Текст книги "Сочинения в двенадцати томах. Том 1"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 65 страниц)

2

В 1874 г. должны были произойти общие выборы в парламент; Бьют находился с целями агитации в Дублине, когда к нему явился в один прекрасный день молодой Чарльз Парнель и заявил, что желает баллотироваться в качестве члена ирландской партии и намерен поставить свою кандидатуру в округе Уиклоу. Так как Бьют имел удовольствие видеть молодого человека в первый раз в жизни, то изумлен он был чрезвычайно. Дело в том, что ведь до сих пор Парнель никому в мире ни единого слова о своих политических убеждениях не говорил, политикой совершенно не занимался и вообще до этого времени, т. е. до двадцативосьмилетнего возраста, ни к какому занятию, кроме спорта, пристрастия не обнаруживал; далее, выглядел Парнель английским лендлордом чистой воды и говорил по-английски с тем акцентом, который дается только природным британцам, а нужно сказать, что ирландские избиратели относятся к этому достоинству очень двусмысленно. Но вместе с тем Бьют знал, что и отец и дед Парнеля всегда стояли за Ирландию против ее притеснителей и что это семейство пользуется в стране большим почтением. Кроме того, Парнель был состоятелен, партия могла и не платить ему жалованья, которое получали от нее ирландские депутаты, следовательно, для партийной кассы предвиделась значительная экономия, если бы Парнель был выбран.

Итак, отказать ему в содействии партии не было причин. Исаак Бьют доложил о просьбе Парнеля «комитету гомруля», заведовавшему предвыборной агитацией. Комитет долго не знал, что ему делать с Парнелем, но все-таки решил в конце концов помочь молодому кандидату. На одном из митингов, перед самыми выборами, Парнеля отрекомендовали публике как одного из желательных членов будущей палаты и предоставили ему произнести речь. Тут произошло нечто в высокой мере неприятное и неожиданное [5]5
  См. описание эпизода между прочим у очевидца Sullivan А. New Ireland. London, 1877, стр. 409.


[Закрыть]. Парнель взошел на трибуну и начал что-то говорить быстро и невразумительно, останавливался, глотал слова, бормотал их про себя и, наконец, измучив аудиторию, остановился на полуслове и умолк. Таков был ораторский дебют нового кандидата. Впечатление он произвел на слушателей самое странное; они недоумевали, как мог комитет рекомендовать им такую бездарность. Через короткое время после митинга произошли выборы, и Парнель был провален огромным большинством голосов.

Эти неприятности – скандал на митинге и неудача на выборах – не уменьшили энергии Парнеля. И то, и другое он перенес совершенно спокойно и объявил, что, как только произойдут какие-нибудь частичные, дополнительные выборы, он опять поставит свою кандидатуру. Случай представился; депутат от округа Мис весной 1875 г. умер, и надо было выбрать нового. Парнель баллотировался и в апреле 1875 г. был действительно избран. Вечером 22 апреля 1875 г. он в первый раз вошел в парламент.

Весенняя сессия 1875 г. была для ирландской партии очень интересна, так как правительство намерено было предложить билль о репрессии (coercion) против фенианцев. Этот законопроект охотнее и чаще назывался «биллем о сохранении спокойствия в Ирландии». В 1872 г. число аграрных преступлений достигло 255, в 1873 г. – 254, в 1874 г. – 263 [6]6
  См. Annual register 1875, p. 1. London, 1876, стр. 17.


[Закрыть]. На этом основании член кабинета (Биконсфильда) сэр Михаил Гикс-Бич полагал, что следует продолжить и на будущее время исключительные законы для Ирландии и даже увеличить власть наместника. Ирландские депутаты протестовали, но слабо, без всякой системы, каждый от себя, не сговорившись с товарищами.

Через 4 дня после своего вступления в палату, 26 апреля, Парнель произнес по поводу законопроекта свою первую речь [7]7
  Hansard’s parliamentary debates, 3 series, vol. 223, 38-я парл. сессия Виктории, год 1875. London, 1875, стр. 1643.


[Закрыть]. Он говорил в этот вечер замечательно хорошо, так же как в продолжение всей остальной своей карьеры; инцидент на ирландском митинге был первым и последним в его жизни. Говорил он спокойно, громко, ясно, уверенно, без малейших признаков фразерства и как-то сразу заставил себя слушать. «Я удивляюсь, – сказал он, – что по поводу нескольких происшествий в одном ирландском округе нам предлагают установить исключительные законы для всех жителей острова. Нам говорят, что наши английские лендлорды боятся за свое право собственности. Но мы всегда слышим здесь о правах собственности и никогда, ничего не слышим о ее обязанностях…» «Нам говорит г. депутат от Дерри, что даже ирландские арендаторы земли стоят за билль о репрессии. Я не думаю, чтобы ирландские арендаторы настолько погрязли в себялюбии, что согласны жертвовать интересами своей страны выгодам своего класса. Может быть, придет день, когда ирландский арендатор увидит, что я такой же искренний его друг, как, например, г. депутат от Дерри; я это прямо говорю, зная, что арендатору важно обеспечение его земли, но зная также, что корень всех ирландских смут лежит в том пренебрежении и забвении, в котором находятся принципы ирландского гомруля… [8]8
  Там же, стр. 1645:…Knowing also, that in the neglect of the principles of self-government lay the root of all Irish trouble.


[Закрыть] Нельзя смотреть на Ирландию как на географическую частицу Англии. Ирландия – не географическая частица, а нация».

После Парнеля говорили и повторяли раньше сказанные речи другие члены ирландской партии. Как и следовало ожидать, билль прошел в первом чтении с довольно значительным большинством (155 против 69) [9]9
  Счет голосов см. там же, стр. 1662 и 1683.


[Закрыть]; прошел он и в остальных чтениях. Приглядываясь к своим товарищам по делу (с которыми он до сих пор не встречался), Парнель мог заметить следующее. То, что Исаак Бьют называл своей партией, не вполне заслуживало такого громкого титула. В общем людей, именовавших себя «ирландскими патриотами», было от 35 до 40; иногда к ним присоединялись английские виги, однако твердо рассчитывать на это значило бы обнаружить излишнюю доверчивость. Но, как ни мало было настоящих ирландцев, ядра партии, члены этого ядра уже успели между собой перессориться и так эффектно сумели это сделать, что в парламенте посторонние люди уверяли, будто ирландцы друг с другом совсем не разговаривают, а сносятся между собой, когда нужно, через своих врагов – англичан. Кроме того, хотя общий идеал – гомруль – был вполне ясен, но чуть ли не каждый из членов партии в начале 70-х годов имел свою особую практическую программу действий; таким образом, получалось несколько десятков программ. Если мы примем к сведению, что в ежедневной парламентской жизни каждый творец программы следовал ей, и только ей одной, то легко сможем себе представить, как внушительны должны были быть действия ирландской группы для британского парламента.

Кроме всего этого, были еще черты у большинства парламентских товарищей Парнеля, которые отдаляли его от них: Исаак Бьют и много других ирландских депутатов относились к фениям и их деятельности не только отрицательно, но и прямо враждебно. Сам Парнель с фениями близок не был, но с тех пор, как еще во времена его студенчества в Манчестере повесили нескольких фениев, он, не высказываясь до поры до времени прямо относительно их политики, стал упорным врагом всех мер, предпринимаемых против них, и вскоре после его вступления в парламент для всех стало ясно, что фенианство не в нем должно искать своего оппонента. Обусловливалось ли это зарождавшееся сочувствие фанатическим темпераментом, который таился в Парнеле, или впечатлением манчестерских происшествий [10]10
  O’Connor прямо говорит в своих воспоминаниях (цит. соч., London, Commission éd., 1889, стр. 137): То him, brooding from his early days over the history of his country, this catastrophe came to crystallize impressions into convictions and to pave the way from dreams to action. It was the execution of Allen, Larkin and O’Brien that gave M-r Parnell to the service of Ireland.


[Закрыть], или соображениями теоретического свойства, или всеми этими обстоятельствами вместе – мы не знаем; достаточно сказать, что эта черточка была подмечена Бьютом и другими ирландскими депутатами – и не произвела на них особенно выгодного впечатления. Фении, со своей стороны, к деятельности таких людей, как Исаак Бьют, относились резко отрицательно, а к Парнелю с первых его шагов почувствовали доверие [11]11
  См. отзыв старого фения John O’Leary. Recollections of fenians and fenianism, vol. 2. London, 1896, стр. 169.


[Закрыть]. Когда в июне 1876 г. Гикс-Бич назвал фениев убийцами, Парнель громко протестовал и произвел тогда в первой раз сильную сенсацию.

Но ни в 1875, ни 1876 г. он не выступал серьезно на парламентской арене; он все присматривался и готовился к борьбе. Вести дело так, как его вели до сих пор ирландцы, представлялось ему бесполезным; ясно было, что никакие просьбы и обращения к парламенту относительно гомруля не приведут ни к каким результатам. Не имея надежды упросить кабинет Биконсфильда сделать что-нибудь для Ирландии, партия не могла и пытаться низвергнуть кабинет уже вследствие своей крайней малочисленности, даже если бы она была хорошо организована. И вот у Парнеля созрел план, которому суждено было осуществиться на глазах всей Европы. Он решил тормозить и останавливать конституционную жизнь страны, пользуясь для этого всеми средствами, какие только дает закон каждому депутату, пуская в ход все пружины парламентской формалистики. Намерение было смелое; привести его в исполнение значило как раз остановиться на той грани, которая отделяет легальные приемы борьбы от революционных. Разумеется, раз ставилась задача систематически затруднять парламентскую жизнь, не могло быть и речи о том, чтобы сохранить добрые отношения с либералами; каждый либерал должен был так же яро восстать против этих замыслов, как сам премьер Биконсфильд.

Исаак Бьют сразу воспротивился плану Парнеля. Правда, обструкция применялась уже раньше несколько раз ирландской партией, но это были отдельные, спорадические случаи, имевшие целью отложить обсуждение неприятного законопроекта, и только; о том, чтобы бросить перчатку в лицо всему парламенту, без различия партий, чтобы открыто стараться дискредитировать палату и создать серьезнейшие осложнения в государственной жизни, о таком шаге ирландцы не думали. В сущности примирения между образом действий Бьюта и новой политикой Парнеля быть не могло. На вопрос: можно ли чего-нибудь ожидать от парламента, если не вызывать его гнева, Бьют отвечал: да, можно, а Парнель отвечал: нет, нельзя. Бьют ничего так не боялся, как порвать с парламентом, а Парнель сознательно на это шел. Ирландцы колебались, не зная, за кем следовать. Пока, в 1877 г., большинство стало на сторону Бьюта; из меньшинства некоторые остались нейтральными, не высказывались, и лишь несколько человек, в том числе некто Биггар, объявили себя на стороне Парнеля. Биггар, который имел полное право называть себя парнелитом до Парнеля, практиковал уже время от времени обструкцию нередко на собственный риск и страх. Теперь, когда обструкция возводилась в систему, он с радостью предложил Парнелю свои услуги и убедил еще нескольких ирландцев в правильности парнелевского метода. Летом 1877 г. началась кампания.

7 июня обсуждался билль о тюрьмах, законопроект частного характера, никого особенно не интересовавший. Парнель придирался буквально к каждому слову докладчика, делал вопросы за вопросами и добился того, что целый день был убит на всевозможные пустяки и билль отложен. Это было обструкционистским дебютом. Сначала в парламенте выражали мнение, что опять дело идет о частичной ирландской обструкции, и только недоумевали, почему вдруг ирландцам захотелось задерживать билль, не имеющий к ним никакого касательства. Но вскоре палата увидела, что она должна считаться не с частичной, случайной обструкцией, а с принципиальной. Почти через месяц после билля о тюрьмах обсуждался проект об изменении военносудных законов. Парнель опять вмешался [12]12
  Parliamentary debates, vol. 235, 40—41-я парл. сессии Виктории, стр. 656 и 659.


[Закрыть], не дал даже приступить к рассмотрению законопроекта в его целом, бесконечно затягивал прения, и палата, просидев от 4 часов пополудни 2 июля до 7 час. 15 мин. утра 3 июля, разошлась, не приступив к голосованию. Это страшно взволновало парламент. Парнель говорил своим поведением: «Или вы дадите Ирландии гомруль, или не сможете проводить за сессию и четверти тех законов, какие необходимы».

Но делать было нечего: он стоял все время на твердой почве закона. Через 3 недели с лишком после билля о военных судах на очередь стал вопрос о южноафриканских колониях Англии, об отношениях к Трансваалю, который Англия хотела присоединить к своим владениям. Напрасно лорд-канцлер старался поскорее привести дело к концу; напрасно члены парламента громко разговаривали, когда Парнель произносил свои речи; напрасно докладчик был щепетильно точен и ясен. Запросы, недоумения, придирки Парнеля и ирландцев следовали друг за другом длинной вереницей, и конца им не предвиделось. Атмосфера достигла той степени напряженности, когда со стороны даже сдержанных людей мыслимы некоторые эксцессы. Парнель говорил, повторялся нарочно, утверждая [13]13
  Там же, vol. 235, стр. 1808.


[Закрыть], что постоянный шум не дает ему толком высказаться, а время шло. Но вот члены палаты стали слушать его внимательнее: он говорил об Ирландии, сравнивал ее с Южной Африкой, о которой шла речь, и приходил к неожиданным выводам. «Мне кажется, – говорил он, – что британский парламент должен раньше привести в порядок свои дела с теми нациями, которые уже ему подчинены, а потом уже приниматься за вопросы о Южной Африке. Мне кажется, что проектируемое образование конфедерации южноафриканских земель составляет лишь часть своекорыстной британской политики. Английское правительство знать не хочет желаний других и совершенно пренебрегает интересами своих колоний. Вы просите теперь, джентльмены, чтобы мы вам помогли и дальше осуществлять эту эгоистическую политику. Нет, я пришел из Ирландии, из страны, которая наиболее полным образом испытала результаты английского вмешательства в ее дела и последствия английской тирании и жестокости, и вот почему я нахожу совсем особое, специальное удовольствие в том, чтобы бороться с намерениями правительства относительно Южной Африки». Все это было сказано спокойно и, как уверяют слушавшие речь Парнеля, бесконечно презрительно. Канцлер казначейства в бешенстве вскочил со своего места и потребовал, чтобы эти слова были внесены в протокол. Парнель целую сессию мешал спокойно работать, задерживал дела, в лицо смеялся над палатой и кончает тем, что осмеливается оскорблять британскую нацию! Канцлер был вне себя. Он сейчас же предложил, чтобы Парнель на 3 дня был исключен из палаты [14]14
  Там же, vol. 235, стр. 1811.


[Закрыть].

Парнель, по-прежнему сохраняя ледяное спокойствие, вместо объяснений по существу нашел возможность и из этого инцидента создать предлог для обструкции. «На каком основании, – спросил он, – канцлер до того, как покончен один билль (о Южной Африке), вносит другой (о том, чтобы меня выгнать на 3 дня)? Это против правил!»

Тон его слов и его поведения был так глубоко оскорбителен, что палата, как один человек, возмутилась против него. Но что же можно было сделать? Ведь самые слова Парнеля были строго конституционны: выражать свое мнение никому не возбраняется, и члены парламента за это не ответственны. А за тон, за манеру высказывать свои мысли наказаний нет. Парнель один во всей палате был спокоен; все были измучены физически, взволнованы, а многие потрясены бессильным гневом. Но Парнель мог знать, что ни правительство, ни палата в Англии против закона не пойдут, как бы он ни был не кстати; предложение канцлера было отклонено. Тогда герой инцидента снова поднялся, повторил свои слова об английском своекорыстии, ничуть их не смягчив, и продолжал задавать свои бесчисленные вопросы и затягивать прения. Биггар и еще 5–6 ирландцев помогали ему. Чем больше проходило времени, тем как будто бодрее и свежее становился Парнель. Ночь давно наступила, а дело не подвинулось вперед ни на шаг. В 6 часов утра палата разошлась, ничего не сделав, и билль о Южной Африке отложили на неделю.

Но и через неделю, 31 июля, как только началось заседание, Парнель и Биггар опять стали задерживать обсуждение вопроса [15]15
  Там же, vol. 236, 40—41-я парл. сессии Виктории, стр. 278, 286, 261, 281 и 298.


[Закрыть] придирками к каждой фразе защитников доклада. Стоит прочитать протокол заседания [16]16
  Parliamentary debates, vol. 236, 40—41-я парл. сессии Виктории, стр. 271–302.


[Закрыть], чтобы понять, насколько неисчерпаема человеческая энергия и изобретательна человеческая голова. Окончился день 31 июля, наступила и прошла ночь, и на рассвете Парнель с таким же интересом и такой же бодростью слушал, записывал, интерпеллировал, говорил речи, как всегда. Тогда палата разделилась на 17 групп, и было решено, чтобы каждая группа по очереди слушала Парнеля, а остальные чтобы пока спали. Мера эта была неслыханной в парламентской истории, но Парнель не потерялся: он тут же объявил Биггару, что и они с ним будут спать по очереди; бодрствующий должен говорить и вообще занимать палату. Так они и поступили. Собственно Парнель не пользовался своим правом на отдых; его железная натура выдерживала все. Когда Биггар засыпал, члены палаты бросали на пол тяжелые «синие книги», чтобы разбудить его и не дать отдохнуть [17]17
  Godré-Nemours L. Parnell. Paris, 1892, стр. 31.


[Закрыть]. С изумлением жители Лондона прочли [18]18
  Johnston R. Parnell and the Parnells. Dublin, 1888, стр. 25.


[Закрыть] утром 1 августа в газетах, что палата еще заседает со вчерашнего дня. Наконец, после 26-часового заседания, не прерывавшегося ни на минуту, билль прошел.

3

Исаак Бьют и многие ирландцы, бывшие на его стороне, негодовали на Парнеля не хуже англичан. Англичане привыкли видеть в Бьюте человека, с которым можно вести дело о гомруле спокойно, не торопясь и без всяких понуждений с той или другой стороны [19]19
  См. характеристическое место о Бьюте в Annual register 1877, p. 1, стр. 46.


[Закрыть]. В свою очередь Бьют понимал, что уж теперь на доброе отношение палаты к ирландцам нечего и рассчитывать. В Лондоне и всей Англии только и было разговоров, что о Парнеле и обструкционизме; результаты законодательного периода сводились к нулю; вопрос о гомруле стал гнетущей злобой дня. Та война, которую Парнель начал против парламента, могла привести или к его победе, или к приостановке государственной жизни, или к коренным изменениям в парламентском уставе, а на такие изменения англичане решаются весьма неохотно. Многих поддерживала еще та мысль, что Парнель одинок или почти одинок в собственном лагере. Взрыв симпатии и сочувствия к Бьюту последовал даже среди тех фракций парламента, которые полагали, что если Ирландия в чем нуждается, то исключительно в законах об усмирении.

Но недолго пришлось парламенту питать эти надежды. И Парнель, и Бьют, и ирландцы-депутаты, все понимали, что на среднем термине между политикой Бьюта и политикой Парнеля остановиться нельзя и что чем скорее будет сделан окончательный выбор, тем лучше. Но если еще между депутатами мог дебатироваться этот вопрос, то в Ирландии он уже был решен. Опять встрепенулась вся страна; опять она переживала старые воспоминания; опять воскресали о’коннелевские традиции. Та глубокая, холодная и сознательная ненависть к англичанам, которая никогда не теряет в Ирландии своей силы и всегда ищет выражения, всех сделала парнелитами, как только весть о летней обструкции долетела до острова [20]20
  O’Connor. Цит. соч., 1889, стр. 161.


[Закрыть].

13 августа кончилась заторможенная Парнелем сессия, и он тотчас же уехал из Лондона в Ирландию; 21-го в Дублине был устроен в честь его огромный митинг. Прием был проникнут таким энтузиазмом, что никого, разумеется, не удивило решение митинга: выразить горячее сочувствие новым людям и новой политике. В первый раз после времен О’Коннеля Ирландия снова чувствовала себя силой; и, главное, силу эту Парнель пустил в ход, не тратя ни капли ирландской крови, сохраняя ресурсы страны для иных способов действия. Но мало того, обструкция так же не дала парламенту спокойного существования, как англичане не дают его, по мнению ирландцев, их стране. Кроме злорадного сознания, что Парнель на парламенте вымещает ирландские обиды, дублинские чествователи помнили и повторяли речь Парнеля о Южной Африке и ставили в заслугу тон, которым этот человек говорил в палате общин. И в довершение торжества он был лендлорд, протестант и чистокровный англо-сакс: ирландские националисты могли всему миру сказать, что их положение возмущает не только тех, кто от него страдает, но и людей, имеющих все основания стоять на стороне господствующего класса. Исаак Бьют и его друзья сознавали, что их время прошло. Когда доктор, лечивший больного Бьюта, старался его ободрить, старик отвечал одно: «Нет, мой час пробил, скоро огонь будет потушен». Известия о парнелистских митингах доходили до него одно за другим; всюду сравнивали его политику с парнелевской, и всюду Парнель торжествовал. В несколько месяцев вся Ирландия стояла на стороне молодого депутата, и вскоре последовавшая смерть Бьюта ничего не изменила в положении дел. Парнелиты заявляли, что они ненавидят английское правительство, не уважают его, будут бороться с ним до последней степени и ничего не уступят из своих требований.

Обструкция в парламенте продолжалась своим чередом. В 1878 г. правительство лорда Биконсфильда начало делать первые шаги: был издан закон о народном образовании в Ирландии, совершенно такой, какого желал Парнель. До сих пор «политика кротости» покойного Бьюта не мешала парламенту и правительству оставаться глухими к какому бы то ни было желанию ирландцев; теперь в первый раз осязательно обнаружились результаты парнелизма, и восторг перед Парнелем стал всеобщим.

В это же время, т. е. в 1877 и 1879 гг., началось в Ирландии новое движение, в котором Парнелю также суждено было играть первую роль. Ирландию посетил голод; неурожай картофеля повлек за собой такие страшные бедствия, такую массовую смертность, что население пришло в совершенное отчаяние. Во главе ирландского управления стоял сэр Джемс Лоутер; сэр Лоутер был положительно убежден, что никогда голода не было бы, если бы не агитаторы, волнующие страну и говорящие о голоде. Во всяком случае он держался того мнения, что беспокоить свое непосредственное начальство, лорда Биконсфильда, известиями об ирландских делах и бесполезно, и неловко, и поэтому на все запросы с непоколебимой стойкостью отвечал, что в Ирландии голода нет, а есть некоторый недочет в сборе урожая. Парнель и его друзья открыли глаза английскому обществу на то, что творится в Ирландии, и вызвали сильное движение сочувствия среди самых разнообразных социальных слоев. Голод лишний раз напомнил, что если гомруль необходим и в политическом отношении, и по своим вероятным последствиям для социальной жизни страны, то во всяком случае не мешает, пока самоуправления еще нет, попытаться провести через британский парламент некоторые меры экономического характера.

Михаил Девитт [21]21
  К сожалению, пока слишком мало и неполно писано о Девитте, хотя его деятельность заслуживала бы обстоятельной монографии. На ирландской партии лежит обязанность опубликовать по крайней мере все материалы, нужные для такого труда.


[Закрыть], молодой ирландец, участвовавший еще подростком в фенианском движении середины 60-х годов и приговоренный к каторжным работам, вернулся после семилетней каторги в Ирландию и здесь под впечатлением ужасов голода решился основать «земельную лигу», общество, которое поставило бы себе целью добиться закрепления законодательным путем за ирландскими фермерами арендуемых у лендлордов земельных участков. Это должно было бы осуществиться постепенно, путем установления сначала пожизненных земельных держаний, потом наследственных аренд и пр. Создав такую программу, Девитт обратился за поддержкой к Парнелю.

Если мы спросим себя, почему Девитт пришел именно к Парнелю, почему всякое движение, возникавшее в Ирландии с конца 70-х годов, не было уверено в своей долговечности, пока Парнель не становился на его сторону, почему сильные, энергичные и честолюбивые люди в Ирландии склонялись перед ним и делались рядовыми его армии, то общий и достаточно неопределенный ответ найдем в личном обаянии, которое, по единодушным отзывам всех деятелей этого недавнего прошлого, производил Парнель. Мы знаем из воспоминаний о нем, что многие (особенно в начале его карьеры) приходили на митинг антипарнелитами и, послушав его, становились его безусловными приверженцами; мы видим также, что 33–34 лет от роду он стал действительно «некоронованным королем» Ирландии; что в том возрасте, когда большинство политических деятелей начинает свою карьеру, он уже достиг подавляюще громадного влияния. Огромный ораторский талант, способность, переживая самые сильные и бурные чувства, глубоко скрывать их, твердость, стойкость и неустрашимость характера, организаторские способности, наконец, даже англичан удивлявшее хладнокровие – быстро поставили его над остальными членами ирландской партии.

Девитт рассказывает [22]22
  Filon A. Profils anglais. Paris, 1893, стр. 247.


[Закрыть], что в продолжение всего времени, пока он говорил о проектируемой лиге, Парнель не перебивал его и ни о чем не расспрашивал, а казался исключительно занятым своей сигарой. Когда Девитт окончил, Парнель встал, стряхнул пепел и сказал: «Я это сделаю. Не знаю, смогу ли я поладить со всеми вашими товарищами, но все равно. Я это сделаю» [23]23
  Там же.


[Закрыть].

Для того чтобы вести пропаганду идей земельной лиги, нужны были деньги; для того чтобы помочь голодающему населению Ирландии, также нужны были деньги, и Парнель решил отправиться в Соединенные Штаты, чтобы устроить там ряд митингов и прочесть серию публичных лекций. Еще раньше, в сентябре 1879 г., он пожелал поставить твердо на ноги новое общество и издал воззвание к Ирландии, в котором просил ирландцев всеми мерами помогать лиге. Целая масса филиальных организаций, подчиненных дублинскому комитету «земельной лиги», была открыта в провинции. 29 сентября Парнель говорил о фениях, с живым сочувствием отзывался об ирландцах, принужденных по тем или иным причинам эмигрировать из своей родины в Америку, изложил ряд мыслей о федерации в союзе всех ирландцев, где бы они ни жили, для борьбы с общим врагом – Англией. В октябре того же 1879 г. Парнель был избран председателем земельной лиги. Нужно сказать, что он несколько изменил программу Девитта, внеся туда и политический элемент. Он заявил, что лига будет бороться не только, чтобы земля принадлежала как собственность ирландскому населению, но чтобы также поскорее был дан гомруль. Характеристично, что и здесь Парнель настаивал на необходимости отбросить в сторону всякое маскирование и не оставить англичанам даже повода усомниться во враждебности к ним новой лиги. Состояние открытой войны было любимейшим термином парнелевской дипломатии. Фении, которые с самого начала, как уже было замечено, тепло относились к Парнелю, не упускали теперь случая показать свою любовь к нему и преданность к новой лиге. «Пусть всякий борется против Англии, кто как может, все ее враги – наши союзники», – много раз повторял Парнель в 1879 г., и эти слова были слышны и через Атлантический океан, и сквозь тюремные стены. Что касается до чисто экономической стороны программы «лиги», то Парнель и здесь ставил вопрос резче и определеннее: «Средняя плата должна заключать в себе погашение стоимости земли; в тридцать лет все арендуемые земельные участки должны стать собственностью арендаторов; лендлорд не имеет права прогнать арендатора с его участка».

Правительство лорда Биконсфильда, узнав, что Парнель принимает деятельное участие в делах земельной лиги, встревожилось весьма сильно и стало зорко следить за членами нового общества. В начале декабря Девитт и еще два члена лиги (Дели и Киллен) были арестованы за революционные речи, произнесенные на митинге. Это было сильным ударом для неоперившегося общества, но чем труднее становилась борьба, тем более возрастала энергия Парнеля. Придерживаясь известного мнения о том, что деньги – нерв войны, он решил не откладывать своей поездки в Америку для сбора необходимых сумм. Уладив кое-как партийные и частные дела, 21 декабря 1879 г. он выехал из Квинстоуна [24]24
  Dictionary of national biography, vol. 43, стр. 326.


[Закрыть], а 1 января 1880 г. прибыл в Санди-Гук, в Америку.