Текст книги "Путь"
Автор книги: Евгений Рякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Он знал, как работает мозг, понимал, что поясная извилина не может переключиться, если её не переключить, а это значит, что нужно было хоть что-нибудь делать. В любом случае, сидя дома и в одиночку бухая, можно быстренько превратиться в овощ с проросшим в кресло корнем, поэтому пока в голову пришла только одна идея – пойти на работу. Тем более, что был конец июня, и не то что обучение, а даже экзамены уже закончились – на работе учить некого, можно ничего не делать, да ещё и рублы рубить* (получать деньги). С другой стороны, этого добра у него сейчас столько, что можно сидеть дома и бухать очень долго. Так что…
Хотя нет – дома воняло. Поэтому он принял решение и на следующее утро направился в ликей: к Юджину, зарплате и уходу в работу. Что это будет за дело, которое сможет занять его возбужденный ум, Алекс не знал. Только по дороге у него забрезжила идея, и Алекс решил попробовать её осуществить.
**
– …вот так всё и было, – закончил рассказывать Алек Юджу, когда они утром вдвоем сидели в одиночестве в только что открытой ликейской столовой. Он умудрился так совместить правду и вымысел, что все сплелось в итоге в историю о пожилом дядюшке, который жил где-то на краю Ахеи, чуть ли не в избушке.
– Алек, это ты там столько заработал, что мокасины фирменные купил? – не поверил ему старый приятель, разрезая эскалоп тупым ножом и кладя его в рот.
– А я не говорил, что он бедный, – усмехнулся Алек, попивая противный кофе и пряча ноги под стол. – Там такой дяденька, обеспеченный. Раньше руководителем какой-то компании был большой, денег накопил достаточно. Я ему помогал от инсульта отойти, он остался благодарен и, прикинь, даже пожертвование решил сделать нашему ликею. По крайней мере, пообещал.
– Обещал, говоришь, – все так же скептически жевал деревянный эскалоп Юджин. – А знаешь, что обещанного три года ждут? А на пятый забывают.
– Не! Там четкий мужик. Сказал – сделает! Кстати, Юдж, вот именно об этом я и позвал тебя поговорить с утра пораньше!
– М? – Юджин откусил прямо зубами новую порцию твердого мяса.
– Давай наше исследование продолжим, а?
– Какое исследование? – с набитым ртом произнес Юджин.
– Про восстановление нервных клеток! Помнишь, мы с тобой на последних курсах ликея об этом мечтали? Даже теории какие-то писали. У меня все конспекты остались, если что. Послушай, нам скоро привезут новое оборудование, причем, список закупок, скорее всего, я сам могу составить – вот и напишу, что нам нужно. Давай всё купим и совершим открытие в нейрологии? А? Дружище?
Юджин даже перестал работать челюстями и с удивлением поглядел на Александра. Потом сделал знак – подожди-подожди – и начал усиленно жевать. Алекс с некоторой нервозностью ждал, в нетерпении постукивая ногой по полу. Наконец Юдж прожевал, сглотнул и выдал:
– Дебил?
– Почему?
– Нахрена?
– Что нахрена?
– Нахрена это нужно?
– Ну, мы же с тобой хотели…
– Ты чего несешь, друг мой, Алек?!
– Что такое, ты объясни? Я не понимаю.
– Сколько Хьюбел шел к Нобелевке, вспомни?
– Лет двадцать, не скажу теперь точно, забыл уже.
– Вот! Двадцать! Двадцать долбаных лет долбаной жизни!
– Ну и что?! Зато нобелевка! Или союзка! Зато весь мир будет знать!
– Алек, кто тебя будет знать? Десять таких же, как мы, ботанов из соседнего ликея? Дружок, очнись! Кому они нахрен нужны – эти исследования? Кто Хьюбела знает в этом мире, кроме нас с тобой? Никто! Потому что бренно это всё! – Юджин явно выкладывал то, что у него давно накипело. – Ничего не имеет смысла! Наша жизнь – это капля в море времени. Вопрос в том, как долго по водной глади вечности будут идти круги от того, что мы делаем! В основном, существование огромной массы людей никак не сказывается на поверхности воды. Мы, люди, как пыль – падаем и тонем в океане вечности.
– Ну, братец, загнул. Я мало что понял – если все бренно и временно, то зачем ты, например, тогда живешь?
– Наука – временна, жизнь – мимолетна, а поэзия – вечна!
– Ну тебя в баню, с твоей вечностью и твоими дурацкими стихами! – Алек со звоном поставил почти пустую чашечку кофе на блюдце. – Все мозги мне запутал.
– Что значит, запутал? – неожиданно равнодушно вопросил Юдж.
– Вот ты мне скажи, ты куда идешь? – порывисто ответил вопросом на вопрос Алек.
– Никуда. Сижу, котлету ем.
– Да я не про это. По жизни куда идешь?
Юджин на пару секунд задумался, жуя эскалоп.
– Тоже никуда. Сижу, говорю, ем котлету.
– Вот ты всю жизнь эту котлету и будешь жевать! – в сердцах бросил Алек.
– А ты так нет, – фыркнул невозмутимый Юджин.
– Ты пойми, нужно двигаться куда-то!
– Так я двигаюсь!
– Куда?
– Стихи пишу!
– Это неверный ответ! Я спрашиваю тебя, куда ты идешь, а ты мне отвечаешь, что ты делаешь. Это два разных вопроса, если что! Я тебе задал вопрос… – тоном ментора начал Алекс.
– Слушай, Алек, если не хочешь услышать, куда ты можешь пойти с такими вопросами, то лучше не задавай их, ладно? – перебил его и внезапно напрягся обычно спокойный Юдж, постепенно заводясь до громкого шепота с разлетающимися изо рта крошками. – Я могу сказать, куда тебе идти, хочешь? Далеко и надолго! Нехер меня жизни учить! Ты сам-то докудова дошёл, чтобы поучать, а? Месяц его не было, у богатенького деда пожил, наслушался его пересудов, обратно нарисовался и начал рассказывать, кому что делать! Ты сначала сам добейся, а потом учи людей, куда им идти, ладно?
Видно было, что Юджин психанул. Алек редко видел его таким, поэтому замолчал от греха подальше. В тишине, прерываемой лишь звяканьем стаканов в служебной комнате столовой, они молча доели завтрак и поднялись из-за стола.
– Ладно, Юдж, не сердись! – примирительным тоном сказал Алек. – Ты прав. Меня столько времени не было, и, вместо того, чтобы узнать, как ты поживаешь, начал вываливать на тебя кучу информации. Пойдем лучше, я с тобой постою. Ты же будешь курить?
– Я всю жизнь курю после завтрака, – проворчал Юджин, но было видно, что он подобрел и расслабился.
Стоя под козырьком, спасающим от июньского дождя, продолжавшегося по нескольку недель, Алек спросил:
– Ну что, как со своей-то, помирился? – и улыбнулся, надеясь на положительный ответ.
– Ага, помирился, – дрогнувшим голосом произнес Юдж и закурил. – Ушла она от меня к другому. А меня послала.
Пару минут парни стояли молча. Алекс молча протянул руку к сигаретам, Юдж в ответ подал ему открытую пачку и зажигалку. Алекс, сплюнув, закурил и тут же закашлялся. А Юджин, глядя куда-то вдаль, продолжил:
– К какому-то мажору. С мобилой. С квартирой двухкомнатной во втором поясе, прикинь?
– Да ты чё?! – искренне расстроился Алек. – Вот малака! Он наш, местный, из Мессены?
– Да нет, какой-то богатенький маменькин сынок из Мегары, вроде!
– Я знаю его?
– Нет, я и сам его не видел никогда. Она, оказывается, когда от меня ушла, то у подружки поселилась. А у той компания. И этот хмырь там оказался. Ну и…
– И чего делать будешь?
– Ничего, а что тут поделаешь?
– Ну, возвращать её как-то будешь?
– После того, как она с ним переспала? Нет! – Юдж даже замахал руками. – Ни за что!
– Но ты же её любишь!
– Сегодня люблю, завтра разлюблю – такой уж у меня характер!
– Врёшь ты все!
– Да ну тебя! Поверь мне, Алек, это конец! У нас уже ничего не может начаться с начала – это я тебе говорю совершенно верно и откровенно!
И разговор опять прервался, уступая место нервному курению. Алек курил не в затяжку, раздувая щёки и тут же выпуская дым. Первым не выдержал сам Юджин:
– А ты слышал про Гавриловского?
– Нет, а что с ним?
– Умер.
– Как умер? Когда?
– Купил новый мобиль, спортивный. Не справился с управлением и на полной скорости влетел в дерево! Представляешь? Вместе с женой!
– С ума сойти. И что?
– Никто не выжил!
– Обалдеть! Ёкарный-бабай!
– Вот-вот, он самый! Он же твоим научным был, когда ты в Аквилейском учился?
– Да, Гавриловский, – покивал Алек и неохотно продолжил, – но знаешь, мне с ним не повезло, хоть о мёртвых и не принято говорить плохо.
– Припоминаю, что у вас конфликт был. Я только не помню, по какой причине?
– По какой, по какой? Он меня со второго курса выгнал за то, что я экзамен не мог сдать, поэтому я сюда, на ЗБС, поступил…
– На третий курс, – кивнул Юдж, – тут мы с тобой и познакомились.
– Может быть, останься я в Аквилейском ликее, жизнь бы по-другому сложилась. Я слышал, что Гавриловский всегда помогал своим студентам, к себе их подтягивал. Я разговаривал с одним из них, он хоть и жаловался, что приходится много работать, проводить бесконечные опыты, но зато и задачи достойные, и темы диссертаций интересные, и, бывает, даже какие-никакие деньги с грантов перепадают.
– У меня так и было, – вставил свои пять копеек Юдж и гордо покивал головой. – Даже научную работу опубликовали с моим именем.
– Вот! А у меня не так. Наш Романыч почему-то ко мне не очень относился, ну, сам знаешь. Помнишь, на какую тему диссертацию защищал по его требованию? Нет? «Комиссуротомия мозолистого тела при хирургическом лечении эпилепсии», прикинь?
– Как-то так, – поморщился Юджин, – не очень современно.
– Вот именно. То есть и с точки зрения карьеры, и с точки зрения научного вклада – один сплошной пшик. Так что, – махнул рукой Алек и вздохнул.
Помолчали. Затушили сигареты. Юджин вскинул брови.
– У нас, кстати, новый проректор? Слышал?
– Ничего себе! А кто?
– Профессор Дубинкин.
– Вот это перестановки!
– Ага. А что следует за перестановками?
– Что?
– Ты не понимаешь?
– Нет, – напрягся Алек.
– Зря ты на работу приперся, мужик. Отметился уже?
– Отметился, – насторожился Алекс. – А что?
– У нас инвентаризация началась. Новое начальство же!
– Гамота тебя за ногу, – аж поморщился Алек. – А когда?
– Вчера, – устало усмехнулся Юдж. – Так что это на две недели, если не больше. В этом году в отпуск больше народу отправили: нас человек десять всего на весь ликей работает.
– Твою ж! – процедил Алекс, понимая, что теперь уже не отвертеться от огурца в заднице – то есть тщательной переписи всех предметов, находящихся на огромной территории ликея: начиная от дорогущей аппаратуры и заканчивая скрепками для бумаги. Ситуацию осложняло то, что на каждый кабинет нужно было заполнять отдельный лист и заверять его у старшего по должности. А если в актах «было» и «стало» обнаруживалось отличие, то мероприятие перерастало в оперативно-розыскные действия местного масштаба.
В первый день он проинвентаризировал двадцать семь кабинетов, домой пришел без рук и ног и уснул было. Вскоре выяснилась, что его противомоскитка перегорела. А на дворе теплое лето, весь день шел затяжной дождь, к вечеру тучи рассосались, солнышко нехило протопило баньку – стало жарко и влажно. В квартире весь день настежь открыты окна, поэтому налетело столько москитья, что от их писка и укусов уснуть стало решительно невозможно, причем убийство кровососущих тварей ничего не давало, потому как через открытые окна на похороны каждого убитого прилетало с десяток его скорбящих родственников. А после того, как Алекс закрыл окна, стало ещё хуже – навалились духота и сладковатый невыветрившийся душок. Пришлось снова открыть окно, рискуя подхватить нередкую в их местности малярию, залезть с головой под простынь и пытаться не обращать внимания на постоянные писки и укусы, иногда проникающие под ткань.
Раньше, говорят, москитов тут не было. Прилетели они с севера, из Сибири, после того, как на территории тайги и тундры поднялась среднегодовая температура, оттаяло множество болотцев, и открылись нескончаемые залежи природного метана. Вроде живи теперь, осваивай природные запасы, да радуйся. Однако откуда-то взялись москиты. Оказывается, их личинки научились выживать мягкой зимой на дне болот, в иле или грунте. Вскоре их стало так много, что порой возникали вспышки малярии. Штаммы, бывало, менялись по три раза за сезон. Лекарства не успевали разрабатывать, поэтому почти все здания были оборудованы антимоскиткой, иначе никак…
Саша аж вздрогнул от страха, когда вспомнил, как в детстве переболел малярией. До сих пор в его памяти было живо то утро, когда он проснулся из-за ощущения, что ему до смерти холодно, аж до мурашек. Его дико колотило. Мальчик еле встал, нашёл в шкафу ещё одно одеяло, с трудом накрылся им и попытался уснуть. Но не смог, потому что вскоре он, по-видимому, быстро начал отогреваться, и со временем ему стало ужасно жарко – так, что даже башка начала трещать. Сашка скинул с себя оба одеяла, потом пижаму, потом его стало тошнить от жары. Раскрасневшись, он долгое время тихонько стонал: «Пить, пить, пить». Но дома никого не было – на третий месяц его переезда в дом к отцу, тот уехал на заработки.
Сначала Сашкины щёки разрумянились, потом зарделись, а затем и запылали, во рту пересохло до безумия, и одновременно он начал потеть, потеть, просто истекать влагой. Жажда переполняла, высасывая из него последние соки. В голове стали возникать какие-то образы, он, то впадал в полубессознательное состояние, то снова выныривал в реальность, пытаясь что-то кому-то сказать. Единственное, что Сашка запомнил, так это то, как боролся с собой, уговаривая не умирать. Просто невероятным напряжением воли он просил, требовал и умолял себя не умирать. Потом температура спала. Откуда-то появились силы доползти до кухни, попить воды, ещё и ещё, пока не напился, наверное, на день вперёд, и только затем в изнеможении, без сил упасть на кухонный диванчик. Это был страшный день. Сашка сильно испугался тогда.
А через три дня испугался снова, ещё сильнее, потому что приступ повторился. И тогда, сразу после его окончания, он пришёл сначала в себя, а затем и в больницу – маленький одиннадцатилетний мальчик, месяц назад переехавший из жаркой горной Греции в прохладный климат Ахеи.
Он как сейчас помнил те ощущения, когда впервые переступил порог госпиталя и увидел сотни ярких ламп, сиявших в мягкой бело-зелёной цветовой гамме интерьера огромного здания с ярко-красным крестом снаружи. Он был поражён. Впечатлён. Может быть, тогда он и решил стать доктором?
**
На следующее утро Алекс притопал на работу с невыспавшимся видом. Сегодня ему нужно было инвентаризировать хозблок, а это сумасшедший дом, мягко говоря! Там один только перечень предметов составлял сто семнадцать страниц. Да ещё Наташка была его заведующей и заодно подругой, по крайней мере, раньше, у неё на складе регулярно что-нибудь пропадало.
– А ты попробуй, проживи без навара, – разводя руки, говорила она. – Даже трубочист на руку нечист, как говорится. Там прихватишь, тут продашь – так, глядишь, на тушь, да на помаду насобираешь.
– Малака ты, на какую помаду? – ругался он тогда. – Нам новый электроскоп не могут купить, а ты себе на новую мебель уже наприхватывала.
Наташка смеялась и лезла ему в трусы.
Да-а-а, Наташка. Сколько лет они вместе были? Почти два года. И что значит, были? Спали вместе, это точно. Пили вместе – частенько. Любили ли друг друга? Не понятно. Как понять, что такое любовь, если она у всех разная? Вот и выходит, что…
С этими мыслями Алекс вытащил из кармана ключ-вездеход от всех дверей, воткнул в замочную скважину, повернул, открыл дверь, привычным движением включил свет и увидел, как прямо перед ним, на широком столе с зеленым сукном, сорокапятилетний усатый проректор по учебной части, по прозвищу Тараканыч, стоя со спущенными штанами, жарил лежавшую на спине, широко раскинувшую ноги, тридцатипятилетнюю заведующую хозяйственной части, Наташку. Парочка сначала зажмурилась от света, потом разожмурилась, повернулась и в упор поглядела на Александра. Тот не нашел ничего другого, как сглотнуть и заявить:
– Я тоже рад вас видеть, коллеги!
И вышел в коридор.
Он закрыл дверь, сделал пару шагов и остолбенело остановился. Нет, он не ревновал её. Нет, не обижался – понятно, что пару месяцев без мужского тепла для женщины её темперамента трудно перенести. Нет, он не хотел бы, чтобы у них что-то продолжалось или началось снова. Нет, он больше не испытывал к ней чувств. Но, гамота тебя за ногу, два года же вместе были! Неужели нельзя было по-человечески расстаться, а? Настроение его рухнуло. Нет, не от Наташки, а от того, что она усилила и усугубила негативную волну, созданную неприступной и такой далёкой Алисой.
**
Наташка, конечно, потом его нашла, они о чем-то поговорили, он сказал, что точно – нет, теперь никаких отношений быть не может в принципе, ни за что, и это он ей говорит совершенно верно и откровенно! Затем сходил на перекур с Юджином, пообедал в столовой, поковырялся в носу, в общем, не в этом суть – главное, что весь день ощущение полнейшего одиночества всё сильнее наполняло его. В душе расползалась какая-то невыразимая тоска, какая бывает в минуты возвращения на нелюбимую работу на следующий день после райского отпуска. Хотелось… да ничего не хотелось, оставалось лишь терпеливо переходить из аудитории в аудиторию, заполняя акт описи инвентарными номерами.
К вечеру он узнал, что Юджин свалил пораньше и даже не зашёл за ним. От этого настроение в конце дня стало такое паршивое, будто в душу нагадили драные кошки. Поэтому, после окончания работы, Алекс не стал спешить домой – он неторопливо завершил все дела, выключил свет в аудитории, вышел из здания и неспешно побрёл домой пешком напрямик, не сворачивая к остановке. Последний электробус проехал мимо него и притормозил было, но Алекс махнул водителю рукой, покачал головой, и тот двинулся дальше.
Александр медленно брёл вдоль дороги. Вечернее солнышко уютно золотило тротуар и согревало тело, лениво шумели клёны, а в синем небе с криками носились стрижи. Идти было легко, даже темень в душе на время спряталась в глубины. По всей видимости, дожди закончились, значит, приближается жарынь – так у них называли вторую половину лета. Уже многие годы с конца июня или середины июля по начало сентября становилось невозможно находиться на солнцепеке, который жег во всю силу, до трещин иссушая землю. Кое-где в лесах и полях приходилось даже прокапывать сеть водных артерий, чтобы растительность не погибала. В Аквилее, которая располагалась гораздо южнее их полиса, руководители вложили огромные суммы, чтобы построить и так украсить сотни каналов, что они немедленно стали мировой достопримечательностью. У них в Ахее пока до этого не дошли – просто берега засаживали плакучей ивой, что тоже, впрочем, выглядело неплохо.
*
Примерно через полчаса Алекс вышел на то место, где его в первый раз высадила Алиса. Опять вспомнив о ней, он снова было сдулся, но все же смог усилием воли переключился на другие мысли, подумав, что, может быть, не стоит идти домой, и не лучше ли забежать к тете Гаяне с дядей Гаспаром в гости на кружечку вина? Тем более, что они сами приглашали, да и антимоскитку у них нужно купить, кстати, – щёлкнул он пальцами.
Поэтому он двинулся не по прямой дороге в сторону дома, а свернул направо и потопал вдоль аллеи акаций. Эта густая живая изгородь отделяла дома третьего пояса от дороги. Через равные промежутки в ней были проделаны узкие проходы – входы во дворы, хотя ими редко пользовались, из-за этого тропинка почти заросла травой. Немного не доходя до прохода к своему дому, он услышал чьи-то голоса. Там, за живой изгородью, слева располагалась беседка, стоящая в тени трех огромных тополей, и в ней иногда собирались соседи, чтобы выпить-покурить или поиграть в шахматы.
Можно было бы свернуть в знакомый двор, подойти к мужикам, поздороваться, но он пошёл дальше, к соседним домам, где располагалась лавка дяди Гаспара. Проходя мимо, он услышал знакомый голос:
– Да завали хлебало, Тяпка! Чё ты вечно лезешь, а? Сбегай лучше до остановки, погляди, не подошёл ли электробус.
Алекс насторожился и встал, как вкопанный. Второй голос подтвердил его опасения:
– Сам иди да сходи! Я тебе чё, нанимался?
Это был Тяпа. А первый, значит, это Кащей, сто процентов. Тут вмешался третий голос, уже незнакомый:
– Тяпа, да ты чё?! Не в дружбу, а в службу. Ой, извини, я хотел сказать наоборот. – И хрипло засмеялся.
– Тяпа, в натуре. – Это уже был четвертый голос, очень низкий, глухой. – Давай, давай, двигай. Мы, что ли, побежим? Осторожно только, не светанись!* (не будь обнаруженным)
Послышались удаляющиеся шаги. По всей видимости, Тяпа все же потяпал в противоположную сторону, к остановке. А вот Алекс замер, боясь пошелохнуться. Люди, с которыми он совершенно не хотел бы встречаться, находились всего в десяти шагах от него, за зелёной стеной акации. Они явно кого-то поджидали с остановки, и он даже догадывался, кого именно. Отличное место выбрали – в тени, за деревьями – хоть откуда иди, они тебя увидят, а ты их – нет. В это время из беседки донеслось:
– Кащей, а ты уверен, что он тут? Может, он приехал и уехал?
– Не, пацаны, всё четко. У меня управдом тут прикормленный. Я ему сказал, что когда этот хмырь появится, чтобы мне цинканул* (сообщил). Вот он и слил, что эта гнида тут два дня уже чалится, что продуктов принес, на работу ходит – значит, завис надолго.
– А где он тогда, как думаешь? Три часа уже ждем.
– Может, набухался? Этот управдом говорит, что пьет капитально, где-то бабок нехило натырил* (украл много денег), с увесистой такой котлетой ходит* (носит с собой большую пачку денег). Так что у нас, пацаны, помимо этого тела для битья, ещё и куш намечается! Нормальный вам подгон, пацаны?
– Малорик, Кащей. Нормуль варганишь!* (Хорошо работаешь!) Я отцу скажу, что ты парень с головой. Осталось проверить вас с Тяпой в деле. Мы…
О чем они говорили дальше, Алекс уже не слышал, потому что сначала на цыпочках, а потом во всю прыть убегал все дальше от злосчастного места.
**
К дяде Гаспару Алек не пошёл, потому что в голове царил кавардак, и старики сразу бы это заметили. Да и эти ублюдки были рядом, могли начать прочесывать местность. Что сейчас делать, он не знал. Деньги находись в квартире, с собой только незначительная сумма. Домой не попасть, это и к гадалке не ходи. Надо было что-то делать, а что – непонятно. Куда идти? Может, к Юджину?
Придумано – исполнено. Через пятнадцать минут он уже стучал в дверь Юджа. Тот, как ни странно, открыл почти сразу, испуганно глядя голубыми широко открытыми глазами, полными надежды, но, увидев Алекса, внезапно скис и обречённо направился вглубь комнаты. Александр вошел вслед за ним. В квартире было темно, лишь на столе стояла тусклая лампа, освещавшая бутылку светлого алкоголя, рюмку и кусок сыра.
– Пить будешь? – произнес Юджин ровным голосом, плюхаясь на стул.
– Буду, – подтвердил Алекс и закрыл за собой дверь. – А ты чё раньше ушел и за мной не зашёл? Обиделся, что ли?
– На обиженных воду возят – так мне батя говорил. Когда это я научился обижаться? Нет, тут другое дело.
Юдж на носочках потянулся за рюмкой, достал, дунул в неё, выгоняя пыль, и произнес:
– Моя сегодня позвонила. Попросила, чтобы пораньше домой пришел. Я думал, что простила, сразу отпросился, бросился сюда. Гляжу, сидит возле подъезда, ждёт. Я к ней, вроде как не спеша, а она говорит, что приехала за вещами – купальник забрать и ещё какие-то оставшиеся платья. Я к ней, а она меня послала. Я за руку её взять хотел, а получил на три веселых буквы ответ. Вот так! – и разлил алкоголь по рюмкам. – Давай, выпьем, не чокаясь, до дна. – И с этими словами опрокинул содержимое внутрь.
Алек без колебаний последовал вслед за ним и моментально почувствовал вкус спирта, настоящего медицинского спирта. Он уже приготовился скривиться, сморщиться и громко выдохнуть, как внезапно испытал послевкусие в горле, а вместо тяжелого удара по гортани ощутил аромат можжевельника.
– Что это, Юджин?
– Джин.
– Точно, Юджин, джин. – Алек щелкнул пальцами, а Юдж, не теряя времени, разлил снова. – Между первой и второй промежуток небольшой?
– Давай, братуха! – кивнул головой Алек.
Минут через десять они уже настроились на одну волну, и разговор плавно потёк.
– Ну, так и чё, Юдж? – пытался отвлечь его Алекс. – Что скажешь, насчет создания лаборатории и исследований? Не обдумал? Может, рискнём?
– Не, Алик, не обдумал. Вернее, обдумал и – нет, не хочу ничего такого.
– Но почему бы не попробовать-то, Юдж, ведь нас профинансируют?
– Ты – молодец, конечно. Оборудование тебе привезут и всё такое. А ты подумал о том, что кроме лаборатории понадобятся люди, и я говорю не только о лаборантах, а о том, кто будет настраивать это всё, ремонтировать да банально убираться в помещении! Не подумал?
– Слушай, ну это мелочи, Юдж! Ну, правда. Мы со всем этим легко справимся, давай попробуем, а? Давай начнём сначала?
– Не, Алик, не уговоришь ты меня, – Юджин подошел к окну и закурил. – Да и вообще, кто весь день работает, тому некогда зарабатывать – так, кажется, говорится.
– Юдж…
– Брось, дружище, ты меня не уговоришь по простой причине, что я не хочу таким заниматься. Ты же знаешь, что мне этого ничего не нужно, я другого хочу и к другому стремлюсь. Даже рублы* (деньги) мне нужны только затем, чтобы было на что прожить, пока я стихи пишу. Поэзия, поэзия – вот, в чем мое призвание. Еще увидишь, однажды я стану известным на весь мир, и тогда знаешь, что? Она сама ко мне, сама приползет. Дай только срок, – пьяно закивал Юджин, разговаривая, будто сам с собой. – И я ещё подумаю, прощать мне её или не прощать! Я это сделаю, я смогу, поверь, ты сам увидишь!
– А как сможешь-то?
– Что?
– Как ты хочешь это смочь?
– Не понял.
– Путь мне расскажи. Путь до цели.
– До какой цели?
– Юдж, братишка, ты не тормози. Ну, вот выпустишь ты книжку, почитает она твои стихи, и что дальше случится?
– Как что, Алек? Вернётся ко мне! – без тени сомнения выпалил Юджин.
– Юдж, ты умный, нет? Она твоей была пару лет и ушла из-за того, что ты забивал на неё, потому что писал стихи. А теперь ты хочешь написать такое, чтобы она вернулась к тебе назад? Где логика? Ты, вообще, сам себя понимаешь?
Юджин хотел что-то сказать, даже набрал в легкие воздух, но, выдохнув, передумал.
– Алик, давай не будем об этом, я тебя прошу. Можно просто посидеть, поболтать, а? Вот мне и так плохо, да ещё ты усугубляешь со своими разговорами.
– А мне так не плохо?! – рассердился Александр. – У меня у самого дурацкая неразделённая любовь. Как в детстве, ей-богу! Я тоже не могу не думать о ней, ты представь! Я! Магистр нейрологии! Не могу изменить свои мысли, представляешь?
– Можешь, – безапелляционно заявил Юдж.
– Не могу, – покачал головой Алек.
– Слушай, ты сам всегда говорил, что человек не может ничего, что находится вовне его. Но с тем, что происходит внутри, особенно, если это касается мыслей, он может делать всё, что ему захочется. А? Твои слова?
– Мои, – кивнул головой Александр. – Я пытаюсь.
– Не надо пытаться, Алик. Делай, а не пытайся – это разные вещи!
– Да как делать? Она меня в упор не видит, в то время как я для неё готов умереть! И ты мне говоришь, что я не понимаю и усугубляю, так сказать. Да мне самому в петлю лезть хочется уже.
– Не надо в петлю – это пошло! – отмахнулся Юджин. – Чего хорошего пару дней с синей рожей висеть? Это пока тебя опомнятся! У нас мужик из соседнего подъезда как-то неделю провисел, в ушах черви завелись. Вонь была – на весь этаж, его соседи говорили.
– Опять ты про свое! Вечно ужасами какими-то кормишь! – разлил по рюмкам Алекс и добавил. – Ненавижу, когда воняет.
Парни помолчали, думая каждый о своем. Долго молчали. Это только с очень близкими людьми можно долго ничего не говорить. С малознакомыми людьми так редко получается – обычно многие хотят заполнить пространство вокруг себя бессмысленными словами. А вот с со своими можно промолчать хоть день-деньской.
– Давай помянем Гавриловского. Так-то неплохой был мужик!
– Давай. Нормальный был дядька, несмотря ни на что.
Они не чокнулись, снова создав тишину.
– А всё-таки, – прервал её Алекс. – Насчет науки вообще никак?
– Вообще, – повернулся к нему Юдж, выглядевший серьезно. – Я просто не понимаю, зачем мне это надо? Зачем нужна наука, когда открытия делаются в научных лабораториях, но никак не у нас, в глуши. А что в ликее? То инвентаризация, то отдел номер раз, то ночные смены. Да и в любом случае, процесс займет долгие годы, а мне некогда.
– Что тебе некогда?
– Некогда тратить свое драгоценное время на то, что я не хочу. Я только недавно осознал, что самая большая ценность – это не любовь, и не деньги. Это время. Наверное, я говорю банальности, но я прямо ощутил силу времени. Всё восполняется, а оно – нет.
– Так и на что ты тогда хочешь тратить свое время?
– Алик, ты же знаешь. На стихи.
– Гамота, Юджин, но зачем? Вот ты мне объясни, а?
– Это мой путь, я это чувствую!
**
Алекс остался ночевать у Юджина. Тот постелил ему на полу, возле кровати, а сам вскоре вырубился. Александр моча лежал в темноте и таращился в непроглядную темень. Оказывается, Юдж спал в кромешной темноте – свет его бесил – противомоскитка была выключена, и из-за этого окна закрыты. В комнате было темно и душно. Терпимо, но душно.
Александр размышлял, что ему тут делать в ликее? Снова учить молодежь, которая не хочет учиться? Балбес на балбесе, нормальных ребят – единицы. И то – сегодня он нормальный, а завтра хрен пойми какой. Да и вообще, Алик сегодня весь день жевал Юджину про путь, про цели, а сам… лежит на полу на свернутом вдвое одеяле и ждет неведомо чего. В одиночку он не будет заниматься исследованиями, да и прав Юдж, смысла нет никакого. Бабушка надвое сказала, получится или не получится, а время, и вправду, уйдёт. Молодость точно. Всё, что от неё осталось, так вернее.
Ещё он чувствовал, что по-настоящему полюбил. Эмоции захлестывали его, когда в памяти возникала Алиса: её искрящиеся глаза, улыбка, звонкий смех. Конечно, девушка пыталась сыграть на его чувствах, обвести вокруг пальца, но Шурик не обижался, он простил её и мечтал только об одном – хотя бы ещё раз встретиться с нею, прикоснуться к её коже, почувствовать запах духов. И тут Алек отчётливо осознал, что эта встреча может никогда не состояться. В конце концов, она дочь хозяина полиса, а он всего лишь мелкий преподаватель ликея. Она красива, богата, умна, обаятельна, и ему не светит даже находиться рядом с ней, не то что…
В бессилии Алекс сжал кулаки, поднёс их ко лбу и стал долбить костяшками по голове – несильно, но вполне чувствительно. Он глубоко задышал, пытаясь перескочить с этой темы на другую: что делать, что делать? Гамота, домой не сунуться. Там этот урод с Тяпой и ещё какими-то битюгами. Управдом, малака, ответит за своё, мразь такая, когда-нибудь и до него дойдут руки! Но сейчас вообще непонятно – что делать, куда идти?
Алекс ворочался и ворочался, даже не пытаясь отбиться от въедливых мыслей.
