Текст книги "Калейдоскоп вечности (СИ)"

Автор книги: Евгения Кострова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Нам нужно пойти на церемонию, и как участникам Турнира отдать дань должного перед павшими жителями Старого города, поклониться благословенным Представителям, посетившим заупокойные молебны. Каждый из избранных перстнем провидицы Шанхая будет стоять среди обычных граждан, мы тоже должны присутствовать на обряде.

Александр тяжело выдохнул, с гротом захлопнув за собой стеклянные двери, и резко обернулся, раздражение и злоба пересекли его молодое лицо, когда он закрыл свои глаза, а потом в странном замешательстве всматривался в меховые ковры, расстеленные на полу. Он сцеплял, сжимал и разжимал пальцы, ходя по залу, оттесняя суровость нрава, и опершись на спинку кресла, сглотнул вставший ком в горле, казалось, что успокоение давалось ему с большим трудом.

– Что же, сложно не согласиться с заявлением, когда...

Он прервался на полуслове, когда полог пурпурного бархата отодвинулся, и в зал вошел человек с удивительно красивыми струящимися темными волосами, перевязанными алой тесьмой. На нем было белоснежное одеяние, оттенявшие его черные как оперение дрозда длинные пряди, но выделяла его клеймо рубина на левой мочке уха. Александр беспокойно оглядел вошедшего, хмурясь и пытливо вспоминая имя молодого человека, который в свою очередь отвесил каждому вежливый и учтивый поклон.

– Господа, – мягким и сочным голосом начал человек, – покорно благодарим вас за приют, наивкуснейшую пищу и спасение близкого мне человека. В знак благодарности, я и мои друзья хотели бы оказать вам всем ответную услугу.

– Самуэль, верно? – в отзывчивой и заразительной улыбке спросила Лира, поджимая одно колено к груди, спиной откидываясь на бежевую софу.

– Верно, милая госпожа, – с той же теплой доверительностью ответил Самуэль.

Скай без промедления встал, в потрясении воззрившись на внезапно появившегося на пороге юношу, и от тела его снисходил флюид, источающий полное пренебрежение и злобу.

– Сколько еще в этом здании отмеченных избранием? – прогремел его требовательный голос, когда он сделал несколько шагов в направлении Самуэля, показывая на него пальцем, как на прокаженного.

– Успокойся, – сказал Александр, складывая руки на груди, – он мой гость. Тот человек, что был с тобой прошлой ночью его боевой товарищ, и они вместе будут сражаться на первых этапах Турнира. Я пытался спасти вас, и у меня в тот час не было особого выбора, куда еще доставить ваши бренные тела. К счастью, – заметил он, – эти люди обладают достаточным здравым умом, чтобы с этого дня больше не появляться в моем доме. И хоть внешне Александр выказывал снисходительность и покой, в произнесенных интонациях звучала неприкрытая угроза.

Но Самуэль лишь одарил приближенных к хозяину дома простодушной улыбкой.

– Конечно же, – ответил он, убирая со лба выбившуюся прядь волос, заправляя локон с бриллиантовой подвеской за ухо, – но все же полагаю, что вы собираетесь отправиться в то же место, где намериваемся оказаться и мы. Из-за пояса он достал небольшую золотую коробочку с окружными гравюрами на стенках, осторожно укладывая двумя пальцами себе на ладонь, и оглядывая всех с наслаждением и жадностью любопытства, сказал:

– Почему бы нам не отправиться туда на нартах?

– Нарты? – удивленно приподнимая брови, спросил Скай, подходя ближе, и пытаясь ощутить потоки исходящих частиц энергии от необычного устройства, на котором блуждали медведи в доспехах, и тянулись созвездия над их громадными головами.

– Ну да, – просияв, произнес Самуэль. – Но вместо гончих собак, будут иные создания. Смею полагать, светлейший господин, что о таких существах Вы могли только читать.

***

Когда Мэй Ли впервые за долгие годы ступила на крейсер воздушного корабля, ей почудилось, что она взошла за край иного пространства. Никогда еще высоты белого города не представлялись ее взгляду с выси такого головокружительного полета. Мраморные стены, обделенные тенями, сияли в мчащихся золоченых дорожках света, и на прямых плацдармах крыши можно было разглядеть, выкованные на золоте гравюры, запечатленной истории, садики с ровно подстриженными деревьями и ухоженными цветами с выложенными клумбами, и каждый лепесток переливался оттенком морской пены. Флотилии из богато расписных фрегатов строили в далекие времена передовой эпохи для раскрытия границ между странами, для усиления боевой мощи, и, в конце концов, для жизни, равной божественной. Ведь только боги могли жить на небесах, плавая в белоснежных, блистательных и пьяняще зовущих небесных опочивальнях. Просыпаться среди фантасмагорических облаков, уплывая в дрейфующие осколки снежного полотна, забывая о времени, о границах, о самом себе. И постепенно начинаешь уразумевать, что в многоликой ширине, можно разглядеть все неразгаданные истины.

Стоя на краю корабельного мостика, девушка опустила безжизненное тело на белую скамью, совершенно не чувствуя и повисших плеч, и померкшего блеска черных волос, и потухших глаз. Жизнь медленно покидала физическую оболочку, пальцы рук холодели, оборачиваясь в прозрачно-голубые сосульки льда. Взойдя на борт, молодые женщины выдали ей новую одежду, совершенно отличную от роскошных шелковых одеяний, в которые ее наряжал Ален Вэй. Теперь на ней было темное хлопковое кимоно и традиционные деревянные туфли на платформе, никаких украшений на поясе оби или широких рукавах, а вместо драгоценных заколок, обычная бесцветная лента. Должно быть, старую одежду сожгли или выкинули, связь с бывшим владельцем всегда обрывали при переходе слуг от одного хозяина к иному, чтобы эмоции не помешали исполнению обязанностей перед новым владельцем. Но если лишиться всех материальных предметов, что будоражат в разуме воспоминания, сколько времени потребуется на то, чтобы вычеркнуть из сердца картину удаляющегося Шанхая, растворяющегося в облаках и дыме сгоревших домов? Мэй Ли сжала руки, глядя на подготовку к церемониальному ходу, как формировали трибуны и укладывали сиденья на белых слонах для лиц из высоких домов, политических деятелей и представителей власти соседних Империй, как обученные жрицы расправляли красные мантии священнослужителей храмов, вкладывая орошенную маслами мира ткань в руки детей, и как утопал в разрывающем звуке мотора стройный глас поющих в хоре. Двигатели взгремели, выпуская душный и неприятный пар из-под бортов, крутили тяжелые обороты вензеля, и в ушах ее засвистел кричащий воздух, разделявшийся невидимым слоем барьера, и отделяя верхнюю палубу. Взлетающая ткань кимоно опустилась, волосы в беспорядке легли на плечи, и тогда она услышала, как открываются двери, ведущие к каютам и внутренним помещениям одного из крупнейших фрегатов Китая. Было мерзло и голодно, во рту не было крошки с самого утра, и ей отчаянно хотелось пить. И сдавленный мысленный крик разрывал горло в кровь.

Ее отдали без последних слов и прощального взгляда. Не нужно было молодому господину ничего говорить, его гордыня и воспитание никогда не позволили бы ему снизойти до обычной прислужницы, Мэй Ли хорошо знала и понимала это. Но как же ей хотелось, чтобы однажды жестокий человек с рук которого она смывала кровь, очерняла собственные руки, и чьи стопы омывала с горячей любовью и трепетом, смог оглянуться на свою тень. Она никогда не нуждалась в большем, оставаясь в черном обелиске его фигуры. Ей доставало одного его присутствия, тонкого шлейфа магнолии, снисходящей призрачной тропой ласкающей осыпанные серебром волосы. И никогда он не был с ней жесток, разве что с ее сердцем, истекающим багрянцем поздними и долгими ночами, когда в пылу страстных мук, она не смыкала глаз на белых перинах, наблюдая за его ночным чтением и горящими свечами в дальних окнах, что были ее сопроводителями во мрачные мечтания. И порой ей приходилось спрашивать себя вновь и вновь, приподнимая взгляд на его бездушный профиль, отчего же она полюбила его. Он был чудовищем, что убивал людей ради мести, сжигающей душу, в его пальцах не было человеческого тепла, а в улыбке искренности и откровения, свойственного людям. Лишь надменное безразличие и жажда возмездия украшали его лик. Но она любила, заклеймив образ в вечности своей души, что будет скитаться и блуждать в пучинах темноты, пока не сможет возродиться, дабы вновь стать его тенью. И если бы когда-нибудь коснулся с нежностью он ее щеки, она бы умерла, не смея удерживать в смертной оболочке несущееся на крыльях ветра счастье. Она выполняла бы самую грязную работу, опустившись в низины нищеты и отвратности, зловония и темноты, лишь бы скрасить несколько минут его покоя. Скажи он исполосовать себе руки, и она взяла бы самый острый и широкий нож, глубоко воткнув в свои запястья; прикажи он вычистить половицы, и она сотрет пальцы до костей, но не оставит ни одного темного пятна на полу, по которому будут ступать его сабо. То не болезнь и беспечность, а дикое безумие, принимаемое ею с наивеличайшим блаженством и торжеством. И всегда она будет в своих потаенных снах видеть его лицо, тронутое охристо-белыми потоками рассветного света.

Когда верхи белоснежных черепиц скрылись за туманной проседью облаков, она позволила себе встать. И подойдя к самому краю, тонкими руками схватилась за перилла, что обожгли нежную кожу цвета песцового меха, оставляя красные беспощадные писания, жгучими лентами съедающие плоть. Так позор окрашивает женщину, отдавшуюся мужчине, что не стал ее мужем. Мэй Ли нагнулась вперед, желая хоть на долю миллиметра приблизиться к золотому городу, но с каждой секундой уходила все дальше, уплывая прочь. С кончиков ресниц упала одна единственная слеза, канувшая в заоблачную даль, растерзавшие каплю, как голодные львы. Но одна эта капля могла потушить вспыхивающий лавой вулкан и растопить далекие льдины, колышущиеся в самом сердце океана.

Зеркальные лунно-белые двери, ведущие к каютам и внутренним пространствам корабля, что был схож с дворцом, отворились. И шесть женщин с единым как у близнецов ликом вышли ей навстречу, распределяясь в стройный и синхронный ряд, даже каменья, свисающие с темных прямых головных уборов, покачивались в одном движении. Они вместе сложили руки перед собой, вставая на одно колено в почтительном поклоне, как если бы они узрели перед собой не слугу, равную им, а молодую госпожу. Только хозяев всегда встречали лучшие из прислужников, а красные ленты, украшающие вороты их свободных рубах говорили о том, что они принадлежали к высшему классу рабочей челяди. Их лица были чисты, как у статуэток, а движения плавны и легки, как опадающая листва в осенние, холодные дни. И выражение глаз были такими же бесчувственными, как и действия их господина, которого они почитали и любили всеми мыслями. Женщины, стоящие в середине вышли вперед, совершая поклон, касаясь челом металлических плит палубы, и оставляя лица и ладони не поднятыми, отрывисто произнесли:

– Почтенный Владыка ожидает Вашего присутствия. Просим Вас следовать за нами и исполнять наши обязательства до тех пор, пока не лишимся мы последней капли крови.

Мэй Ли не ответила, но когда они поднялись, безмолвно и безропотно последовала за впереди идущими женщинами, чувствуя, как замыкают за ее спиной ход еще три высокие фигуры стражей, преграждая любой путь к спасению от ритуала подчинения. Смольные доспехи покрывали тугие и крупные мышцы, обтекаемые по рукам, как малые, сносящие волны быстрой реки. И в этот момент, когда над головой уже показалась резная крыша из светлой древесины, паника обуяла разум, и она бросила полной надежды и не потухшей мечты взгляд к небу, взмывающему в фантасмагорических очертаниях нежно-розоватых облаков, ей чудились астры и выпуклые лепестки магнолии. Мэй Ли не могла произнести слов, но душа звала Алена Вэя, невидимые руки простирались далеко вдаль, и взору представлялись крутые скаты красной крыши, отороченные букетами бардовой герани, резко выделяющиеся на алых черепицах, булыжные мостовые, навесы белых иволог на черном фоне и золотыми ветвями, его комнаты, где в горделивом одиночестве, склонял он благородное лицо к пальцам левой руки, что скучающим жестом проходили по мягкой коже у висков, и он улыбался, вчитываясь в таинственные строки новой книги, то ли смеясь над скудоумием текса, то ли глумясь над безрассудством человека, написавшим ее. И в воздухе кружился аромат маргариток. Мой добрый и жестокий, неумолимый, милосердный господин, что одаривал меня лучшей одеждой в трех Империях, что позволял быть рядом с ним в долгие дневные часы и наблюдать за его письмом. Даже сейчас она помнила запах чернил и звук кисти, проходившей по дорогой бумаге, твердый и уверенный почерк, прямую осанку и лоснящеюся лаком спинку стула, пар, отступающий полукружиями от темной чаши с горячим чаем. Но вмиг все завершилось, оборвалось, как рвется нить, когда затворились прозрачные льдинистые двери, и оглушительный стук сапог стражей, отзывающейся бьющим звоном в голове. Лишь на мгновение перед глазами мелькнули огрубевший профиль лиц и заостренные черты, как ее подхватили под локти сильные мужские руки, ускоряя шаг, заставляя подчиниться и отпустить голубое небо. Небо, под которым она жила годы вместе с любимым, что был ее молитвою и безответным страданием.

– Нет..., – в печали и слабости прошептала она, испивая соль горячих слез своих, – не забирайте меня у него. Он же совсем один. Он не выживет в одиночестве, – в приступе бормотала девушка, упорно сопротивляясь рукам, норовившим порвать ей мышцы, сломать кости и разбить упорство, поддерживающим в ней слабое дыхание, и такой силы была твердая как камень хватка мужчин, что она боялась, что лишиться конечностей, так и не дойдя до покоев своего нового владыки. Беспощадные руки уводили ее все дальше, блуждая меж бесчисленных коридоров, ведущими в просторные и широкие залы с позолоченными потолками, и плати новые узоры жемчужинами сменялись, движимые гравитацией; ботанические сады, выстроенные полностью из стекла, где в приволье блуждали хрупкие хрустальные олени, блистая алмазными рогами, над которыми возвышались мшистые верхушки искусственных стеклянных сосен. И чем глубже они спускались по лестницам, проходя в новую вереницу путей, тем больше людей попадалось им на глаза, встречая их опасными и внимательными глазами, всматривающимися в глубину души, и смертельный страх садился в сердце. Некоторые были настоящими призраками, в бесцветных глазах отражалась тень смерти, мраморную кожу покрывали черные одежды, золотые кружевные маски в образе птиц и волков укрывали верхнюю часть лица, скулы аккуратной чередой проколоты золотыми украшениями в форме удлиненных ромбов, и большими группами, как религиозные служители, они пересекали иные части внутренних структур корабля, представляющего собой целый город.

Когда же ее подвели к тяжелым дверям из цельного черного камня, высоким, как алтарные ворота храмов, по которым ползли парные драконы, огибающие змеиные, плотные туловища, перепончатыми лапами впиваясь в камень, словно те намеривались разломить дверь, но львиные морды скалились, опуская мощные головы на пришедших умаливать в милости, что означало, они жаждали свалиться на головы своими неподъемными и скользкими телами на головы недоброжелательных прихожан, чтобы разорвать на части, защищая господина. Неровной и нетвердой походкой подошла она к небесным драконам, глотая воздух и скрывая страдальческое лицо в дрожащих и похолодевших ладонях.

– Молодая госпожа, – хоровым говором молвили прислужницы, когда она мотала головой, не в силах вслушиваться в их голоса, ощущать на губах поцелуи бесцветного воздуха, и как горлица хлопает крыльями, она смаргивала с глаз подступающую влагу, – просим насладиться беседою и испробовать кровяной длани, дабы стать нам сестрою иль матерью. Женщины вновь поклонились, и двери распахнулись, и, ощутив холод, пришедший изнутри, она вошла внутрь, ступив через порог. Убранство и интерьер были не такими, какие она ожидала увидеть, вместо холодных цветов присутствовали теплые, красные и лиловые оттенки на расписных стенах и мягкой обивке классических соф с волновой спинкой, по которой извивались обширные пышные гряды холмов, и дубрав, окаймленных с высоты. Низкие прямые шкафы из темной древесины и прямые окна во всю стену, осветляющие тщедушные, скудные апартаменты. Дворяне и высшие чины любили выставлять свое богатство напоказ. Многие вельможи, чей пост передавался к последующему династическому наследнику, поколение за поколением облагораживали фамильные особняки и комнаты, затрачивая десятилетия на проектирование внутренних галерей и тайных коридоров родовитых домов, выстраивая монолитные каменные склепы у кряжей возле пологих водоемов, и скупая земли для воздвижения в горных хребтах усадеб, прожженных солнечными туманами, где внизу раскидывались густые темно-зеленые ландшафты лесов, отливающих слезами черной ночи. Внутренние комнаты и масштабы пространства фрегата были огромны, на таком судне могло находиться свыше тысячи человек, не считая слуг, и для каждого нашлась бы отдельная зала. Роскошные фонтаны и продолговатые палубы, украшенные высокими мраморными статуями. Здесь же было по обыкновению уютно и просторно, можно было бы предположить, что здесь жил человек среднего класса, но не как властелин одной из могущественных и самых процветающих провинций Китая. Вещей и мебели было совсем немного, практически не было. Стопка чистых мелованных листов на длинном столе и золотых чернильниц с гравированными цветочными лозами по бокам, стеклянные и ониксовые ручки, пиала с чистой чашей воды. Огромная кровать с аметистово-красным балдахином и янтарно-алыми шелковыми покрывалами, и ажурными столбиками из чистого золота, от которых сходились высокие крылья феникса, белоснежные столешницы, на которых стояли крупные вазы с высокими молочными коалами. Мужчина же сидел на одном из диванов в арабском стиле, стоящих друг напротив друга, просматривая тонким, как игла металлическим кончиком когтей голографические записи, его обволакивал удушливый и сладкий дым от зажженных палочек с благовонием.

– Проходи сразу, коли ступила за порог, – сказал он, не отрывая взгляда от записей, быстро мелькающих перед его темными, созерцательными и прожигающими дотла глазами, – в противном случае, ты окажешь неуважение пригласившему тебя человеку. Особенно если он занимает высокий статус на государственной службе или в тех средах общества, о которых лучше не говорить при дворе среди благороднейших мужей.

Мэй Ли в покорном и ровном жесте поклонилась, но не так, как делали слуги, что встречали ее, а так, как она приветствовала всех в доме Алена Вэя. Лоб склонялся на тыловую часть выпрямленных ладоней и медленно, как на выступлении сценического танца, она медленно сгибала колени, но, не опускаясь на пол. И когда она села на край софы, не смея откинуться спиной на мягкую обивку, дабы не показать своей раскованности и слабости, сложила ладони вместе, положив их на колени. У нее была прекрасная прямая осанка, длинная лебединая шея, а какие у нее были пушистые, угольные ресницы. Одним взмахом таких ресниц она могла покорить сердце любого мужчины, увлекая и заражая утонченностью и скрытым изяществом самого бездушного ценителя искусства. Порой аристократов выдает одна лишь манера их походки, выражение глаз и лица, в том, с какой танцевальной грацией двигаются тела. Гордыня и интеллигентность смешивались в ее женственных чертах. И мелодия гармонии ремесла дабы ублажать талантом читалась в ее свежих, неопороченных страстью мужчин очертаниях. Мужчина провел ладонью в воздухе, и диаграммные записи исчезли, обращая все свое внимание к сидящей перед ним девушкой.

– Когда предстаешь перед человеком, кем бы они ни был, нужно поднимать на него свое лицо, смотря прямо в глаза. Ведь так твой собеседник, сможет узнать чистоту твоих намерений и искренность речи, – его голос был мягким, не таким, как прежде, в них проскальзывали нотки теплоты и доброты. С советом так обращались старшие учителя к своим ученикам, с нежнейшим предложением растолковывал бы брат сестре наставление, целители, успокаивая мучавшегося в агонии страждущего.

Мэй Ли изумила эта перемена, но она так и не подняла на него своих глаз, пытаясь разгадать в голосе притворство и утаенные в недрах мотивы.

– Я не достойна поднимать глаз на неравного себе, и готова лишь вслушиваться и отвечать по желанию, говорящего со мной, – ответила она.

Мужчина откинулся назад, разглядывая ее ленивым и неспешным взглядом, и в каком бы направлении не блуждали его пылкие глаза по девичьему телу, каждая ее часть пылала, а кожа, словно раздражаясь под горячим взором, краснела.

– Так велит этикет, – согласился он, цепляясь чашу и отпивая несколькими небольшими глотками холодную воду, – но ты не моя слуга до тех пор, пока мы не заключим с тобой договора. А потому, когда ты будешь встречаться со многими достопочтимыми сановниками моего круга, я не хочу, чтобы ты прятала свои глаза, – он тихо рассмеялся, казалось, нечто непонятное ее разуму забавляло его. – Иначе меня посчитают деспотом, – добавил он, со стуком ставя о зеркальную столешницу бокал.

– Я не понимаю, – в сомнении проговорила Мэй Ли.

– Да, – согласился человек, – конечно же, ты не понимаешь. Тебе нужно первоначально многому научиться, прежде чем становиться одной из моих прислужниц. Угадывать желания своего господина до того, как он сам произнесет слова вслух, быть искренней в своих суждениях, оставаться воплощение чистоты, даже когда тебя окружает грязь и смрад. В моих владениях не так много преданных людей, но каждому из тех, кому я доверяю, я могу вверить свою жизнь.

Мужчина поднялся со своему места, и тогда Мэй Ли обратила взор на его спину, следя за его звериными движениями, как колышется подол черной туники без рукавов и сверкает золотая вышивка с причудливой символикой вечности на груди, облегающей его сильные мускулы, как обтягивает тонкий тканевый пояс поясницу, и как костные украшения серебряными вставками на затылке отсвечивают снегами вьюги в черных прядях волос. Он вплотную подошел к окнам, не боясь смотреть в омут неба, сцепив руки за спиной, наблюдая, как вытянутые серо-белые ложбины облачной грядой простирались в небесном своде.

– Знаешь, почему царство Цинн считается одним из самых богатейших в трех Империях? Потому что я лично назначаю людей на главные посты, отбирая каждого по его мастерству, воспитанию и дани, отдаваемым веяниям традиций. Только так можно сохранить порядок. Я всегда выбираю лучших из лучших. И не найти среди живущих и поныне человека, что смог превзойти Алена Вэя в искусстве целителя. Врачеватели и ученые прошлого были выдающимися знатоками материи жизни, – он растягивал слова своим утробным голосом, и от его звука проникающего в чрево ее сути, колени дрожали.

– И если раньше люди не могли сохранить свою молодость, утрачивая ее со скоротечностью пролетающих как крылья ястреба лет, теряли волю к жизни, лишившись конечностей, впадая во мрак отчаяния, не озаренного и каплей света, умирая бездыханно от смертельных болезней, поражающих тела, – он помедлил перед тем, как продолжить, и повернулся к ней, уловив момент, чтобы встретиться с прозрачностью и ясностью ее прекрасных глаз, – то теперь человечество замедлило время, остановив неизбежность, достигнув высот, благодаря знаниям и жертвам множества людей. Хватило мгновения, чтобы плеч коснулась стальная волна окатившего небывалого чувства страха и возбуждения, пронесшегося по коже, как ледяная вода. А может и не ужас был то, а нечто иное, чему она не могла дать объяснения. Воздух наполнялся горным холодом, и как бы она ни старалась сохранить невозмутимость, сердце взволновали осенние ветры, что развевали утренние долины, вымершими под молочными туманами, а когда он произнес ее имя, она молила себя не дать внутреннему самообладанию не дать расколоться на крупные осколки.

– Мэй Ли, – сказал человек, и стены эхом вторили его мирному голосу, распадаясь течением бурной мелководной реки, – если кто-то превосходящий тебя по талантам кроме твоего наставника? Среди всех земель Китая нет никого равных тебе в искусстве целительных снадобий. Вот почему я взял тебя с собой. Нельзя позволить такому редкому дару пасть и увянуть не раскрытым прекрасным бутоном розы.

Он обошел ее сзади дивана, в случайном жесте касаясь простертой ладонью деревянных краев дивана, проводя металлическими остриями по выступам плотной древесины, и остановился прямо за ней, наклоняясь. И дыхание его ошпарило ее лицо, когда он прошептал возле уха:

– В свои владения я забираю самое прекрасное, собирая в пору цветения наилучшие сорта, дарованные нам жизнью. Ее охватила дрожь, и, улыбнувшись, человек мягко скользнул острым серебром по щеке, в ленивом желании дарую мимолетную ласку, будто балуя маленькое дитя, сливаясь с ее смятением. Так дождь нежнейшими наперсниками радуются воссоединению с землей, так падают высокие колосья под беспокойным и трудоемким плетением призрачно-воздушной сети паука.

– Идем, – сказал он, – я покажу тебе кое-что особенное. Мужчина протянул ей свою руку, и всего на секунду она помедлила, пальцы содрогнулись у самой его ладони, как от восходящего горячего потока пламени, но осмелев, девушка возложила свою руку, и мягкость его кожи отозвала в ней удивление. Так поражается ребенок, впервые увидевший хрупкие пласты льда на занесенных изморосью и инеем дорогах.

– Ты боишься меня, Мэй Ли? – осведомился он, поравнявшись рядом с ней.

И непроизвольно с языка сорвалась правда, сознание дремало, когда тело бодрствовало:

– Да.

Но признание нисколько не осерчало его, напротив, в водянистых глазах заплясали искры удовлетворения, как если бы ее ответ услаждал его слух, как пение дивной артистки. Он улыбался, обнажив белоснежные ровные зубы, и когда они остановились возле массивных дверей из черного агата, человек посмотрел в глубину ее глаз, полных замешательства и неверия, когда затрещали вставленные замки открываемых дверей. Он подал ей свой локоть, безмолвно говоря, чтобы она приняла его приглашение, и Мэй Ли позволила ему поступить так, как ему хотелось. Ведь она находилась на его корабле, в его личных апартаментах, стояла подле него, слыша его дыхание у самых волос. Они стояли плечом к плечу друг к другу, и нестерпимая нужда знания завладела ее разумом. Почему кому-то вроде нее позволено было стоять рядом с владыкой целой провинции? Они не заключили меж собой клятвы крови услужения и подчинения, что делало ее свободной женщиной. Человек подобный ему никогда не совершает необдуманных поступков, и если он пойдет с ней вровень по всему фрегату, что подумают остальные служители, кем посчитаю ее? Мужчина не отпускал ее руки на протяжении всего пути, проходящему по лабиринту, показавшихся бесконечных проходов. И все склоняли голову, встречая своего владыку, останавливались, бросая обязанности и прижимаясь ладонями к плитам, не поднимая глаз и перед Мэй Ли, словно в ней они видели родовитую дворянку, и спиной она чувствовала обращенные к ней загадочные взоры. Драгоценные золотые циновки быстро поднимались перед каждой новой аркой, мелькающей над их головами, и звенящий звук был единственным якорем, удерживающим ее в сознании, за все время их переходов, они так и не произнесли ни слова.

Широкая белоснежная лестница стала препятствием для ее несломленной выдержки, подошва темных тканевых туфель скользила по мрамору, и если бы не сильная рука, поддерживающая ее за талию, и не торопливые, терпеливые ожидания провожатого, Мэй Ли бы не смогла удержаться на ногах. Столь резкая перемена характера спутника пугала. Слишком сложно стереть из памяти мгновения, озаренные слепящей болью, щеки от его ударов нещадно ныли, а длинные серебряные когти, тонкой цепочкой, соединяющейся на пальцах, что вонзились глубоко в плоть, обещаясь умертвить, теперь мягко огибали, и через плотную ткань, кожей, она ощущала заточенные лезвия.

Они спустились в огромный зал с высокими потолками и разделительными седыми овальными колоннами, охватываемые мраморными человеческими фигурами с выделяющимися на белых телах червонно-золотыми украшениями, по которым шла цветочная огранка. И остановившись на последней ступени, Мэй Ли, заметила расхождение ряби на плитах пола.

– Идем за мной, – сказал человек, смело ступая вперед на сходящие линии гранитных плит, и с первым его шагам, пол стал прозрачным, открывая перед глазами голубую бездну, проплывающих внизу под двигателем корабля облаков. Стекло, он стоял на тонкой полосе стекла, как на ровной поверхности. И хотя она не слышала свиста ветра в ушах, не осязала мороза вышины, проносившиеся в низах очертания гор и линий темно-зеленых лесов были так явны, что сделай она шаг, провалиться в пучину, и ветры не подхватят ее.

– Тебе не нужно беспокоиться, – с искренней нежностью увещевал ее мужчина, подбирая упавшие вдоль тела руки, и чувственный, разламывающий кости звук его голоса сокрушал, – я буду крепко держать тебя за руку, чтобы ты не провалилась вниз, и не покинула моих территорий до тех пор, пока я сам того не возжелаю. Все эти страхи перед высотой только иллюзия, пол крепкий, – убедительный и мягкий голос, настойчивое движение вперед, утягивающее ее вниз.

– Нет, – щеки ее вспыхнули, когда стопой она почувствовала выступающую хрустальная грань прозрачных линий, пересекающих пол, пятка невольно соскользнула в сторону, и в нераскрытом сердцем страхе она ухватилась за подол кафтана мужчины, крепко обхватывая его руками, прижимаясь к непоколебимой, как камень, груди. Пальцы ее сжимали мягкую ткань его красивого одеяния, и острый аромат черного шафрана ударил в голову, пьяня своей пестрой сладостью, как и тепло, убаюкивающее страх, загоняя чудовищный ужас в твердыни спокойствия.

– Что это? – вымолвила Мэй Ли, с опаской опуская глаза, так и не расцепив своих рук, не отступив прочь от своего пленителя.

– Это прочное стекло, – спокойно объяснил мужчина, отходя на шаг прежде, чем она смогла изобразить на своем лице отвращение к его близости, порицать невежество, и презирать распущенность свободомыслия. – Этот пол сможет вынести вес в несколько тысяч тонн, и я сомневаюсь, что даже алмазными молотами древних титанов можно будет оставить здесь хотя бы маленький след.

Мужчине пришлось отвернуться к подоспевшему прислужнику в белых одеждах, лицо его было сокрыто до самых ушей полупрозрачной белой тканью, закреплявшаяся золотыми пластинами на чуть заостренных ушах и лишь узкая линия между высоким лбом и переносицей, открывала узкие, темные щелки глаз.