Текст книги "Калейдоскоп вечности (СИ)"

Автор книги: Евгения Кострова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Ты умрешь здесь, – промолвил мужчина, поднимая над ним руку и вытягивая пальцы, словно кинжал, устремляя быстрым движением кисть к грудной клетке, но Скай поймал его за запястье, едва не коснувшейся кровавой впадины на теле, теряющего сознание юноши, легко выворачивая лучевую кость и отбивая сильным ударом ноги убийцу в сторону. Но он едва почувствовал удар, лицо его оставалось неизменно холодным. На белых одеждах отплясывали золотые фигуры, кружась в узорчатых начертаниях, овевающих их, как звезды, и мантия, что была белее снегов, обернулась стаей аистов, вознесшихся ввысь. И самоцветы сияли на их молочных шеях ожерельями. И пушистые перья мягко спускались по воздуху от их взволнованного полета. Человек вышел из объятия черного крова, приземляясь на тонкий шпиль, сотканный из нитей ночи и гласов призрачных теней, складывая руки вместе, опуская длинные рукава кимоно, расшитые золотыми драконами, что пробуждались на чарующей ткани, вырывая гигантские когти из концевых чешуйчатых фаланг огромных лап и обнажая пасть, от которой исходило зловонное дыхание, что умертвляло сам воздух, отравляя все живое, и алые глазницы отражали лик полной кровавой луны апреля. Его дыхание, что было весенним течением хрустальной реки в обрамлении редеющих полупрозрачных лучей закатного солнца, его глаза, пронизанные медью и осеннею листвою. Губы, сохранившие в себе матовый отблеск лепестков расцветших роз, искривились в тонкую линию, когда он сказал в темноту, обращаясь к Скаю, и голосом своим он прикасался к груди, где стучало его сердце, к мягким завиткам волос, к глубинам голубых зрачков, нанизывая на каждую часть тела удушливый мрак:

– Ты пожалеешь о том, что не позволил мне убить этого человека, де Иссои. Ты пожнешь все плоды своих прегрешений, что казались тебе добродетелью, – в нем вскипал гнев, как кипела горячая воды, разбивая вдребезги стекло, высвобождая природную одержимость огненной ярости.

– Ты многое знаешь обо мне, – спокойно произнес Скай, словно не замечая, как восходит в жаре воздух, он же концентрировал вокруг себя северные ветры, и земля под ногами превратилась в крепкую льдину, что разрушались под силой горячих пустынных ветров, сливающихся с черных облаков.

Кривые борозды черных молний, горящих пламенем, прорезали полотно свинцовых туч, расщепляя высотные башни, превращая их в серую пыль, и осыпая ониксовый кремень на дороги. Молнии вонзались вглубь земли заостренными пиками, оставляющими после исхода глубокие ямы. С небес сходили пологи темноты, распаляющих широкие глаза и раскрывающие рты в безмолвном, страшном крике, что не расслышать ушами или сердцем, но можно ощутить боль и отчаяние неуспокоенных душ в глубинах сознания, и агония их падших, разрушенных жизней отзывалась миллионом голосов. Свита теней окружала своего властелина, поднимая ветряные косы и грозовые копья, а бессмертный созидатель все стоял с тем же раскованным безучастием, наблюдая, как раскалывается над его головой небо, и осколки падали стеклянным дождем, открывая красное небо, утопающее в крови.

– Я здесь, чтобы узнать, достоин ли ты стать тем, кто займет один из престолов, – медленно проговорил человек, внимательно наблюдая за Скаем, и силуэты ветров и теней зашептались, разрываясь губительным и отвратительным хохотом.

– Это ты сделал подобное с людьми этого города? – утробно произнес Скай, не спуская с него накалившихся темнотою глаз, и не замечая, как с уголка ресниц, стекает кровь. И под тяжестью этих самозабвенных глаз расходились призраки, кружащиеся над ними. – Ты превратил их в этих существ без памяти и чувств, не пощадил даже невинных детей. Что и следовало ожидать от отпрыска полуночи. Ваш бессмертный род приносит лишь погибель, и если я когда-нибудь взойду на престол, то сделаю все, чтобы вы покинули этот мир, и даже воспоминания о вас стали лишь мифом.

– Потратишь свое желание ради других людей, которые даже не будут помнить твоего лица и голоса, отважных свершений? Люди ничтожно эгоистичные существа, они позабудут об этом, а от тебя ничего не останется. Ты ведь даже не знаешь, какую плату нужно отдать, чтобы коснуться своих желаний. Иначе, почему боги, которым вы так отрадно поклоняетесь, не сходят на землю, по которой некогда ходили сами, оставаясь людьми. Почему они собственными руками не завершили то, чего так жаждешь достигнуть ты сам. Думаешь, что до этих времен никто не терял близких от ненасытных голодоморов детей луны? – и голос его дрожал от ноток странного, всепоглощающего гнева, передающегося и неживым предметам. Обломки зданий омывались враждой, брусчатка дорог окрашивался ненавистью, и ветры запели песнь войны. – Думаешь, до тебя не было тех, кто хотел бы восстановить мир к его прекрасному изначальному образу. Или полагаешь, что одни сумрачные чудовища, живущие в ночи, были ненастьем для твоего народа? Ошибаешься, – утвердительно вскричал он, расправляя плечи, словно крылья, и раскрывая полы белой мантии, как царь, – единственным врагом человека во все сущие времена был сам человек.

И со словами его, небо осенили пять серебристых молний, освещая их силуэты, стоящие по разные стороны правды.

– Меняющие обличья, маски и лица существа, которых люди проклинают за свой голод и нищету, нехватку грязной воды – все это стало возможным только из-за человеческой жадности, – и бесноватый крик окаймил бурлящее небо, возвещающее о приближении страшных стихий. – Все ваши беды, пороки и несчастья всегда исходили от вас же самих, – продолжал он назидательным, нравоучительным тоном. – Дети сумрака всего лишь пытаются очистить планету, и не противиться своей природе, чего не скажешь о человеке, который всегда хотел только власти, вечной юности, могущества и прекращения своей смертности. Не кажется ли тебе, юный воин, что я веду твой мир к истинной идиллии безо лжи, обманчивых желаний и надежд, которые ты вселяешь в слабые сердца человеческие, неспособные противиться вожделению и усталости, горечи и болезням?

Скай задыхался, в кости рук врезалась неимоверная тяжесть, и жар слизывал ткань, кожу словно спалило кипящее масло, а в кровавые останки впивались когти и острые зубы уродливых, толстых крыс. Горло заполнял горячий свинец, вгрызались в спину клыки пантер, и от испытываемой боли, его охватила белая горячка, он едва ощущал собственное тело, наблюдая со стороны за происходящим. Это всего лишь призраки, одурманивающие своими путами, но он чувствовал боль физически, слышал хруст и разламывание, переживание мощными челюстями своей плоти, как разрывается ткань и отлетают изумрудные бусины с кафтана, как припадают пастями чудовищные звери к его крови.

– Я ожидал большего от тебя, – молвил человек, и в глазах поселилась грусть такой силы, что она могла сотрясти весь мир, будто он только что он потерпел полный крах своих непосильных трудов, потерял любимого человека, упустил мечту, лелеющую все время бесконечно долгой жизни. И призрачные тени в успокоении обнимали его, прижимая бесформенные лики к атласным щекам, ласкали плечи, прижимаясь к сильной спине.

– Я даже не сражаюсь, а всего лишь напускаю фантомов, посылающих тебе видения, которые ты не можешь изгнать. Какое жалкое подобие спасителя, – угнетающим и срывающимся голосом шептал он, опуская глаза и устало вздыхая. – Сколько достойных и сильных видел я в былые времена, сколько прекрасных жизней кануло в памяти времен. И ты тот, кого я ждал все эти годы и столь ничтожна твоя сила.

В его руках появился цветок ириса, лоснящийся девственной белизной. Лепестки великолепного бутона напоминали крылья птицы, стремящейся в полет, и, повертев его между пальцев, он прожег зеленый стебель жаром, стекающим из-под его кремовой кожи, и огонь охвативший растение в мгновение поглотил и лепестки, сжигая их в черно-красном пепле. Небеса кричали в разящих воях черных молний, слетающихся на землю и, испепеляя гранит в вулканические реки, проливающиеся кровавой лавой. Призраки и тени взметнулись в вышину алого покрова, восходя в приветственном строю, вознося просвечивающие руки, тянущиеся туманными слоями к отверстию в небосводе.

– Мое имя Авель, – произнес мужчина, безжизненным взором, смотря на жалкие потуги юноши, разъяренно бьющегося лбом о горящие камни, пытаясь вытянуть из разума поселившегося демона, и со светлого чела по переносице, по щекам широкими струями плелась кровь. – Я первый грешник земли, и первый же ее искупитель, – и с его словами воздух пел симфонией арф далеких горячих песков, и плеск холодных изумрудно-бирюзовых волн плел нежный такт мелодии природы, а на хрустальных башнях, сверкающих на резце заходящего солнца трубили в трубы из слоновых костей.

Скай бился в болезненных конвульсиях, выхаркивая кровь и пищу из желудка, и все продолжал вбивать свое лицо в рвоту и твердые камни, еле слышно выдыхая из легких воздух, и сердце отстукивало ритм все медленнее, а картины смерти все возникали перед го глазами. Вот он поднимает свое лицо и видит, как белоснежная ткань детского платья с жемчугами утопает в крови, и окрашивает курчавые черные волосы в абсолютный красный, и нежная темная кожа белеет, холодеет, каменеет. Закрыты глаза, наливающиеся жидким медом, и с уголков печется кровь. К талии маленькой девочки приближается пасть льва, рывком выдирая алые куски, сдирая кожу, облизывая бело-мраморные кости.

– Хватит, – молил он, убивая гордость, ощущая, как в висках нещадно колотиться кровь.

– Умоляю, – шептал юноша, стараясь подавить вырывающиеся из глотки крики, поднимая дрожащую руку к образу стылого, растерзанного на части тела, – остановись.

Но, назвавший себя по имени Авеля лишь скосил взор в сторону неба, заполняющегося рубиновым отливом, и, поднимая руки вверх, открыл острые глаза, и затянувшаяся черная прямая полоса зрачков, наливалась багрянцем. Он расправил руки в сторону, принимая хлад ветров и пламя земли, усыпанной прахом и углем, одержимо улыбаясь и встречая свободу всей своей неутолимой сущностью.

– Сейчас, – внезапно прокричал человек, и с неба, раздвигая облака, как ставни дверей, потянулась черная чешуйчатая громадная лапа с когтями из золота, и браслеты с каменьями отражали в себе кровавые распри и бои гневной войны песчаных просторов, укутанных горящим ореолом солнца.

– Де Иссои, – гласил он глубоким тенором, крича навстречу рвущимся наружу вихрям и ураганам, несущимся с простора в их спокойный мир, – твой путь окончится здесь, как и для мальчишки, которого ты так рьяно пытался спасти. Если ему повезет, – задохнувшись от мрачного смеха, продолжал мужчина, проводя кольцами по щекам, наслаждаясь твердостью и гладкой поверхности драгоценных камней, – то он умрет от кровопотери, оставаясь человеком. А если станется, что сердце его колышется жизнью, – и лицо его застыло, как у ящера, приготовившегося задушить жертву, глаза налились стальной решимостью, – я сделаю так, что и горсти пепла не останется от его физической оболочки.

Скай поднимался на ноги, и ветер, образуя множество клинков, градом посыпалось на противника, но они не долетали до него, лишь обдували мягкостью белого сна, бризами, что танцуют высоко в небесах. В руках Авеля возникла прозрачная чаша, чистая как вода, сотканная из ветра и облаков, и мечтаний людских сердец. Кубок с сапфировой огранкой заполнился кровью, и Скай знал, что то было его кровь, собранная из вен, горящих в теле, и он был угощением застолья пиршества.

Отчего-то он успокоился, и даже тени блудных видений покинули его душу, оставив потаенные страхи, испугавшись храбрости в сердце. Туманные фантомы роговых змей с серебряной чешуей плелись к нему по воздуху. Но вдыхая кислород, он не почувствовал гари, а увидел перед собой широкие и чистые озера, где в глубине толщи пресной воды, бились ледяные ручьи, освещаемые колоннами теплого света в ясную погоду. Он услышал падение хлопьев кристаллов снега, тающих на щеках, на руках; он расслышал плач неба, и слезы летним дождем полились на него, падая на губы и ресницы, то была женская ласка. К щекам его притрагивалась дева, ниспосланная теплым дождем, и рябь отстукивающих по поверхности тихих озер капель, расходилась темно-серыми валами. Она была красива, но он не видел ее лица. Он слушал ее песню, изгнавшую черноту и грех мыслей, истребившую ненависть и раздор, злобу и зависть. И Скай ощущал дыхание своего ветра, запечатанного за страхом темных пологов. Он глубоко выдохнул, ощутив на кончике языке ее дыхание, и нежность рук, мягко спускающихся на плечи, прекращая плавную тропу ладоней у груди, в том месте, где так быстро билось сердце. И от прикосновений рук этой девушки, сердце сбивалось с ритма, и дышать становилось невыносимо больно. И дитя неба и воды прижалась к нему, вслушиваясь в сорванное биение, прикрывая в блаженстве светлые ресницы и затуманенные окрыленным наслаждением глаза. Левая рука спускалась ниже, прочерчивая наскальные рисунки по его предплечью, кисти, ладони, и их пальцы переплелись, как соединяются недостающие кусочки единства. Но он не смог ощутить тепла ее кожи, и это разбудило его. Он в замешательстве посмотрел на расплывчатый, улыбающийся образ ускользающего сна. Красавица приставила к улыбающимся устам указательный пальчик, и Скай не нуждался в словах, странница просила его не раскрывать секрета. И в ответ он улыбнулся ей взглядом своих голубых глаз, прозрачных, как и ее дождь. Юноша сжал кулаки, и в правой руке он ощутил холодную тяжесть. И только Скай осознал, что теплится в его руке, и внутри него поселилась неуверенность, и от сомнения в себе, клинок глубоко порезал его ладонь. Рана, доставшаяся ему в наказание за неверие. Он несколько раз моргнул, поднимая к лицу прозрачный стеклянный клинок с вырезанными полумесячными полостями, искривленными краями, и растворившееся в памяти мгновение мечты покинуло разум. Он забыл и о дожде, и о свете, окружающим и его, и того, кто одарил силой, но кровь, что текла по лезвию, горячила и воспламеняла.

Над его головой пролетела стрела, разрезающая черноту и, озаряя ярким белым светом красное небо, и наточенный белоснежный наконечник попал в правое плечо Авеля. Похоже, что он с самого начала не хотел уклоняться от разящего выстрела. Скука настолько одолела мужчину за долгие годы, что он не смог сразу распознать святого яда, полно сочившегося на острие стрелы. Он резко выдернул из плеча стрелу, с собачьим остервенением выбрасывая проклятый для него предмет, и принялся с возбуждением сдирать с себя драпированную ткань, не до конца понимая, что такое липкое стекает по его руке. Авель был неподвижен и безмолвствовал, находясь в раздумье, и только потом сообразил, что это кровь. Плоть на его плече почернела, и полученная рана не восстанавливала свой первоначальный вид, но он успокоился, и на смертельно-бледном лице заиграла улыбка, по которой лицо скучало многие десятилетия.

– Святая вода озера Байкала, – шептал он неподвижно, задыхаясь от восхищения, – чистейшая и благословенная. Страшнейший яд для прибывших из темноты.

Существо из пурпурного небытия вскричало, ревя от угасающего потока жизни, и отверстие бескрайней глубины становилось все тоньше. Сильные когти дракона, облитые золотом, пошлись крошкой, окоченев с концов. И дыра, расколовшая небо, стала затягиваться, и опускающаяся к земле рука обратилась в песок, ярко-алым следом, шелестя по ветру.

– Клавдия, ты и здесь пытаешься обратить исход неизбежного, – сказал он со странным выражением лица, глаза, налитые злобой, потеплели, и оттаяло напряжение в чертах красивого лица. Он произнес женское имя. Человек отвлекся, приворожено следя за каплями чистой воды, сползающей по руке вместе с кровью.

Скай не замечал холода от сбросившихся спиралью вьюг с возвышения небес, на которых теперь вновь безгранично правила безгрешная лазурно-белая луна. Все тело покрылось гусиной кожей от загрубевших ветров, всплесками бьющихся друг о друга, как бывает при взмахах мощных крыльев. Ветер обережет его, унося в просторы снов душу, а лед, что он держит в руках, будет напоминать о границе с реальностью, и, ступая по лезвию смерти, Скай пересек пространство, разделявшее двоих мужчин одним шагом. Спокойствие и хладнокровие ознаменовало его быстрое и прямое нападение сверху, когда клинком он отсек левую руку неживого, удерживая рукоять меча без гарды и вкладывая во взмах всю свою волю. Конечность сгорела без остатков, едва коснулась черных камней под их ногами, столь сильным был жар от пламени, прошедшему по городу.

Авель в смиренном затмении воззрился на лоскуты алой крови, брызнувшей на его одеяние и лицо, и с усилием он заставил себя повернуться к юноше, направившегося к его горлу льдинистый меч. Ошеломление кровавого взгляда не продлилось и дольше секунды, человек с легкостью увернулся от второй рушащейся атаки, накатившей как внезапная молния, не позволяя ударной волне, взвившейся вверх, пронзить свое сердце. Авель прикоснулся пальцами к груди юноши, и черные мечи, вырвавшиеся с кончиков ногтей, выжгли на его коже зловонные просветы ран. Из Ская вырвался сдавленный хрип, руки затряслись, отпуская хладной металл, рассеявшийся снежной пеленой. Авель ногой отбросил, охватившее судорогой тело, скидывая со своего ложа, и невидящим взором широко раскрытых глаз, светловолосый мальчик падал вниз, но он не разбился о камни. Его подхватили вихри, образовавшиеся от взрыва, разнесшегося на площади, и плотный черный дым сомкнулся над светлой фигурой. Сквозь плавные откаты пепельных облаков, Авель различал блеск серебреного механизма в образе волка, вырывающегося из темной бездны и несущего на загривке и спине тела двоих юношей. Правой рукой он придерживал кровоточащую рану, продолжая всматриваться в удаляющийся мираж, обдуваемый красными искрами огня. Шпиль под его ногами накренился, несясь вниз и разбиваясь о твердыню земли, но человека уже не было и на развалинах города, что еще прошлым днем кипел и бил ключом жизни. Голыми стопами он мягко приземлился на водную гладь пруда, зеркалом отражающим его благородный профиль. В саду, окружающим особняк в самую пору цвел жасмин, распускаясь жемчужными диадемами на тонких темно-карих ветвях, и лепестки опускались на поверхность воды, сплачивали белесую тропу. Изорванное кимоно сменилось на шелковые темные штанины и распахнутый плащ, оголяющий его сильный торс и грудь. Вода показывала иное отражение, другие пейзажи, и ступал он не по воде, а по мраморному залу далекого и богатого двора, с роскошно обставленными столами, ломящихся от яств и фужеров с вином. Авель шествовал к перламутровому трону, увенчанному алмазными статуями павлинов с сапфировыми глазами и серебряными украшениями на длинных хвостах с руническими письменами. И если за гранью зазеркалья, он был владыкой, то за пределами величественной страны, он был лавочником, собирающим саквояжи доверху забитые книгами и папирусами, прекрасные музыкальные инструменты и дорогие ткани. Чистый свет луны разгонял прерывающиеся всполохи огня на горизонте, небеса растекались неоново-лиловым океаном, блистая звездными дорогами. Авель говорил на многих языках, потерянных в этом мире, и неизвестных этому миру. Он поднял вверх левую руку, сжимая в кулак и чувствуя соединение мышц, натянувшуюся кожу, жар, проникающий к кончикам пальцев из ладони. Юноша выступил против него с незавершенным клинком из белого металла, пробившего его защиту и, развеяв ауру. Если бы в руках его оказалась не пустая и бесформенная оболочка, а наполненной силой меч, он лишился бы правой руки вместе с плечом, умирая в горячей агонии, как обычный человек. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз получал ранения, или удивлялся во время сражения, радовался, вздымающимся вихрям в небесах. Плечи его расслабленно опустились, когда он воздел руки в стороны, ладонями вверх, позволяя чуме отступить и отпуская души, павших под действием яда. Пусть он и стал повинен в смерти множества людей, Авель был всего лишь орудием того, кто сорвал чудовище с цепи. Этим он старался себя успокоить, но правда все еще терзала рваную рану в плече от воды, которая теперь будет заживать долго и болезненно. Несмотря на все свои покаяния в прегрешениях, он все еще не мог избавиться от своей сущности, которая отвергалась чистотой. Он получал удовольствие от пролитой крови. Он мог бы сопротивляться полученным приказам.

– Похоже, что судьбу не удастся обмануть даже мне, – ровном голосом произнес человек, выходя из воды на подстриженную траву, вдыхая аромат хризантем и ликориса. Руки его опустились и черпнули лодочкой ладоней воду. И тихо прошептав заветные слова воде и ветру, выплеснул с рук сокола, чьи крылья окрашивались в белый свет, сливаясь с оттенками луны. Птица взлетала из-под прозрачной толщи воды, устремляясь к высокому небу, на краю которого забрезжила полоса рассвета.

***

– Я не буду тебя спрашивать, откуда ты взяла флакон с водой из священного источника, – сказал Александр Левингстон, снимая платиновые очки с матовыми стеклами и усердно смазывая маслом арбалет, даже не посмотрев в сторону девушки с волнительным нетерпением ожидавшей появления у причала вдалеке механического волка. Медные локоны подхватил ночной ветер, и британский юноша отметил про себя, что даже в темноте они сверкали красным костром.

– Хорошо, я буду благодарна, – искренне произнесла Лира с мягкой улыбкой, но если голос не выдавал ее паники, то руки била такая дрожь, что издалека можно было разглядеть их резвую тряску. Она была высокой и стройной, и в простоте своей внешности привлекала взоры многих мужчин, но за таинственным очарованием темно-зеленых глаз пряталось больше секретов, чем у него самого. Но ему было все равно, пока он мог продолжать исполнять поставленную перед собою цель. Когда-то он уже видел безмерную мощь огня, поглощающую с жадностью новорожденного хищного зверя города. И вновь перед ним предстала ужасающая картина смерти. Иногда, или совсем редко, он позволял себе мечтать о спокойной жизни. Подальше от войны и потерь, утерянной любви. Скучал по беззаботной мирской обыденности. И продолжая начищать до блеска стремя и крестовину, Александр подумал, что когда-нибудь именно так все и случится. И он будет наслаждаться восходом зари без страха.