Текст книги "Подарок на совершеннолетие (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
23 глава
23 глава.
– Оставим автомобиль здесь и дальше пойдем пешком, – говорит облаченная во все черное фрау Риттерсбах, выбираясь на дорогу.
Мы стоим в темном переулке, неосвещенном ничем, кроме желтого лика луны, изредка пробивавшегося сквозь отяжелевшие влагой облака, и молча осматриваемся.
Увидеть нам мало что удается…
– Вы захватили с собой фонарики? – спрашивает все та же маленькая предводительница, и я киваю в темноту. Только Стефани отзывается негромким «да», которое мгновенно выдает уровень ее волнения… В таких случаях должна мигать тревожная кнопка, но девушка лишь кутается в черную толстовку, стискивая неспокойными пальцами завязки у ворота.
А Хайди добавляет:
– В любом случае сейчас их использовать нельзя: семь скачущих по кладбищу огней лишь привлекут к себе ненужное внимание, – и с улыбкой добавляет: – У меня есть потайной фонарь. – После чего открывает багажник и извлекает нечто раритетно-устаревшее, смутно напоминающее фонари из прошлого: – Вот, – демонстрирует нам свое детище. – Нашла на блошином рынке. Как вам? – Ответа не дожидается, запаливая свечку и вставляя ее в фонарь, я же невольно проникаюсь предстоящим событием – кладоискательством – даже сердце совершает отчаянный кульбит и ухает прямо в желудок.
– Вы основательно подготовились, – улыбаюсь я в темноту, и Хайди Риттерсбах направляет едва теплящийся луч света в мое лицо.
– Всегда пытайся делать то, что кажется невозможным, – провозглашает она, как мне кажется, абсолютно ни к месту, – жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее по пустякам.
– Это вы о фонаре? – любопытствую я.
– Нет, это я о возможностях, дорогой Алекс, – и треплет меня за щеку, словно ребенка.
Потом передает фонарь Кристине, а сама вынимает из багажника две новенькие лопаты.
– А вот и наши «девочки», – любовно воркует она, протягивая оба черенка Бастиану. Тот послушно их принимает, однако бурчит себе под нос:
– Так и знал, что этим все кончится… Старина Бас и две лопаты.
– Нет, не так, – улыбается возлюбленному Эрика, – старина Бас и две очаровательные «девочки» теплой французской ночью под звездным небом Лазурного Берега… – И чмокает его в губы: – Согласись, так звучит намного лучше?!
Парень издает довольное урчание, и я прокашливаюсь в кулак.
– Верните старину Баса, чуждого всему кошачьему! – насмешничаю я.
Бастиан вскидывается:
– И я все еще на той же волне, приятель.
– А урчишь почти по-кошачьи, – отзывается Стефани не без улыбки. – Кажется, твои «волны» сбились… – И в сторону девушки: – Извини, Эрика.
Под это шуточное поддразнивание мы и отправляемся в сторону кладбища; идти нам недалеко, но с каждым шагом мы становимся все молчаливее и молчаливее, пока и вовсе не замолкаем, вслушиваясь в тихий шепот наших шагов и негромкое урчание собственной коляски.
Адреналин с новой силой захлестывает кровь, и даже собственное дыхание начинает казаться донельзя оглушительным.
Наконец мы минуем вздымающееся ввысь здание церкви и ступаем на территорию кладбища, направляясь в сторону срубленной липы – ориентиром нам служит высоковольтный электрический столб, черным росчерком пересекающий небо.
– Мы на месте, – произносит фрау Риттерсбах, утверждая ногу на едва виднеющемся пеньке. – Теперь дело за тобой, – кивает она в сторону Бастиана, и тот молча протягивает вторую лопату Эрике.
– Подержи. – После чего примеряется и вонзает железный штык в землю. – Здесь? – интересуется он. – Уверены, что ваши расчеты верны?
– На сто процентов, – уверяет его Кристина Хаубнер самым категоричным голосом.
И Бастиан налегает на лопату сильнее…
– Это же кладбище, – шепчет между тем Стефани, – здесь, должно быть, все вскопано-перекопано… Почему вы решили, что наш клад все еще на месте, в земле?
И фрау Риттерсбах фыркает.
– Потому что он просто обязан там быть! Других вариантов не предусмотрено, не так ли, Мария?
Та шелестит вместе с дуновением ветерка:
– Уверена, papa нас не разочарует.
Бастиан продолжает рыть землю, комковатую, иссушенную знойным солнцем, похожую на прах человеческого бытия, и я – странная закономерность! – вспоминаю Эстер, высвеченную лунным сиянием в окне своей комнаты: ее черные волосы, губы… нежность разгоряченной кожи…
Стефани кладет руку на мое плечо, и я, движимый неосознанным порывом, подношу эту руку к губам и целую… Знаю, что она смотрит на меня, что совсем не ожидала от меня подобного – и я рад, что темнота скрывает мое лицо, лицо парня, не способного разобраться в собственных чувствах.
Кого я сейчас целовал на самом деле?
Эстер
или
Стефани?
А может надо спросить по-другому: сердце или разум?
Сердце
или
разум?
Сглатываю и позволяю летнему дождю, то есть воспоминаниям о поцелуях со Стефани, смыть навязчивые видения Эстер, в полутьме шепчущей мое имя…
Алекс…
буду твоей бабочкой…
поверь, это лучше, чем секс…
хочу, чтобы у тебя было с чем сравнивать…
Хочу…
хочу…
хочу…
– Там что-то есть! – взволнованный голос Бастиана заставляет нас подобраться.
– Что? – вопрошаем мы почти хором, заглядывая в сравнительно неглубокую яму, выкопанную парнем. Тут едва ли глубже полуметра…
– Там что-то твердое, – отвечает он. – Мне показалось, лопата звякнула, как о железо…
– Я знала, что оно должно быть здесь! – взволнованно произносит Мария, прижимая руку к вздымающейся груди.
– Посветите фонариком в яму – хочу увидеть до чего я докопался, – просит Бастиан, и Эрика выполняет его просьбу.
Мы окружаем наши импровизированные раскопки плотным кольцом и все как один глядим в освещенную фонарем неглубокую яму – Бастиан поддевает лопатой нечто на самом дне, нечто, засыпанное землей, и мы одновременно ахаем, когда понимаем, что это… металлическая коробка. В таких обычно хранят рождественское печенье…
Секунда – и Бастиан протягивает ее Марии, бережно, словно новорожденного младенца!
Та прижимает ее к груди…
– Это и есть наш клад? – разочарованным голосом вопрошает Эрика, только ответить никто не успевает: со стороны церкви раздается французская речь…
– Qua es-tu? Que fais-tu ici? – и свет карманного фонарика скачет по кладбищенской дорожке в чьей-то торопливой руке.
– Нас выдал свет фонарика, – констатирует фрау Риттерсбах. – Нужно уходить!
– Si vous ne sortez pas d´ici tout de suite, j`apellerai la police! – кричит уже другой голос.
И сердце в моей груди ускоряет свой и без того нешуточный бег – пульс почти зашкаливает.
Куда мне бежать на моей-то коляске?
Безнадежное дело…
Точка. Баста… Отец будет счастлив узнать, что его сын заделался расхитителем могил!
– Алекс, коляску придется бросить, – слышу взволнованный голос Стефани, и беру себя в руки. – Бастиан поможет тебе.
Парень подставляет мне спину:
– Хватайся за шею, приятель. Пора улепетывать со всех ног!
Окрики на французском все ближе, и уже не один, а два прыгающих в темноте световых зайчика скачут от одной могильной плиты к другой – я обхватываю друга за шею, и тот выдергивает меня из коляски одним скорым, молниеносным рывком.
– А теперь держись! – командует он, и мы устремляемся прочь, вслед за Эрикой и тремя турбобабулями, прокладывающими путь среди кладбищенских дорожек.
Меня швыряет и бьет о спину Бастиана, почти выбивая из легки весь воздух без остатка – хватаю его рывками, словно стокилограммовый кит, исторгнутый океаном на песчаный берег. Почти задыхаюсь. Ребра болят…Ноги кажутся набитыми ватой, в глазах темнеет. Вот-вот разожму пальцы и рухну на вымощенную брусчаткой дорогу…
– Наш автомобиль! – радостно восклицает Стефани. А Мария кратко командует: – Ключи!
Слышу звук разблокировки двери, и мы вваливаемся в салон буквально на бегу.
Я все еще хватаю ртом воздух, а наш «фольксваген» уже срывается с места и несется по крутому серпантину дороги на опасной для жизни скорости…
– Ты нас угробишь, – ворчит на подругу фрау Хаубнер, но та продолжает жать на газ, и проржавевшая старая жестянка стоит у нее на коленях.
– Еле ноги унесли, – улыбается Эрика, качая головой. – Вот это я понимаю, приключение!
И Стефани отвечает:
– А драка на дороге и несостоявшееся похищение показались тебе недостаточно авантюрными? – И заключает: – Лично мне приключений хватило на годы вперед.
– Ты скучная! – ворчит Эрика. – Жить надо так, чтобы дух захватывало… Чтобы до мурашек по коже… чтобы до… – пытается подобрать подходящее сравнение, – до…
– До бабочек в животе, – подсказываю я, и Стефани вперивает в меня пристальный взгляд.
– Вот именно, – подхватывает Эрика мои слова, – до бабочек в животе, и никак иначе! – С этим словами она прыгает Бастиану на колени и впивается в его губы смачным поцелуем.
– Бедный мальчик, она съест его с потрохами, – как бы про себя произносит Хайди Риттерсбах, щелкая ненужным теперь фонариком. – Больше никакого умильного вида вязания, только безудержные страсти, как в мексиканском сериале…
– Я думал, все пожилые леди любят мексиканские сериалы, – улыбаюсь в ответ, уходя от сканирующего меня взгляда, и Кристина отзывается активным кивком:
– И чем длиннее, тем лучше.
Ее подруга издает наигранный мученический вздох.
– Я больше не стану пересматривать «Рабыню Изауру» в сотый раз кряду.
И обе хихикают, словно юные школьницы.
В этот момент теплые губы Стефани почти касаются моего уха, и я слышу ее слова:
– Бабочки, Алекс… некоторые бабочки совершают путь в тысячи километров… и все ради чего? – Сглатываю. – Ради того, чтобы обрести самих себя, – сама же и отвечает Стефани. – Думаю, ты тоже должен сделать нечто подобное…
– Что, мигрировать в теплые края?
– Нет, – машет она головой, – обрести себя… и я думаю, ты уже сделал это. Просто расправь крылья и лети!
И я улыбаюсь:
– Именно так я и сделаю, ведь коляски-то у меня больше нет. Все так, как ты и хотела…
– Это то, чего хотел ты сам, не я. – Потом стискивает мои пальцы: – По крайней мере, не только я, верно? Мы оба хотели этого. – А потом добавляет: – Пусть Эстер и была… неидеальным подарком на твое совершеннолетие, но, признай, именно ей удалось заставить тебя поверить в себя.
Я не готов к разговору об Эстер, особенно со Стефани – стискиваю зубы и отвожу взгляд.
«Неидеальный подарок» все еще тревожит мое сердце…
– Не сейчас, – цежу сквозь стиснутые зубы. – Это не тот разговор, который я готов вести в этот момент…
Стефани еще раз стискивает мою ладонь и молча откидывается на спинку своего кресла.
Отель в Ментоне встречает нас умиротворяющим, приглушенным на ночь светом у стойки ресепшена, за которой одинокий администратор провожает нас несколько сонным, но достаточно красноречивым взглядом…
Еще бы, мы шествуем за Марией с заржавленной жестянкой в руках, словно верные паладины – за святым Граалем! И у меня такоечувство, словно администратор за стойкой точно знает, откуда мы этот «Грааль» раздобыли: вот-вот свистнет в свисток и призовет доблестную жандармерию для поимки бессовестных расхитителей могил.
Образно говоря…
Наконец мы оказываемся за толстыми стенами гостиничного номера, обретая тем самым необходимое нам уединение, и Мария Ваккер водружает непритязательную жестянку на стол.
– Быть может, там внутри что-то вроде британского Кохинура, – предполагает Эрика, следя за действиями Марии. Та как раз пытается открыть крышку, однако та не поддается…
– Ржавчина почти спаяла края, – говорит Бастиан. – Здесь надо чем-то подсобить…
– Этим? – фрау Риттерсбах демонстрирует маникюрный набор, и Бас утвердительно кивает, вынимая из него миниатюрные ножнички.
Пока он трудится над жестянкой, мы терпеливо дожидаемся результата…
Уверен, про Кохинур Эрика просто пошутила: никто из нас по-настоящему и не ожидал ничего найти, уже само наличие этой коробки – сюрприз для каждого из нас… по крайней мере, для меня точно.
– Еще чуть-чуть! – взволнованно шепчет Мария, и проржавевшая крышка отлетает, словно выпущенное из пушки ядро.
Замираем, заглядывая в недра нашего «сундука сокровищ» …
24 глава
24 глава.
Стопка пожелтевших любовных писем, перевязанных красной лентой, деревянные четки с агатовым крестиком, костяной гребень и… томик стихов Густава Адольфо Беккера карманного формата – вот все, что мы обнаружили в жестяной коробке, в брезентовом свертке пятидесятилетней давности.
И никаких вам бриллиантов, золотых дублонов и сверкающих диадем – ничего, кроме пахнущего тленом прошлого, тщательно захороненного эмигрантом из Италии.
– Зачем он все это закопал в землю? – задает резонный вопрос Эрика, и мы невольно глядим на Марию, занятую перекладыванием писем отца.
Та касается их бережно, почти любовно, словно они сближают ее с умершим родителем, словно он снова воскрес для нее в этих незначительных для любого из нас предметах, некогда значащих для того столь много.
– Думаю, это был своеобразный акт захороненного прошлого. – И, заметив, что мы ждем объяснений, добавляет: – Во Франции отец познакомился с моей матерью.
Это тоже не о многом нам говорит, но, кажется, я начинаю догадываться, что она имеет в виду…
– Эти письма, – интересуюсь я, – от кого они?
– От девушки по имени Мария, – отвечает пожилая леди со слегка смущенной полуулыбкой.
– Мария? – удивляется Эрика. – И это, конечно же, не имя твоей матери?
Та отрицательно качает головой.
– Маму звали Гретхен и она была немкой, – говорит она, – а эти письма написаны на итальянском… и, я не уверена, но полагаю, их адресант – девушка, с которой их с отцом связывала любовная история еще там, на острове. Вот, посмотрите на штемпель почтового отделения, – и она показывает полуразмытое пятно на клапане конверта, – он на итальянском… Это ее письма отцу.
– Как интересно. – Стефани касается пальцами старого конверта. – Она писала ему во Францию и писала много, судя по количеству этих конвертов… – Задумавшись: – Почему же тогда они расстались? Почему ваш отец оставил ее, уехав с Сицилии? Не думаю, что тут замешаны мафия и преступления, возможно, это просто история о несчастной любви…
Мария грустно улыбается.
– Отец никогда не рассказывал о прошлом. Он был не тем человеком, который грустит о несбывшемся… однако иногда мне казалось, что есть что-то гнетущее его. Лежащее на сердце тяжелым грузом… – А потом берет в руки найденный нами томик стихов Адольфо Беккера и добавляет: – И стихи Беккера были его любимыми. Долгое время я думала, что «мое сердце захоронено под липами» – это строчка из его стихотворения. – И вздыхает: – Теперь понимаю, что ошибалась – его сердце действительно было захоронено под липами… во французской деревушке близ Ментона. Бедный papa!
– То есть он познакомился с вашей матерью, – вступает в разговор Бастиан, – и решил расторгнуть все узы прошлого, захоронив в этой старой жестянке все, связанные с бывшей возлюбленной?..
Мария издает еще один тяжкий вздох, и фрау Риттерсбах приобнимает ее за плечи в молчаливом жесте поддержки.
– Я не знаю, – произносит она совсем тихо. – Чтобы понять случившееся, мне надо хотя бы прочитать эти письма… Возможно, они расскажут хоть что-то, раскроют то, о чем отец никогда не говорил вслух.
Потом кладет руки на старые, чудом сохранившиеся листы пожелтевшей бумаги да так и замирает, притихшая и как будто бы ушедшая в себя.
Мы, не сговариваясь, решаем оставить Марию наедине с прошлым ее отца – медленно, по одному выходим из номера и прикрываем за собой дверь.
– Думаю, на сегодня нам хватило приключений, – говорит Стефани с виноватой полуулыбкой. – Прости, – в мою сторону, – что все так получилось, – и кивает на нас с Басом, слившихся друг с другом, словно сиамские близнецы.
Я заламываю бровь в своей привычной, слегка насмешливой манере.
– Поверь, висеть у Бастиана на шее совсем не так плохо, как могло бы показаться, – провожу рукой по его мощному бицепсу и подмигиваю: – Все-таки я свяжу ему голубой шарфик, на это-то моих нынешний умений должно хватить.
И Бастиан пихает меня в бок.
– Хватит поминать голубые шарфики и иже с ними. Тебе все равно ничего не светит, приятель…
– Вот именно, – поддакивает Эрика, чмокая парня в губы.
Мы со Стефани переглядываемся с улыбками.
– Ты разбиваешь мне сердце! – театральным голосом провозглашаю я, после чего мы желаем друг другу спокойной ночи и расходимся по своим комнатам. Вернее, почти расходимся, так как я, в отличии от некоторых, все еще полустою-полувишу на Бастиане, и тот ведет меня в мою комнату.
Усадив меня на кровать, он взъерошивает свои волосы и произносит:
– Слушай, скверно, что так получилось с твоей коляской… надеюсь, твой отец будет не очень зол из-за ее потери… – Мнется: – Да и ты сам, Алекс… как ты теперь?
– Как-нибудь, – я пожимаю плечами. – К тому же у меня есть ты.
– Ну да, – отзывается Бастиан далеко не столь радужным голосом. По всему видно, что его гнетет нечто невысказанное, и я решаюсь помочь другу:
– Говори уже, не томи несчастного меня.
И Бастиан тяжело оседает на ближайший стул. Такое чувство, словно это тяжкие мысли придавливают его к сидению стопудовыми гирями…
– Слушай, Алекс, мы так и не поговорили после того…
– … после того, как нам накостыляли в Инсбруке, хочешь сказать? – услужливо подсказываю я. – Да, не поговорили… да и нужды нет, если честно. Спасибо, что заступился за меня!
У Баса краснеют уши.
– Это ведь я придумал эту идею с Инсбруком и…
– … встречу с Эстер, – снова подсказываю я.
Он молча кивает, низко опустив голову, и я понимаю, что не сержусь на него… да и не сердился, если честно. Горько мне было, признаю, но, оглядываясь назад, понимаю – перегорело, все перегорело, даже горечь.
Внутри пепелище…
Думаю, Хайди Риттерсбах так и сказала бы: только на пепелище и стоит строить нечто новое, Алекс.
Уверен, так и есть…
– Знаешь, – говорю я, касаясь слегка поджившей разбитой губы, – иногда даже полезно получить кулаком в лицо – вставляет мозги на место. – И не могу сдержать широкой улыбки: – Ты, наверное, поэтому такой спокойный и умный… Бам – и полный порядок!
Бастиан качает головой, тоже улыбаюсь.
– Был бы я действительно умным – не потащил бы тебя к…
– Эстер, парень, ее зовут Эстер, – говорю я, толкая его в бок. – Можешь уже начать произносить это имя без опасения выдернуть чеку из гранаты по имени Алекс.
И Бастиан хмыкает
– Прости.
Потом мы сидим молча… минуту, две, три… Не знаю точно. Я как будто бы жду чего-то, и Бастиан меня не разочаровывает:
– Знаешь, а ведь Стеф давно сохнет по тебе, – произносит со вздохом. – Только потому я все это и придумал. Ты знал или нет?
– Теперь знаю.
Бастиан вскидывает глаза:
– Правда? Она сказала тебе?
– Она меня поцеловала, – улыбаюсь в ответ. – И это здорово меня ошарашило… – И уже без улыбки добавляю: – До этого я не знал.
– До поцелуя или до поездки? – решает уточнить Бастиан, и я отвечаю, как есть:
– До поездки. Осознание пришло как бы само собой…
– А раньше осознать это было слабо? – наигранно хмурит брови мой собеседник и добавляет: – Знаешь, ей все равно, будешь ты ходить или нет… она просто любит тебя. Сам не знаю, что она нашла в тебе, только это правда!
И мы улыбаемся друг другу с такой теплотой и взаимопониманием, что у меня в груди екает сердце… то самое, казавшееся безнадежно омертвелым – оно вдруг расправляет выбившиеся из кокона крылья, встряхивает ими… и делает первый неловкий взмах.
Вцепляюсь пальцами в покрывало, дышу глубоко и часто, словно глубоководный пловец, вынырнувший из недр океана, а потом наконец произношу:
– Я буду ходить. Я могу… и я это сделаю.
Скрюченные пальцы медленно разжимаются…
Впервые с начала нашего путешествия я не просыпаюсь с мыслью о немедленном бегстве: лежу в постели, сладко потягиваясь и попутно размышляя, не приснились ли мне три эльфоподобные кладоискательницы, насильно потчующие меня ванильным пудингом…
На самом деле я люблю ванильный пудинг. Такое вот откровение! И я полюбил я его не после вчерашней ночи, далеко не так – я любил его всегда и теперь думаю об этом с улыбкой.
Наверное, стоило бы рассказать об этом Хайди Риттерсбах – ее бы это повеселило.
И невольно улыбаюсь: если только она сама не сбежала в неизвестном направлении: кто их, турбобабуль, разберет…
Раздается стук в дверь, и на пороге появляется Бастиан.
– Ну, как ты? – спрашивает он. – Готов вставать?
Улыбаюсь в ответ.
– Ты теперь моя персональная нянька?
Дверь распахивается, и Эрика вихрем врывается в комнату, оглушая нас своим сюсюкающим:
– Где тут наш маленький кроха, которого надо накормить с ложечки? – плюхается на мою кровать и сует в лицо котенка. – Чмоки! – требует она. – Иначе Спичка обидится.
– Вообще-то я не целуюсь с кошками, – слегка кривлю я свой нос. – Может, просто обнимашки?
Эрика закатывает глаза.
– Вы такие скучные! Я вообще не понимаю, что делаю рядом с вами! – восклицает она, направляясь вон из комнаты. И – в кошачье ухо: – Пойдем лучше к нашей милой Хайди Риттерсбах, Спичечка, та не оставит маленького котенка без подобающего ему поцелуя! Кстати, – это снова в нашу сторону, – мы ждем вас за завтраком… Поторопитесь.
Немного контуженные темпераментной Эрикой, мы с Бастианом переглядываемся:
– Тебе с ней не скучно, я полагаю, – произношу в сторону друга, и тот, по обыкновению, смущается.
– Никак не могу довязать свитер к отцовскому дню рождения, – сетует он, тяжело вздыхая. – Никогда не думал, что девушка может быть такой… такой…
– Очаровательной? – подсказываю я.
– Такой неугомонной, шумной, вертлявой, бесконечно неумолкающей, – заканчивает свое предложение Бастиан.
Демонстративно округляю глаза.
– Похоже на признание в любви, – насмешничаю я, и парень расплывается в широкой улыбке. Такой я еще никогда у него не видел…
– Наверное, так и есть, – на полном серьезе произносит он, задумавшись на секунду, а потом меняет тему разговора: – Впрочем, нас ждут внизу, – подставляет плечо и помогает мне выбраться из постели.
Вся компания целиком – даже Бутерброд со Спичкой – дожидается нас за большим совместным столом в ресторане гостиницы; я коряво двигаю ногами в их направлении…
Зачеркиваем слово «коряво»: я ДВИГАЮ ногами в их направлении!
Коряво, но двигаю, пусть и полувися на Бастианом плече.
Впервые я позволяю себе прочувствовать такую возможность, как самостоятельное передвижение без инвалидной коляски… Пять пар глаз глядят на меня с нескрываемым восхищением, так что я даже немного тушуюсь.
– Все нормально, не надо ТАК на меня смотреть, – кидаю на ходу, прочищая неожиданно осипшее горло.
У Стефани блестят глаза, и я стараюсь не смотреть на нее – не хватало еще самому расчувствоваться сверх меры. Смотрю на Хайди Риттерсбах, поглаживающую котенка…
– Ванильные пудинги творят чудеса! – произношу с веселым блеском в глазах, и та протягивает мне руку.
– Присаживайся, мой мальчик, я всегда знала, что именно так и будет. Рада за тебя! Мы все рады, не так ли, мои дорогие? – она обводит нашу компанию счастливыми глазами, и я знаю, что все это не пустые слова – каждый из этих людей действительно рад за меня, что они хором и подтверждают.
Впрочем, они могли и смолчать – их глаза красноречивее любых слов.
В этот момент звонит мой телефон…
Бастиан опускает меня на стул, и я отвечаю на звонок. Отец. Точен, как швейцарские часы…
– Доброе утро, пап… Все нормально, да… Сижу за столом и собираюсь завтракать. А ты?.. Нет, мы в Сент-Аньесе… У одной из наших попутчиц с этим местом связаны ностальгические воспоминания, – улыбаюсь Марии со стопкой пожелтевших писем под рукой. – Да, скоро двинемся дальше, думаю, сразу после завтрака… Нет, нет, все хорошо! Тебе не о чем волноваться. Настроение?.. Все хорошо, пап, я же говорю… Я таким себя и чувствую. Передавай привет Шарлотте!.. Хорошо, сделаю.
Нажимаю «отбой» и замечаю, что по-прежнему являюсь объектом всеобщего внимания.
– Невежливо подслушивать чужие разговоры, – пеняю своим невольным слушателям и добавляю: – Кстати, вам привет от отца!
– О, как это мило с его стороны! – умиляется Хайди Риттерсбах. – Такой приятный во всех отношениях мужчина.
Я улыбаюсь: они даже не знакомы, и столь лестные умозаключения здорово смутили бы моего отца при личном знакомстве. Мне даже хочется, чтобы оно произошло…
И эта мысль влечет за собой другую:
– Так что же, наше дорожное приключение закончено?
Эрика хватает Баса за руку и крепко ее стискивает – лицо у нее делается абсолютно несчастным. Я и сам ощущаю комок в горле…
Сглатываю.
Расслабляю сжатые было челюсти…
Вспоминаю бабочку, расправившую крылышки в моей груди, и тогда Стефани говорит:
– В Сан-Тропе есть чудесный маленький музей, посвященный бабочкам: он состоит из работ Дани Лартига, страстного собирателя и коллекционера экзотических бабочек. – И более нерешительно: – Думаю, Алексу было бы интересно посетить его… приключение не закончится, пока он не сделает этого.
И глядит мне прямо в глаза – я взгляда не отвожу.
Застывшая секунда – как бабочка в янтаре!
– О, – восклицает фрау Риттерсбах, – я никогда не была в музее бабочек. Должно быть, это невероятно красиво! – и подружки вторят ей молчаливыми кивками. – К тому же, – продолжает она, – мы просто не можем упустить такую возможность, намочить ноги в водах Средиземного моря… Оно ведь вот, прямо у нас под боком! – И заключает: – Решено, мы едем любоваться бабочками и мочить ноги в Средиземном море.
Лицо Эрики – и не только ее на самом деле – расплывается в радостной улыбке.
