Текст книги "Подарок на совершеннолетие (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
15 глава
15 глава.
– Фрау Риттерсбах?! – Мое удивление слишком явно, и говорливая старушка грозит пухленьким пальчиком:
– Ай-ай-ай, уехали, даже не попрощавшись. Вот вам за это! – целует нас в раз запылавшие щеки. А потом продолжает: – Мы-то полагали, что увидимся поутру: выпьем крепкий кофе… посмотрим ту самую карту, – совсем тихим голосом. – А вас – раз! – и не оказалось в отеле… Сбежали, как пить дать сбежали от трех безобидных старушек! – Расстроенным голосом: – Я была так расстроена, так расстроена, только Кристина сказала, что все, что ни делается – к лучшему, и я почти поверила в это, как вдруг… встречаю вас на этой премиленькой улочке. Что, скажете не судьба?! Я так рада.
Бастиан прокашливается и глядит на Бутерброда, пританцовывающего на месте.
– Привет, приятель, как поживаешь? – обращается к псу, поглаживая его по светло-коричневой шерсти, и я понимаю, что меня бросили один на один с нашей старой новой приятельницей.
– Мы вовсе и не думали сбегать от вас, просто придерживались маршрута…
Старая леди покачивает головой и глядит на меня с улыбкой.
– Уверена, так и было, – произносит не без особой интонации, снова вгоняя меня в краску. А потом уже интересуется: – И где же мой насмешливый мальчик? Надеюсь, вы не потеряли его по дороге?
– Алекс в отеле, – разгибается Бастиан, наконец переключив свое внимание с пса на его хозяйку. – Отдыхает. Да мы и сами хотим сделать то же самое… Вы в каком отеле остановились?
Фрау Риттерсбах называет отель, и мы с Басом едва заметно дергаемся. Быть такого не может! Мы снова заселились в один отель.
– А вы? – Приходится признать очевидное, и старая леди, молитвенно сложив руки, провозглашает: – Я же говорила, это судьба. – И другим тоном: – Встретимся за ужином?
Мы с Басом синхронно киваем, едва заметно ретируясь в сторону отеля.
Фрау Риттерсбах отправляется выгуливать пса…
– Нет, ты можешь в такое поверить, – произношу я дорогой, все еще под впечатлением от этой неожиданной встречи, – мы не просто снова оказались в одном городе, мы еще и в один и тот же отель заселились… Может, и в самом деле судьба?
Бастиан улыбается.
– Судьба судьбой, а вот сбежать к вечеру незамеченными нам вряд ли удастся…
– О, я об этом не подумала.
– То то и оно.
До ужина мы сидим каждый в своей комнате, должно быть, в тайне надеясь избежать назойливого внимания трех старых приятельниц, вознамерившихся заручиться нашей поддержкой в своей кладоискательной кампании.
У нас, к слову, своя кампания… и сегодня один из ее решающих эпизодов. По крайней мере, именно так мне это и представляется…
Вежливый стук в дверь прерывает мои размышления.
– Войдите!
– Милая, мы идем ужинать, – улыбается с порога фрау Риттерсбах. – Ты как, проголодалась?
Хочу было сослаться на парней, мол, надо бы с ними согласовать, но дверь открывается шире, и я вижу смущенное лицо Баса, возвышающееся над Алексовой коляской – фрау Хаубнер и Мария Ваккер тоже здесь. Вся компания в сборе!
– Спасибо, что спросили, – хватаю рюкзак и выхожу из комнаты.
За ужином нас продолжают потчевать рассказами из жизни троих приятельниц: узнаю, например, что у Кристины Хаубнер есть сын и двое «очаровательных внуков», а сама она тридцать лет проработала врачом-гинекологом и теперь чрезвычайно скучает по своей профессии…
Мария Ваккер в противовес ей по работе не скучает, зато терпеть не может кровавые мандарины и вообще от вида крови ее изрядно мутит.
В итоге ужин обещает стать еще более информативным и продлиться не менее трех часов кряду, только на часах уже начало восьмого, и мы с Бастианом молча переглядываемся.
Улучив краткую заминку в разговоре, Бастиан соскакивает со стула:
– Нам бы прогуляться перед сном, – произносит он с решительным видом. – Надеюсь, вы не будете против?
Пожилые леди пожимают плечами.
– Конечно… идите, – по обыкновению озвучивает общую мысль фрау Риттерсбах. – Вечерние прогулки улучшают ночной сон! Наша Мария, как никто другой, знает об этом.
Фрау Ваккер подтверждает сей факт смущенной улыбкой.
– Алекс, ты с нами?
Тот как будто бы подозревает нас в чем-то и не спешит откликнуться, только Бастиан хватается за ручки инвалидной коляски и пресекает любые его доводы против.
Мы выдыхаем, едва оказавшись на улице…
– Что происходит? – осведомляется Алекс, и вместо ответа я громко ахаю:
– Забыла кошелек в номере. Вернусь через минуту!
Я действительно забыла свой кошелек в номере, но еще я жутко-прежутко нервничаю, так что сбить стресс безостановочным бегством нисколько не помешает. Оборачиваюсь за обещанную минуту… помноженную на два, а у Баса такое лицо, словно ему срочно нужно… схватиться за спицы. Успокоиться, одним словом. И в тот же миг понимаю, почему…
– Мы подумали, почему бы нам не пройтись с вами. Вечерний воздух так бодрит, так бодрит! Да и Бутерброду не помешает сделать свои дела, – полусмущенная улыбка фрау Риттерсбах сражает меня наповал. В смысле, я понимаю, что нам от нее не отделаться… ни от нее, ни от двух ее ближайших подружек.
И Алекс, до этого не особенно приветливый к трем нашим новым знакомкам, вдруг произносит:
– А почему бы и нет… Мы не может оставить Бутерброда без вечернего моциона!
И вот мы направляемся в путь своей разношерстной компанией, мучительно соображая, как же нам теперь быть… Как будто бы мне и без дополнительного довеска в виде трех неугомонных старушек переживаний не хватало!
За две улицы до цели нашего путешествия Бастиан как бы между прочим осведомляется:
– Должно быть, вы уже порядком устали и хотели бы вернуться в отель? – Однако, если верить словам Кристины Хаубнер, они каждый день проходят не менее трех километров… для общего тонуса, и положенного предела сегодня еще не достигли.
Вздыхаем и идем дальше. Вернее, я вздыхаю… а все остальные идут дальше. До самого ярко подсвеченного неоновой вывеской ночного клуба под звучным названием «Плохая девчонка». Изнутри доносятся отголоски музыки, а мы с Бастианом замираем в трех шагах от входа.
– О, так мы шли куда-то конкретно? – удивляется фрау Риттерсбах. – Что это, какой-то ресторан?
– Ночной клуб, я полагаю, – отвечает за нас Кристина Хаубнер. – Вам следовало сразу сказать нам об этом…
Мы с Бастианом переминаемся с ноги на ногу: ночной клуб… почти ночной клуб страшен не самим своим наличием, пугает наличие в нем всего остального. Я, например, никогда не бывала в такОм! А тут еще неугомонная Хайди Риттерсбах заявляет:
– А что, я бы тоже не отказалась потанцевать. – И с азартом в голубых глазах: – Может, тряхнем стариной, а, девочки?
«Девочки», вижу, как бы не против, разве что робкая Мария Ваккерт выглядит слегка испуганной, но опять же не настолько, чтобы уговорить подруг уйти… У меня падает сердце: ничего не получится. Зря мы с Басом затеяли все это… Нас не пустят. Нас погонят взашей! Алекс меня убьет… Целая вереница самоуничижительных мыслей вихрем проносится в моей голове, и я почти готова пуститься наутек, когда Бастиан, расправив широкие плечи, направляется ко входу в ночной клуб.
– Ну, и чего вы стоите? – осведомляется он, полуобернувшись через плечо. – Вперед, будем танцевать.
Раз вдох… два вдох… три вдох… Я тоже расправляю плечи под тонкой шифоновой блузкой и, первой направляясь к своему мнимому парню, хватаю его за крепкую ладонь. Так мы и приближаемся к охраннику, встречающему нас не самой приветливой из улыбок….
Я почти хочу, чтобы нас завернули: было чистой воды глупостью соваться в этот дважды ненавистный мне теперь город. Пусть он не позволит нам войти! Однако, мы с Басом не вызываем у хмурого типа никаких нареканий, вот только на Алекса он глядит не столь благосклонно…
– Совершеннолетний? – интересуется он, и Алекс насмешливо хмыкает:
– А сам как думаешь?
Охранник глядит на него несколько томительных секунд, а потом кивает:
– Проходи. – Я выдыхаю и тут же вновь задерживаю дыхание…
– Мы с этими молодыми людьми, – произносит фрау Риттерсбах, лучезарно улыбаясь хмурому парню. Как будто бы хочет научить его правильной улыбке… Только ученик из того некудышный: глядит на нас, как бы спрашивая, так ли это, и при этом серьезен, как никогда.
Мы молча пожимаем плечами: мол, да, есть такое дело.
И тогда он спрашивает:
– Знаете, что это за место?
И фрау Хаубнер отвечает:
– Танцевальный клуб. Мы с подружками решили тряхнуть стариной!
Что-то эдакое мелькает в глазах хмурого парня, а потом второй охранник хлопает его по плечу и с улыбкой произносит:
– Да пропусти ты их, Петер. Видишь, девочки танцевать хотят! Было бы невежливо запретить им.
А фрау Риттерсбах в ответ:
– Благодарю, мальчики. – И под негромкое насмешливое хихиканье мы входим наконец в полутемное помещение, расцвеченное неоновыми огнями стробоскопа.
Играет тихая музыка.
И, конечно же, здесь никто не танцует… никто, кроме девушек у пилона.
Ведь это не просто ночной клуб – это стриптиз-клуб, в котором выступает Эстер… Ради информации об этом мне пришлось перетерпеть крайне неловкий ужин в компании бывшего парня-полицейского!
И вот мы здесь… Проходим к пустому столику и присаживаемся в некотором отдалении от сцены на мягкие, обитые алым бархатом стулья. Зал забит почти под завязку, и меня удивляет большое количество женщин, с любопытством поглядывающих на пока еще пустующую площадку у шеста. Боже, что я здесь делаю?! И Алекс как будто бы озвучивает мою мысль:
– Что мы здесь делаем? – любопытствует он, и лицо его кажется почти белым при неестественно-призрачном свете потолочных ламп.
– Хотим хорошо провести время? – отвечает Бастиан, но его ответ – скорее вопрос. Мы чужды этому месту, и оба понимаем это. Старые леди, кажется, тоже о чем-то догадываются, так как фрау Риттерсбах озадачивается вопросом:
– А где же танцы? – и ее подруга отвечает:
– Начнутся с минуту на минуту, – и со значением улыбается.
Хочу провалиться сквозь землю! Буквально. Ничем это Алексу не поможет… глупейшая затея. Гляжу на Бастиана, а тот – на Алекса, не отводящего взгляд от шеста.
– Я ухожу отсюда! – кидает парень с ожесточением, от которого едва удается разжать зубы. Звуки выходят шипящими и почти пугающими…
Правда, сбежать ему не удается: музыка в зале замолкает, свет приглушается – все внимание на сноп прожектора с металлическим шестом посередине. Мы глядим на него, как завороженные, а потом появляется она… в чем-то невообразимо коротком, смутно напоминающем юбчонку школьницы-первоклассницы с огромным бантом в волосах. Высокая грудь едва скрыта кружевным топом, ноги на десятисантиметровых шпильках.
Я сглатываю… и что-то с грохотом падает на пол (надеюсь, не челюсть одной из наших старушек), а потом музыкальная композиция заполняет собой притихшее было помещение клуба, и Эстер – а это именно она – начинает свое плавное скольжение по пилону.
Не могу отвести от нее глаз, с трудом узнавая в нескромной танцовщице девушку Алексовой мечты. Ту, что разбила ему сердце и казалась почти идеальной…
– Она ведь не станет раздеваться, не так ли? – вопрос фрау Риттерсбах приводит меня в чувства, и я встряхиваю головой.
– В этом и заключается суть стриптиза, Хайди, – желчно произносит Алекс, запуская руку в карман. – Уверен, вам понравится ее грудь! – и взмахивает в воздухе смятой двадцаткой.
– Какая срамота! Меньше всего мне хочется смотреть на ее грудь. Я думала, мы будем танцевать…
– Хотите присоединиться? – указывает кивком головы на танцовщицу, и маленькая старушка, подавившись то ли слюной, то ли своим безграничным возмущение, громко откашливается в кулак.
Алекс выглядит на удивление бодрым и бесшабашным, так что я почти готова поверить: он не признал в красивой стриптизерше Эстер – только он узнал, слишком хорошо его знаю, чтобы сомневаться в этом.
– Давайте уйдем, – продавливаю сквозь враз осипшее горло, и Алекс глядит на меня с холодной насмешливостью, от которой мое сердце почти разбивается…
– Столько усилий и вдруг уйти? – осведомляется он, тем самым давая понять, что наши неумелые манипуляции разгаданы. – Нет уж, насладимся представлением по полной…
После чего выкатывается из-за стола и направляется ближе к сцене – смятая двадцатка все еще зажата в его кулаке.
Кажется, я выкрикиваю его имя – все как в тумане! – бегу следом, чувствую подступающие слезы обиды на самое себя: разве после этого он не возненавидит меня в большей степени, чем полюбит… Дальше – больше: Эстер вскидывает глаза, узнает меня и замирает прямо посреди танца. Так мы и смотрим друг на друга большими, испуганными глазами, и мужчины за передними столиками начинают выражать свое недовольство, призывая ее вернуться к прерванному занятию. Только та отмирает, прикрыв перекошенный рот ладонью (уверена, если бы не музыка, мы бы услышали ее глухой вскрик), а потом убегает со сцены… и такого уж точно никто не ожидал.
Зал возмущенно неистовствует, а я хватаюсь за ручки Алексовой коляски и умоляюще произношу:
– Давай уйдем, пожалуйста. Не надо нам было сюда приходить!
В этот момент начинает играть другая музыка, и другая же девушка выходит на сцену со своим номером… Пытаюсь развернуть коляску, но Алекс упрямится, просто наперекор мне, я думаю, и тогда мы видим Эстер, появляющуюся из едва заметной двери для персонала и несмело приближается к нам. На ней все та же хилая юбчонка, едва прикрывающая попу, и все тот же кружевной топ, картинно оголяющий ее грудь, а вот глаза неестественно блестят, и я понимаю, что девушка плачет.
– Алекс, – произносит она так тихо, что мы скорее догадываемся, чем действительно слышим это. Вернее, это я догадываюсь: миллион раз произносила данное имя перед зеркалом, собираясь на очередную тренировку с Алексом. Сначала звук выходит звонким, восторженным, словно весенняя капель, а затем затухает задутой на ветру свечой… А-лекс. А-лекс.
– … прости меня, пожалуйста, – Эстер между тем оказывается совсем близко, возвышаясь над нами на целую голову, секунда – и ее ноги словно подламываются, увлекая ее на пол перед нами.
Я не вижу Алексова лица и потому не знаю, какие эмоции преобладают на его лице, мне же так скверно, что я едва могу дышать… Пальцы, вцепившиеся в ручки инвалидной коляски, онемевают до бесчувственности.
– Алекс…
16 глава
16 глава.
– Алекс, прости меня… пожалуйста… я так виновата… я знаю…
Слова Эстер падают приглушенными музыкой отзвуками с вибрирующим, полузадохнувшимся эхом, от которого у меня закладывает уши. А еще мне странно видеть ее такой… кающейся? Поверженной?
Пожалуй.
А какой видит ее Алекс? Этого я не знаю, только слышу вопрос:
– Ты сделала это ради денег? Надеюсь, тебе хорошо заплатили? – и разжав стиснутый кулак с зажатой в нем купюрой, пытается сунуть ее за лиф ее топа: – Вот, ты заработала.
Эстер перехватывает его руку, стискивая чуть подрагивающую ладонь обеими руками.
– Я бы никогда, слышишь, никогда не сделала ТАКОГО ради денег, – слезы стекают с кончика ее носа. – Мне пришлось пойти на это ради Петера… помнишь, того парня из кафе: он по дурости решил подзаработать на продаже таблеток здесь, в «Плохой девчонке», и Юлиан подловил его на этом, пригрозив донести куда надо… А Петер и так на условно-досрочном, ему нельзя снова попадаться…
И тогда Алекс спрашивает:
– Ты любишь его?
Эстер смахивает слезы и молчит.
– Ты любишь его? – повторяет Алекс с такой холодной настойчивостью, что я едва могу признать в этом голосе голос своего друга. – Хочу понять, насколько глубоко ты пала, Эстер Райднер… Или тебя не так зовут?
– Алекс, – с мольбой произносит девушка, – пожалуйста… Не надо…
Но тот ждет ответа, и она выдыхает:
– Нет, это мое имя… и да, люблю… наверное… мы живем вместе… Алекс…
Вижу, как дергается Алексов затылок – насмешка искривляет его красивые губы. Понимаю безошибочно, почти догадываюсь…
– Значит, живешь с одним парнем, а спишь с другим? – вопрошает так тихо, так близко склоняясь к Эстер, что мне едва удается расслышать эти слова. Но даже расслышав, я не могу поверить услышанному… Это не может быть правдой? Я, конечно, ослышалась… Она ведь не могла… Мне даже в голову такое не приходило.
Музыка все еще играет, и пышногрудая танцовщица трется своим обнаженным телом о металлический шест.
– Я сделала это не за деньги, – снова повторяет Эстер, качая головой. – Ты действительно был мне симпатичен… и я хотела того, что между нами произошло…
Алекс отворачивает лицо, и я вижу боль, тщательно скрываемую за насмешливым блеском глаз и изгибом бескровных губ. Такой Алекс немного пугает меня…
– Лгунья, – произносит он одними губами, и я замечаю огромную фигуру парня, целенаправленно двигающуюся в нашу сторону. Он почти сродни Бастиану, если даже не шире.
Впервые с начала этой сцены оглядываюсь и вижу брата в компании трех старых леди прямо за спиной, они похожи на странного вида телохранителей, застывших с ошарашенными выражениями на четырех разных лицах. Наблюдали всю сцену из второго ряда?
Скорее всего.
– Эй, вы? – окликает нас широкоплечий парень, останавливаясь рядом с девушкой. – Что здесь происходит? Эстер?..
– Все нормально, Петер, – отвечает та, смаргивая непослушные слезы. – Они уже уходят.
И я рада именно так и сделать, только Алекс вдруг произносит:
– Мы заплатили за вход и хотим насладиться программой. – И добавляет: – Быть может, я даже доплачу за приватный танец…
Эстер вскидывает на него испуганный взгляд, и я не могу догадаться, чего именно она боится, зато вижу, как темнеет лицом так называемый Петер.
– Ты ведь тот малец из кафе, что отдавливал мне ноги своей коляской, – сводит на переносице широкие брови. – Я узнал тебя, мелкий недоросток! Сучонок мелкий.
И Эстер хватает его за руку.
– Петер, пожалуйста!
Но Петер стряхивает ее руку, словно надоедливое насекомое и грозным голосом осведомляется:
– Это его тебе надо было окрутить? Это ради него ты таскалась в Нюрнберг и строила из себя пай-девочку? – И взрывается зычным: – Черт, да он же убогий калека. Им бы и косоглазая корова побрезговала…
И Алекс подливает масла в огонь:
– А вот Эстер не побрезговала. – И в сторону девушки: – Расскажи ему о нашей незабываемой ночи…
Петер взрыкивает, словно рассвирепевший буйвол, и рывком поднимает Эстер на ноги.
– Это правда? – рычит он ей в лицо. – Правда, что ты спала с этим убогим куском дерьма? – и встряхивает ее что есть силы.
Вижу, как напрягается Алекс, вцепившись в подлокотники инвалидной коляски.
– Вини себя, громила, – произносит с издевкой, – это по твоей вине ей пришлось делать это.
Петер выпускает девушку, и та на нетвердых ногах припадает к ближайшему пустующему столику.
– Что ты сказал, мелкий паскудник? – и тычет пальцем в Алекса.
– Я сказал, – послушно произносит тот, – что только полные уроды поднимают руку на женщину. – И пристально смотрит в глаза противника.
Еще один не предвещающий ничего хорошего рык исторгается из грудной клетки большого парня, а потом – я даже не успеваю опомниться! – он рывком выдергивает Алекса из коляски и бьет кулаком в челюсть. Алекс вскидывается и падает на пол…
Я кричу, Эстер тоже кричит, старые леди панически квохчут и размахивают руками, а Бастиан подлетает и отлично рассчитанным джебом бьет Петера прямо в лицо.
Завязывается массовая потасовка, состоящая из криков, грохота опрокинутых стульев-столиков, битого стекла и всеобщей паники.
Подбегаю к Алексу и осторожно касаюсь его лица.
– Как ты? Давай помогу.
Только тот отталкивает мою ладонь и хватается за подлокотник коляски.
– Я сам, – потом подтягивается на руках, приподнимая свое тело.
Не могу поверить, что он делает это – порываюсь было помочь ему, только Алекс ожигает меня предостерегающим взглядом: не подходи. И я отступаю…
Что-то брызжет мне на щеку, утираю ее рукой и вижу красные разводы… Кровь? Вскидываю глаза и замечаю Бастиана, который продолжает лупить большого парня – лицо последнего разбито в кровь. Боже правый!
– Бастиан!!! – ору, перекрикивая общий гвалт, и тот пропускает удар слева. Голова его дергается, глаза полузакатываются, и я ору еще оглушительнее… А подоспевшая фрау Риттерсбах подбегает и лупит широкоплечего урода дамским ридикюлем по спине – его острые края с железными набойками вонзаются в тело, словно мини-кастеты. И Петер Неизвестный ярится сильнее: разворачивается, обалдевает при виде пухлой старушонки с дамской сумкой в руках и… Бастиан отправляет его в нокаут прямым апперкотом.
– Уходим! – командует Кристина Хаубнер, подобно полководцу, уводящему армию с поля битвы, и тогда-то я и замечаю Алекса, полустоящего-полулежащего у своей инвалидной коляски. У меня екает сердце…
– Алекс…
А он просто глядит на меня, и в глазах такая бездна странных эмоций, что я просто вскидываю ладони и прикрываю ими свой округлившийся от удивления-радости-счастья-недоверия рот.
– Уходим! – повторяет надо мной Бастиан, подхватывая Алекса и помогая ему усесться в коляску. Потом хватается за ее ручки, и мы бежим к выходу, едва ли различая дорогу перед собой.
На улице стемнело, и мы пересекаем освещенную фонарями дорогу, устремляясь в благодатную темноту едва заметного переулка. Там припадаем спинами к холодной стене каменного строения и дышим, дышим, дышим… С удивлением замечаю трио старушек, которые в продолжении этого продолжительного забега не отстали от нас ни на метр: все три обмахиваются бумажными салфетками, тихо о чем-то переговариваясь.
Гляжу на Бастиана: его лицо, похожее на жуткую маску, отчего-то мне улыбается…
Лица Алекса я не вижу. И тут:
– Да вам только в спринтерских забегах и участвовать, ребята! – из темноты появляется заретушеванная отсветами уличных фонарей фигурка Эрики с котенком на руках. – Мы со Спичкой едва поспели за вами. – Она улыбается, окидывая каждого из нас заинтересованным взглядом, и наконец останавливает его на трех пожилых леди: – Ну вы, бабули, даете, удивили, не то слово… Ловите респект! – и делает вид, словно бросает им невидимый мячик.
Те стоят плечом к плечу – ни дать ни взять три мушкетера в юбках! – а фрау Риттерсбах отзывается обиженным:
– Мы не бабули, милочка, в душе нам все еще восемнадцать!
– Да и на здоровью, смотрю, вы не особо жалуетесь.
В этот момент, отдышавшись настолько, чтобы начать говорить, интересуюсь:
– Что ты здесь делаешь, Эрика?
И та пожимает плечами.
– За вами слежу…Я как бы впервые в Инсбруке и никого здесь не знаю. Пойти мне некуда. Сама я из Зальцбурга, – добавляет, уткнувшись носом в шерсть своего маленького питомца.
Округляю глаза:
– Почему сразу не сказала?
– А вы не спрашивали.
Пытаюсь поймать взгляд Бастиана, но из-за темноты сделать это не удается, и тогда я задаю новый вопрос:
– За нами кто-нибудь гнался?
– Никто, – отвечает Эрика. – Разве что выскочила девица в «мини-бикини», да ее огромный детина заворотил назад… Вот, пожалуй, и все.
Бросаю взгляд в сторону Алекса: речь, конечно, о Эстер. Больше не о ком… Задумываюсь было о произошедшем, но голос фрау Хаубнер возвращает меня к реальности:
– Думаю, мы можем вернуться в отель. На улице становится довольно-таки свежо…
И тогда мы молча направляемся в сторону отеля, даже Эрика, должно быть, прочувствовав общее настроение, делается тихой и задумчивой, а потом, не сговариваясь, мы забиваемся в комнату Алекса, и в руках Марии Ваккерт материализуется переносная аптечка.
– Здоровяк, – ахает удивленная Эрика, – что случилось с твоим лицом?
– Вообще-то меня Бастианом зовут, – недовольно ворчит тот, отворачивая лицо, и рука девушки, готовая было коснуться его щеки, падает вдоль хрупкого тела. Она пожимает плечами, мол, не очень-то и хотелось…
– Бастиан, так Бастиан, – отзывается только. – Хотя «здоровяк», согласись, звучит на порядок круче! – потом берет протянутое Марией мокрое полотенце и собирается протереть его окровавленное лицо, Бас пару секунд сопротивляется, а потом все же позволяет ей позаботиться о себе. При этом у него такое лицо, что мне даже хочется прыснуть со смеху… Наверное, нервное. Или еще какое, не знаю. Наконец меня тоже вооружают мокрым полотенцем и подталкивают в сторону Алекса…
Я боюсь смотреть на него.
Я хотела бы смотреть на него вечно…
У него разбита нижняя губа и по левой скуле расползается огромное багрово-сиреневое пятно. У меня даже дыхание сбивается…
Тот ловит мой взгляд и воинственно задирает подбородок.
– Можно? – спрашиваю, указывая на полотенце в своей руке. Алекс хочет перехватить его, только я не позволяю: – Я сама. Очень осторожно, обещаю.
Он хмыкает, мол, делай, что хочешь, и я склоняюсь к его лицу. Близко-близко… на расстояние пяти сантиметров, заглядываю в голубые галактики глаз, замираю… облизываю враз пересохшие губы, а сама думаю: «Он делал ЭТО с Эстер… он позволил ей быть своей первой. Забывается ли такое когда-нибудь?» Надавливаю на рану сильнее, и Алекс невольно дергается.
– Прости.
На самом деле это ему следует просить у меня прощение… или не следует… Просто я так… разочарована, так сбита с толку, что и сама толком не знаю, что правильно, а что нет. Я просто хочу забыть жуткую сцену в стрип-клубе, выкинуть кающуюся Эстер из головы, перечеркнуть последние часы, как ничего не значащие… Только их не перечеркнуть, вижу это в каждом Алексовом жесте и взгляде: мыслями он все еще там, в полутемном помещении клуба с плачущей Эстер у своих ног. И что прикажете делать мне? Утирать метафорическую кровь его разбитого сердца? Еще раз ненароком давлю на рассеченную в кровь губу Алекса, и тот шипит:
– Думаю, достаточно, – наши взгляды скрещиваются. Боже, как хочется поцелуем снять каплю выступившей крови на его губе! Запустить пальцы в волосы и жестко так потребовать: «Забудь ее, слышишь! Забудь и никогда не вспоминай!», а потом снова целовать, целовать, целовать… У меня учащается дыхание, и Алекс, окидывая меня странным взглядом, произносит:
– Займись-ка лучше своим парнем, пока новая знакомая не проглотила его целиком.
Отступаю в сторону и смотрю в сторону Баса, физиономия которого, расписанная в самых экстравагантных тонах, покоится в руках все еще смывающей с него кровь Эрики… Ее пальцы, как я догадываюсь с интуитивной догадливостью, слишком неторопливы в своем примитивном скольжении вдоль его скул… Мой брат двумя руками вцепился в подлокотники кресла. Аж костяшки побелели…
– Нельзя в таком виде выходить на связь с твоим отцом, – произношу без всякого перехода. – По крайней мере не включай видеозвонок, договорились?
– Думаю, я и сам мог бы догадаться об этом, – язвит Алекс с особой желчностью и добавляет: – А за парнем своим все же присмотри: кто-то явно положил на него глаз…
И я отвечаю:
– Думаю, я смогу с этим справиться, не твоя забота.
– Смотри, не кусай потом локти, я тебя предупредил.
Бросаю недовольный взгляд: не о Бастиане тебе стоит беспокоиться, а обо мне… Стискиваю мокрое полотенце, чтобы справиться с диким порывом поддаться слабости и… поцеловать его наконец. Пусть знает, кто на самом деле мне нужен! Только сейчас не время, я знаю… отхожу к Хайди Риттерсбах, встречающей меня кроткой улыбкой.
– Значит, длинноногая девочка из клуба обидела нашего милого мальчика? – спрашивает в лоб. – Похоже, она искренне раскаивается… такая трагедия.
И меня неожиданно злит ее способность сопереживать Эстер, той самой продажной Эстер, что лишила Алекса его крыльев…
– Ненавижу ее, – шепчу сквозь стиснутые зубы, смаргивая подступающие слезы. И сердобольная старушка протягивает мне носовой платок:
– Такая трагедия, – повторяет она снова, – любить без взаимности. Нет ничего печальнее этого… – Потом похлопывает меня по плечу и тяжело вздыхает.
И тогда я зычно высмаркиваюсь в платок.
Так плохо мне редко когда бывало…
