – Все в порядке, – сказал юноша в более уверенной манере, резко поднимаясь из-за стола.

– Мэй Ли, – обратился он к девушке, не глядя на нее, – своими именем и кровной клятвой, предназначенной тебе судьбы, и свободной волею своей, я отпускаю власть жизни твоей и возлагая на руки человека сидящего с тобой. С этими словами он повернулся к властителю провинции Цинн, смиряя его холодно-равнодушным взглядом, не замечая как девушка, закрыв глаза, покачнулась, вцепившись тощими пальцами в подол своих юбок, чувствуя, как низ живота наливается свинцом. Дыхание ее стало жестким и поверхностным, словно ей только что в горло всадили зазубренный меч, а пульс стал слабым и прерывистым, еще миг, и сознание ее упорхнет в заоблачные выси безмятежного покоя вечности. Господин разрушил пятнадцатилетнюю службу с такой легкостью, и не повел даже бровью, а из нее будто вырвали саму душу.

– Вам будет этого достаточно или же я могу Вам любезно оказать свои услуги? – вздыхая, спросил он, и вновь его спокойствие, умиротворенность поразили мужчину. Он недоверчиво усмехнулся, и неестественная его характеру улыбка рассекла суровые, но мужественные черты. Не смея так и разгадать истинную сущность Алена Вэя, он так же поднялся, сцепляя руки за спиной. – Я понимаю, как высока моя расплата перед Вами, и с превеликим удовольствием отдам Вам все, в чем не буду нуждаться сам, – уверял его Ален, произнося слова неспешно и четко.

Темноволосый человек вежливо кивнул, опуская свой взор вниз на девушку, и непривычные для него слова обожгли язык:

– Поднимайся.

Первое движение стоило ей немалых усилий, она оперлась ладонями на колени, потом сжала руки в кулаки, желая впиться ногтями в кожу и почувствовать боль, чтобы заставить себя двигаться. К горлу подступала словесная чернь, когда она подчинилась приказу человека, голос которого не желала признавать, не хотела слышать. И остроконечная боль впивалась опаленными иглами в виски, когда она в безнадежном жесте попыталась соединить ровно руки перед поклоном, но горе, принявшее ее в свои объятия, не дало возможности даже как следует поприветствовать своего нового хозяина, и она понуро опустила плечи, ожидая удара по лицу его длинными когтями. Но удара не последовало. Он и вовсе не обратил на это внимание, а для нее будто бледно-золотая заря сгущалась за туманами.

– Я позабочусь об этой девушке. Но твой долг я не простил. Он остается висеть на твоих плечах, и останется даже после твоей смерти.

Ален в непонимании нахмурил брови:

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты покаялся, – и голос его растворялся в тепле света, – и молил о прощении за содеянное, отступился от тех деяний, что творит Красная Госпожа. Ведь создавая в себе ее иллюзорный образ, ты лишь прославляешь ее, как пустынники, живущие в шатрах белых долин Османской Империи и поклоняющихся своим черным тотемам. Ты не больше чем богохульник.

– Покаялся? – изумленно переспросил Ален, не поднимая глаз, словно ослышался, складывая руки на груди и утомленно припадая плечом к кованым вратам. Пальцы рук его слегка пробивала дрожь, когда он вспоминал об истязаниях и криках, коими его одаряла ненавистная женщина. – Мне смешны Ваши желания, ведь эпоха богов клонится к закату. Пожелайте чего-то более существенного, нежели моего раскаяния. Попросите золота за жизни, которые я отнял или смерти врагам своим. И почему не требуете Вы раскаяния от Су Бей Дзян? Ее за грехи, как я погляжу, Вы покарать не хотите.

– Если ты действительно избран судьбой, значит, ты достоин занять один из белоснежных престолов на небесах. Но пока я не вижу в тебе достойного.

– А Ваше признание мне нужно, – процедил он, зрачки его вытянулись и стали щелевидными, как у зверя. Ален распрямил плечи, и с золотой вышивки на роскошном хаори восходили смольные тени, счастливо пробуждаясь от затянувшегося сна. Скользкие черные фигуры поднимались выше по его телу, обрамляя и обнимая туловище, и одно из существ уселось ему на плечо, обтягивая длинным хвостом с острыми шипами атласистую шею. Змеиная голова выскользнула из-под эфирного сгустка мрака, открывая рубиновые глаза, и агатовые языки дымки, сходящей с его рваных крыльев, превращались в толстых гадюк с обсидиановой кожей, низвергающихся на землю водянистым черным потоком, и там где проползали их тела, оставался прожженные следы, как от кислоты. И с черных пятен, проведенных по стеклянным половицам, поднимались руки, хватающихся за стекло, словно за борта, и мутные воды принимали на свет искаженные и неясные лики. Тела исполинов были чистым смогом, кровь их была сжигающим пламенем, а из плоти выковывали они величайшие орудия смерти.

– Если Вам кроме этой девчонки и несбыточных надежд ничего от меня не нужно, можете покинуть это место. Дальше Вашего присутствия в своих стенах я не потерплю, в противном случае – пусть мне будет и нелегко справиться, но Вас будет ожидать судьба подчиненных, за которыми Вы прибыли в столицу. Ломать кости и сдирать кожу с выходца древнего рода, у меня нет желания.

Мужчина посмотрел на тенистые проходы, следующие за воротами, и в последний раз скосил подозрительный взгляд на молодого человека.

– Так уверен, что сможешь одолеть меня, мальчик? – чуть изогнув испещренные татуированными ожившими символами брови, спросил мужчина. И с кончиков пальцев его потекло горячее серебро, смешанное с кровью от ран, полученных от накалившегося металла.

Черный дракон на плече Алена раскрыл пасть, выставляя выстроенные в несколько рядов заостренные резцы, сцепляя лапами мягкую ткань на плече хозяина и складывая крылья, принюхиваясь к ауре мужчины. Пальцы юноши погладили палящую чешую, и теневое существо растворилось в воздухе, и Ален провел мягкую линию потемневшим от копоти указательным пальцем вдоль скулы.

– Нет, – в задумчивости прошептал Ален, и глаза его затуманились. – После увиденного, мне даже касаться Вас не хочется. И вступать с Вами в бой один на один равносильно самоубийству. Но именно для этого, нужно так тщательно готовиться к нежданному визиту, Вы со мной не согласны?

Ален улыбнулся, поднимая голову наверх, высматривая между тенистыми кронами деревьев высокую женскую фигуру. И лишь когда цепи ее клинков задрожали в воздухе, мужчина повернулся в сторону, следя за взглядом юноши, пораженный невидимым и наслышанным приходом истинного убийцы. Темная одежда лоснилась к коже, словно тени, мягкие волосы подхватил горелый ветер, и, несмотря на красоту, глаза женщины были чудовищны, в них затаился тихий зверь смерти. И яркий рубин, как игристое красное вино сиял в оправе драгоценной реликвии. Глаза, в которых утонуло бледно-зеленое стекло, рассматривали мужчину так, словно могли прочесть все его секреты через кожу, то взгляд охотника, оценивающего усилия своей жертвы в сопротивлении. И юноша с волосами серебра лунного сияния и злата рассветного солнца любовался ее красотой, он смотрел на нее как на родное дитя, как на сестру и возлюбленную, и в сердце его пылала нечеловеческая нужда в одном лишь созерцании ее облика.

– Вы знаете, что такое мечта? – внезапно спросил Ален, не спуская цепкого взгляда с молодой женщины, подставляя изогнутую ладонь свету, что обтекала его кожу как река.

– Это очень похоже на тонкую цепочку, чьи звенья запутаны до предела. Чтобы распутать цепь, нужно просидеть с терпением и колоссальной выдержкой, перебирать все звенья, и при каждой неудаче, найти в себе достаточно упорства, чтобы решиться приняться за дело вновь. Ее нельзя передать в руки чужого человека, цепь запутается еще больше или вовсе порваться, потому ее никогда нельзя отпускать. В руках владельца она будто сталь и злато, но в иных пальцах рассыплется пеплом. И, казалось, что вот уже близок конец, но каждый раз самый тугой узел разбирать приходится в самом конце. Многие сдаются, отступаясь от своей мечты, пожертвовав многим и так и не добравшим до желанной отрады. Я расплету свою цепь до самого конца, чтобы обретя долгожданный покой, носить ее. И не пожалею ради этого ничего. Ни тех, кто стоит, защищая меня, ни тех, кто отважился вступить против меня.

Черные стражи, от которых пахло землей, копотью и мертвой плотью восставали из темных вод за спиной Алена Вэя, поднимая вверх свои лезвия огромных и зазубренных клинков, что были в их рост, а приобретя форму, слились с тенью. Глаза их были чернее туч, а фигуры выкованы их скалистых пород. И в пучине темной, как деготь жидкости, отражались крепостные стены монументальных дворцов, сверкающих опаловым светом луны, и град, чьи платиновые и непокорные стены возвышались над золотыми горными равнинами. Но то было лишь далекое отражение иного мира, которое померкло и рассеялось по воле властелина.

– Ах да, – прошептал как бы невзначай Ален, – Вы же впервые видите окраины моих дворцов. Даже я не знаю, что находится в его многочисленных покоях. Говорят, для того, чтобы узнать, какие секреты скрывает кровь избранных должно потребоваться не одно столетие, – он сжимал и разжимал кулак правой руки, рассматривая кривые линии судьбы на своей ладони, – но я все же человек, и жизнь моя не долговечна, и пока я знаю лишь маленькую толику правды о своей настоящей натуре. Зато хранители, стоящие на вечной страже их драгоценных ворот, могут приобретать свои формы и даже проникать в этот мир, служа мне также верно, как и в этом мутном зазеркалье, в которое я не могу проникнуть, даже в самых отдаленных снах.

Один из смольных воинов поднялся из-за тени, отбрасываемой силуэтом молодым мужчиной, поднимая клин без гарды, намереваясь разрубить образ на стеклянном полотне, и вставки на коротких волосах вороньего крыла из белого золота дрогнули легким и приятным слуху звоном. Он медленно обернулся с холодным и презренным равнодушием в серебристых глазах, зрачки его расширились, и темный хранитель развалился на черные сгустки, и лазурные потоки чистой силы омыли хрустальные сады. Мэй Ли, прижимавшая к себе трясущиеся от страха руки, ощутила чистый аромат горного воздуха, какой бывает в пору цветения ирисов, касаясь лбом стеклянных половиц и чувствуя, как странное давление сжимает вокруг кислород. Она слышала гудения и завывания ветра в порывистых облаках и падение пенистой волны в морских далях. Приоткрыв глаза, девушка увидела, как черные тени с силуэта мужчины окунаются во мглу с обездоленным и жутким криком, какой бывает у раненных зверей – в страхе, сторонясь его безбожного и безжалостного взора. Вихри синей ауры все еще витали, окружая его благородное и красивое лицо переливали бирюзы и лазури, и на кончики пальцев Мэй Ли упало несколько алмазных крупиц, похожих на застывшие слезы в охристом свете, прозрачные осколки голубого льда, обжигающих, как раскаленные угли.

– Удивительно, – прошептал Ален, выступая вперед, намериваясь утолить воспламенившееся любопытство, но сделал в направлении своего противника лишь несколько шагов, когда сизая волна рассекла его щеку в предостерегающем ударе, и багряная полоса скатилась по идеальной, гладкой щеке. Озадаченный уже позабытым чувством боли, Ален дотронулся пальцами до своей крови, молчаливо рассматривая красный цвет на коже.

– Су Бэй Дзян вернется за своей долей, – все так же бесстрастно сказал мужчина, и на их головы посыпались первые искры белого снега. – И если мне отдадут такой приказ, то я лично истребую от тебя должное. Победи ты хоть тех, кто носит сапфировые каменья, хоть коралловые – все едино.

Он вновь посмотрел наверх, чтобы лучше узреть девушку, что с таким повиновением пришла на зов другого участника Турнира, но на ее лице была маска безразличия, и он решил, что, не все ли равно ему, с какими целями выставляют свою жизнь на боевое поле такие дети, обездоленные и обреченные. Они не могут спасти их рушащийся мир от голода и наступления холодных ночей, продолжительных ночей, которые с каждым годом уносят все больше детей в свои опочивальни в призрачные замки к полуночным дворянам на верную и вечную службу.

– Идем, девочка, – приказал ей мужчина, не опуская на нее своих глаз, а она вздыхала всей грудью морозный воздух, стылый в пространстве, чувствуя, как снежинки тают на ее горячих щеках, трепещущих ресницах.

– Мы уходим прямо сейчас? – спросила она, со свистом втянув в себя воздух.

– Да. Возможно, – он осмотрел ее с ног до головы высокомерным взглядом, чуть сдвинув брови, будто ему не нравилось ничего в ее облике, – твой бывший хозяин слишком высоко о тебе мнения. Ты плохо знаешь закон. Разве тебе неизвестно, что когда слуга освобождается от своей клятвы, то оставляет все, что было даровано ему прежде?

Девушка осеклась, ладони ее вспотели, но она надеялась, что выглядит со стороны не такой взвинченной, какой казалась самой себе, а потому постаралась придать голосу большей уверенности:

– Все из-за моей неосмотрительности. Я постараюсь учесть свои ошибки в дальнейшем.

Мэй Ли чопорно кивнула, поправляя юбки и расшитый платиновыми нитями золотой пояс из хлопчатобумажной ткани, вытащила нефритовую заколку с золотыми бубенцами из своих волос, осторожно кладя ее низкий стол. Она смотрела на удаляющуюся поступь его кожаных сапог, вслушиваясь в ровный и четкий шаг, но все продолжала стоять на месте, как если бы с первым шагом провалилась в пустоту. Она глубоко вдохнула в себя, надеясь, что свежий воздух сможет придать ей сил и, помедлив мгновение, темноволосая красавица обернулась к стоявшему к ней спиной Алену Вэю. Он молчал, не замечая ее нежного и легкого говора, шороха одежды и смотря на выглядывающее из-под седой завесы дыма солнце и осколка яркого голубого неба, оставаясь недосягаемым. И там за проседью облачных водоворотов, он увидел парящего сокола. Его чистые крылья рассекали воздух, и васильковые небеса, будто то была мягкая водная гладь. И в этот момент он подумал, а как же по-настоящему высоко небо и как сильны ветра, гуляющие в просторе выси. Далекая надежда на свободу, что есть у птиц, способных лететь без устали и преград. И Ален бы все отдал за эту свободу, у которой нет оков предопределения.

– Прощайте, господин, – прошептала девушка непроницаемым голосом, в последний раз поклонившись человеку, который непрестанно заботился о ней долгие двенадцать лет. Мэй Ли вспоминала, когда в окружение растущей дымки благовоний янтарного павильона, ее вели в сопровождении старших слуг к сказителю судьбы, и помнила, что небо было темно-красным, и пенистые облака расходились по раздавленным черничным бусинам. Она была дочерью знатного господина в Шанхае, и многие из приверженцев семьи Ли благоволили ей полную и яркую линию жизни. Но когда по ее ладоням проводили руки предсказателя, ей стало невыносимо больно и страшно, сердце сжалось в ледяном кулаке, будто из нее сейчас вырвут органы. Она хотела сбежать и истерзанно кричать, исчезнуть из-под его пристальных глаз. Ведь незнание было спасением. Со спокойствием она бы засыпала, с радостью бы пробуждалась, и неизвестность завтрашнего дня дарили новому часу особую атмосферу. Мэй Ли прекрасно играла на струнных инструментах и мечтала попасть к священнослужителям Януса, играя на службе лучшие молитвенные строфы, и от каждого волнения струн ее сердце бы пело вместе с гласом тысячи молебнов. Она зачитывалась историческими работами, говорила на нескольких наречиях, изучала древние языки и жаждала раскрыть скрижали из прозрачного стекла со сказаниями воинов, участвующих в былые Турниры. Но ее избрали в качестве посредника и слуги для одного из будущих претендентов на звание Рефери. Мальчик был немногим старше ее, но в сердце и душе его было так много несчастья, отречения и темноты, что сама бы ночь потонула в ней. В закате похожим на рассвет, она шла по широкому деревянному мосту с высотными черными башнями, на краях шпилей которых сверкали ограненные лазуриты, слыша за спиной скорбный плач матери и ощущая тяжесть взгляда отца на затылке. Золотые канделябры в образе серафимов поддерживали факелы медного огня, и в отдалении раздавался барабанный бой. Грудь сдавливала хлопчатобумажная ткань, желчь густым потоком подступала к горлу, режущемуся от удерживаемого плача, ноги стесняли сандалии на высокой черной платформе, а мешковатая ряса изо льна с длинными рукавами западала под стопы, и от одного неверного шага можно было рухнуть посреди жестких отполированных досок. Древесина при каждом последующем шаге стонала, мышцы не слушались. Столь великая честь преподносилась немногим, но это не изменяло и того, что теперь она больше не могла видеть своих родных. Один из главных законов утверждал, что при переходе человека от одного рода к другому, все связи с предыдущей ветвью обрывались. И пусть кровные родители знали, что она жива, для них она сталась мертвой. Но в тот день, она понял, что готова отдать жизнь за мальчика, который протянул ей свою руку под бдительным присмотром делегации, прибывшей с послушниками Представителей. Их черные тканевые маски скрывали бледные лица и истощенные тела, так ей казалось, потому что когда на ее челе вырисовывали знаки чистейшей водой, кожа их бела серой, как мрамор. Богатое одеяние выделяло Алена Вэя среди многих ее сверстников, от него пахло травами и солнцем, влагой дождя. Мост находился на возвышении, а внизу протекала быстрая холодная река, ветер так и норовил сорвать опаловые сферы из украшений, вплетенные в волосы, а потому, когда девочка взяла его за руку, все сомнения исчезли. Ладонь была теплой и нежной, человек с такими руками не мог быть злым духом.

И когда она последовала за другим мужчиной, он так ничего и не сказал. Слова всегда излишне, ими можно убить или оживить, но сейчас он не мог говорить, горло сдавила неприятная и такая знакомая тяжесть. Когда же она ушла, и он уже не слышал аромата ее духов с легким шлейфом нарцисса, Ален устало вздохнул. Так вздыхает человек, на чьи плечи легла тяжелая и непомерная ноша. Он так и не обернулся, как делают те, что надеются увидеть призрак ушедшего. Он сделал знак рукой женщине, все еще смотрящей вдаль и готовой к любому приказу, но он своим жестом говорил ей уходить прочь, а сам неторопливо прошел через калитку меж витиеватых кипарисов, спускаясь вниз по винтовой лестнице, уходящей глубоко под землю, освещенную газовыми лампами в оттисках опалового обрамления. И сквозь череду облицованного белого камня, чьи шероховатые стены осыпались, а некогда яркая и пышная окрасом штукатурка поблекла, став грязно-серой от времени и сырости, витавшей в воздухе, он вошел в арочный проход в стене. Внутри было широкое помещение с высокими сводчатыми потолками, пыльное, но лишенное смрада или протухлой воды, часто скапливавшейся в старых подвальных помещениях. В два ряда стояли каменные черные столы из гранита, с аккуратно разложенными скальпелями и ножами, длинные колбы с цветной жидкостью и несколько полудрагоценных ваз со свежей кровью. И в дальнем конце зала к стене был прикован один из солдат провинции Цинн с одутловатым, забитым лицом. Он хрипло дышал, из последних сил вбирая в разорванные ноздри воздух, все еще цепляясь за остатки жизни. На нем была лишь набедренная повязка, а с тугих и сильных мышц стекали бусины пота и крови, длинные волосы, небрежно спадающие на плечи, были перевязаны в хвост, но выбивающиеся пряди все равно прилипали к мокрому лицу. Когда он открыл свои дымчатые гневные глаза, Ален Вэй вскинул голову, его раздражал проникновенный и презрительный взгляд, с которым на него смотрели эти глаза. Стойкость солдат, что были в подчинении властителя Цинн, он хорошенько изучил. Его поражала их надменная несгибаемость, любую боль они принимали с отрадой, и пусть он срывал с кого-то кожу или заживо сжигал, или позволял лепесткам красного дерева прорасти в венах другого, ни один из них не кричал и не молил о пощаде, как и не предал своего господина. И эта безукоризненная, волевая преданность, будоражила его кровь. Но еще он был зол, что человек, занимающий такой значимый и высокий пост, снисходил до рядовых офицеров своих полков. Лично приехал к нему, требуя обмена. Один, без сопровождения кого бы то ни было. Но, даже удовлетворившись его отказом, забрал то, что принадлежало ему.