Текст книги "Путь"
Автор книги: Евгений Рякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
У них в полисе говаривали, что тот, кто проектировал полисную сетку Ганзы, был не шибко башковитым парнем. Потому что изначально запланировали три кампуса, стоящих на расстоянии два километра друг от друга – вроде бы всё, как и предусматривал стандартный план, привязанный к координатам карты. Затем чудак-человек в каком-то министерстве решил, что в одном будут жить исключительно русские «потопчане», во втором – немецкие, с севера Германии, в основном из Любека, Гамбурга, Данцига, а в третьем – чехи и поляки. Чтобы, значит, не было розни промеж них, пространства между кампусами, согласно утверждённому в Союзе плану, оставили под спортивную застройку и отдых – парки, фитнес-площадки, торговые центры. На бумаге это выглядело отлично, но через полгода стройка замерла из-за отсутствия денег, оставив поле, усеянное стенами, перекрытиями, балками, котлованами и траншеями – и у молодёжных компаний, которые толпами собиралась на этой ничейной территории, появилось место, где можно полазить.
Детская церковно-приходская школа-интернат, которая в обиходе называлась «божедомка», стояла на окраине немецкого кампуса. Там жило множество русских немцев, поэтому в школе училось немало ребят, свободно разговаривающих на двух языках. Некоторые сироты, как и сама Бо, проживали прямо там, на окраине, окнами на стройку и растущий полис. Кстати, первыми его назвали Ганзой переселенцы с севера Германии. Так само собой и закрепилось. Европейцев пребывало много, намного больше, чем русских «потопчан», первоначально переселявшихся, в основном, из-под Питера, Великого Новгорода, Кёнигсберга. И вроде бы сначала всё шло хорошо, но вскоре стали возникать противоречия: разные подходы, взгляды, историческая память…
Первым бургером* (бургомистром) Ганзы избрали тогда ещё сравнительно молодого поляка из Силезии Гилли Градского, будущего основателя Хольмгарда – общественной организации, которая объединяла немцев, пострадавших от потопа, то есть почти весь немецкий кампус. Они прославляли немецкий уклад жизни, ценности, обычаи и через некоторое время их влияние возросло. Со временем появился налёт пропаганды, что сказалось на молодежи, которая принялась сколачиваться в дружины, быстро усвоив силу дисциплины и локтя. Изначально намерения были благие, но хольмгард-югенд подрастал и поигрывал мускулами.
Вскоре на ничейной территории между кампусами заполыхали драки. Появилась вражда. Русская молодёжь обзывала немцев «дойчами» и «фрицами», а те бросались в ответ «иванами» и «аршлохами». Шли месяцы. Подростковые разборки хоть публично и порицались взрослыми, но иногда вызывали улыбки одобрения, когда молодая поросль рассказывала о своих ратных подвигах. Так как дрались небольшими компаниями, то победы и поражения случались и с той, и с другой стороны. В принципе, всё было терпимо до тех пор, пока однажды ситуация резко не накалилась. Иваны убили двух фрицев!
Возмущение захлестнуло германцев от мала до велика. В немецкой прессе были напечатаны очень неприятные для самолюбия русских оскорбления. Те сразу же в ответку забились на бой* (ответили, договорившись подраться) – кампус на кампус. Именно тогда случилась первая крупная битва, впервые в разборку организованно вклинились «гарды», как называли у русских «Хольмгард». Произошёл существенный количественный и качественный перевес в пользу немцев, и русских в тот день буквально разметали.
Но, несмотря на проигрыш, количество стычек только возросло: то тут, то там вдоль границы кампусов парни и даже девки схлёстывались в драках. Поначалу в боях на ничейной территории принимала участие только младшая молодёжь, но потом и родители «гардов» стали махать кулаками. Русские всегда отвечали на удар, поэтому немцы не удивились, когда возникла школа кулачного боя «Русич», куда сразу записалось несколько сотен парней – и совсем пацанов, и взрослых, уже женатых. На стройке нередки стали сломанные руки, рёбра, жизни с той и с другой стороны. Однажды немцы пришли в кампус русских, чтобы для острастки пройти сквозь него. Но русские набросилась на них, завязалась драка, кого-то случайно убили.
В отместку иваны целой демонстрацией пошли в немецкий кампус и разбили там все окна. Происшествие попало на перо к журналистам, а затем вылилось в международный скандал, даже знаменитый прокурор Союза, Нибуров приезжал – весь полис бегал смотреть на известного человека. Он вроде уладил конфликт, но чин через несколько дней уехал, а проблемы остались, и страсти продолжали кипеть. Особенно после того, как начальником полиции стал Ганс Штрюммер. Так-то нормальный дядька, но вот его сын входил в группировку самых отмороженных парней «Хольмагрда». Если бы не это обстоятельство, то все закрутилось бы иначе, наверное, но…
В общем, однажды германцы и скандинавы в очередной раз разгромили русских. Победа немцев оказалась настолько резонансной, что немцы весь вечер веселились на стройке, а некоторые взрослые жители кампуса даже привезли своим оболтусам-победителям несколько бочек пива и вместе с молодыми отметили победу. В общем, показывали всем своим видом, что победили. Женщины смеялись, музыка играла, а Бо из своего окна наблюдала, как у недостроя старшаки «Хольмгарда» вместе с сыном начальника полиции жестоко избивали Митьку Котлина.
О котлинцах у них в «божедомке» вот, что рассказывали.
Жили-были девять родственников: трое детей, пять племянников и, собственно, сам дядя Макар Котлин, бригадир из строительного треста, детина двухметрового роста с пудовыми кулаками. И его сыновья, и сыновья трёх его сестер не отставали от Макара: половина – высоченные, жилистые, а вторая – чуть ниже, коренастые. Старший из этой плеяды, Толян, был хоть и пониже отца – под метр семьдесят пять, но, судя по всему, ничуть его не слабее. Как-то выпивший Макар поругался с женой, начал орать на неё и поднял было руку, как Толян с одного удара повалил отца на пол, с тех пор Макар на жену не орал, а старшего начал уважать и считать за равного.
И вот однажды котлинцы в почти полном составе вышли погулять на стройку, выпив водочки на дне рождения Макара. Сам виновник торжества в это время спал богатырским сном, хорошо набравшись. И Митьки с ними не было, тот, хоть и пришел в себя, пока ходил по дому с костылями. Поэтому топали всемером, по дороге разговор их свернул на «Хольмгард» и на то, чтобы тех проучить. Градусы дали в голову и, свернув, ребята двинули напрямки через стройку к немецкому спортивному клубу. Дело было под вечер.
Уже на подходе Толян с Володей отстали, чтобы справить малую нужду, и тут навстречу оставшимся внезапно из полутьмы вышел коллектив в чёрных куртках численностью с десяток настроенных крепко подраться старшаков «Хольмгарда». Взревев лужеными глотками, «гарды» с ходу ринулись на котлинцев, те – навстречу, и они схлестнулись. Бой шёл с переменным успехом ровно до тех пор, пока во фланг врагам не влетели Толян с Володей, с ходу уработав* (сбив с ног) нескольких немцев своими пудовыми кулаками. Тогда один из «гардов» схватил арматуру с приваренной к ней крестовиной и бросился на котлинцев.
На следующий день тело этого парня нашли с проломленным этой же арматурой черепом. Он оказался сыном Ганс Штрюммера, начальника полиции Ганзы. И вот тогда понеслось!..
*
Оливия прервала воспоминания Бо, с громким хлопком двери выйдя из душа, на этот раз хотя бы с полотенцем на волосах. Все так же шлёпая ногами в больших ей тапочках, (бывший парень Бо выходил из ванны босиком, оставляя за собой мокрые следы, и это всегда её бесило), она прошествовала на кухню мимо кровати. Кухней, конечно, это было сложно назвать: по сути, Бо жила в комнате с прихожей, большой кроватью, деревянным шкафом, входом в крошечный санузел, маленьким столиком, двумя старыми креслами, кухонным гарнитуром и дверью на балкончик. Всё это называлось студией, и такую мог позволить себе взять в беспроцентную ипотеку почти каждый житель полиса. Или снимать, как Бо, что было дешевле и проще.
Оливия налила родниковой воды в турочку, насыпала туда кофе и помешала, поставив на огонь, пока Бо со вздохом вылезла из кровати, поправляя короткую балахонистую мятую застиранную до стёртых ушей Микки Мауса майку. Поправляя торчащие дыбом волосы, она направилась в туалет, чтобы справить все необходимые утренние потребности, а затем взять потрёпанную трубку, раскрашенную причудливым фрактальным узором, забить её щепоткой душистой травки и сделать «хапучино» – так она называла первый из пяти или шести дневных приёмов тетрагидроканнабинола. Бо не считала себя наркоманкой, уверяя себя, что всё в порядке, а вот Оливия с чего-то отрицательно относилась к этой привычке. Девчонка укоряюще посмотрела на Бо, потом почесала голую попу, сморщила лицо и сказала непривычное:
– Бо, ты это, не кури щас. Я очень настоятельно тебя прошу.
Бо замерла по дороге в туалет:
– Чего это? – обернувшись, удивленно посмотрела она.
– Я тебе вчера же говорила.
– Чего говорила? – непонимающе нахмурилась Бо.
– Так это, брат придёт.
– Какой брат, Оливия? – повысила голос Бо.
– Мой брат Оливер.
– А нехрена эта сволочь сюда придёт?
– Бошечка, милая…
– Эта скотина сюда придёт?
– Ты сказала…
– Ничего я подобного не говорила! Я впервые об этом слышу, Оливка! – немного неуверенно произнесла Бо, зная свою ухудшившуюся память.
– Придёт он, короче. Скоро уже. Вот. – Вздохнула Оливия.
– Как придёт, так и уйдёт! – резко прибавила звук Бо и направилась в уборную. – Я эту скотину видеть не желаю, и ты это знаешь!
– Знаю, конечно.
– И именно эта сволочь довела тебя до того, что ты уехала из родного полиса, ты забыла? – остановилась Бо у входа в совмещённый санузел и помахала указательным пальцем.
– Нет, не забыла.
– А чё ты тогда перед ним расстилаешься-то, помогаешь говнюку этому?
– Брат он мой, – выдохнула Оливия и умоляюще посмотрела на подругу. – Не ходи сегодня с утра в ванную, пожалуйста. Поговори с ним, я тебя прошу, Бошечка, ну пожалуйста! Родимая моя!
Бо всплеснула руками и удручённо вздохнула – по всей видимости, утренний «хапучино» отменялся. Она фыркнула и удалилась в клозет на все ежедневные утренние процедуры, но без той, самой главной, что всегда взрывала её мозг, погружая его в нейронный шум.
– Ну, хоть кофе хороший сготовь, – выкрикнула она, сидя в маленьком помещении, куда еле влезали нагретый девушками унитаз, раковина с ведром и крошечная душевая кабинка.
Вскоре, выйдя из ванной, плотно завёрнутая в широкое полотенце, она уселась в кресло за маленький столик, где любила пить кофеёк. Бо была уже взрослой девочкой и она понимала, что некоторые части её тела выглядят не так, как десять лет назад, поэтому не любила ходить без одежды. Думая о своём, поглядывая на обнажённую подругу, она спросила:
– А зачем он придёт-то, Оливка?
– Я даже и не в курсе… – начала было та, помешивая кофе, но под пристальным взглядом Бо быстро заговорила. – Знаю только, что ему работа нужна. Он меня просил, чтобы я к Пике подошла, он же каждый день у нас в «Бонсе» отдыхает со своими. Говорит, мол, подойди, он же всё равно тебя знает, скажи, что брат у тебя нормальный парень и хочет просто поработать на тебя, ну, то есть на Пику, и всё такое. Так это, Бо, я ему отказала, конечно, что ты так на меня смотришь?! Я же не дура! Я Пику боюсь, как огня, вообще обхожу его стороной. Так что, вот и всё, что я знаю. А брат сейчас ко мне каждую ночь, когда моя смена, приходит с Лойером. Я им оставляю, что от посетителей недоеденного осталось, а то у них вообще пожрать нечего, похудели оба… – сняла турочку с плиты девушка.
– И что ты так о них заботишься-то? – возмущённо спросила Бо. – Ты забыла, что на позапрошлой неделе было?
– Я все помню, но что я…
– А ты забыла, что брат твой при всех назвал тебя малолетней лесбухой и шалавой? – не унималась Бо. – Забыла? А я – нет, как он и меня обосрал с ног до головы! Кто я только у него не была?! Причём, согласись – я тебе это уже говорила – ни слова правды! Да и откуда он, английское говно, прости меня, пожалуйста, столько русского мата знает? Отборного, причем! – женщина явно завелась.
– Так это, у нас весь дом русский был, в котором мы выросли. У нас англов и шотов в филе немного, в основном славы и сканды. Мы сами приехали туда совсем ещё маленькими, так что шотами почти и не были, у нас отец русский, поэтому мы по-английски дома вообще никогда не разговаривали, мать у нас из Шотландии. В нашей компании Оливера звали Англичанином, но никаких проблем не возникало никогда, – перелила кофе из турки в чашку Оливия.
– Зато тут, в Ганзе, у него может возникнуть столько проблем! – подалась вперёд Бо. – Если бы мой Замес услышал слова этого индюка, то он бы ему их в глотку обратно затолкал с особой жестокостью, знаешь? Твой Англичанин, конечно, крепкий парень, но у Замеса сил на двоих таких бы хватило, да ещё на этого придурка Хлоя или Лойя, как его там?
– Да Лойер, вообще, нормальный парень, зря ты так, – вдруг вступилась Оливия.
– Да пошли они оба в жопу, пусть обратно в свой Альбион валят. Тебя братец там доставал, а сейчас и сюда приехал, и меня вписал в скандал!
– Он защищал меня, – насупилась девушка, взяв кофе за ручку и неся его Бо.
– Да это тебя от него самого защищать надо! Чем иметь такого брата, лучше вообще никого не иметь! Долбоёб какой-то, ей богу! – не унималась Бо.
– Так это, просто не везет ему по жизни. Он парень способный, но не знает, куда себя применить. Пей, пожалуйста! – поставила девушка кофе на столик.
– Знаешь что, пускай себя применит в качестве обёртки под коровью лепешку, – сама не поняла, что сказала Бо. – Спасибо за кофе, лапуля. – Она отхлебнула, зажмурившись. – Ты мне расскажи, давай, что твой умный парень задумал? Чего ему от меня надо?
Оливия пожала плечами и пошла наливать себе.
– А ты знаешь, я уже догнала! – бросила Бо ей вдогонку. – У него с тобой не вышло к Пике подкатить, и сейчас твой братец думает, что я, жена Геры Замеса, пойду в бригаду к Пике и уговорю его взять на работу твоего Англичанина? Да? Так он придумал, верно? Типа, все мы тут одна большая счастливая компания!
Поняв по испуганным глазам Оливии, что, наверное, верно, Бо снова пригубила кофе, секунду помолчала, вдыхая аромат, и продолжила.
– Все бы хорошо, но твой Англичанин не знает двух вещей. Во-первых, мой Замес был другом и бригадиром Симона Вуйчика, а вот Пику он всегда гнобил. А во-вторых, после исчезновения Замеса, Пика отжал у меня всё, что осталось от мужа, поэтому я ненавижу этого пидора так, что готова глотку ему разорвать, – от злости Бо сделала большой глоток и сморщила лицо, обжёгши язык и горло. Покашливая, она продолжила: – И хера лысого я к нему пойду – к Пике. Только если на могилу, чтобы плюнуть. Вот этой информации до Англичанина твоего никто не донёс, да?
Впрочем, её недовольство на этом только начало расти, поскольку прошел час, а Англичанина все не было. Конечно, Бо время зря не теряла, обдумывая произошедшее, показательно-возмущенно развалившись в кресле и листая журнал, в то время как её квартирантка смущенно-виновато и очень долго готовила завтрак, поглаживая себя по волосам на лобке. Она, как и многие представители нового поколения, не признавала одежду, считая, что те, у кого прекрасное тело, могут не стесняться его, а гордиться им, подобно грекам. Конечно, на улице ходить в обнажённом виде не полагалось, но были территории, где разрешалось находиться без одежды: на пляжах, например, в специальных природных кемпингах, в некоторых тренажёрных залах и банях, в любых непубличных местах с разрешения собственника, в Аквилее так вообще целый кампус официально разрешил у себя натуризм. Ох, времена, в прежние годы такого не было, конечно!
Бо вздрогнула, когда в дверь постучали. Оливия накинула на себя коротюсенькую тунику, подбежала к двери, разглядела в глазок лицо брата, с облегчением нажала на кнопку, замок щелкнул, и в студию порывисто вошёл её бритоголовый брат по имени Оливер, по кличке Англичанин. Осмотревшись, он сел на подлокотник кресла, а Бо это прямо ненавидела.
Явился братец не один, а со своим другом Лойером – чернобровым индюком с грустными глазами. Тот сначала тоже присел было на подлокотник, но тут же соскочил, увидев, как Бо закатила глаза и, толкнув друга, взглядом попросил привстать.
– Чего вам надо, господа англичане? – как можно более едким тоном произнесла она, когда они выпрямились перед ней.
Парни переглянулись, не зная, как начать.
– Хорошо, спрошу проще, – аж обрадовалась Бо. – Какого хера вы сюда припёрлись?
– Ак, мы это, извиниться хотели. Сорян* (извини), если чё… – начал было Англичанин, но тут же сбился с курса, – но ты это, сама начала! Можно ведь было по-мирному всё порешать, а то вы налетели, как курицы…
– Слышь ты, петух эдинбургский, отчего-то твои извинения вообще никак на меня не действуют. Может, ты мне скажешь сам, почему? Или, может, вам лучше просто уйти, джентльмены? Лично я вас сюда не звала! – она посмотрела на Лойера и помахала ему ручкой.
Олли Англичанин обидчиво поджал губы, но промолчал. Бо знала, куда бить. Она сразу поняла, что парни на полной безнадёге, раз кормятся чуть ли не отбросами, живут в каком-то заброшенном доме, ходят мыться в общественные бани по утрам за копейки, там же и стираются, что у них полная жопа, раз они пришли к той «дырявой суке», которую не так давно пьяный Англичанин обложил трёхэтажным матом.
Когда сестра сбежала от его опеки, Оливер почти полгода старался о ней не вспоминать, до смерти обиженный её неблагодарностью. Всю жизнь Олли оберегал сестрёнку, с юности вытаскивая её из рук разных подлецов, которые, как он думал, все скопом и по одному хотели над ней надругаться. А Лив, как он звал сестру, вместо признательности сорвалась в Ганзу, да ещё поселилась у этой извращенки, с которой они спят в одной кровати. И эта сука посмела назвать его петухом? Да кто дал ей такое право?
– А ты сама-то, кто такая, чтобы так разговаривать? – он обидчиво задрал нос.
– Слышь, малыш, ты так дома с пацанами сопливыми разговаривать будешь! – Бо ударила ладонью по подлокотнику, выйдя из себя. – А тут ты будешь слушать! Понял? Хочешь узнать, кто я такая? А я, мальчик, жена Геры Замеса, только за имя которого тебя пол Ганзы порвёт на куски, понял?! Мой муж был лучшим другом Симона Вуйчика, они втроём с его братом – Каспером здесь всех держали, и в Сталинграде, и в Райхе. Его весь полис уважал. Спроси хоть у кого – тут никто бы не посоветовал тебе ещё раз на меня смотреть лишний раз, не то что голос повышать. Скажи спасибо сестре, что не дала мне тогда парням из бригады Вуйчиков пару слов сказать, чтобы вам обоим руки с ногами переломали и на заброшенном перроне Ганзейского узла вывалить, как мешки с говном, – на одном дыхании выпалила Бо. – Теперь понял, кто я такая?
Олли замялся, облизнул пересохшие губы и извиняющимся тоном заговорил.
– Понял, понял. Сорян, Бо, если что не так. Мы парни простые, из Альбиона. У нас там тоже всё по понятиям, короче, ты тоже пойми…
– Да мне похер на ваши понятия! У меня свои есть – не хуже! – Бо села поудобней, закинув под себя ноги. – Чё вы сюда приехали-то? Тут вас никто не ждёт, дуйте обратно, джентльмены. Чего молчите, а? Если он не умеет говорить, может ты, черноглазый, справишься?
– Уважаемая Бо, если я вам расскажу, шо с нами приключилось, то вы сильно удивите глаза, – впервые открыл рот Лойер. – Конечно, мы могли бы расписать всё в ярких красках, но зачем засорять ваше драгоценное время лишней требухой? Мы тут только потому, шо Оливия за вас обсказала, шо вы хороший человек. Я знаю Оливию – она не из тех, кто сначала говорит, а потом думает…
– Да перестань ты, в самом деле! – прервала его Бо. – Что ты мне туфту втираешь? Давай рассказывай, за что вас из Альбиона турнули?
Лой потёр нос и ответил своим певучим акцентом.
– Пусть я упаду на этом месте, если я не прав, но мне кажется, шо нам просто завидовали!
– Завидовали? – изумилась Бо. И Оливер тоже удивился. А Оливия так вообще вытаращила глаза.
– Да, а шо такого? – подтвердил Лой. – Мы с Олли в Альбионе жили так, шо все думали, будто мы выпили и немножко полихачили. В сравнении с нами, все остальные имели скучный вид, а мы имели рублы. Мы просто думали за то, шо это навсегда, но, как у нас говорят, если хочешь рассмешить жизнь, расскажи ей про слово вечность. И вот теперь мы тут, прошлая жизнь там, а между здесь и там разница приличная.
– Языком ты горазд молоть, я это поняла. Я не поняла, почему вас всё же из Альбиона двинули? – Бо не давала себя сбить.
– Поверь мне, Бо, мы не совсем можем обратно. У нас там, – Лойер помялся. – Там один гешефт остался незакрытым.
– То есть? Говори прямо.
Лой искоса поглядел на Оливера.
– Я там денег должен, – неохотно произнёс Олли, прервав молчание.
– О, так вы ещё и фуфлогоны! – всплеснула руками Бо и повернулась к Оливке. – Твой братец-то, погляди, вообще забил на реноме. И как вы тут прописываться собрались, добры молодцы?
– Я это, короче, вот и хотел перетрещать… – начал бритоголовый Англичанин, спутанно рассказав о сложной обстановке у них в полисе, о временной нужде и диком желании попасть куда-нибудь, где бы научили уму-разуму. Они недавно услышали, что братьев Вуйчиков убили, и сейчас, наверное, в бригаде будут нужны крепкие молодые парни с опытом, вот и приехали из Альбиона в Ганзу.
– Кто-то вас тут ждёт, прямо, – фыркнула Бо. – Тут и без вас полно желающих в бригаду попасть. На косой козе сюда не заедешь, джентльмены.
– А как можно, разрешите поинтересоваться? – опять вклинился Лойер.
– А ты умней, чем кажешься, – кинула в его сторону взгляд женщина. – Так вы что, значит, в бригаду к Пике хотите? – она сделала задумчивый вид.
– Чертовски хотим, – мрачно кивнул Оливер, – потому и пришлось к тебе прийти.
– Хм, – Бо задумчиво почесала висок, – а надо ли мне думать, как это сделать?
– Может, пока позавтракаете? – как бы случайно прервала разговор Оливия, получив два восторженных утвердительных мужских взгляда.
Через некоторое время, в течение которого Англичанин с Лойером поглощали двойные порции каши с маслом и чая с бутербродами, Бо подошла столу-столешнице, на которой они ели, облокотилась и подумала: «Так вот к чему приснился режиссёр. Кажется, мне повезло, и, наконец, я сама смогу поставить пьесу». Однако произнесла совсем другое:
– Я могу постараться вас прописать, но нужно понять одно: мне то зачем это надо?
– Шо означает это ваше «постараться»? – подал голос Лойер.
– Это значит – поговорить, чтобы рассмотрели ваши кандидатуры, так сказать. Я же не могу гарантировать, что вы пропишетесь. Вдруг вы два осла, и ваше место не в бригаде, а в стойле, верно? – подняла брови Бо. – Я вас не знаю, в конце концов.
– Ак, так-то да, – с набитым ртом уверенно произнёс Олли. – Ты нас главное подведи. А там мы сами.
– Ты не мальчик, чтобы тебя за ручку вести, – резко ответила ему Бо. – И мы не в младшей схоле. Я расскажу, что нужно правильно сделать и поговорю за вас с парнями из бригады, а там – куда кривая выведет. Только так. Вы мне лучше скажите, вам то что нужно в бригаде?
– Шобы иметь, где жить, а не бегать, как биндюжник, – тут же отозвался Лой.
– Мы согласны с твоими условиями, Бо, – проглотил пищу Оливер и закивал. – Я буду чертовски тебе благодарен за это! Мы будем с Лойером благодарны! – добавил он на укоризненный взгляд друга.
– Благодарен он, – фыркнула Бо. – Тогда объясни, мне-то это зачем? Что я получу взамен?
Парни задумались. Надолго. До тех пор, пока она сама не прервала их молчанье, сказав, что хочет поговорить с Англичанином один на один. Так-то ей было наплевать, она могла бы и при всех рассказать, но эта таинственность придавала налёт серьёзности её мероприятию. А задумала она очень и очень жёсткую штуку, серьёзно повышающую ставки в игре под названием жизнь.
**
Англичанин с Лойером шли рядом, пока второй не спросил у первого.
– А шо она там тебе втирала с глазу на глаз, Олли?
– Да так, – отмахнулся тот.
– Шо так-то, Олли? Я тебя вижу насквозь, даже сквозь штаны и майку. Или ты теперь сам по себе? Может, мы теперь по отдельности будем еду кушать? – резко бросил Лойер.
– Такая фигня, браза, – замявшись начал Олли. – Короче, пойдём сначала отойдём в нешумное место, а?
Выйдя за жилые постройки последней линии, они молча направились в сторону небольшого поселения, которое пересекала дорога, ведущая к заброшенному Ганзейскому узлу. По ней теперь редко ездили, только за продуктами и обратно. Чтобы жить, жители деревенек выстроили базар для любителей домашней птицы, молока, мяса, сыра, колбасы, огурчиков с помидорками, зелени и прочей снеди, за которой приезжали жители «Райха». И те фермеры, что хорошо работали, неплохо зарабатывали! Их называли «кулаками» – только с положительным акцентом, означающим «крепкий, волевой». А тех, кто выпивал и скатывался вниз почему-то называли «комбеды».
Ганзейский узел уже долгие годы был закрыт. Давным-давно, в наказание за беспорядки, власти Союза решили законсервировать транспортный узел, и с тех пор значительной части полиса приходилось ехать на допотопной электричке за сорок километров до ближайшего союзного города, чтобы добраться сначала до «Пути», а оттуда уже куда угодно. Либо по обычной асфальтированной дороге, но она находилась в ужасном состоянии, да и мобилей в Ганзе было мало. Деревенька стояла на отшибе, поэтому жизнь продолжалась только рядом с центральным базаром, а дальше затухала, превращаясь в кладбище домов с забитыми окнами.
Пройдя по краю рынка, они свернули на узкую безлюдную улочку. Англичанин приостановился, сделал загадочное лицо и достал из кармана пистолет.
– Видал?
– Тю! Стреляет пульками или на пистонах? – даже открыл рот Лойер, крутя ствол в руках. – Ты где такой блестящую штуку нашкондыбал, Олли?
– Бо дала. В смысле ствол дала, – уточнил юморист. – Она сказала, что это, он мне понадобится.
– Позволь проявить интерес, на кой хер она тебя стволом зарядила, Олли? Ты за это у неё узнал? Где он тебе приспичит, она не уведомила? – недоверчиво скривился Лой.
– Конечно узнал, что ты думаешь, без тебя не разберусь, что ли? – Англичанин уверенно засунул ствол за пазуху, повернулся и потопал в сторону базара. – Просто Пика чертовски любит подарки, особенно оружие, короче, поэтому ему нужен какой-то гив* (подарок). Если подарить ему ствол, то он должен будет чем-то отблагодарить, понял? И мы попросимся, чтобы нас на испытательный срок взяли. Взяли на срок. А там уже дело за нами. Я чего подумал, что это всё выгорит, – уверенно покивал головой Оливер. – Я так подумал.
– И шо за хений тот план придумал? – покрутил носом Лойер.
– Кто, кто? Мы с Бо, я бы сказал, что даже больше я, чем она. Думаю, что я.
– Я, я, головка от часов «Заря», – цокнул губами его недоверчивый спутник. – А ей-то на кой такие мансы нужны, не сказала? Шо она с того поимеет?
– Сказала, мол, она бы в ответ хотела, чтобы я стал в бригаде её глазами и ушами. Я, короче, ответил, что не финкер* (стукач). Она мне доводы, что она не ментовская, а своя, бригадная. Я подумал, что хоть бригадная, хоть парадная, но для виду согласился. Но ты не думай, я в любой момент её на хер пошлю, и всё!
– Ой, раньше у тебя только по пятницам голова не работала, но ведь сегодня среда. – Лой принял задумчивый вид. – Значит, она начала не работать ещё и по средам? Ты шо, Олли, и взаправду хочешь кинуть Бо?
– Да наплевать мне на эту хуку* (шлюху)! Я, может, последний раз в жизни её увидел! Да и вообще, она просто пуху накидывает, что знает тут всех, и за неё голову оторвут. Раньше бы оторвали, а сейчас кто она? Сейчас кто? Травкой барыжит, на это и живёт. Гера этот её, говорят, смотался в Союз с какой-то бабой сто лет назад, так что не парься. – Олли хмыкнул. – Я за неё уже всё узнал. Всё узнал. Вот такая история.
– Олли, из истории ясно, что матушка Тереза была доброй женщиной, но и она бы тебя отмутузила за то, что ты думаешь, как лось. Я вчера ходил на базар, торговался за лосиные мозги – так это не твои, случаем, были?
– А что такое? – возмутился Оливер.
– А за Лив ты подумал?
– А что Лив?
– А шо Лив за это скажет, шо ты её подруге фуфло вотрёшь? Это ведь она тебя подвела к Бо, ты за дело сначала подписался, а потом отписался?
– Какая она ей подруга? Не парься ты! Мы в бригаде пропишемся, хату арендуем стометровую и будем жить, как коты в масле, браза. Как коты! Кто такая Бо? А кто такие мы будем, а? Я потом Лив к себе перевезу, и нет никакой подруги! Нет подруги, а мы есть!
Лой недоверчиво вздохнул, но дал себя уговорить, сбавив тон.
– А ну как она не переедет?
– Да куда она денется? Конечно, переедет! – фыркнул Англичанин и показал пальцем. – О, смотри, ломбард. Давай зайдём, а?
**
Вечером этого же дня друзья находились на пороге таверны «Билли Бонс», который представлял собой двухэтажный дом, выстроенный в испанском стиле буквой «П», с огромным внутренним двором. В центре, на небольшой возвышенности, находился широкий танцпол – посреди него возвышалась тумба с танцующими девушками в коротких юбках. Из просторного заведения доносилась громкая, но приятная музыка.
На первом этаже заведения полукругом располагались открытые и закрытые ресторанчики, то есть человек мог прийти покушать блюда любимой кухни, пообщаться, потолковать за кружкой пива или чего покрепче, пока женщины танцуют. Обстановка располагала к лёгкому беспечному отдыху. На втором этаже всё было немного серьёзней: там жили букмекерские конторы, горела неоном вывеска стрип-бара, зазывала рекламой небольшая гостиница, частенько посещаемая сотрудницами бара. В центре разместился офис братьев Вуйчиков, чьё место сейчас занял Пика. Вернее, он так решил, и никто, кроме Скачка, не выразил протест. А все знают, что стало со Скачком.
У входа в дом друзей ждал невысокого роста смуглый мужик в добротном синем костюме, с угрюмым лицом, густыми бровями и, по всей видимости, сложным характером.
– Это вы, что ли, от Бо? – поинтересовался он недобрым тоном.
– Да, – ответил Олли Англичанин, выбрасывая окурок.
– Нижняя Салда, – сплюнул тот. – Погнали. Только не говорите Пике, что вы от Бо, а то он вас покарает на месте. Я сам всё скажу, как надо, – развернувшись, он направился по дорожке между ресторанчиками и танцполом. На них никто не обращал внимания – в это время суток тут было довольно многолюдно.
– А ты чего в плаще-то? – обернувшись, мрачно спросил незнакомец у Оливера, когда они прошли шумное место и начали подниматься на второй этаж.
– Так я же Англичанин, – пошутил тот. – Англичане всё время ходят в плащах, когда не пьют чай. Всегда так.
