Текст книги "Путь"

Автор книги: Евгений Рякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

– У Бо другое мнение об Оливере, – тут же ответила за неё Луиза.

– Да? Какое же? – заинтересовался Аттал, сделав хороший глоток.

Бо поглядела на Лизу, поглядела на Аттала и чуть пожала плечами:

– Я бы не советовала брать Англичанина. По крайней мере, сейчас.

Аттал Иванович в задумчивости покрутил языком под губами и вдумчиво произнёс, прищурившись:

– Почему же? Поясни свою мысль, если не сложно, – и неохотно добавил. – Пожалуйста.

– Насчёт Англичанина?

Аттал кивнул.

– Ну-у-у, – протянула Бо. – Здравый парень, как мне показалось, но слишком, как бы это сказать… Он не видит даже на два шага вперёд, не говоря уж о трёх. Горячий, импульсивный, резкий, как понос. Такой может натворить дел, а если вы за него впишетесь, то получите на ровном месте неприятности. Мне кажется…

– Да херня это всё, не трепала бы ты говорилкой, если не знаешь! – ни с того ни с сего психанул Аттал, но, заметив укоризненный взгляд Лулу, сбавил тон и поправился. – Прости, Бо. Просто я вынужден с тобой не согласиться. Нет идеальных людей, поэтому мне нужно понять, в чём он силён. И ещё, не стоит сразу давать ему никаких сложных… э-э-э… сложных поручений. Пусть учится постепенно. Скажем, пока у меня водителем побудет, например. А то Жуйченко так ездит, руки бы ему оборвать с этими, как они там называются?

– С ушами?

– Не.

– С головой?

– Не.

– С ногами?

– Но! С ногами. Все ямы собрал. Антоха, конечно, водилой от бога был, царствие ему небесное. Так что, пускай Англичанин пока посидит у меня за баранкой* (поездит за рулём мобиля). Он говорит, что умеет.

Бо развела руками, мол, хозяин – барин.

– Ребятушки уехали решать проблему. Уж прости, что пришлось конфисковать твой мобиль, Бо, – продолжил Аттал, резко переключившись на другую тему. – Но сама понимаешь, такое дело – Алиса, дочь моя, не далее, как э-э-э… нынче вечером, на нашем к себе в Аквилею укатила. То есть, это пока мобилу обратно доставят, пока сюда пригонят. Блять! – вспылил он, злясь непонятно на кого, махнул рукой и залпом выпил весь бокал. – Кстати, Бо, чего хотел спросить…

– Аюшки* (что), Аттал Иванович?

– Ты-то сама чем занимаешься?

– Хернёй, я же вам уже говорила.

– Да я понял, а какой именно хернёй? – не унимался Аттал.

– Давайте вы мне про свои дела расскажете, Аттал Иванович, а потом уже я вам…

– Барыжишь травкой, говорят?* (продаешь марихуану) – недослушал Аттал.

– Всё-то вы знаете, Аттал Иванович, – произнесла Бо недовольным тоном. – И зачем вам столько всего знать, скажите на милость?

– Чтобы всё контролировать, зачем же ещё? Говорят, что умножающий знание… э-э-э… умножает печаль. Соломон так сказал, – хозяин дома поднял палец вверх. – А вот я с ним категорически не согласен, поскольку уверен в правильности мнения уважаемого мною Ильсида, а он говаривал, что сила в знании! До потопа все так говорили, поэтому и развивались так, как мы – их эти, как их… э-э-э… потомки, даже близко не можем! Когда разбираешься в жизни – то только тогда и живёшь по-настоящему, поняла меня? – снова повысил голос разошедшийся Аттал, встал было с кресла, но покачнулся и сел обратно. – Ой, что-то я зря на понижение пошёл. Мотает уже.

– Давай уже, заканчивай пить, дорогой, – грудным тоном произнесла Луиза, – Тебе сейчас нужно контролировать себя. Хочешь, я тебе чай зелёный запарю? Потом массаж и баиньки.

– А, давай. Завари, солнышко. Может, и поправит.

Луиза погладила его по руке, улыбнулась Бо и вышла из веранды, покачивая широкими бёдрами, в то время как удивлённая гостья уставилась на хозяина дома, впервые слыша от него: «солнышко». Обычно он бывал суров и не баловал людей подобными эпитетами. Хотя… Она уже много лет не видела и не слышала Аттала, может, он и размяк с годами. В это время подвыпивший хозяин наклонился к ней поближе и заговорил вполголоса, жарко дыша перегаром.

– Бо, хотел обсудить с тобой тему одну. Слышишь?

– Слушаю тебя, Аттал Иванович.

– Внимай и на ус мотай. В Ганзе сейчас старшего нет. Я думаю, что Ильсид на днях соберёт этот, как его, Совет, и полис кому-то из нас достанется. Варианты разные есть, не скрою, – он горделиво усмехнулся. – В том числе и весьма интересные… Так вот. Если ты занимаешься… э-э-э… дурью, то, может, поработаешь на меня? Я со всех сторон прикрою, а ты… э-э-э… сеть в Ганзе создавай и продавай нормальные объёмы. Барыши большие пойдут, вне всяких сомнений. С этой, как её, мать её за ногу, с этой… с травки какая прибыль, она же легальная? Поэтому я скажу тебе как правильно, – Аттал ещё понизил голос, – надо «снег» толкать на всю Ганзу. Тогда и польётся манна с небес. А? Что скажешь? – он заговорщицки подмигнул, хитро прищурившись, и провёл ладонью по щетине.

Бо цокнула языком и отрицательно мотнула головой.

– Не, Аттал Иванович, со всем уважением. Спасибо, но я откажусь. Сейчас я этим делом занимаюсь, поскольку законно, и на жизнь более-менее хватает.

– Так у тебя же разрешения нет на торговлю, или я чего-то не знаю?

– Нет и нет, что тут сказать? Ну, поймают, ну, штраф выпишут. Не страшно. А вот заниматься запрещёнкой, да ещё и тяжёлой, я совершенно не хочу. Чревато, знаете ли!

– Чем чревато? – раздул ноздри Аттал. – Я тебя прикрою, я же говорю!

– Ага, – саркастически хмыкнула Бо. – А потом у вас что-нибудь случится, не знаю что, и я останусь один на один со всеми желающими меня упечь в глухую одиночку на несколько годиков, чтобы я потом на полусогнутых вышла из тюрьмы и попала в открытые двери психушки.

– Да ничего не случится! Просто делай, что я скажу, Бо!

– В том то и дело, что я давно разучилась делать, что скажут другие. – Бо тоже понизила голос. – Вы ведь, несомненно, меня понимаете, Аттал Иванович?

– Да, ну тебя! – даже отвернулся он и сплюнул, а потом, помолчав, добавил в сторону. – Как знаешь.

– Это хорошо, спасибо. А тогда давайте же поменяем тему разговора? – откинулась на спинку Бо.

– Ладно, быть по сему! Давай, хоть и знай, что мне весьма досадно твоё поведение, – он снова повернулся к ней. – У меня, кстати, ещё к тебе вопрос есть. Послушай, когда я входил, ты назвала Луизу сестрой. Вы родственницы, что ли?

– Аттал Иванович, я уже на один ваш вопрос ответила. Поэтому, давайте сейчас я у вас кое-что спрошу, а потом вам дам ответ?

– О, как! Но, но, давай! Только не про деньги! – всхохотнул он.

– Я не про деньги! – она вперила в него взор. – Я про Замеса!

– А что Замес? – удивился Аттал и даже глазом не моргнул.

– Расскажите, где он? Давно хотела задать вам этот вопрос.

Тут Аттал Иванович состроил недоумённую физиономию.

– Как где? В Союзе живёт, ты ведь и сама об этом знаешь!

– Знаю, а ещё говорят, что его убили сразу после Совета.

– Ты чего хоть? Он ведь два месяца в Эламе жил боссом!

– А вы сами его там видели? – уточнила Бо. – Лично вы!

– Я – нет! – отрезал Аттал Иванович. – Мне некогда чужими полисами заниматься, знаешь ли. У меня в своём работы хватает. Но ребятушки говорили, что встречали его там: сначала одного, а потом с какой-то дамой. Э-э-э… и в Союзе, говорят, в самой Москве его видели с ней же, и она…

– …и она дочка замминистра, – прервала его Бо. – Слышала уже сто раз эту историю. И, как я выяснила, распространял её в своё время Пика. Но я слишком хорошо знала Замеса, чтобы поверить в эту сказку…

– Бо, что ты от меня хочешь? – оборвав её, неохотно повысил голос Аттал. – Я знаю только, что у него в Эламе… э-э-э… плохо получалось руководить, говорят. Он не вывез коляску, Бо. – Хозяин понизил голос и заглянул ей в глубину глаз. – Замес не справился. Я знаю, что толковую команду набрать у него, как это, не вышло, что по деньгам тоже не сходилось. Жители роптали, строители жаловались, эти, как их… э-э-э… инвесторы ругались… Весьма возможно, ему было совестно перед тобой, ведь ты так в него верила! Да ещё кобылка эта с панталыки сбила! Вот и потерялся твой Замес на просторах Союза и поэтому не показывается на глаза. Стыдно ему!

Бо отвела взгляд и несколько раз сглотнула, поморгав глазами, чтобы не заплакать. Потом взяла себя в руки, глубоко вздохнула и продолжила.

– А что за кобылка? Кто такая, вы знаете?

– Да откуда? Мне заняться больше нечем, что ли? – немного заплетающимся языком произнёс Аттал. – Вуйчики вроде знали. Чего ж ты у них не спросила?

– Спрашивала я. До поры до времени постоянно к Симону приставала с вопросами – что да как? Он молчал, мол, не может сказать, по понятиям чести, так сказать. А потом… Потом я перестала спрашивать.

– А что такое? Почему? – заинтересовался хозяин.

– Поругались мы с ним, – неохотно произнесла Бо.

– И в чем же причина была? – поинтересовался он.

– Так, – она неопределённо отмахнулась. – Ерунда.

В это время Луиза, переодевшись в ночное, внесла заварочный чайник и фарфоровую кружку.

– Лизок, – неестественно засмеялась Бо, переводя тему разговора. – Знаешь, Аттал Иванович спрашивает, не сёстры ли мы?

– Сёстры? – удивилась Лиза. – А разве мы похожи? Ты светлая, а я тёмная.

– Да нет, – мягко хохотнул Аттал. – Она назвала тебя сестрой, когда я заходил. Вот я и спросил.

– Ну да, сёстры, можно так сказать – насмешливо фыркнула Лулу, ставя приборы на столик. – Я – сестра Елизавета, а она – сестра Божена. Мы ж вместе в «божедомке» были: я после ликея преподавала сектоведение, кому скажи, так никто не поверит, – звонко засмеялась она. – А Бо жила там, собственно. В «божедомке» все сёстры – от младенцев до наставницы. Мне было… сколько ж мне было? Двадцать два, вроде бы. А Бо лет тринадцать. Но, несмотря на это, мы с ней как-то сдружились.

– Да ты что?! – удивился Аттал и посмотрел на Бо. – Так ты сирота? А я этого про тебя не знал, представляешь?

– Я не люблю вспоминать об этом, – сморщила нос его гостья.

– И что, тебя на самом деле Божена зовут? Жена бога, типа того? – засмеялся хозяин дома.

– Ой, всё, Аттал Иванович. Вы крепко набрались, я погляжу, – Бо встала с места, подошла к окну и стала вглядываться в беспросветную темень ночи.

– Да ладно, ладно! Бо, ну всё! Не серчай, иди сюда, давай посидим, пообщаемся. Я сто лет с тобой вот так не сидел, не разговаривал, – примирительно закричал из кресла заметно пьяный Аттал и обнял стоящую рядом подругу. – Слушай, Лулу, а почему я тогда на твоём… э-э-э… этом, как его, на выпускном фото из «божедомки» Бо не видел? Я много раз тот снимок смотрел, ты там такая сексуальная, в рясе, – смеясь, похлопал он её по попе и поцеловал туда же. – А Бо на фото не видел!

– Так меня там и не могло быть, – отвернулась от окна Бо. – Меня же выгнали прямо перед выпускным!

– Ой, точно! – вдруг звонко рассмеялась Лиза. – Тебя же выгнали! Аттал Иваныч, ты бы знал, ты бы знал, за что её выгнали! Ох, накуролесила она так, что потом очень долго вспоминали!

– Бо, расскажешь? – заинтересовался хозяин дома.

– Да ладно вам, – отмахнулась от неё Бо. – Это дело прошлое!

– А за что? Расскажи, расскажи, – впервые за весь день по-детски развеселился Аттал. – Бо, я тебя уже давно вроде… э-э-э… знаю, а оказалось, что совсем незнаком. Что там она учудила, Лулу? Расскажи, давай!

– Рассказать? – спросила Лиза и поглядела на Бо.

– Как хочешь! – самодовольно усмехнулась та.

– Короче говоря, у нас в «божедомке» раз в год, весной, за пару месяцев до конца учёбы проходил смотр. – Лулу отрыла крышечку чайника, поглядела внутрь и поставила завариваться дальше. – Со всей округи съезжались святые отцы, иереи да игумены, садились в зале, по иерархии, обычно, впереди самые тучные. Всё, как всегда: ученики на сцену выходят, класс за классом – кто поёт, кто пляшет, кто стихи рассказывает. Самодеятельность, в общем. А Бо тогда у нас отличница была, но игуменья Серафима её не любила…

– Мы тогда с парой девчонок увлекались естественными науками, наперекор настоятельнице, – вставила Бо пять копеек.

– Причём Бо ещё у меня на сектоведении отличницей была, – продолжила Лулу. – И вот, за несколько месяцев до смотра, Бо сообщила матушке Серафиме, что хочет выступить сольно и продекламировать отрывок из «Мудрости Соломона». Настоятельница насторожилась, но Бо добилась своего, на зубок выучила – у неё память такая была, лучше всех в «божедомке». Говорю же, она у нас на отлично училась.

Так вот, настал момент, когда приехали приглашённые, и даже епископ, представляешь? Никогда не приезжал, а тут целый епископ заявился. Началось представление: сначала прыгают маленькие, весь зал умиляется и хохочет. Потом постарше, читают стишки о родине и боге, а в конце – старшие: некоторые ещё дети, другие уже вполне себе созревающие девушки, как ты видел на нашем выпускном фото. Так вот, и тут выходит Бо. Это какой-то ужас! – Лулу, всплеснув руками, закрыла ладонями щёки. – Во-первых, она в шортах. Во-вторых, у неё вырез на груди. Гляжу, святые отцы стали переглядываться, нахмурились, заперешёптывались, но епископ ничего, молчит. Настоятельница вся побелела, хотела было согнать её со сцены, но тут Бо выкидывает длань и выдаёт что-то типа… Бо, я не помню уже… про что ты там говорила?

– Не помнишь? А я наизусть до сих пор помню, впрочем, и «Мудрости Соломона» тоже.

– Так что, ты сможешь рассказать, что ты там… э-э-э… это, как его, исполнила? Интересно! Расскажи, а? – откинулся на спинку кресла Аттал.

Бо усмехнулась, подумала, скинула с себя плед, оставшись в великолепном чёрном платье, встала в позу и вдохновенно продекламировала:

– Сегодня, братья и сестры, я расскажу вам о тех далёких временах, когда Римской империей правил император Тиберий. Тогда, больше двух тысяч лет назад, рабов, бунтовщиков и изменников было принято казнить страшной казнью – распятием – мучительной смертью для тысяч виновных и безвинных. В те времена, если раб убивал своего хозяина, то по решению суда казнили всех остальных рабов в доме, вне зависимости от их возраста и количества. Так юный Юлий Цезарь распял на крестах своих похитителей, а чуть позже его друг – Марк Красс прибил к крестам вдоль Аппиевой дороги шесть тысяч восставших рабов вместе с их славным вождём Спартаком.

Годы шли, но казнь через распятие оставалась неизменным жестоким атрибутом римского общества. Всех бунтовщиков рано или поздно ждал один конец: сначала тащить на себе тяжеленный патибулум – поперечную балку, а потом быть жестоко прибитым к самому кресту. Это делалось так: несчастному вбивали огромные железные гвозди в руки, отчего человек испытывал адскую боль. Потом прибивали ноги и водружали крест. Боль в руках моментально давала о себе знать, когда вес тела вгрызался в кровоточащую плоть ладоней. Чтобы приглушить боль, человек опирался на ноги, но в это время гвозди, пробившие ступни, взрезались в кости и мясо несчастного. Это мучение продолжалось часами или днями, кому как повезёт – иные бедолаги не могли умереть по два-три дня. Некоторым, из жалости, перебивали железным прутом голени, считалось, что после этого смерть наступала быстрее. Люди умирали от болевого шока, от жажды, от инфекций, да от чего угодно. Тяжёлая, мучительная смерть.

Так погиб и Иисус из Назарета. Ведь в то время Иудея была римской провинцией и подчинялась её законам, а управлял ею прокуратор империи Понтий Пилат. Он остался в веках не только как человек, приговоривший к казни сына божьего, но и как один из худших правителей провинций в истории. Понтий был алчен, жесток и безжалостен, он насиловал и оскорблял, грабил и убивал, его боялись враги, друзья и даже его собственная семья. Говорят, что иногда, в минуты милосердия, он любил не распинать, а вешать людей, ускоряя их гибель, и смотреть, как они болтают ногами, синея в петле. А Пилат в это время пил разбавленное вино, и хохотал, наблюдая за тем, как жизнь покидает бренные тела.

В связи с этим у меня вопрос ко всем присутствующим. Я сама на него не могу ответить, и потому мне становится страшно. Скажите, если бы во времена императора Тиберия и прокуратора Пилата людей вешали на виселице, а не распинали, то символом христианства сейчас была бы петля, а не крест?

*

– Слушай, ты чё, так ему и сказала? – пьяненько прошептала Луиза.

– Прямо так! – воскликнула Бо, закрываясь рукой от веток, возникающих из темноты.

Они шли по дорожке, прогуливаясь вокруг дома. Настроение было приподнятое, душа требовала продолжения банкета. Луиза уложила Аттала спать, даже обойдясь без массажа, потом спустилась к Бо, и тут дамочки решили прогуляться да подышать свежим воздухом. По дороге они разговорились о бывших: Бо с упоением рассказывала, как выгнала мужчину, с которым прожила несколько лет – он много говорил, да мало делал. Дорога петляла, как и их ноги, пока возле гостевого домика подвыпившие не увидели свет в комнате с открытым окном и не услышали распалённую алкоголем речь.

– Я тебе так скажу, Олли, – за пять минут до этого веско втолковывал Доктор. – Я – доктор, я реально доктор, из настоящей больницы. Я на операциях тоже там присутствую, и кровь видел не раз. Вообще, заметь – и это медицинский факт – мозг врачей менее активно реагирует на боль другого человека. И знаешь, почему? Вовсе не потому, что врачи – черствые люди, нет, не из-за этого. Если просто, то в самом центре нашего лба находится центр осознания всего происходящего, туда сходится вся полученная информация от органов чувств, и именно там она анализируется. Этот центр умеет регулировать эмоции, понял? И знаешь, я вроде неплохо с этим управлялся, на операциях сам режу и зашиваю, но чтобы вот так живого человека ножом завалить, это, я тебе скажу – отвратительно! Когда нож проходит сквозь тело, то прямо чувствуешь мерзкий, мерзкий хруст мышц, связок, костей. Видишь его лицо и, зная анатомию, понимаешь, что этот человек ощущает! Это отвратительно, поверь мне! От-вра-ти-тель-но!

– А мне вот нет! Лекс, браза, поверь мне! Мне не отвратительно! – громко заговорил пьяный голос, принадлежащий Оливеру. – Я своего знаешь как уделал? Знаешь? Рассказать? Нет? Ну, слушай, короче.

Я тогда пришёл к Пике прописываться, вдвоём с пациком одним, моим бразой. По договорённости, естественно – там за нас поговорили с кем надо. Поговорили, короче. Просто к ним в бригаду сейчас чертовски много народу просится! И, как-бы сам понимаешь, попасть в число людей, которым это удалось – шансы близки к нулю. Короче, прихожу, значит. Меня его близкие подвели, представили, всё чинно, солидно. Я их знаю, они меня тоже, как выяснилось, поэтому на респекте, стоим, трещим. Потом за стол сели, выпили немного. Пика мне даже сказал, типа, парни, не надо вам хату в центре снимать, дорого же, давайте к нам, у нас гостиница, кобылки, стрип-бар, всё к вашим услугам. Короче, начало встречи было ништяк. Всё ништяк было.

И тут, надо же, какой-то фэгот забегает и начинает на нас жаловаться, что мы ему наваляли, короче. Забегает и жалуется. А я его на самом деле в то утро так, для острастки, пугнул, я же не знал, что он возьмёт и обосрётся со страху. Короче, он прибежал, перед Пикой чуть на колени не упал, вон они говорит, меня обидели так, что я обдристал штаны. Тот руками разводит, видит, что неудобно, но решать вопрос надо. Надо вопрос решать. Оказалось, что Пика этого, который обосрался, как бы крышует* (патронирует). Короче, зарамсились мы* (поругались мы). Он мне слово, я ему два. Сначала на респекте, а потом оба чертовски разошлись. Меня систер уже за рукав тянет, говорит, мол, Олли, брат, остынь, опять…

– А сестра откуда там взялась?

– Какая сестра?

– Ты говоришь, что сестра тебя за рукав тянула. Ну, вы же с другом вдвоём пришли?

– Вдвоём. Вдвоём, конечно, – замялся Олли. – Просто… Просто она тоже к нему потом пришла, короче, по какому-то своему вопросу. Я же говорю, у нас много было взаимных связей. Чертовски много связей, – выкрутился он. – И вот, она меня оттаскивает, и тут он про неё что-то неприличное говорит. Можно было стерпеть, но я не из таковских. Я ему говорю тогда, короче, извинись, а он ни в какую. Ни в какую. И на этой почве у нас скандал ещё дальше. Я ему спокойно: «Слышь, браток, ты за все понятия перешагнул, возьми свои слова назад или поплатишься жизнью». Он мне: «Ты посмотри, сколько моих человек вокруг, а ты один, что ты мне, мол, сделаешь? Вертел я вас всех». И добавил про меня, про бразу моего и про систер. И я ему говорю: «Что-то я тебя не расслышал, зато ты меня сейчас расслышишь!». Достал ствол и выстрелил ему прямо в лоб, короче.

– Ничего себе! А Юсуф сказал, что ему ухо разнесло.

– Так это, да, ухо, – замялся Олли, – я просто промахнулся.

– Ничего себе промашка! – засмеялся Доктор. – Руки тряслись, что ли?

– Ничего у меня не тряслось, уважаемый, – завёлся с пол-оборота Англичанин, – просто Пика в этот момент к пацанам своим повернулся, боком как бы, неожиданно, и вот так получилось, короче.

– Извини меня, Олли, – погасил усмешку Алекс. – Но просто как представлю…

– Мы вам не помешаем, мальчики? – мягко произнесла Луиза, входя в гостиную комнату гостевого домика. – Мы с Бо проходили мимо, услышали голоса и подумали, а не зайти ли к вам на огонёк!

– Девочки, девочки! Конечно, конечно! – тут же вскочил и засуетился Олли, ошалевший от вида двух красивых подвыпивших кобылок. – Мы всегда рады прекрасным мадамам! У нас немного не прибрано, сорян, – тараторил он, собирая со стола мусор и кидая его в стоящее рядом ведро. – Вот, присаживайтесь на диван или на кресло.

– Оливер, – вдруг задала ему вопрос Луиза, остановившись у порога, постукивая каблучком и глядя на него с игриво-вопросительной улыбкой, – А вы случайно не курите? Сан-то точно некурящий, он доктор, ему нельзя.

– Курю! – как в подвиге признался, мужественно ответил Англичанин. – А как иначе?

– А не угостите ли даму сигаретой, а то в этом краю никто не курит, кроме вас! – утвердительным тоном сказала она.

– Конечно, Лизанька! – фыркнул Оливер и развязанной походкой направился к ней. – Давай я тебя провожу! Разделю, так сказать, в компании!

Он взял её за локоток, и парочка удалилась. Бо в это время уселась во второе удобное кресло, развалилась и поглядела на Алекса. Тот вздохнул и спросил, чтобы заглушить намечающуюся неловкую паузу:

– Вам вина, может быть?

– Давайте. А что пьете?

– Э-э-э, Киндзмараули.

– Прекрасный выбор.

– Ещё есть Хванчкара.

– Да вы ценитель вин!

– Ну да, есть немного!

– Вы знаете, я счастлива, что Грузию с её виноградниками не затопило. Двести метров над уровнем море – вот, что значит, повезло.

– Да, увы, не так, как виноградникам Бордо и Тамани, согласитесь?

– Вы правы, Саша. Кое-что до Потопа было лучше, чем сейчас.

– Сыр, может быть? Хотите кусочек?

– Нет-нет, бокала вина достаточно.

– Мне просто хочется угостить вас.

– Ну, хорошо, давайте кусочек сыра.

– Возьмите, я тоже возьму. Так что, выпьем?

– Давайте. За что, кстати, мы с вами будем пить?

– Даже не знаю. Ну, например, может, за знакомство?

– Банально. В употреблении алкоголя должен быть смысл.

– Тогда за мир во всем мире? У этого тоста хотя бы благая цель.

– Зачем пить за то, чего никогда не будет? Давайте выпьем за удачу?

– Я не против, за удачу, так за удачу! А почему за удачу, кстати?

– Так вы же тот самый Саша Доктор, если я не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь. Но вообще-то в миру меня знают, как Александра Церебрауна, магистра нейрологии Ахейского ликея, – он не смог удержаться, чтобы не похвастаться и немного тщеславно спросил. – А почему тот самый?

– Очень приятно, Александр. А меня, как вы, наверное, уже знаете, зовут Бо. Как почему, Саша, ведь это вы убили Симона Вуйчика?

– А откуда вы знаете?

– Так… рассказывают всякое.

– Мне, конечно, лестно, что обо мне рассказывают. Но я противник того, чтобы это известие ушло в народ. – Саша поёрзал. – Я в этом плане весьма скромный молодой человек.

– Конечно. Сугубо между нами – это вы сделали?

– Я. А вы что, его знали?

– Знала, знала. Причем очень хорошо.

– Вы меня за это осуждаете?

Бо чуть помолчала, потерев пальцами уголки рта.

– Наверное, нет. Симон не был плохим человеком, хоть и жалости к нему я не испытала. А вот Каспер… знаете… я скажу, что убив его, вы очистили мир от многих нехороших людей.

– Почему же это от многих?

– Как почему? Потому что вы запустили цепную реакцию, когда один за другим ушли на свет иной несколько персон – они того стоили, впрочем, – она на секунду прикрыла глаза и открыла их уже с улыбкой. – Но что же мы не пьём? Мы же подняли бокалы за удачу.

– Кстати, а почему за удачу? Вы так и не объяснили.

– А что тут непонятного? Вы убили Симона и остались живы. Это огромная удача, которую нужно ценить. Я знаю всего лишь одного человека, который поднял руку на старшего Вуйчика и остался жив.

– Да? И кто же это?

– Это вы – Саша Доктор.

*

– Вы выясняете, кто из вас доктор? – насмешливым тоном спросила Луиза, возвращаясь с улицы. – О! И попиваете винишко? А мне почему бокал не налили? Ах, вы негодники!

За ней почему-то в смущенном настроении, пряча глаза в пол, неуверенно плёлся Англичанин. Луиза как будто и не замечала в нем перемены.

– Олли, ну что же вы застыли? Налейте даме вина! – она присела на диван, закинула ногу на ногу, отчего тонкий ночной халат распахнулся, обнажив лоснящуюся тёмную кожу бедра, и повернулась к Бо. – О чём толкуете, друзья?

– Рассуждаем об удаче, Луи! – устало улыбнулся Сан. – Понять бы, куда её деть, эту удачу.

– Как куда? – откликнулась Лиза. – На улучшение жизни.

– И зачем её улучшать? – усмехнувшись, спросил Сан.

– Как это зачем? – нараспев произнесла Луи, принимая из рук примолкнувшего Англичанина бокал с вином. – Чтобы радоваться ей.

– Но для чего?

– Чтобы она была счастливой.

– А для чего? Какой в том смысл, я имею в виду?

– То есть? – вопросила Луиза. – Не могу сказать, что поняла тебя.

– Ну, смотри, мы все рано или поздно умрём. То есть, в итоге все мы завершим путь в одном месте – в земле сырой. Но ведь в этот момент жизнь каждого человека теряет смысл! Так зачем к чему-то стремиться? Вот, что я имею в виду.

– Сан, так этот огромный промежуток времени между датами на памятнике нужно тоже чем-то заполнять! – Лиза покрутила бокалом, вкушая ароматы красного полусладкого. – Можно в мусорке копаться, можно на яхте на Фракийском берегу греться, можно где-то посредине. Как сам захочешь.

– Так, а в чем её смысл?

– Как тебе сказать. Жизнь – это не смысл, жизнь – это, как бы тебе объяснить, это процедура, а приятная она или не очень, – Луиза пригубила, – решай сам.

– А как вы, Бо, относитесь к этому мнению? – подвыпивший Алекс старался поддержать светскую беседу с бокалом руке.

– Как сказать… – Бо уже допивала свой. – Я в чем-то согласна с Лизой, это огромное количество процессов, формирующих то, что считается объективной реальностью. То, что видит наш глаз, так сказать.

– Видит наш глаз, даже так? – удивился Алекс, подняв брови.

– Процессов, точно! – щёлкнула пальцами Луи и усмехнулась.

– Я, между прочим, училась в Аквилейском ликее на физмате.

– Ого! Ничего себе! – Оливер впервые подал голос, оторопев.

– Я понимаю, – продолжила Бо, – что может объяснить жизнь.

– И что же это, интересно? – все пристально поглядели на неё.

– Физика, – лениво ответила девушка. – Она знает, по каким законам живёт мир, и это открытые знания, между прочим. Нас хорошо учили в высшем ликее, давали только то, что расширяет знания: математика помогла выстраивать доказательства, логика учила абстракции, химия приводила к пониманию принципов эволюции и прогнозирования хода событий. Кстати, пара присутствующих здесь парней запустила у нас в Ганзе такие процессы, что полис полетит ко всем чертям, – вздохнула Бо.

– Почему это? – удивился Алекс настолько быстрой смене темы.

– Потому что в Ганзе теперь нет боссов. Значит, между Сталинградом и Райхом однажды снова начнётся конфликт, причём, я думаю, очень быстро. И никто ничего не сможет сделать, потому что поддержание безопасности – это внутреннее дело полиса. У Ганзы настолько большие расходы на социалку, что она не может позволить себе содержание нескольких отделов полиции. Денег в полисе и так нет, так ещё и Вуйчики куда-то общак дели, никто не знает, где он. Жопа полная. Вот почему Юсуф отказался от руководства полисом, я его понимаю, очень хорошо понимаю. Не хотела бы оказаться на его месте.

– Ладно, давайте не будем о плохом, Бо, Сан! – остановила её Лиза. – Лучше вернёмся к нашему разговору и спросим, что думает насчёт смысла жизни мистер Англичанин. Оливер, а?

– Что, я не понял? – откликнулся тот, как будто задумавшись о чём-то очень серьёзном.

– Я говорю, что каждый из нас видит жизнь по-своему, а как видите её вы?

– Я? Как я вижу жизнь? Как сказать? Так и скажу, короче! Знаешь, – сказал он и затем поправился, – знаете, Луиза, я считаю так! – заговорил Англичанин с немного резкой интонацией. – Что жить надо так, чтобы, как в последний день: чертовски мощно, на полную катушку! Я так считаю, короче! Завтра может не наступить, так почему бы не пожить просто здесь и сейчас, а?

– Ну, тоже, в принципе, верно! – закивал головой Алекс.

– Да нихрена! – впервые не согласилась с ним Бо.

– Почему это? – удивился Александр.

– Живя лишь сегодняшним днём, не планируешь завтра. А если ты не планируешь завтра, то тогда завтра планирует тебя.

**

– Что там вчера, как сходила? – проснулся Аттал и обнял ладонью обнажённую грудь Лулу. Та лежала на спине с открытыми глазами и всматривалась в себя в зеркало в рамке на потолке: её кожа цвета шоколада удивительно гармонично сочеталась с бледно-голубым шёлковым постельным бельём. – Не напилась?

– Доброе утро для начала. – Довольно сухо ответила женщина, продолжая себя созерцать.

– Прости, милая. – Он чмокнул её в щеку. – Ты у меня самая красивая в мире женщина!

– Я вижу, дорогой. – Произнесла Лулу, наконец, повернулась к нему, широко улыбнулась и провела рукой по шёлковой простыне там, где у него сходились ноги.

– Я по-другому начну. Как здоровье, солнышко? – сразу изменил Аттал интонацию.

– Здоровье отличное. Хорошее вино, хорошая компания, с чего бы хворать? Знаешь, мне кажется, что я ещё немного пьяна.

– Звучит заманчиво. Может быть? – он скользнул рукой с груди вниз.

– Может, – убрала она руку. – Но сначала о делах!

– Да, сначала о делах.

– Насчёт Олли.

– Внимаю!

– Бо права!

– Не брать?!

– Я не советую!

– А что случилось?

– Просто он дурачок!

– Что такое он натворил?

– Он ко мне стал приставать!

– Что он стал? Приставать? К тебе?

– Да! Не волнуйся, душа моя, я ему сказала, что он не прав. Все рассказала за «жили-были», как ты выражаешься.

– А он чё?

– Имел бледный вид.

– Ладно, понятно, – проговорил Аттал напряжённым голосом. – А что ты почувствовала от него?

– Лично к тебе он испытывает огромное уважение, даже какой-то восторг щенячий…

– Так что тогда? Пусть дурак, главное, чтобы верный дурак, – Аттал приподнялся на руке.