Текст книги "Путь"
Автор книги: Евгений Рякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
И принялся дальше отдавать приказания.
– Сэм с Мироном, сначала заедете к Лёхе Молодому и его спортсменам, пусть летят сюда. Потом и погоните на эту, как её, в центре которая…
– На Агору? – подсказал Мирон.
– Но! Конечно на Агору, куда ещё?! Там зайдёшь в гости и к нашим. И в герусию, и к архонту. Как бы после отпуска желая со всеми встретиться-обняться. Скажешь, что у нас все отлично. Всем всё ясно?
Сэм молча кивнул.
– Витя умер, бар сгорел, куча трупов, – подал голос Мирон. – С этим как быть? Спросят же.
– Да, Витя умер. И Антоха, – тяжело вздохнул Аттал, задумываясь. – И это тоже нужно как-то подать. Непременно! Что-то верное, с точки зрения… ну, вы поняли. У кого какие идеи? А?
Все молчали, делая задумчивый вид.
– Лес рук, я погляжу, спасибо вам всем на карман, – недовольно пробурчал хозяин дома. – Я тоже ума не приложу. Каша в голове. Давайте кумекать, ребятки, иначе мы попадём под такой, как его, под такой каток… Да, кстати, Валерка, – повернулся к нему Аттал, – ещё раз проверь насчёт Кащея и Тяпы. Пробей по всем хатам, где они могут быть, по бабам, притонам, борделям, этим, как их… э-э-э… пансионам благородных девиц – везде! Если они на мобиле были, то должен он хоть где-то проявиться? Пусть парни Морозини у себя пробьют, вдруг он в эту… э-э-э… в Аквилею укатил? Пусть все розетки проверят, где-то же мобиль должен подзаряжаться? Если с Колькой что-то случится, то всё произошедшее в баре покажется детской… э-э-э… детской сказкой. – Он покачал головой. – Славка Орлан мне, да и всем вам, этого не простит, вне всяких сомнений. Да что там, я сам никогда себе не прощу! Все всё поняли?
Валера утвердительно кивнул головой:
– Понял, Аттал Иванович, проверю всё, что можно.
– Проверь всё, что можно. Хорошо. – Устало прикрыл глаза Аттал и снова поднял их на окружающих. – Так. Вернёмся. У кого какие идеи родились? Как из этого, как его, из этого дерьма выбраться? Думайте, ребятушки, думайте. Нам нужна причина. Люди будут задавать вопросы, э-э-э… почему Аттал убил Вуйчиков? Кто прав, а кто виноват? Что нам ответить?
Комнату сразу наполнило молчание, прерываемое лишь порывами ветра за стеной и поскрипыванием стула.
– А можно мне сказать? – вдруг осторожно произнёс Саша, взявшись за край стола.
– Валяй, – кивнул Аттал, устало прикрыв глаза.
– Я могу ошибаться, но, я думаю, что можно так сказать: мол, не захотели братья Вуйчики отдавать оставшиеся рублы за бар, вот Витя их вызвал к себе…
– Вызвал к себе! – фыркнул Нипель. – Ну, ты загнул.
– Или выманил к себе, это не важно, – махнул рукой Саша. – Главное, на встрече Вуйчики окончательно отказались отдать деньги, выхватили стволы, а Витя с Антохой в ответ разбили их наголову, хоть и ценой собственной жизни. А это не так-то было и просто – завалить братьев! Ведь все это знают! Причём, Аттал Иванович, всё это произошло ровно в то время, когда две трети бригады не было в полисе, так ведь? То есть вы остались в полисе малыми силами, но всё же победили! Все аргументы на вашей стороне, верно?
– Так. И что? Продолжай, – кивнул Аттал, открыв веки.
– Вообще, можно сказать, что вы… отбили нападение соседнего полиса, – развивал идею Доктор.
– Какое ещё нападение соседнего полиса? – недоверчиво вытянулся Аттал, а Валера Берет очень и очень напрягся. Разговор коснулся такой темы и в такой обстановке, что ему даже думать об этом не хотелось. В эти секунды он чувствовал, что балансирует на краю ямы, в которой можно вполне оказаться погребённым заживо.
– Как какое нападение? – увеличил градус напряжённости Доктор. – Давайте абстрагируемся. Они заявились к вам в полис, так? Они хотели кинуть вашего помощника, верно? И приехали с оружием. Так поступают только враги. А, может быть, Вуйчики приехали вовсе не для того, чтобы забрать бар, а чтобы захватить весь полис, пока его хозяин в отключке? Но ваши люди отбили атаку, уничтожили верхушку враждебного полиса, а сейчас вы собрали силы и готовы преподать урок любому другому наглецу. Ведь война в нашем обществе – легальна, а стычки – нет. Вот. И ещё надо сказать, что вы в полном порядке, ходите на рыбалку и охотитесь на крупную дичь. И непременно на вашем столе каждый день свежее мясо. Так и нужно подать, мне кажется. Или я ошибаюсь?
Мирон внимательно поглядел на Сашу и прищурился, словно увидел впервые. Валера Берет мало что соображал, для него детали разговора пронеслись в тумане страха, и сейчас он просто понемногу отходил. Сэм морщил лоб, плохо понимая полученную информацию. Юра Нипель в голове строил воздушные замки на песке. Аттал Иванович недовольно поглядел на Доктора и с желчью в голосе проворчал:
– Херню ты какую-то придумал, Сан. Не знаешь, так не трепли говорилкой! Как, блять, братья могли на меня напасть, если они мои… э-э-э… друзья? Знаешь, что чаще всего приводит к ошибкам?
– Н-н-нет, – неуверенно ответил Доктор, слегка ошарашенный от появления новых слов в лексиконе хозяина дома и настолько неуважительного отношения к себе.
– Чаще всего к ошибкам приводит недостаток этой, как её, информации. Один человек узнает несколько фактов, на их основе делает вывод. А другой – знает больше, и это приведёт его к совершенно иному… э-э-э… как это слово называется?
– Выводу?
– Умозаключению, – заострил Аттал. – Из-за такого и происходят, в основном, конфликты, кстати. Есть такая притча о том, как поспорили друг с другом – конфуцианец и буддист, чьё учение вернее. День спорят, два, три. Наконец, выясняется, что конфуцианец ни разу в жизни не читал… э-э-э… буддистских книг, а буддист – конфуцианских. Вот и получается, что они три дня спорили о том, чего не знают – так и у тебя. Ты делаешь вывод, не зная, что братья были моими… э-э-э… друзьями, и именно я привёл Вуйчиков в полисы. Понял? Это именно я повлиял на то, чтобы они стали боссами Ганзы – это моё решение было! Мы с ними, как это говорится? Долбаная башка, ничего уже не соображает! – Аттал снова начал психовать и щёлкать пальцами. – Мы с ними пуд соли вместе съели. Вон Валерка не даст соврать. Поэтому, когда ты говоришь, что они могли приехать в полис, чтобы с помощью оружия… это, как его… захватить Ахею – ты говоришь о том, чего не знаешь. Этого просто не может быть, потому что быть не может.
Аттал замолчал, недовольно откинувшись на кресло. Тут взял слово Мирон:
– Аттал Иванович, вы правы, конечно, но и рациональное зерно в предложении Доктора есть. Думаю, что нужно сказать как есть, но немного приукрасить: что братья поссорились с Витей Комаром из-за бара, Каспер не спешил отдавать ему деньги за «Туман», а Витя к нему в последнее время относился очень плохо – и все это знали. На этом фоне вспыхнула неприязнь, переросшая в смертоубийство. Все её участники мертвы, то есть виноватых искать не нужно. Никакой политики – сплошная бытовуха.
– Сплошная бытовуха, – согласно покивал Аттал. – А почему я не появляюсь?
– Потому что скорбите о друзьях: о Вите и об Антохе. Из-за траура не появляетесь на публике. Доктор прав. Отходите от смерти друзей, охотитесь на крупную дичь, и – как ты сказал, Саня – на вашем столе непременно свежее мясо. По-моему, норм.
Аттал Иванович долго тёр подбородок. Наконец посмотрел на Мирона, затем на Доктора и кивнул.
**
Всё прошло, как по маслу. Тем более что Луиза, которая была ещё и личным секретарем Аттала, собственноручно написала доброжелательное письмо архонту, что являлось теперь большой редкостью и ценилось, как признак искреннего уважения. Аттал подписал. Мирон поехал улыбаться и балагурить на Агору – деловой, административный, торговый и развлекательный центр полиса, встречаться с демократически выборным руководителем – архонтом и геронтами – членами законодательно органа – герусии. У людей Аттала везде был свободный вход, поскольку ему принадлежало почти треть всей жилой и торговой недвижимости полиса.
Помимо авторитета, хозяин полиса обладал невероятно мощным бюджетом, часть которого тратилась на защиту и нападение. Защитой руководил Валера Берет, отставной вояка, участник локальных военных конфликтов, краповый берет, если это кому-то о чём-то говорит. Атталу он нравился за то, что никогда не задавал лишних вопросов, всегда выполняя свою работу без сучка и задоринки. В жутких переделках бывал верный Берет, умудряясь выходить сухим из воды, разя врагов налево и направо, голыми руками и холодным оружием, не щадя ничего и никого, отчего биография его покрылась сгустками кроваво-красных пятен. Но Аттал знал, что, как только тот выйдет из-под защиты хозяина Ахеи, то вряд ли сможет отбиться от желающих перерезать ему глотку и закопать поглубже в сыру землицу. Вот поэтому Аттал и доверял Валере самое ценное – сохранность своей жизни и собственности от любой угрозы извне.
Берет не любил внимания к своей персоне, поэтому в полисе его мало, кто знал. Зато весьма известными персонами были двое: приёмный сын Аттала – Колян Кащей и его приятель Тяпа. Молодые парни работали под началом Валеры, занимались спокойным и неопасным делом – собирали с предпринимателей легальную плату за аренду недвижимости. Этот скучный процесс, выражавшийся в простой передаче наличности из рук в руки, не нёс никакого риска, зато давал им репутацию «людей Аттала» среди коммерсантов полиса, а вместе с ней уважение и даже страх, которыми Кащей уже привык пользоваться.
И вот теперь Колька и Тяпа пропали, а это плохо. Очень и очень плохо. На Тяпу наплевать, а вот с Колей посложнее, поскольку у него есть настоящий отец, и зовут его Вячеслав Аетин, он же Слава Орлан, хозяин Элама, член Большого Совета, бывший друг и злейший враг Аттала. Когда-то давно Коля оказался в доме Аттала, где и провёл всю свою юность и молодость, со временем став его названым сыном и потеряв связь с отцом биологическим. Но родственные корни никто не отменял, поэтому, если с сыном Славы Орлана что-нибудь случится, то, несомненно, грянет такая война, по сравнению с которой бойня в баре покажется детской шалостью. И кого Аттал сейчас сможет противопоставить четырём опытным бригадам Славы Аетина, а?
Вне всяких сомнений, придётся братьев Жуйченко подключать. Сейчас-то они занимаются защитой территории и разными мелкими поручениями – Аттал пока не пускал их в дело, приглядываясь, но, по всей видимости, время настало. Был ещё Лёха Молодой и его спортсмены, но это совсем юная поросль, пристяжь, их даже в дом не допускали. Как таких вводить в игру? На неопытных и надежды меньше, да и вообще, как говорит Ильсид, посылать необученных в бой – это всё равно, что собственноручно вонзать им нож в спину. Кто-то, может быть, взлетит, но таких будут единицы. А остальные сгорят.
Очень жалко, очень, что не стало здоровяка Антохи. Добрый парень был, хороший, надёжный и тупой – то, что нужно! Плюс водитель от бога – мобиль всегда был исправен, заряжен, чист. Антоха работал в бригаде Комара – те больше двигались по полису, решая массу непростых вопросов со сложными людьми. С Антохой можно было идти и в бой, и в разведку. Жалко его.
Но ещё жальче опытного и почти родного Витю Комара, который раньше отвечал за нападение. Только он умел, чертяка, так хорошо убеждать неразумных, пугать храбрых и ломать упрямых. Кем сейчас его заменить? Некем же совершенно. Сэм, Мирон и Нипель работали под началом Комара, за эти годы парни прошли с ним огонь и воду, а медных труб в их деле не полагалось. Все трое нормальные ребята, но до Вити ни один не дотягивает, конечно. Сейчас, когда его не стало, оголилось нападение, и нужно было кого-то ставить на вакантное место.
По идее, можно Мирона, он напоминал самого Аттала в молодости – сообразительный, чёткий, спокойный, но слишком дерзкий и всегда со своим мнением. Будет перечить! У него слишком часто на многие вопросы возникают свои ответы, своё мнение, а так нельзя, покуда Аттал у власти.
Сэм слишком флегматичен и часто тормозит, когда нужно спешить, поэтому не пойдёт. Ребята его уважают и прислушиваются к его мнению, он топит за справедливость и понятия чести, но этого мало, ибо в их деле нужен острый ум и быстрая реакция, а Сэм не таков. Зато верный и сильный.
Родственничка, Юрку Нипеля бы, он мог справиться – парень ведь отнюдь не глупый, но, стерва такая, сторчался! Аттал думал, что после того, как Нипель станет жить вместе с Ийкой, дочерью его старого компаньона Жорки Курочкина, то тот возьмётся за голову и образумится. Но нет, его так и продолжало тянуть на баб, наркоту и поиск приключений. В семье не без урода, как говорится.
Короче, заменить некем! Не Доктором же! Впрочем, Сан нормальный парень, к нему бы тоже приглядеться, но нет времени. Да и Лулу говорит, что надо бы держаться от него подальше, хоть она и не чувствует от него прямой угрозы. Вообще, Атталу ужасно не нравилось, что Саша слишком мало с ними, но уже так много знает, однако Валера за него поручился, а Берет слов на ветер не бросает. Сам факт того, что Доктор умудрился завалить Симона Вуйчика и Кольке по физиономии настучать – кое-чего стоило в глазах Аттала.
Эх, Колька, Колька. Вот бы мозги парню, цены бы не было – напористый, самоуверенный, в меру наглый, но, увы…
Примерно что-то такое, но в более замедленном темпе, обдумывал Аттал Иванович, сидя глубоким вечером за столом с верным Беретом, уставшим Сэмом, ошарашенным от внезапного возвышения Лёхой Молодым и внимательным Доктором, попивая чай с ромом и закусывая виноградом. Чуть оттаяв от потрясений, размягчив мозги алкоголем, парни рассказывали друг другу, как отдохнули, смеялись над курортной любовью Лёхи, морщились и грустили, когда Берет в пятый раз расписывал им битву в Тумане. А Алекс только мотал головой и твердил, что для него все пронеслось, как в тумане и он ничего не помнит.
Вдруг, посреди истории в комнату вошёл один из Жуйченко и сообщил, что к воротам подошли два мужика и какая-то баба с ним.
– Берет, посмотри, кто там! – повернулся к соседу справа Аттал. – Без серьёзной причины никого не впускай!
– Будет сделано, – отрапортовал тот, вскочил и вышел вместе с Жуйченко наружу. В эту же секунду в комнату вошла обворожительная Луиза в строгом брючном костюме и сообщила, глядя Атталу в глаза:
– Там у входа стоят люди.
– Я в курсе, и что?
– Я знаю одного из них, вернее одну.
– Да, и кто это?
– Бо. Жена Замеса.
– Жена Замеса? Бо? Я её хорошо знаю! Умная девочка.
– Я тоже её знаю. И я полностью согласна с твоим мнением, Аттал Иванович. Думаю, что она просто так бы не приехала, без веской причины.
– К воротам Берет ушёл, если что-то серьёзное, то он пропустит их. Или расскажет, в чем дело. Э-э-э… Лулу, милая, не волнуйся и останься с нами, – показал он на пустое место подле себя и кивнул парням. Сэм занял стойку, надев на руку кастет. Леха Молодой встал между Атталом и дверью, Доктор остался сидеть на месте, Луиза присела и скушала виноградинку.
Через некоторое время раздались шаги, и в дверь вошёл сначала один из Жуйченко, затем какой-то высокий бритый парень в мокром плаще, за ним взрослый мужик пониже в светло-коричневой куртке, под которой виделся добротный синий костюм. Затем простучала каблуками молодая хрупкая привлекательная женщина в тонком пальто и широкополой ажурной шляпке. Она оглядела обстановку: проскочила взором по лицам стоящих, а потом сидящих, с улыбкой задержалась на прекрасных чертах Луизы, чуть кивнула Атталу и поглядела прямо в глаза Александру.
БО
Карие очи, чуть подведённые и слегка раскосые. Жаркие, со смолой поволоки в обрамлении длинных ресниц. От одного их взгляда напрягаются сердечные мышцы, а кровь в венах поднимается до температуры кипения так, что сразу же хочется сделать что-то невероятное: разбиться о землю или подарить звезду, а потом вечность таять под их жаром или взрываться ночами тысячами Везувиев. О, да! Истинно говорят, что только такие глаза могут вызвать весь вихрь эмоций, от страсти до изнеможения.
Она вглядывалась ласковым взором в бесконечную даль улицы, едва заметная улыбка играла на её милом лице, и было совершенно ясно, что девушка любила этот полис всем сердцем. Вернувшись сюда после долгого и утомительного пути, она сразу почувствовала, насколько близки ей эти узкие улочки, выдыхающие аромат прованских роз на подоконниках. Скорей всего, именно запах, и ни что иное, вызывал такое пьянящее ощущение – тот лёгкий полет вседозволенности, который бывает только в юности.
Она любила эти места. Каждый дом был родной: хотелось подойти, потрепать его по шершавой каменной щеке и потянуть ноздрями знакомый воздух. Внутри дворов благоухало: чем-то старым пахли камни, сплетнями разило от старичков, подстригающих цветы и перекидывающихся между собой ироническими замечаниями, от ярко-выкрашенных деревянных лавок веяло пересудами да вечерними поцелуями, а верёвки, натянутые на сушильном дворике, отдавали прищепками и широкими грудями прачек. Это не удивительно, ведь даже мякоть груш, растущих в огромных кадках вдоль стен, на вкус напоминала женщин, заселявших эти дома. Их окна были нараспашку день и ночь, а дома славились обилием детей и молодёжи. Эти юные создания в расклешённых джинсах сидели на балконах вторых этажей, просунув ноги меж прутьев решёток, поглядывая на прохожих и обсуждая их походку, причёску и голос. Бо тоже была там, среди них, с аппетитом грызла сочное яблоко и, как и все остальные, облизывала взглядом женщину, стоявшую прямо посреди дороги, уверенно и грациозно подперев упругие бока руками.
Она что-то кому-то говорила… впрочем, было неважно, что и кому, поскольку никто и никогда не придавал этому значения. Десятки глаз были устремлены лишь на неё – в ожидании, когда она ответит на их зовущие восторженные взгляды. Дни, а может и недели, пролетали, если она, хотя бы на долю секунды, случайно обращала внимание на изумлённого счастливчика, который тут же терял дар речи и забывал, как нужно дышать. Ни один художник, ни один поэт не смог бы описать, как её светлые локоны рассыпались по обнажённым плечам цвета молочного шоколада, как сочные губы чуть приоткрывались в едва заметной улыбке, а миндалевидные, чуть подведённые очи вглядывались вглубь души, поражая в самое сердце. В её внешности уже не жила молодость, но она была полна той сочной женственности, что в любом возрасте притягивает мужчин.
Основная сложность заключалась в том, что на такую роль требовался кто-то особенный: с идеальной внешностью и чистым внутренним миром, таким, что и мужчины, и женщины, увидев её, должны были влюбиться с первого взгляда. Это могла быть только она и никто другой. За советом пришлось идти прямо к продюсеру. Тот, как всегда перебирал бутылки и был в обычном творческом опьянении: «Что за идиот! Да не ты, а тот, кто впустил тебя сюда. О чём ты говоришь? Я же не волшебник, чтобы достать тебе самую востребованную актрису для дурацкой роли женщины на улице. Ты соображаешь, сколько это будет стоить? Кто с ней будет договариваться? А что это, вообще, за кино такое?!». Режиссёр слышал ответы и кричал на них вопросы, затем предложил выпить и успокоиться, и, в конце концов, пьяный в дрова, сдался.
Она встретила улыбкой, полуобернувшись из-за спины. Пейзаж полыхал яркими красками, и нещадное солнце, и блестящий песок, и даже вода переливались сочными красками, отражаясь от тёмной кожи девушки тёплым бархатным светом. Веяло женским теплом и свежим солёным морем. Её глаза и тело были по-прежнему прекрасны, но… совершенно не такими, как нужно. Глядя на красавицу, хотелось восхищаться, но не любить безумно, как это было раньше – словно то чувство ушло навсегда, выполнив свою роль.
Она была целиком открыта солнцу, только янтарное с черным полотенце немного перехватывало её фигуру в районе ягодиц. Улыбнувшись, она произнесла: «Однажды приходится изменяться в последний раз. Прежде я постоянно преображалась, и, если моим парням подобные изменения не нравились, то я меняла их или объясняла, что с нынешнего дня я другая, а они уже пытались сжиться со мною новой. Чаще всего это у них не выходило, и тогда я уходила от них. Но теперь я – жена, я – мать и у меня дети, которых я не могу покинуть. Пойми, что я уже не имею права становиться иной, ведь у них нет возможности выбирать, останусь ли я их мамой или нет – теперь я мать, это мой последний, самый дорогой и правильный образ».
Она была права, и уже поэтому не смогла быть такой, какой было нужно для роли той женщины, стоящей посреди дороги. Поэтому ей пришлось уйти, оставив о себе прекрасную память и лёгкий аромат духов. Но почему-то солнце, облегающее её фигуру, не исчезло вслед за ней, а продолжало все также ярко светить. Лучи били прямо в глаза так, что приходилось щуриться и закрываться руками от ультрафиолета. В конце концов, свет стал практически невыносим, и Бо проснулась.
*
Невероятный сон. Бо закрыла глаза, чтобы досмотреть последние «кадры» сновидения, теряющие резкость и исчезающие из памяти, словно песчинки, уносимые ветром. Она было бросилась догонять их, но слишком быстро отстала; от этого неприятное чувство царапнуло её ржавым когтем и настроение тут же испортилось. Наверное, Бо относилась ко сну слишком серьёзно, буквально, как ко второй жизни. Она считала так: треть своего существования человек спит, но не просто пребывает в состоянии бесчувственного полена, а проживает некую, пусть не столь логичную и последовательную, как реальную, но всё же жизнь. Если учесть, что сегодня человек живёт в среднем восемьдесят с лишним лет, то представить сон иной гранью бытия – значит получить дополнительно почти тридцатку. Неплохой такой вариант.
Тем более что Бо любила поспать, но не столько потому, что нуждалась в постоянном отдыхе от дел насущных, сколько из-за снов, приходивших к ней довольно часто. Причём они отличались друг от друга: во время дневного сна, например, сюжеты сновидений разворачивались вокруг каких-то обыденных дел, текущих неразрешённых вопросов, зато рано утром ей виделись яркие эпизоды далёкого прошлого и люди, которых она не видела уже очень давно. Вот сегодня в её сне отчего-то появилось какая-то знакомая женщина с тёмной кожей, возможно, её давняя подруга из «божедомки», но так ли это, уже не вспомнить – обрывки сна безвозвратно улетучились.
Эх, если бы это чувство можно было сохранить в памяти, но оно быстро-быстро исчезало, усугубляя дурное расположение духа. Конечно, было бы хуже, если бы ей приснился кошмар: бессмысленный, бестолковый, в котором нередко приходилось или драться с врагами, или убегать от неведомых монстров. Причём, как это часто бывает, бежать-то особо и не получалось – ноги не слушались или вязли в болоте, хотелось кричать от ужаса, но не удавалось издать ни звука.
Бо на секунду приоткрыла глаза, поглядев на бело-серый потолок и снова погрузилась в размышления о кошмарах, которые в последнее время довольно часто тревожили её. Из таких снов она всегда вырывалась не то что с плохим настроением, а с чувством жуткого, всепоглощающего страха, в поту и с бешено колотящимся сердцем. В первые секунды просто дрожала, приходя в себя, не осознавая, что это было лишь видение.
Отчего-то нелогичное, хаотичное, безумное действо заставляет переживать такие ужасы, которые не встретишь и в самой суровой реальности? Бо всегда хотелось, чтобы хоть кто-нибудь объяснил ей, почему такое происходит? Отчего считаешь, будто тот нелепый бред, что нам снится, правдоподобен? К чему по ночам приходят люди, о которых, вроде бы, давным-давно не вспоминаешь? Как толковать ночные грёзы, и есть ли в них смысл? По какой причине беспокойные видения посещают частенько, а счастливые и радостные – редко? Можно ли избавиться от кошмаров, и зачем они преследуют нас? Почему спросонья мы ничего не можем понять? Какого чёрта сюжет сновидения испаряется из памяти за считанные секунды? И для чего он, вообще, нужен, этот самый сон, неужто без него нельзя? Может быть, есть способ избавиться от него, тем самым увеличив продолжительность осознанной жизни на целую треть?
Хотя, наверняка, мы спим не просто так, и то, что мы видим по ночам, имеет какой-то смысл. Бо снова попыталась вспомнить хотя бы небольшую часть увиденного и попыталась интерпретировать это, усиленно потирая лоб. Там были дети – да, точно, какие-то дети, и они означали, по всей видимости, что в тридцать лет пора бы задуматься о них, наверное, так. Да, кстати – мать! Она с усилием вспоминала, как чья-то мама говорила, что не может оставить детей, может быть, это намёк на то, что Бо выросла сиротой и не знала материнской любви? Вполне возможно. Дальше. Маленький южный городок на берегу океана – это маленький южный городок на берегу океана, тут ничего объяснять не нужно – наверняка, просто организм хочет отдохнуть. А вот при чём здесь режиссёр? Да хрен его знает! Вот бы найти кого-то, кто бы смог объяснить ей, что такое сон, и как его можно трактовать.
Бо потёрла ладонями лицо и повернула голову влево. Оливия спала, чуть приоткрыв рот, зажав между ног одеяло. Её маленькая грудь светилась загаром под ярким утренним светом. Впрочем, девять часов это уже не вполне утро, но ещё и не тот момент, когда нужно силой выталкивать себя из-под одеяла на холодный кафельный пол.
Оливия ночевала, ну, как ночевала – жила у Бо уже который месяц. Она вдрызг разругалась со своим братцем и не нашла ничего лучшего, как решиться изменить свою жизнь, скинуть шмотки в чемодан, примчаться из Альбиона в другой полис и с потёкшей тушью на щеках и бутылкой дешёвой граппы в руках заявиться этой же ночью к Бо. А Бо тогда уже давненько как жила одна, расставшись с парнем, с которым несколько лет пыталась строить отношения.
Но это было в прошлом. И с тех пор у неё уже давненько никого не было.
Возможно, она искала того единственного и неповторимого, а может быть просто не хватало терпения жить с кем-то. Пытливый ум девушки на полном автомате изучал избранника, обгладывая его до косточек. Как бы кто ни ухищрялся, как бы ни пытался под неё подстраиваться, Бо всегда замечала истинное лицо человека. Просто стоило однажды прислушиваться к совету старика Конфуция, который говорил о том, что если вникать в причины поступков людей, то загадок в них не останется.
Но это сейчас.
А много лет назад, пережив потерю единственного мужчины, которого она любила в своей жизни, Бо сошла с дистанции и превратилась в жалкое подобие себя самой – на тот момент одной из самых молодых и преуспевающих девушек полиса, жившей в счастливом замужестве с таким же молодым и преуспевающим бригадиром братьев Вуйчиков – хозяев Ганзы. Первые годы после его таинственного исчезновения она вообще никого к себе не подпускала, просто не могла, но потом потеряла надежду и попыталась начать жизнь сначала. Встречалась с одним, потом со вторым, затем с третьим три года – думала уже, что нашла того самого, а он оказался… не тем, и наступила пустота.
Правда, недавно в её жизнь ворвалась Оливия сначала на недельку, да так и осталась, скрасив грусть своей беззаботной и бесшабашной жизнью. И, слава богу, пустоты поменьше – есть о ком заботиться и наставлять на путь истинный. Словно услышав мысли Бо, молодая девушка открыла глаза и в сонном забытьи промурчала, что хочет спать, но что ещё больше хочет в сортир, а затем, ёжась и щурясь, вылезла из-под одеяла и, шлёпая тапочками, совершенно голая, припустила до ветру.
Бо глядела ей вслед одним глазом – эта девчушка вполне её устраивала. Проворная, ласковая, верная – она проходила все жёсткие стандарты холостячки, да ещё умела готовить так, что пальчики оближешь. Смышлёная Оливия, которую Бо, любя, называла Оливкой, уже через неделю после приезда по протекции устроилась официанткой-услужницей в таверне «Билли Бонс», до недавнего времени принадлежавшей братьям Вуйчикам. Поначалу всё шло хорошо, Симон знал, что эта девочка от Бо, и строго-настрого запрещал её трогать.
Но, после того, как обоих хозяев полиса привезли в закрытых гробах и спешно похоронили в глуби кладбища, посреди рядовых могил обычных людей, то таверна, несколько доходных заведений, полулегальная торговля дурью, совершенно легальная проституция, сбор «пошлины» с коммерсов и другие плюшки перешли в руки Пики. Вообще, следующими по иерархии должны были быть Скачок, Юсуф и Пика – именно в такой очерёдности, но последние каким-то неведомым образом стали первыми, и, как всегда бывает в таких случаях, ничего хорошего в итоге не произошло.
Пика хоть и давно работал на остепенившихся Вуйчиков, но начинал наёмником; да, по существу, им и оставался. Маленького роста, худой, наглый, резкий, со стволом в специальном кармане пиджака и с узкой тонкой пикой, умело спрятанной сзади в брючном ремне. После смерти боссов новый хозяин резко перескочил с унылой службы на благо полиса на очень прибыльные разбойные рейды по территории Союза. Сначала они выжидали несколько дней в каком-нибудь городе, чтобы зарыться в песок и пробить чё почём, потом, по плану, в один прекрасный день – серия хлопков* (краж, грабежей или взломов), и старыми, ещё российскими разбитыми дорогами, обратно.
Такие приключения нравились не всем бригадным – риск-то большой, а навар – не шибко. Причём, за ними накопилось уже столько эпизодов, что когда поймают, то точно в глухом лесу бесчеловечно казнят, оставив привязанными к дереву в одном носке – на прокорм миллиардам комаров и москитов да голодным лесным зверюшкам, сгрызающим даже кости. А что делать? В своём полисе коммерсы прочухали* (бизнесмены узнали), что сначала братьев, а потом и Скачка не стало, и, когда Пика пришёл за данью к шалавам, то сутеры* (сутенёры) восстали с ружьями, торгаши где-то не открыли, где-то полицию вызвали. Вот и пришлось бригаде Пики делать рейды по дальним просторам необъятного Союза.
При Вуйчиках иерархия, конечно, совершенно другая была: не такая, как сейчас. Вообще, смерть братьев вызвала перекос в бытии многих пацанов. Например, у Скачка, как оказалось, слабые лёгкие – он долго не протянул под водой в старом карьере с гирей в ногах. У Юсуфа оказался такой же слабый дух, ведь когда Пика взял оставшихся парней – двух своих, одного скачковского, одного оставшегося в живых вуйчиковского, поехал к Юсуфу и рассказал ему об инциденте со Скачком, то тот всё понял с первого раза и подписался под клятвой верности, благодаря чему и остался жив. Юсуф был в бригаде в ранге советника, поэтому умел мыслить разумно.
Вообще, смерть Вуйчиков не сразу, но постепенно сказывалась и на жизни всего полиса в целом. Если раньше братья силой своего характера, веса и железных кулаков с кастетами сдерживали вражду кампусов, то Пика для этой роли оказался слабоват. Уже тот тут, то там на стройке вспыхивали драки, пока ещё не массовые – обычные молодёжные, но это вполне могло снова привести к кровавым баталиям как раньше. А до Вуйчиков тут было такое, что одно время новости из Ганзы больше походили на сводки с мест сражений, с убитыми и ранеными.
