Текст книги "Яков Блюмкин: Ошибка резидента"

Автор книги: Евгений Матонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Е. В. Матонин
Яков Блюмкин: Ошибка резидента

«МОЕ ИМЯ ПОПРОБУЙТЕ, В БИБЛИЮ ВСУНЬТЕ-КА…»
Несколько вступительных слов

Если кто-то окажется вдруг в московском Денежном переулке – это буквально в нескольких минутах ходьбы от Арбата и почти за сталинской «высоткой» МИДа, – вряд ли не обратит внимание на великолепный особняк за высокой оградой, похожей на стоящие копья. Знатоки говорят, что неповторимый стиль этому зданию придает смешение самых разнообразных стилей – от готики и барокко до модерна, – которые волей архитектора слились в единой гармонии.

Особняк невозможно не заметить. Тем более если знать связанные с ним истории.

Сейчас в нем размещается посольство Италии. Давняя знакомая автора этих строк, очень известная в телевизионных кругах, да и вообще в стране дама, которая довольно часто бывает в посольстве на различных приемах и деловых мероприятиях, как-то рассказывала: «Итальянцы устраивают приемы прямо в той самой комнате. Комната очень красивая. Какая-то в ней драматическая красная отделка. И вот сидишь там, а в голову навязчиво лезут всякие посторонние мысли. Вдруг начинаешь представлять, как именно здесь Блюмкин убивал Мирбаха, кидал бомбы и прыгал в окно. И думаешь на итальянском приеме о Мирбахе, Блюмкине и вообще о бренности жизни».

Действительно, именно в этом особняке 6 июля 1918 года левый эсер Яков Блюмкин убивал германского посла в Советской России графа Вильгельма фон Мирбаха. Чем, как ни крути, конечно же «застолбил» себе место в российской истории. Но не только этим. Это – только один, хотя и самый известный эпизод его короткой, но, безусловно, незаурядной и противоречивой жизни.

Его считали и считают человеком-загадкой. Если рассматривать фотографии Блюмкина, снятые в различное время, не отделаться от впечатления, будто видишь на них совершенно разных людей. О таинственных «делах и делишках» Блюмкина ходили легенды еще при жизни (он, впрочем, любил привирать и распускать о себе самые невероятные слухи), ну а с течением времени они превратились в мифы.

Многие страницы его биографии до сих пор сокрыты – из-за всевозможных секретных операций, которые он выполнял за границей и внутри страны. Представители Службы внешней разведки России и ФСБ неофициально говорили автору этой книги, что в обозримые годы они точно не будут преданы гласности. А значит, не появится и стопроцентно документальной биографии этого человека, без мифов.

Сегодня его личность и его жизнь часто изображаются в каком-то инфернальном свете. В некоторых публикациях Блюмкин выглядит чуть ли не посланцем Абсолютного Зла на Земле. Но, разумеется, все гораздо сложнее.

Убийца, авантюрист, убежденный и искренний революционер, хвастун, врун, друг поэтов и писателей, интриган, литератор-дилетант, советский разведчик-нелегал, талантливый коммерсант и, несомненно, романтик – это все он, Яков Блюмкин.

Русская революция 1917 года вообще породила целую когорту ярчайших и вместе с тем таинственных личностей. Военачальники и ораторы, партийные деятели и шпионы, авантюристы и идейно убежденные люди, откровенные бандиты и бескорыстные герои, кровавые маньяки и гуманисты-идеалисты – они действительно были «детьми революции» и вместе с тем во многом определили ее «лицо». Яков Григорьевич Блюмкин – один из них.

Он – порождение того смутного, дерзкого, кровавого и романтического времени, когда, как писал Борис Пастернак, и воздух пах смертью, и «открыть окно – что жилы отворить». Реальная жизнь Блюмкина ничуть не менее интересна, чем мифы о нем.

Поэт-имажинист Вадим Шершеневич, друживший с Блюмкиным, посвятил ему стихи, в которых были и такие строки:

 
Мое имя попробуйте, в Библию всуньте-ка.
Жил, мол, эдакий комик святой,
И всю жизнь проискал он любви бы полфунтика,
Называя любовью покой.
 

Согласиться с ними можно лишь отчасти. Уж чего-чего, а покоя Яков Блюмкин в жизни точно не искал. Наверное, он хорошо бы понял рокеров буйных 60-х годов прошлого века с их девизом: «Live fast, die young» – «Живи быстро, умри молодым».

«…ПРЕДОСТАВЛЕННЫЙ СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ДЕТСКОЙ СУДЬБЕ»

Последняя автобиография

…Следствие было коротким – всего лишь около трех недель. Он уже дал все необходимые показания, ответил на все вопросы и собственноручно написал больше двадцати страниц текста, в котором описывал свои похождения последнего времени. Теперь оставалось только ждать.

Все эти три недели ему вновь и вновь приходилось вспоминать и заново переживать свою жизнь. Только 29 лет. Но сколько произошло за это время! И какие это были события! Сам он считал, что История обязательно должна поставить его в один ряд если не с великими, то, по крайней мере, с выдающимися и видными революционерами, которые пожертвовали собой ради светлого будущего. Декабристы, Николай Кибальчич и Софья Перовская, Степан Халтурин, Иван Каляев, Егор Созонов… Где-то среди них должен стоять и он, Яков Блюмкин.

Еще совсем недавно, в 1927 году, в Москве вышел шестой том Большой Советской энциклопедии. Солидная, красно-синяя книга с золотым тиснением. Он с детства с каким-то особенным чувством относился к таким вот солидным фолиантам. Так что можно себе представить, что испытал Блюмкин, когда, открыв энциклопедию на 537-й странице, прочитал статью о самом себе. Она начиналась словами: «Блюмкин, Яков Григорьевич, революционер…»

Да, теперь-то он точно вошел в Историю!

Но сейчас, два года спустя… Сейчас он подследственный, которому грозила пуля от его же недавних товарищей и соратников.

* * *

Второго ноября 1929 года Яков Блюмкин попросил, чтобы ему в камеру во внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке принесли перо и бумагу. Он решил написать автобиографию. Ему было что рассказать. С какими людьми он был знаком! Дзержинский, Троцкий, Есенин, Маяковский, не говоря уже о менее крупных фигурах в мире революции, разведки и литературы. Всех и не перечислишь.

Его 29-летней жизни хватило бы, наверное, на несколько жизней обычного обывателя. Бывший левый эсер, бывший террорист, бывший убийца германского посла Мирбаха, бывший чекист, бывший друг Есенина и других литераторов, бывший организатор просоветского переворота в Персии, бывший сотрудник аппарата Троцкого, бывший советский разведчик-нелегал на Ближнем Востоке и в Европе, оппозиционер, которого обвиняли в измене…

Он уже не раз писал автобиографии, но что-то ему подсказывало, что эта будет последней.

Для чего ее писал Блюмкин, кому она предназначалась и надеялся ли он с ее помощью что-то изменить – уже не узнать. Точно известно только то, что 2 ноября 1929 года, то есть всего за день до вынесения приговора, он обмакнул перо в чернила и написал на листе бумаги заголовок: «Краткая автобиография». Затем, немного помедлив, вывел первые строки: «Родился в 1900 г. в марте месяце, в бедной еврейской семье…»

«В условиях еврейской провинциальной нищеты…»

Итак: «Родился в 1900 г. в марте месяце, в бедной еврейской семье. Отец мой, бывший ранее рабочим лесных фирм в Полесье, ко времени моего рождения стал мелким коммерческим служащим».

Уже первый абзац автобиографии вызывает чувство недоумения. Почему Блюмкин не сообщает ни точную дату своего рождения, ни место? При этом та же Большая Советская энциклопедия 1927 года издания отмечает, что он родился в 1898 году, но о месте, где появился на свет будущий убийца германского посла и «романтик революции», тоже сведений не дает.

В общем, даже в вопросе своего рождения Блюмкин зачем-то напустил такого тумана, что до сих пор многие публикации о нем начинаются фразой: «Неизвестно даже, где он родился…» В различных работах о Блюмкине указывается, что он появился на свет то ли в Одессе, то ли в местечке Сосница Черниговской губернии, а потом уже вместе с семьей переехал в Одессу.

Но, похоже, в этих разночтениях можно поставить точку. Блюмкин был коренным одесситом. Так же можно поставить точку и в спорах о дате его рождения – теперь и она известна.

В Государственном архиве Одесской области хранится «Книга родившихся евреев. 1900 год» Одесского городского раввината. В графе под номером 469 в ней зафиксировано, что во вторник, 27 февраля 1900 года у сосницкого мещанина Гирша Самойловича Блюмкина и его жены Хаи родился сын Яков. 5 марта того же года, на восьмой день жизни, как положено, будущий революционер, террорист и авантюрист был подвергнут ритуалу обрезания.

Если перевести дату рождения Блюмкина на новый стиль, введенный в Советской России с февраля 1918 года, то получается, что Блюмкин родился 12 марта 1900 года.

Еще одна деталь. Иногда встречаются утверждения, что настоящее имя Блюмкина звучало как «Симха-Янкель Гершев» и что только потом его переименовали на русский лад – в «Якова Григорьевича». Однако, как видим, уже при рождении он был записан как Яков. Хотя еврейский вариант его имени тоже будет встречаться в документах.

В Одесском архиве сохранились и некоторые сведения о семье Блюмкиных.

В 1897 году в России прошла первая всеобщая перепись населения. Она зафиксировала, что в Империи проживало 125 миллионов 640 тысяч человек. Это тогда, при заполнении переписного листа, император Николай II в графе «Род занятий» указал: «Хозяин Земли Русской». А некий рядовой житель России на вопрос об имени и отчестве жены ответил так: «Буду я величать ее! Баба, так и есть, и нет ей больше названия».

В одном из переписных листов, находящихся сегодня в Одесском областном архиве (по данным переписи, в Одессе насчитывалось 403 тысячи жителей), значится и семья Блюмкиных, проживавшая на Новой улице, в доме 12. Семья состояла из Гирша Блюмкина, тридцати двух лет, родившегося в местечке Сосница Черниговской губернии, приказчика по «бакалейной части», его жены Хаи-Ливши Лейбовны Блюмкиной, тридцати лет, родившейся в городе Овруч Волынской губернии, домохозяйки. С ними жили их дети: дочери Роза, тринадцати лет, родившаяся в Киеве, Миня, трех лет, – она родилась уже в Одессе, и сыновья – Мевша-Лейба (он же Мойша-Лейба, он же Лев), десяти лет, Исай, семи лет (оба появились на свет в Киеве), и Аарон (он же Арон, он же в будущем Натан). Аарону в момент переписи исполнилось всего три месяца, он родился в Одессе.

Вероятно, в Одессу Гирш и Хая Блюмкины с детьми переехали из Киева. Из всех их детей ничего больше не известно только о Мине Блюмкиной. Скорее всего, вскоре она умерла. В 1904 году, когда задержанный по подозрению в распространении революционных прокламаций Мойша-Лейба (Лев) Блюмкин давал показания в полиции, он упомянул среди членов своей семьи отца, мать, братьев Исая, Арона, Якова и сестру Розу. Все они тогда жили в Одессе на Большом Фонтане, на даче Маевского. Отец уже нигде не работал, братья учились, а сестра не имела «определенных занятий».

Эти данные содержатся в «Деле Департамента Полиции» о Льве Блюмкине (Моисее-Лейбе), которое хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ). Из него также можно узнать, что отец и мать обеспечивали себя с помощью «личного заработка», что Лев «нигде не учился, воспитывался дома, грамотен, холост», к полицейскому дознанию раньше не привлекался, за границей не был и что он «давал уроки», тем самым зарабатывая себе на жизнь.

В 1906 году, в возрасте сорока одного года, умер отец, Гирш Блюмкин, и, как много лет спустя писал Яков, «большая семья из 6-ти человек впала в нищету».

«В условиях еврейской провинциальной нищеты, стиснутый между национальным угнетением и социальной обездоленностью, я вырос, предоставленный своей собственной детской судьбе, – вспоминал Блюмкин. – В 1908 г., восьми лет, я был отдан в бесплатное еврейское духовное начальное училище (1-ю Одесскую талмудтору)».

В это училище принимали мальчиков из бедных семей. Расходы на их обучение брала на себя еврейская община города.

Согласно переписи 1897 года в Одессе проживало 124 тысячи 511 человек, которые считали еврейский своим родным языком. По численности населения евреи занимали второе место после русских – примерно 34 процента всех жителей города.

Одесские евреи селились в разных районах города, но самым знаменитым из них была, разумеется, легендарная Молдаванка – место бандитов, налетчиков, биндюжников и прочих «веселых людей», воспетое позже в «Одесских рассказах» Исаака Бабеля и известное по популярной песне о Косте-моряке:

 
Я вам не скажу за всю Одессу,
Вся Одесса очень велика,
Но и Молдаванка, и Пересыпь
Обожали Костю-моряка.
 

И сегодня молдаванские дворы, мрачноватые углы и закоулки производят на приезжих сильное впечатление, ну а сто лет назад просто так заходить в этот район, да еще вечером, категорически не рекомендовалось – это было опасно. Молдаванка уже тогда пользовалась недоброй славой бандитского района.

Впрочем, на самой Молдаванке жили дружно, хотя, конечно, случалось всякое. Как и в большей части Одессы, здесь говорили на неповторимом одесском диалекте – смеси из русского, украинского языков и идиша. Вся жизнь проходила во дворах – они были этакими «ячейками» местного общества. Бандиты и биндюжники, хулиганы и парикмахеры, нищие и мелкие ростовщики были соседями и прекрасно знали друг друга. На Молдаванке жили многие знаменитые люди – от писателя Шолом-Алейхема до налетчика Мишки-Япончика. И сейчас доводится слышать и читать, что Я пончик и Яша Блюмкин хорошо знали друг друга и даже воевали вместе на одесских улицах за установление советской власти. Ну, до этого мы еще дойдем.

Положение евреев в Одессе было сложным. Именно здесь впервые в России, еще в 1821 году, случился еврейский погром. В Одессе они случались еще не раз, и особенно кровавым был погром 18–20 октября 1905 года, связанный с революционными волнениями, когда в общей сложности погибли около четырехсот человек. Как и в других городах России, по отношению к евреям-иудеям в городе «у Черного моря» действовали ограничительные законы – например, так называемая «процентная норма». Согласно этой «норме» в средних и высших учебных заведениях Одессы число евреев не могло превышать 10 процентов общего числа учащихся.

Однако, несмотря на ограничения, Одесса была крупнейшим еврейским городом в России. Евреи занимали ведущее положение в торговле, банковском бизнесе, играли важную роль в промышленности. В Одессе выходили еврейские газеты, а уж еврейских школ, училищ и различных курсов (зубоврачебных, бухгалтерских, рисовальных, школ повивальных бабок, стенографисток и т. п.) было вообще пруд пруди. В 1910 году появились еврейские мужские и женские гимназии.

Так что состоятельные еврейские семьи могли дать своим детям вполне приличное образование. В 1889 году сын землевладельцев из Херсонской губернии Лева Бронштейн поступил, например, в училище Святого Павла на Успенской улице. В 1895-м он окончил его лучшим учеником класса. Пройдут годы, и он станет настоящим кумиром революционера Якова Блюмкина. Тогда Бронштейн уже был известен на весь мир и носил фамилию Троцкий.

Часть квартала от улиц Софиевской до Елизаветинской занимало коммерческое училище Генриха Файга. Туда принимали до 50 процентов евреев. Схема была проста – каждый состоятельный еврей подыскивал для своего сына «пару» из русских. И платил за двоих. Коммерсант Осип Вайсбейн, к примеру, оплачивал обучение своего сына Леди – будущего Леонида Утесова – и еще сына одного одесского мясника.

Сам Генрих Файг был весьма любопытной личностью – крещеный еврей, окончивший в молодости раввинское училище в Вильно и женатый на племяннице известнейшего русского государственного деятеля Сергея Витте. Одессит Валентин Катаев так писал о нем в романе «Хуторок в степи»:

«Файг был выкрест, богач, владелец и директор коммерческого училища – частного учебного заведения с правами. Училище Файга было надежным пристанищем состоятельных молодых людей, изгнанных за неспособность и дурное поведение из остальных учебных заведений не только Одессы, но и всей Российской империи. За большие деньги в училище Файга всегда можно было получить аттестат зрелости, Файг был крупный благотворитель и меценат. Он любил жертвовать и делал это с большим шиком и непременно с опубликованием в газетах.

Он жертвовал в лотереи-аллегри[1]1
  Лотереи, в которых разыгрывались ценные вещи, предметы и т. д.; выигрыш определялся сразу при покупке лотерейного билета (он был обозначен на билете, запечатанном особым способом); собранные средства обычно направлялись на благотворительные цели, к примеру, помощь населению при неурожае, голоде, раненым фронтовикам во время войны. – Прим. ред.


[Закрыть] гарнитуры мебели и коров, вносил крупные суммы на украшение храма и покупку колокола, учредил приз своего имени на ежегодных гонках яхт, платил на благотворительных базарах по пятьдесят рублей за бокал шампанского. О нем ходили легенды».

Леонид Утесов (Лазарь Вайсбейн) утверждал, что за всю историю этого училища из него выгнали только одного человека – его самого. За то, что он измазал преподавателя Закона Божьего мелом и чернилами. Однако желающие учиться могли найти у Файга много полезного – его училище было оборудовано новейшими приборами, в нем имелись прекрасный гимнастический зал, библиотека, два оркестра – симфонический и щипковых инструментов, хор, драматический кружок. Правда, и плата за обучение составляла очень солидную сумму – 260 рублей в год. Для сравнения – за обучение в классических гимназиях платили 50 рублей.

Конечно, об училище Файга или о других частных заведениях Блюмкину мечтать не приходилось – даже если бы он хотел учиться там. Денег на это в его семье не было и быть не могло.

Но и Талмуд-тора давала, по крайней мере, неплохое начальное образование. Это училище было основано в Одессе еще в конце XVIII века. Здесь изучали Библию, Талмуд, древнееврейский язык, еврейскую историю, а также русский язык, географию, арифметику, чистописание, рисование, естествознание. Были также уроки пения и гимнастики. Курс обучения составлял пять лет.

Надо сказать, что большинство учеников до конца курса не дотягивали. Им приходилось бросать учебу и идти работать. Но Блюмкин из училища не ушел. Хотя все годы обучения, особенно во время летних каникул, он подрабатывал мальчиком на посылках в различных конторах и магазинах за жалованье от трех до семи рублей в месяц. Эти деньги, конечно, были каплей в море, но все же лучше, чем ничего.

В это время большое влияние на подрастающего Блюмкина оказали два человека. Во-первых, руководитель Первой Талмуд-торы Шолом-Яков Абрамович, более известный под псевдонимом Менделе-Мойхер-Сфорим или «Менделе-Книгоноша». Он считается «дедушкой еврейской литературы» и основоположником литературного идиша. Когда Блюмкин поступил в Талмуд-тору, романы, повести и пьесы 73-летнего Менделе-Мойхер-Сфорима уже переводились на различные языки, а в печать готовилось собрание его сочинений.

Менделе считал, что еврейским детям необходимо получать не только традиционное духовное, но и самое широкое светское образование, включая обязательное изучение русского языка и литературы. Еще в 1869 году ему пришлось переезжать из Бердичева в Житомир из-за того, что его преследовали руководители еврейской общины – они усмотрели в драме Менделе «Коробочный сбор, или Банда городских благодетелей» сатиру на самих себя. И действительно – он и потом не очень-то соблюдал «национальную солидарность» и весьма язвительно изображал «солидных евреев» – ростовщиков, торговцев, банкиров.

Вероятно, именно «Менделе-Книгоноша» привил Блюмкину интерес к литературе и книгам. В том числе и к старинным еврейским манускриптам и редким изданиям. Но даже такому прогрессивному по тем временам человеку, как Менделе-Мойхеру-Сфориму, и в страшном сне не могло присниться, что полученные в Талмуд-торе знания о древних книгах его ученик в недалеком будущем использует для того, чтобы продавать их за границу. И что эта продажа станет прикрытием для операций сотрудника советской внешней разведки Якова Блюмкина.

«Подлинно каторжные, горькие условия жизни ремесленного ученика…»

В 1913 году Блюмкин окончил Талмуд-тору. К этому времени Одесса сильно изменилась. В ней насчитывалось уже более пятисот тысяч жителей. Город стал третьим по величине городом Российской империи, после Петербурга и Москвы, а также крупнейшим портом на Черном море. «Дух европейского капитализма» – так характеризовал Валентин Катаев те изменения, которые начали происходить в Одессе: «На фасадах банков и акционерных обществ сверкали черные стеклянные доски со строгими золотыми надписями на всех европейских языках. В зеркальных витринах английских и французских магазинов были выставлены дорогие, элегантные вещи. В полуподвалах газетных типографий выли ротационные машины и стрекотали линотипы».

Еще в конце XIX века в городе пустили конно-железную дорогу и разбили Александровский сад. 1 октября 1887 года торжественно было открыто новое здание знаменитого Одесского оперного театра – одного из лучших в Российской империи. Городу строительство обошлось в 1 миллион 300 тысяч рублей. Для освещения театрального здания построили электростанцию, и первые электрические лампочки загорелись в Одессе именно в день открытия Оперного театра. Одесситы, естественно, были уверены, что он лучший в мире.

Оперу в Одессе любили. «Если певец прошел в Одессе, он может ехать выступать куда угодно», – говорили ее жители. Из беседы на улице: «Вы слышали, как вчера Баттистини выдал Риголетто?» – «Нет, не слышал». – «Так вам нечего делать в Одессе, можете ехать в Херсон».

Впрочем, в начале XX века у оперы появился сильный конкурент – новое спортивное развлечение под названием футбол. В Одессе гоняли мяч несколько команд, которые устраивали что-то вроде мини-чемпионатов. Никого не удивляли и появляющиеся в газетах сообщения такого рода: «Проезжавший по Греческой ул. автомобиль камер-юнкера Юрьевича при повороте на Пушкинскую ул. наскочил на фонарный столб, исковеркал его и разбил стекла фонаря». На Ришельевской улице в витрине автомобильного магазина (!) был выставлен американский ярко-красный гоночный мотоцикл «Индиана», который поражал жителей города своими необычными обтекаемыми формами.

В мае 1910 года в Одессе открылась торгово-промышленная выставка. Сначала она задумывалась как областная, но потом превратилась в международную. Сами одесситы с гордостью называли ее всемирной. Как говорят в той же Одессе, «всемирная» и «международная» – это все-таки две большие разницы.

На выставке побывали более семисот тысяч человек. Посетителей завлекали павильоны чайного товарищества «Караван» в виде тринадцатиметрового самовара с огромным заварочным чайником наверху, павильон шампанских вин «Редерер» в виде шестиметровой бутылки на трехметровом постаменте и, разумеется, 25-метровая башня обозрения. Одесситы называли ее «наша Эйфелева башня».

По случаю проведения выставки в Одессе произошло два важнейших события, которые как бы символизировали наступление нового века. 3 июля при огромном стечении народа с территории ярмарки в воздух поднялся на аэроплане авиатор Сергей Уточкин. Он сделал несколько кругов над морем и сел на противоположной стороне Одесского залива, в Дофиновке. Уточкиным, который был не только авиатором, но и конькобежцем, боксером, автомобилистом, велосипедистом и даже парашютистом, гордилась вся Одесса – от градоначальника Толмачева до обитателей Молдаванки и Пересыпи.

Одиннадцатого сентября 1910 года в Одессе была пущена первая линия электрического трамвая. Ее построило Бельгийское общество. Трамвай ходил по маршруту от Греческой площади до Александровского парка, где проходила выставка, и затем до Ланжерона. Будущий писатель, а тогда одиннадцатилетний мальчишка (почти одногодок Блюмкина) Юрий Олеша, так вспоминал об этом историческом моменте в книге «Ни дня без строчки»:

«Я помню себя стоящим в толпе на Греческой улице в Одессе и ожидающим, как и вся толпа, появления перед нами вагона трамвая… <…>

Трамвай показался на Строгановском мосту, желто-красный, со стеклянным тамбуром впереди, шедший довольно скоро, но далеко не так, как мы себе представляли. Под наши крики он прошел мимо нас с тамбуром, наполненным людьми, среди которых был и какой-то высокопоставленный священник, кропивший перед собою водой, также градоначальник Толмачев в очках и с рыжеватыми усами. За управлением стоял господин в кепке, и все произносили его имя:

– Легоде.

Это был директор бельгийской компании, соорудившей эту первую трамвайную линию в Одессе».

Яков Блюмкин не оставил своих воспоминаний об этих событиях. Но мы вполне можем предположить, что и он побывал на выставке и хотя бы один разок прокатился на трамвае. Несмотря на то, что это было не так уж и дешево. Билет на выставку стоил 32 копейки, а проезд в трамвае – минимум пять копеек. Для справки: за копейку в Одессе можно было выпить кружку кваса, а весьма дорогие папиросы «Salve» продавались по цене шесть копеек за десять штук.

* * *

Когда Блюмкин окончил Талмуд-тору, он был отдан в обучение в электротехническую мастерскую – сначала Карла Франка, а потом инженера Ингера. Так что работу он получил самую современную – электричество еще только-только входило в повседневный быт горожан. Блюмкин монтировал и починял электропроводку, а по ночам подрабатывал в недавно открытом в Одессе Ришельевском трамвайном парке Бельгийского общества. Там он чинил освещение в трамвайных вагонах. Потом еще работал помощником электротехника в Одесском русском театре. Сначала ему платили 20 копеек в день, а затем увеличили зарплату до 30 копеек.

Но уже тогда, в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте, он чувствовал, что хочет чего-то большего. Якова совсем не привлекала перспектива вкалывать всю жизнь за гроши. Его притягивала другая жизнь, о которой он читал в книгах. «Все эти годы я занимался запойным чтением, саморазвитием, посещал лекции и т. д.», – вспоминал он.

Когда выдавалось свободное от работы время, Блюмкин часто приходил на Преображенскую улицу, 14, где находился Дом книжной торговли «Культура». Здесь он подрабатывал еще во время учебы в Талмуд-торе – разносил покупателям книги, наводил порядок на стеллажах, разгружал полученную из типографий новую продукцию. Но главное – он находился в «книжном окружении» и мог сколько угодно «запойно» читать, если, конечно, у него оставалось на это время.

Владельцем дома «Культура» был Яков Абрамович Перемен – известный в Одессе человек, общественный деятель, меценат, коллекционер (он собрал богатую коллекцию работ молодых одесских художников-авангардистов, которую в 1919 году вывез в Палестину)[2]2
  После эмиграции Яков Перемен открыл первую в Израиле художественную галерею и библиотеку; преподавал живопись и ваяние, занимался изучением древней семитской литературы. Умер в 1960 году. В 2010-м на торгах аукциона «Сотбис» в Нью-Йорке за 1 миллион 990 тысяч долларов была продана коллекция живописи Я. А. Перемена, в том числе и работы, которые он вывез из Одессы в 1919 году.


[Закрыть], участник подпольного еврейского социалистического движения и организатор отрядов самообороны. Он тоже оказал сильное влияние на молодого Блюмкина.

Дом книжной торговли был не просто книжным магазином. Яков Перемен страстно любил книги. В своих мемуарах он признавался, что их изучение было для него «единственным жизненным удовольствием» и любимым занятием. Свой магазин он сумел превратить в некое подобие литературно-букинистического клуба. На Преображенской, 14, собирались писатели, поэты, книголюбы, которые, как вспоминал один из участников этих встреч, вели настоящие «беседы мудрецов». В справочнике «Вся торгово-промышленная Одесса за 1914 год» по этому адресу, кстати, уже значилось Общество изящных искусств.

Много лет спустя Яков Перемен писал в мемуарах:

«Дело было в начале 1907-го в Одессе, когда объединились в одно товарищество под названием „независимые“ несколько молодых обладателей таланта в поэзии и живописи… Их материальное положение было трудным, что привело их к духовной деградации, и ассимиляция разъедала их души. Итак, я решил помочь этой молодежи, при условии, что моя помощь возвратит их к лучшему состоянию как в смысле человеческом, так и в еврейском.

В группе поэтов особенно отличались: Багрицкий, Блюмкин, Соболь, Финк и др. Эти были „корифеями молодой поэзии“».

Здесь необходимо сделать важное уточнение. Перемен писал мемуары уже на склоне лет, и многие события и даты к тому времени смешались в его памяти. Ни Эдуард Багрицкий, ни, тем более, Блюмкин не могли быть «корифеями молодой поэзии» в 1907 году. Первому тогда только-только исполнилось двенадцать, а второму – вообще было семь лет. Речь, конечно же, идет о более поздних временах – 1913–1914 годах, когда впервые начали заявлять о себе молодые художники-модернисты и такие же молодые литераторы из Одессы: Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Илья Ильф, Юрий Олеша, Вера Инбер и др. Но интересно, что Перемен запомнил и Блюмкина. Неужели по своим литературным способностям он в юности действительно мог соперничать с Багрицким?

Или Перемен в своих воспоминаниях писал не о нем, а о его старших братьях? Ведь Лев, Исай и Арон (Натан) не меньше будущего знаменитого террориста увлекались литературой. Лев стал журналистом, Исай – тоже. Первый сотрудничал в либеральной газете «Южная мысль», второй – в издании «Одесское обозрение». В мае 1911 года «мещанин Исай Григорьев Блюмкин» упоминался в агентурном донесении Департамента полиции среди постоянных сотрудников газеты «Одесское обозрение» либерального направления, «редактором-издателем коего состоит потомственный почетный гражданин, помощник присяжного поверенного Александр Соломонов Исакович».

А Арон, он же Натан Блюмкин, так и вовсе стал писателем и драматургом, причем довольно известным. Он издавался под псевдонимом «Базилевский» и особенно прославился после Великой Отечественной войны[3]3
  Во время Великой Отечественной войны Натан Базилевский-Блюмкин воевал в знаменитой «писательской роте» 22-го полка 8-й дивизии народного ополчения. Умер в 1965 году.


[Закрыть] благодаря своей пьесе «Закон Ликурга» по «Американской трагедии» Теодора Драйзера. Пьеса шла во многих театрах Советского Союза, и в ней, в частности, играли Людмила Касаткина и Алексей Баталов.

Может быть, кого-нибудь из них имел в виду Перемен, когда упоминал в мемуарах фамилию «Блюмкин»? Они ведь наверняка появлялись в магазине «Культура».

Впрочем, Яков тоже имел склонность к изящной словесности – даже в эти, еще совсем юные годы. «Чувствуя в себе также и, как принято выражаться, „литературное призвание“, я пописывал в журнале „Колосья“, в детской газете „Гудок“ и т. д.», – отмечал он в автобиографии.

Художественно-литературный «журнал для еврейских детей» «Колосья» выходил в Одессе в 1913–1918 годах. Редактировал его известный литератор Наум Осипович – бывший народоволец, потом эсер, участник событий 1905 года в Одессе, политический ссыльный и эмигрант. Не исключено, что он тоже оказал влияние на жизненный выбор Блюмкина. Но, к сожалению, установить, что именно публиковал Яков в «Колосьях», не удалось. В тех номерах журнала, которые оказались доступны для изучения, его работ нет. Возможно, он подписывался псевдонимом или печатался в других номерах, которые разыскать не удалось. Но можно предположить, что в журнал Блюмкин направлял свои стихи.

Об этом периоде его жизни до нас дошло очень мало сведений. А тем, которые дошли, далеко не всегда можно безоговорочно доверять. Известно, например, что в Одессе у Якова Блюмкина был знакомый по имени Петр Зайцев – революционер, эсер-максималист, командир Красной армии, потом коммунист. Когда и как они познакомились – сказать трудно. В 1918 году Зайцев говорил, что знает Блюмкина «пять-шесть лет еще по Одессе». Мы не раз еще будем встречаться с ним – Зайцев оказался интересным источником информации о жизни Блюмкина. Хотя, судя по всему, слишком пристрастным.