Текст книги "Век перевода (2005)"

Автор книги: Евгений Витковский

 
«Зовут в Италию. На кой?
Блажна сия причуда!» —
Епископ Крут сказал с тоской
И по столу хватил рукой —
Аж прыгнула посуда.
«Мы в адском пламени сгорим
Из-за поездки в чертов Рим!
Всё проклянешь, покуда
Дотащишься дотуда».
 
 
До папы весть дошла, что Крут
Ругается безбожно.
И вот легат уж тут как тут
И просит в Рим на папский суд
Приехать неотложно…
На сотню непотребных слов
Дал отпущение грехов
Прелату добрый духовник —
И думал, что запас велик.
 
 
Чуть свет карета седока
Несет по кочкам ходко.
Внутри молчание пока.
В окне трясутся нос, щека
И складки подбородка.
Но мук подагры наконец
Не выдержал святой отец:
«Эй, кучер! Легче ты, баран!
Без ног доставишь в Ватикан!»
 
 
Прислужник в замке в нужный час
Не вспомнил про побудку.
«Дерьмо собачье!» В этот раз
Всерьез уменьшился запас —
Прелат струхнул не в шутку!
На въезде в Лемниц был овраг,
И колесо в овраге – крак!
Накладная поломка!
Крут выругался громко…
 
 
А вот и Мюнхен! Град хмельной!
Гуляй на всю катушку!
Цирюльник пьяною рукой
На требник вывернул в пивной
Епископскую кружку.
Такого Крут простить не мог. —
«Ах ты, мозгляк! Срамной стручок!
Вонючая отрыжка!
Тебе, мерзавец, крышка!»
 
 
Но вскоре опустил кулак:
Не говоря ни слова,
За кружку заплатил «мозгляк».
И Крут, хотя запас иссяк,
Сиял, как пфенниг новый:
«Мне Мюнхен люб! Случись сто бед —
Нужды скупиться больше нет!
Пусть в Риме духовенства цвет
Потерпит, бес им в ногу!
Не двинусь я, ей-богу,
Пока запас не обновят, —
Я слишком мало, верхогляд,
Проклятий взял в дорогу!»
 

 
Ты в браке многое узнаешь,
Со многих тайн сорвешь печать;
Откроются тебе начала
Как Ева мужа привечала,
Чтоб Каина потом зачать.
 
 
Ах, долг супружеский, сестрица,
Исполнить – что воды напиться,
Подскажет сердце верный тон!
Есть два конца у каждой палки:
Не надо жить судьбой весталки,
Быть служкой тоже не резон.
 
 
Когда твой муж мрачнее тучи,
Не ты вина всей этой бучи,
Скандал начнёт, ты не молчи,
Мужской каприз здесь и не боле,
Скажи: ах, сударь, Ваша воля
При свете дня, моя – в ночи!
 

 
Лет пятьдесят прошло уже с тех пор,
Как в «Клубе» я вступил в свой первый спор.
Поэтов, ясно. Сладкие моменты:
Студенты, лейтенанты, ассистенты.
Все были вровень, ранг давал лишь «стих»,
И я в картине той – лишь малый штрих.
 
 
Летели годы, седина пробилась,
Моя звезда всходить не торопилась,
Всё в той же оставался я поре:
Всё тот же штрих на том же алтаре,
Мои же лейтенанты и студенты —
Те в генералы вышли, в президенты.
 
 
Теперь в местах, где проходили споры,
Слышны совсем иные разговоры.
 
 
«Милейший Ф.! Всё так же служишь одам?»
«Спасибо, Ваша честь… назло невзгодам…»
 
 
«Я знаю, знаю. В жизни счастья нет…
Супруге Вашей от меня привет.»
 

 
Нет, чувства к Вам не охладели,
И в сердце пламя как всегда,
А где Вы зиму разглядели,
Лишь акварель с узором льда.
 
 
Любви моей переживанья
Я спрятал от нескромных глаз,
Не выставляю для копанья
Бездушным людям напоказ.
 
 
Я, как вино, что отбродило:
Нет больше брызг и пены в нём,
И что снаружи так бурлило,
Теперь внутри горит огнём.
 

When shall we three meet again?

Macbeth

 
«Когда мы вновь сойдемся втроем?»
«К семи на мост давайте придем».
«К быку, что в центре».
«Буду с огнем».
«Идет».
«Явлюсь я с юга туда».
«Я – с севера».
«Что ж, я – с моря тогда».
 
 
«Эх, мы завертим хоровод
И мост низвергнем в толщу вод».
«А поезд, что в четверть восьмого как раз
На мост въезжает?»
«Сгинет тотчас».
«Тотчас».
«Тук, тук,
Долой созданье человечьих рук!»
 
 
*
Сторожка – к северу от моста,
Все окна в ней на юг неспроста,
И люди в ней, забыв про покой,
В тревоге смотрят в мрак колдовской,
Надеясь, что пробьется к ним свет
И радостно скажет:
«Ждущим – привет
Иду сквозь грозы, бури, дожди,
Ваш поезд Эдинбург – Данди»!
Вдруг слышен крик:
«Смотрите, там луч,
Я был уверен, Джонни везуч!
Да полно, мать, ты страхи забудь,
Наш сын вот-вот зайдет отдохнуть,
Зажги на елке свеч волшебство,
Как будто вновь пришло Рождество!
Пусть свечи праздник светлый вернут,
Ждать нам осталось десять минут!»
 
 
 *
И вот он – поезд, въехал на мост.
Хотя шутить не склонен норд-ост,
Спокоен Джонни: «Нам не впервой
Тягаться, злобный ветер, с тобой!
Стальной котел, удвоенный пар,
Они стихии сдержат удар.
В цилиндрах поршни движутся в такт,
Мы мост проскочим запросто, факт!
Вселяет гордость новый наш мост,
Ведь раньше к дому путь был непрост.
Сегодня вспомнить даже смешно
Паром, прогнивший насквозь давно.
А сколько праздничных тех ночей
Преградой был мне в непогодь Тей,
Лишь видел свет я в окнах вдали
Да свечи, что на елке зажгли!»
 
 
Сторожка – к северу от моста,
Все окна в ней на юг неспроста,
Служители здесь, забыв про покой,
В тревоге смотрят в мрак колдовской;
Рванул вдруг ветер, как в ярости бес,
И словно звезды кострами с небес,
Сгорая в паденье, скатились прочь
В бурлящую бездну… И снова ночь.
 
 
*
«Когда мы вновь сойдемся втроем?»
«Давайте в полночь завтра начнем».
«С трясины, за осиновым пнем».
«Я буду».
«Я – за».
«Отплатим сполна».
«За мною кара».
«За мной – имена».
«Бом!
Мы в щепки разнесем весь дом!»
«Тук, тук,
Долой созданье человечьих рук!»
 

 
В сущности, мне это всё равно,
Кто в долгах, кто при деньгах давно,
Но вот Бисмарка дальнейший путь…
Да, на это я хочу взглянуть.
 
 
В сущности, всё в жизни так себе,
Утром – радость, днём – печаль в тебе,
Осень и зима, весна и лето,
Измельчало всё с годами это.
Впрочем, внук мой, озорной мальчишка,
С сентября уже подготовишка,
Не могу поверить, неужели,
Был еще вчера он в колыбели?
Скрип пера, когда он буквы пишет,
Это я хочу еще услышать.
 
 
В сущности, всё это суета,
Цвет сегодня, завтра пустота,
Умирает всё, ничтожна ценность
Дел земных, всё обратится в тленность;
Каждому предписан день и час,
И желанья покидают нас,
Но живём мы до конца в надежде:
Это я хочу изведать, прежде…
 

 
Подступил к Арарату потоп,
Избавления нет никакого.
Но вот голубь, ветвь и листок —
Копошится всё, движется снова.
 
 
Смерть заходит к людям в дома,
Не спасают ни щит, ни подкова,
Но война ли, голод, чума —
Копошится всё, движется снова.
 
 
Пусть Христос на Голгофе распят,
А в кострах, всего за полслова,
И страдальцы, и ведьмы горят —
Копошится всё, движется снова.
 
 
Ты упрячь своё эго в себя
И живи без гордыни и фальши;
Что зависит, скажи, от тебя?
Копошится всё, движется дальше.
 

 
Говоришь, что сушу ты оставил,
И со мною вместе плыть готов.
Поздно! Я давно игрушкой стала
В беспощадных играх злых ветров.
 
 
Ты глубин всегда боялся моря,
В лёгкий шторм ты курс уже менял,
Буду я одна с волнами спорить,
Хоть и нету шансов у меня!
 
 
От судьбы, увы, твоей не ставшей,
Правь ты к берегу без лишних слов,
Из руки моей, грести уставшей,
Скоро в бездну выскользнет весло.
 
 
Ну, а если бегство ниже чести,
Ты за мной в пучину кинься вслед,
Умереть с тобой мы можем вместе,
Жизни вместе нам с тобою нет!
 

 
Жил славно Карбункул фон Струга
и с ним – сплошь в морщинках – супруга
в чудесном их замке Пичуга
в ненастье и в сушь.
Был скрытным он в пору досуга
и полнилась слухом округа
про тайну их душ.
 
 
Под вечер, а то и позднее,
бродил он меж вязов, вернее,
гулял он по чудной аллее
родного гнезда.
И перья, как флаги на рее,
на шляпе барона в борее
взвивались всегда.
 
 
Лет сто ему было без пары —
познал дед бессмертия чары?
Прочь гнал он о смерти кошмары:
«Мне смерть ни к чему!
Долой похорон растабары
и жизни загробной товары,
за так не возьму!»
 
 
В чём тайна фон Струги, откуда?
В саду его прячусь у пруда,
боюсь лишь, что этот зануда
увидит меня:
«Ну що, ти попався, прокуда!
Дознатися хочеш до чуда,
дурне цуценя?»
 
 
Лежу, весь во власти искуса,
лишь молча гоняю я гнуса,
тут – бабка… Сыграл враз я труса,
завидев оскал:
«Так это же Смерть! Вся кургуза,
глазища – Горгона Медуза,
взглянет – наповал!»
 
 
Навстречу ей твёрдо ступает,
клюку свою крепко сжимает,
брюзжит, почем свет всё ругает
фон Струга, старик!
Он вряд ли кого замечает,
должно быть, уж очень серчает,
идет напрямик!
 
 
Смерть хмыкнула: «Как тебя – Стружка?!
Захлопнулась, значит, ловушка,
вон, видишь в могилу дверушка?
Вперёд, старичок!
Не мешкай, пожалуйста, душка,
иначе – долой черепушка,
ты, старый сморчок!»
 
 
«Эй, ведьма, оставь ты гримасы!
Побью ведь, испорчу мордасы
тебе на беду!
Давай, прекращай выкрутасы,
катись-ка подальше с террасы,
а я – обожду!»
 
 
Стал бить он клюкой – для науки —
костлявые жадные руки
старухи, лишь слышались звуки:
«Эй-ай – о-о – у-у – дур…»
Косая взмолилась: «Ой, муки
не вынесу! Брось эти штуки!
Прощай… самодур!»
 
 
Жив ныне Карбункул фон Струга!
Живет с ним – в морщинках – супруга
в чудесном их замке Пичуга
в ненастье и в сушь.
Чем занят он в пору досуга?
Наполнена слухом округа
о тайне их душ!
 

 
Есть у меня рояль – лазури цвет,
А я не знаю вовсе ноты.
 
 
В подвал сейчас задвинут раритет,
А в моде снова эшафоты.
 
 
На нём играл сонаты лунный свет
А звёзды – строили гавоты.
Крысиный ныне здесь кордебалет,
 
 
И клавиш многих больше нет…
Оплакиваю я пустоты.
 
 
О, ангел, сколько горьких лет
Судьба играла в повороты,
Нарушь Всевышнего запрет,
Живой мне в рай открой ворота.
 

 
Чудно бродить в сплошном тумане!
Сиротством дышит каждый куст,
Стоят деревья как в нирване,
Общения источник пуст.
 
 
Друзьями мир был полон весь,
А жизнь – вся соткана из света,
Но лишь тумана пала взвесь,
Всё словно растворилось где-то.
 
 
Воистину нельзя стать мудрым,
Пока не сможешь ты познать
Тот мрак – неотвратимый судный,
Небытия безмолвный знак.
 
 
Чудно бродить в сплошном тумане!
Всю жизнь один, лишь листьев хруст.
Один, себя ты не обманешь,
Общения источник пуст.
 

 
Как много дней вдали растаяли,
Пополнив лет безликих ряд,
Нет ничего, что мне оставил я,
Нет ничего, чему я рад.
 
 
Людей промчались вереницы,
Уйдя с потоками времён;
Исчезнув в Лете, растворились лица,
Не сохранилось в памяти имён.
 
 
Но места в сердце нет для тризны:
Забвенья отвергая власть,
Громаду лет пронзает жизни
Всепоглощающая страсть.
 
 
Она без смысла и без цели,
Границ не ведая идёт,
Игрой ребёнка в колыбели
Мгновенье к вечности ведёт.
 

 
Покуда ты желанием горишь
На самый край земли за счастьем плыть,
Ты не созрел еще счастливым быть.
 
 
Покуда об утратах ты скорбишь,
От цели к цели отмеряешь путь,
Смиренья ты еще не понял суть.
 
 
И лишь когда ты в пепел обратишь
Свои желанья, цели и мечты,
О счастье думать перестанешь ты,
 
 
Тогда забьётся сердце не спеша
И обретёт покой твоя душа.
 

 
Ночами тихими, один в постели,
о полном счастье рассуждаешь ты.
Роятся мысли. Если б мы умели
в реальность превращать свои мечты!
 
 
В фантазиях рождается всё просто,
потом – весь век удачи миг лови…
Ты жаждешь шестьдесят на девяносто,
а получаешь сто на двести – C'est la vie —!
 
 
Ей гибкой надо быть, сродни лиане,
блондинка, длиннонога и стройна.
И чтоб ни фунта лишку в хрупком стане,
копною волосы и – не до сна…
 
 
А в жизни – повседневности короста,
безволье, спешка и эрзац любви.
Ты жаждешь шестьдесят на девяносто,
а получаешь сто на двести – селяви!
 
 
О светлой трубке страстно ты мечтаешь,
берёшь что есть… раз светлых не найти.
Ты километры мысленно мотаешь,
но в кресло врос. Почти… почти…
 
 
При кайзере всё было так непросто,
теперь – республика, казалось бы, живи…
Ты жаждешь шестьдесят на девяносто,
а получаешь сто на двести – селяви!
 

Система классического образования в старом Китае традиционно отличалась очень высокими требованиями как к объему, так и качеству получаемых знаний. Поэтому детей обычно начинали учить чтению и письму, используя для этого неадаптированные философские и поэтические тексты. Примеры заимствовались либо непосредственно из первоисточников, либо из специальных хрестоматий для чтения. Поэтическая антология «Стихи тысячи поэтов» сложилась для использования именно в этом последнем качестве.

Свой первоначальный вид она получила еще во времена династии Сун, путем объединения трех наиболее популярных в то время сборников для домашнего чтения, носивших к тому же сходные названия, а именно: «Вновь награвированные пятисловные стихи тысячи поэтов», «Заново отобранные стихи тысячи поэтов» и, наконец, «Подобранные по категориям стихи тысячи лучших танских и сунских поэтов». Составителем, редактором и комментатором последнего издания выступил выдающийся сунский литератор и филолог Лю Кэчжуан. В его хрестоматии наиболее широко были представлены сунские авторы, включая и самого составителя. В итоге антология «Стихи тысячи поэтов», куда вошли наиболее известные и часто цитируемые строки танских и сунских поэтов, стала в старом Китае поэтическим бестселлером № 1, выдержавшим великое множество переизданий.

В эпоху Мин, ученый по имени Ван Сян решил расширить содержание популярного издания и добавил в существующий корпус книги наиболее любимые в народе семисловные стихи танских, сунских и даже двух минских авторов (всего 153 названия). В таком виде антология и дошла до наших дней. Она состоит из четырех частей -я – семисловные четверостишия (циянь цзюэцзюй) – насчитывает 94 стихотворения, 2-я – семисловные восьмистишия (циянь люйши) – 49, 3-я – пятисловные четверостишия (уянь цзюэцзюй) – 39, и, наконец, 4-я – пятисловные четверостишия (уянь люйши) – 45. Внутри каждой части стихи размещаются по категориям. Примеры категорий: стихи о начале весны, дворцовые стихи, исторические стихи, стихи о конце весны, стихи о разном, пейзажные стихи и т. д. Самый ранний из авторов антологии – Ван Цзи (585–644) считается поэтом конца Сун – начала Тан. Самый поздний – Чжу Хоуцун (1507–1566) жил в эпоху Мин.

Уместно будет сказать и о проблеме перевода китайского названия антологии. Оно состоит из трех иероглифов: «цянь» – тысяча: «цзя» – дом, семья, суффикс для обозначения человека, занимающегося какой-либо творческой профессией; «шы» – стихи. Ввиду неоднозначности китайского иероглифического текста, допустимы два различающихся по смыслу варианта перевода. Первый – «Тысяча стихотворений для домашнего (или семейного) [чтения]», второй – «Стихи тысячи авторов (поэтов)». В обоих случаях слово «тысяча» должно восприниматься всего лишь как фигура речи, ибо количество стихотворений в окончательном варианте антологии составляет всего 227, а число авторов – 122.

 
Соломой крыт опрятный дом,
сад небольшой цветет,
Весь дворик чисто подметен,
ухожен огород.
Зеленой лентою реки
поля окружены.
Раскрыты горы, как врата[17]17
  Раскрыты горы, как врата… – поэт сравнивает две горы и пространство между ними с гостеприимно распахнутыми воротами дома своего друга.


[Закрыть], —
все дали в них видны.
 

 
Третья луна[18]18
  …третья луна – третий лунный месяц, в нашем календаре соответствует концу апреля – началу мая.


[Закрыть]. Опадают цветы,
чтобы цвести через год.
Днем у карниза летают стрижи,
летний водя хоровод.
Лишь безутешна кукушка[19]19
  …безутешна кукушка – существовало поверье, что когда кукушка кукует, она плачет и из ее глаз текут кровавые слезы. Кукушка стала традиционным символом плача в китайской, а затем и в японской классической поэзии.


[Закрыть] в ночи:
плачет и плачет она,
Верить не хочет, что в этом году
не возвратится весна.
 

 
К полудню облака редки
на легком ветерке.
Среди цветов, аллеей ив
я выхожу к реке.
Неведом людям тот восторг,
что сердце мне объял, —
Резвится, скажут, как юнец,
что школу прогулял!
 

 
На север с юга путник брел,
уныньем обуян…
Кувшинки ветер разметал —
пустынен Чуский Цзян[21]21
  Чуский Цзян – здесь: та часть реки Янцзы, что протекает по землям древнего царства Чу (т. е. терр. совр. пров. Цзянсу и Хунань).


[Закрыть]…
Но нет, «гостям осенним»[22]22
  «Осенний гость» – человек, который явно демонстрирует окружающим свою печаль при виде осеннего увядания.


[Закрыть] вслед
даосу[23]23
  …даосу не нужна – даосом (даожэнь) автор именует себя. Здесь этот термин означает не практикующего адепта даосизма – т. е. алхимика, знахаря или мага, – а человека Пути-Дао, т. е. того, кто приемлет весь окружающий его мир таким, каков он есть. Поэтому и «осенняя печаль» (читай: «боязнь старения и смерти») даосу должна быть чужда.


[Закрыть] слез не лить!
Он лишь с горой вечерней грусть
решился разделить…
 

 
Время бродить в зеленых лугах,
вдыхать аромат цветов.
Повсюду весна, и нежен вдали
гор лазурный покров.
Аллею ив я прошел насквозь,
красны в траве лепестки.
На камень замшелый передохнуть
присел у быстрой реки.
Слова ни к чему, убедит вполне
меня и чарка вина.
Боюсь, облетят цветы на ветру —
до срока уйдет весна.
«Чисто и ясно». Только в Цинмин[24]24
  Цинмин – буквально: «Чисто и ясно». Название одного из 24 сезонов китайского земледельческого календаря. Приходится на начало апреля. Считается временем окончания весенней распутицы. Во время Цинмина проходит т. н. «Праздник Поминовения Предков».


[Закрыть]
погода бывает такой!
Бреду я куда глаза глядят,
забыв дорогу домой…
 

 
Дороже груды золотых[25]25
  В оригинале цянь цзинъ (буквально: «тысяча золотых»), что по смыслу близко нашему «златые горы».


[Закрыть]
весенней ночи миг:
Благоуханье льют цветы,
закрыла лик луна[26]26
  Отметим использование параллелизма в пределах одной строки: хуа ю цинсян, юэ ю инь (буквально: «у цветов есть чистый аромат, у луны есть тень»; второе означает, что луна скрылась за облаками).


[Закрыть].
С террасы[27]27
  В оригинале лоутай – верхняя открытая терраса в богатом китайском доме, сходная по функциям с европейским бельведером.


[Закрыть] слышен флейты[28]28
  В оригинале гуань – продольная бамбуковая флейта.


[Закрыть] звук:
напев печально тих…
Вокруг качелей[29]29
  В Праздник Холодной Пищи (Ханыии), накануне весеннего Праздника Поминовения Предков (Цинмин), проводились ночные гуляния молодежи с обязательными катаниями на качелях.


[Закрыть] на дворе
сгустилась ночь темна.
 

 
Когда на небе тучки ни одной,
искрятся волны в солнечных лучах,
А мелкий дождь повиснет пеленой —
чудесный вид откроется в горах.
И Западное Озеро сравнить
хотел бы я с красавицей Си Ши.
Та и нахмурившись могла пленить —
все красоте обличья хороши!
 

 
В селе приречном долгим летом
неспешно каждый день проходит.
Вот ласточки под стрехой крыши
уж первых птенчиков выводят;
И бабочка, в ветвях танцуя,
на солнце крылья согревает,
Паук в ажурной паутине
всё нить за нитью прибавляет.
А ночью лунный свет приходит
сквозь шторы редкие к постели;
Ручей к подушке одинокой
несет прерывистые трели…
Я стар уже – виски мне время
посеребрило чистым снегом,
Прожить бы жизнь свою сначала
здесь рыбаком иль дровосеком!
 

 
Спорят весной снег и слива в цвету, —
сдаться никто не готов.
Кисть отложил литератор, устав
от философских трудов.
Слива проигрывает в чистоте:
снег на три фэня белей,
Снег же уступит на целый дуань[32]32
  Фэнь и дуань – счетные слова, обозначающие некую часть от общего целого, причем второе подразумевает значительно большую часть. В данном контексте, первое уместно понимать как «оттенок» (т. е. «на три оттенка белее»), а второе как «порядок» (т. е. «на целый порядок ароматней»).


[Закрыть]
благоуханию мэй!
 

 
Мэй цветет, но снега нет —
не проявлен дух;
Выпал снег, но нет стихов —
разум к чувству глух.
На закате стих рожден,
снегом высь полна,
Мэй в цвету, и лишь теперь
всё это – весна!
 

 
Травою заросли пруды,
водой озера полны,
И солнце катится с горы
в холодные их волны.
Мальчишка пятками вола
к деревне погоняет
И без мотива – тра-ла-ла —
на дудочке играет…
 

 
Чайные розы в их сладостном сне
стужей смущает весна.
Под зимородковой кровлей[34]34
  Под зимородковой кровлей… – ворота китайских домов имели конек, покрытый сине-зеленой глазурованной черепицей.


[Закрыть] ворот
ласточек щебет утих.
Сломана шпилька… Погас огонек
красной свечи[35]35
  Красные свечи обычно зажигались на свадьбе. Здесь: символ супружества.


[Закрыть] у окна,
Сколько ж еще по дороге в Чаншань[36]36
  Чаншань – название уезда, где жила семья поэта.


[Закрыть]
будет ночлегов в пути?
 

 
Из сливы брызнул кислый сок,
мне зубы оросив.
Зеленой тенью на окне
банана лист красив.
Уж день давно, а я лишь встал,
и в голове – туман.
Слежу, как ловит с ивы пух
соседский мальчуган.
 

 
Малютка-утенок по пруду плывет —
то мель под ним, то глубина.
Настала пора «созревания слив»[37]37
  Пора «созревания слив» – то же, что и пора «желтой сливы» (Хуанмэй) – название сезона дождей. Приходится на пятый лунный месяц, что соответствует нашему июню. Отличается чрезвычайно переменчивой погодой.


[Закрыть]:
то солнце, то дождь проливной.
Из Парка Восточного[38]38
  Восточный Парк (Дунъюань) и далее Западный Парк (Сиюань) – открытые для публичного доступа императорские парки близ сунской столицы – Лояна.


[Закрыть] в Западный Парк,
бреду, взяв остатки вина,
И, дочиста с ветки одной обобрав,
плоды мушмулы золотой…
 

 
Порхают-снуют[39]39
  В переводе опущены парные числительные «шуан-шуан» и «дянь-дянь» – изящно обыгранный автором формальный элемент параллелизма строк. Буквально: «Парами-парами воробьи под крышей снуют… Одна за одной пушинки с тополя летят…»


[Закрыть] под стрехой воробьи, —
скользит по столешнице тень.
Кружится-летит тополиный пушок, —
вся тушечница им полна.
Сижу у окошка[40]40
  Сижу у окошка… – завуалированный, но вполне понятный современникам поэта намек на ожидание назначения на чиновничью должность.


[Закрыть] и книгу «Чжоу И»[41]41
  «Чжоу И» – «Чжоуские Перемены» – гадательная книга, одна из пяти частей классического конфуцианского канона.


[Закрыть]
читаю напрасно весь день,
Не ведая, как исчисляется срок,
в который уходит весна…
 

 
К корням раскидистой ветлы
я привязал челнок.
Взяв посох, медленно иду
по мосту на восток.
«Цветущих абрикосов дождь»[42]42
  «Цветущих абрикосов дождь» – традиционное название теплого весеннего дождика в пору цветения абрикосовых деревьев, которая приходится по нашему календарю на первую декаду апреля.


[Закрыть]
полил – я весь промок.
Но мне лица не застудил
весенний ветерок.
 

 
За воротами города больше никто
не расспросит тебя о цветах,
Зелень листьев становится гуще, плотней,
заслоняя далекий простор.
Нынче иволги желтой весенний напев
не услышишь в окрестных лесах,
Но зато из высокой травы у пруда
лягушачий доносится хор.
 

 
Граната цветенье средь пятой луны[43]43
  …пятой луны – здесь: пятый месяц лунного календаря, что соответствует началу июня.


[Закрыть]—
глаза застилающий свет…
Я первые завязи между ветвей
в положенный срок увидал.
Досадно, что ныне здесь, кроме моей,
колясок чиновничьих нет.
На травы зеленые дождь лепестков
пролился, волнующе ал!
 

 
Лунным светом полно всё вокруг…
Словно по небу лодка плывет…
Воздух осени свеж и упруг…
Без изъяна гладь яшмовых вод…
Рифмы тонут, всплывают в тиши…
Тень от мачты на лодку легла…
Нарушает забвенье души
только плеск кормового весла…
С неба льдинкой скатилась звезда,
в изумрудные глуби упав.
Горько кличет гусей череда…
Шепчет ветер у высохших трав…
Огоньков фонарей, точно звезд,
где рыбацкий под берегом стан…
Ниже клонится сломанный мост
от росы, что роняет платан[44]44
  Платан (утун) – широколиственное дерево с мощной кроной, часто упоминаемое в китайской поэзии.


[Закрыть]…
 

 
Ночью, ночью ветер крепчает,
ночью буря деревья качает,
ночью в небе звезда блестит.
Спи, засыпай и свечу погаси,
спи, усни и свечу погаси.
Ночь, ночь, темная ночь.
Спи, засыпай и свечу погаси.
 
 
Ночью, ночью скорее усни,
ночью, ночью глаза ты сомкни,
лишь три всадника ночью не спят,
рыцари эти к тебе спешат.
Спи, усни, к тебе спешат.
Ночь, ночь, темная ночь.
Рыцари эти к тебе спешат.
 
 
Ночью один от клинка не уйдет,
пуля шальная второго найдет,
ну а третий в темную ночь
коня повернул и скачет прочь,
забыл тебя он и скачет прочь.
Ночь, ночь, темная ночь.
Тебя позабыл он и скачет прочь.
 
 
Ночью, ночью ветер крепчает,
ночью буря деревья качает,
ты всё ждешь, но кругом темнота.
Спи, засыпай, ведь дорога пуста,
спи, усни, ведь дорога пуста.
Ночь, ночь, темная ночь.
Спи, засыпай, ведь дорога пуста.