Текст книги "Сочинения в двенадцати томах. Том 1"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 65 страниц)

12

Избирательный закон 1884 г., так решительно демократизовавший кадры избирателей, имел для Ирландии то непосредственно сказавшееся значение, что наиболее бедные слои арендаторов получили доступ к избирательной урне. По разным причинам положение кабинета Гладстона пошатнулось уже вскоре после издания нового избирательного закона, и 8 июня 1885 г., оставшись (правда, довольно случайно) в меньшинстве по вопросу о налогах на спиртные напитки, Гладстон подал в отставку, и королева назначила первым министром главу консервативной оппозиции маркиза Салисбюри.

В тот ночной час, когда объявлен был неожиданный результат подсчета голосов, с ирландских скамей палаты общин раздались ликующие возгласы и злорадные крики: «Билль об усмирении! Отмена habeas corpus! Вспомните билль об усмирении!» Ирландцы не могли в эту минуту воздержаться от ликований, смотря на павшего врага, правление которого ознаменовалось для их страны столь трагическими событиями. Немногие подозревали тогда, что этот враг будет очень скоро ирландцами же восстановлен во власти. Дело в том, что первые моменты существования кабинета Салисбюри в 1885 г. показывали явную тенденцию консервативного премьера к сближению с Парнелем и его партией. Нужно сказать, что Парнель одинаково не любил все английские партии и одинаково не доверял ни одной из них; но он всегда считал, что если и либералы, и консерваторы могут дать Ирландии гомруль только по крайней необходимости, только будучи к этому вынуждены, то консерваторам сделать это легче, нежели либералам, ибо консервативный кабинет испытает в этом вопросе (как и во всяком другом) меньше затруднений со стороны палаты лордов, нежели кабинет либеральный. Вот почему Парнель не отворачивался от Салисбюри, а почему Салисбюри старался сблизиться с Парнелем, это понятно само собой: он и одного дня не мог держаться без помощи ирландской партии, потому что ведь кабинет Гладстона был провален ничтожным и случайным большинством в 12 голосов (264 против 252). Когда истек срок акта о предупреждении преступлений в Ирландии, Салисбюри решил не вносить билля о его возобновлении, а новый вице-король лорд Кэрнарвон, назначенный Салисбюри, объявил, что он будет править лишь при помощи обыкновенных, а не исключительных законов.

Кроме того, билль (поддержанный правительством) об ассигновании из государственных сумм 5 миллионов фунтов для заимообразных выдач на льготных условиях денег арендаторам, которые с соглашения лендлорда пожелали бы выкупить свои участки, прошел в парламенте. Лорд Кэрнарвон, не вполне определенно впрочем изъясняясь, дал понять, что консервативный кабинет по прочь от дарования в той или иной форме самоуправления Ирландии. Об этих переговорах Кэрнарвона с Парнелем существуют версии разные. Дело в том, что Кэрнарвон, высказываясь за гомруль, оговаривался впоследствии, что делал это в качестве частного человека. Парнель же и его политические друзья приняли эти разговоры вице-короля за нечто внушенное, имеющее отношение к мнениям самого Салисбюри: тем более эта «ошибка» могла с их стороны возникнуть, что подобные беседы, раз они происходят накануне общих парламентских выборов, могут действительно в глазах людей недоверчивых показаться вовсе не только академическими. Ибо всем было ясно, что кабинет очень нуждается в поддержке ирландцев, и, даже вполне допуская личную искренность лорда Кэрнарвона, многие потом обвиняли Салисбюри в двуличном и намеренном поддержании раз возникшего недоразумения.

Общие выборы произошли осенью 1885 г. В результате их было выбрано 335 либералов, 249 консерваторов и 86 членов ирландской партии. Другими словами, кабинет Салисбюри мог просуществовать только при деятельной поддержке Парнеля. Единственным пунктом парнелевской платформы во время выборов было требование полной законодательной независимости, требование законодательно-административного самоуправления Ирландии. Во время выборов самая решительная враждебность замечалась в отношениях между либералами и ирландцами, самые яростные манифесты выпускались Парнелем против Гладстона и его единомышленников.

Но когда выборы окончились, Гладстон и ближайший его политический единомышленник Джон Морлей (уже с декабря 1885 г.) стали время от времени делать намеки и указания, что если из 103 депутатов, которых посылает в парламент Ирландия, было выбрано 86 приверженцев гомруля, то это бесспорно означает стремление огромного большинства населения получить наконец автономные права, и что если, например, лорд Салисбюри пожелал бы внести в парламент проект гомруля, то либеральная партия этот проект поддержала бы. Но Салисбюри на это не пошел. Ближайшие события ясно показали, что он не ошибся, рассчитывая в своем сопротивлении ирландским домогательствам на поддержку не только всей консервативной, но и частя либеральной партии. Разумеется, непосредственным последствием нежелания Салисбюри делать уступки в направлении гомруля было то, что 86 парнелитов, соединившись с либералами, низвергли консервативный кабинет. Случилось это, как только началась парламентская сессия 1886 г., и как только была произнесена составленная Салисбюри тронная речь, не только не обещавшая гомруля, но угрожавшая новыми расширениями власти ирландского вице-короля. Для Гладстона, например, в этом заявлении не было ничего внезапного, ибо он считал все намеки и разговоры о гомруле летом 1885 г. за сознательный и зрело обдуманный обман со стороны консерваторов, желавших обеспечить себе поддержку Парнеля во время выборов. Но Парнель, несмотря ни на что, не имел особых причин жаловаться на коварство Салисбюри: ведь не только одни лживые обещания получила Ирландия от консервативного кабинета, но и вышеупомянутый акт о государственных ссудах арендаторам, желающим выкупить свои участки. А что консерваторы не сдержали своих туманных обещаний насчет гомруля, то у Парнеля был готов ответ на это; 26 января во время голосования поправки Джесси Коллинса при обсуждении адреса на речь королевы ирландские депутаты, соединившись с либералами, оставили кабинет в меньшинстве, и 1 февраля 1886 г. Гладстон снова занял пост первого министра.

Гладстон, раз уже решившись дать гомруль Ирландии, тотчас же принялся за выработку билля, и чем определеннее становилось намерение старого премьера в самом близком будущем внести этот проект, тем решительнее становились несогласия между Гладстоном и такими значительными людьми, как Чемберлен и Гартингтон, которые положительно были против ирландского самоуправления. Старик Даффи, один из былых главных деятелей «Молодой Ирландии» 40-х годов, был в это время как раз в Лондоне и сказал Барри О’Брайену по поводу слухов о несогласиях между Гладстоном и Чемберленом: «Гладстон плюс Чемберлен могут провести гомруль, но Гладстон минус Чемберлен не может; а что же будет с Гладстоном, если Чемберлен и Гартингтон соединятся против него?» Случилось хуже, ибо к Чемберлену и Гартингтону присоединились не только многие другие деятели либеральной партии, но и в общественном мнении резко обозначилась оппозиция против намерений Гладстона даже в тех кругах, которые еще недавно, во время выборов 1885 г., стояли за него. Национальные предрассудки и опасения оказывались сильнее, нежели Гладстон рассчитывал, и 1886 год стал роковой датой для его партии. Проект Гладстона состоял в том, что Ирландия отныне должна управляться королевой и особым законодательным учреждением. Это законодательное учреждение должно было состоять из двух отделений; первое, в котором должно быть 103 члена, должно было отчасти соответствовать верхней палате, а второе, в котором – 21 член, – нижней палате. Из 103 членов первого отделения 75 выбирались бы сроком на 10 лет из числа лиц, либо имеющих годовой доход не менее 200 фунтов, либо собственность «стоимостью в 4 тысячи фунтов; чтобы иметь право принимать участие в их выборе, нужно было либо владеть, либо занимать недвижимое имущество, дающее доходу не менее 25 фунтов в год. Остальные 28 членов этого первого отделения были назначенными мэрами. Второе отделение должно было состоять из 204 членов, избираемых на тех же основаниях, как избираются ирландские члены в нижнюю палату великобританского парламента, причем полномочия их длятся 5 лет. Из великобританского же (имперского) парламента ирландцы исключаются вовсе. Оба отделения вместе обсуждают все дела, но вотируют в известных случаях отдельно. Вице-королю предоставляется от имени короны накладывать свое veto на все решения собрания; под властью вице-короля оставалась на время вся полицейская сила, уже существующая в стране, но ирландская исполнительная власть, ответственная перед ирландским собранием, должна была со временем принять заведование полицией в свои руки. Эта ирландская исполнительная власть, как и проектируемое ирландское собрание, не должны были иметь дело с вопросами войны, мира, внешних отношений, войска, флота, почты, чеканки монеты, ряда законоположений, касающихся торговли, финансов и обложения. Все спорные конституционные вопросы, могущие возникнуть у нового собрания в его отношениях к другим властям, должны быть отдаваемы на рассмотрение и решение суда Королевского частного совета в Лондоне. Другие статьи билля устанавливали участие Ирландии в налоговом бремени, возлагаемом имперским парламентом на всех подданных Великобританской империи, и т. д.

Не со всем соглашались в этом билле ирландцы, но все они с Парнелем во главе решили, конечно, этот проект отстаивать. Поправки и улучшения можно было внести и позже; все сознавали, что главное – положить первую основу к законодательному отделению от Англии.

Но это же понимали столь же хорошо как консерваторы, так и то либералы-унионисты (т. е. приверженцы сохранения в полной силе унии 1800 г.), которые решительно воспротивились желанию Гладстона. Они находили, что этот билль несет с собой расчленение империи. Во втором чтении, 7 июня, билль Гладстона был отвергнут большинством 30 голосов: против премьера голосовали не только 250 консерваторов, но и 93 либерала, отколовшихся от премьера. Когда Гладстон после этого вотума распустил парламент и назначил новые выборы, он полагал, что страна станет на его сторону и примкнет к тому его мнению, к которому отказалось примкнуть большинство в палате общин, – к мнению, что прочное умиротворение Ирландии возможно не иначе, как при даровании ей самоуправления. И опять его ожидания были обмануты. Самая бурная агитация как со стороны консерваторов, так в особенности и со стороны отколовшихся либералов против «расчленения империи» увенчалась полным успехом; выборы 1886 г. дали палате общин 317 консерваторов, 74 либерала-униониста, 84 парнелита и 191 гладстоновца. Следовательно, в случае нового внесения проекта о гомруле Гладстон мог рассчитывать всего на 275 голосов против 391. Конечно, единственным выходом тут являлась отставка, и Салисбюри опять стал премьером.

13

Новое министерство Салисбюри, пребывавшее у власти с лета 1886 г. до осени 1892 г., являлось действительно «воплощением антиирландских предрассудков», как выразился Девитт. Ни о каких отношениях между Парнелем и консервативным кабинетом, кроме самых враждебных, теперь уже не могло быть и речи. Потерпев неудачу в стремлении добиться самоуправления, Парнель сделал попытку (в сентябре 1886 г.) добиться рядом мер приостановки страшно участившихся изгнаний арендаторов, пересмотра размеров рент, установленных судами в силу акта 1881 г., ввиду угнетенного состояния сельскохозяйственной промышленности и распространения льгот этого акта (1881 г.) на ту категорию арендаторов (лизгольдеров), которые до сих пор ими не пользовались. Этот билль был отвергнут, и тогда возник вопрос о необходимости обратить серьезное внимание на агитацию в пользу земельной реформы, агитацию, отодвинутую в последние годы на задний план стремлением к гомрулю.

23 октября 1886 г. Гартингтон, Диллон, О’Брайен и другие представили выработанную ими программу действий, которая получила характерное название «плана кампании». Это была действительно мера боевая. «План кампании» предлагал ввиду решительного нежелания министерства и парламента считаться с отчаянным положением страны прибегнуть к следующему способу самопомощи: арендаторы имения должны явиться к лендлорду и просить сбавки арендной платы до определенного ими размера соответственно ухудшившемуся состоянию земледелия. Если лендлорд откажет, тогда арендаторы возвращаются домой и продолжают жить на своих участках, взнося предложенную ими и отвергнутую лендлордом арендную плату в особый фонд; если со временем лендлорд уступит, тогда вся сумма внесенных денег поступает в его пользу, если же не уступит, а прибегнет для выселения к полиции и принудительным мерам, тогда этот фонд обращается на нужды борьбы против насильственных мер лендлорда и полиции. Эта полуреволюционная программа действий оправдывалась как ее авторами, так и многими примкнувшими к ней лицами тем обстоятельством, что, вопреки смыслу и духу земельного акта 1881 г., размеры арендной платы назначаются непосильно большие, и что изгнания арендаторов продолжаются в самых больших размерах. С 1884 по 1886 г. около 8 тысяч арендаторов, не имевших ни малейшей возможности платить огромную аренду, были либо выгнаны, либо принуждены лишиться всех прав, которые давал им акт 1881 г. Парнель не принял участия в пропаганде «плана кампании». Он полагал, что подобная платформа отпугнет Гладстона и либералов от ирландской партии, а Гладстон, по его словам, являлся теперь «единственной надеждой для Ирландии». Но и помимо участия Парнеля аграрная агитация принимала широкие размеры. «План кампании» был пущен в ход в 84 имениях. Лендлорды в 60 случаях уступили и уменьшили ренту почти на 25 %: в 24 имениях лендлорды тоже уступили, но после некоторой борьбы. Но по мере развития пропаганды «плана кампании» происходили и такие случаи, когда между лендлордами и арендаторами возгоралась ожесточенная борьба. Тогда правительство Салисбюри увидело, что оно сделало ошибку, совершенно отказавшись хоть как-нибудь улучшить положение ирландских арендаторов.

Спустя каких-нибудь 6 месяцев после возникновения «плана кампании» правительство внесло билль о пересмотре рент, размеры которых были установлены судами с 1881 по 1886 г., и о допущении к пользованию преимуществами акта 1881 г. той категории арендаторов, о которой тщетно хлопотал Парнель несколько месяцев тому назад. Но чтобы это не имело слишком определенного вида вынужденной уступки, правительство одновременно усилило репрессию в Ирландии. Снова аграрные волнения и усмирения стали приковывать к Ирландии всеобщее внимание. На одном большом митинге полиция затеяла драку с собравшимися и открыла стрельбу, причем трое оказались убитыми. В Югэле во время ареста одного священника, обвинявшегося в насильственных действиях против лендлорда по программе «плана кампании», полиция убила одного молодого человека, который принимал участие в манифестировавшей толпе. В Тайперери был убит мальчик полицейским. Произошел ряд подобных же случаев в других местах. Организаторы «плана кампании» деятельно собирали деньги и поддерживали пострадавших в борьбе; за 7 лет, когда эта борьба была особенно горяча (1887–1893 гг.), ими было роздано на поддержание как активных борцов, так и семей изгоняемых арендаторов около 230 тысяч фунтов стерлингов.

Борясь с аграрной гверильей в самой Ирландии, Салисбюри, консервативно-унионистское большинство палаты общин, консервативная пресса делали в то же время усилия каким бы то ни было образом разрушить союз между Парнелем и Гладстоном. Объединение этих двух могущественных политических деятелей и стоящих за ними партий на такой платформе, как гомруль, являлось в их глазах угрозой целости империи. Гладстон, раз уже повернув на другой путь, признав тщету всех репрессивных мер, которые он, будучи министром, пускал в ход, деятельно агитировал в пользу гомруля. Возможно скорее разорвать сложившиеся союзные отношения между Гладстоном и Парнелем стало казаться делом решительной необходимости, и тогда-то (весной 1887 г.) редакцией газеты «Times» была сделана попытка уличить Парнеля в связи с революционерами, убившими за 5 лет до того Борка и Кавендиша. Ряд обвинительных статей под общим названием: «Парнелизм и преступление» редакция закончила (18 апреля) обнародованием подложного факсимиле письма, будто бы написанного Парнелем 15 мая 1882 г… т. е. через 9 дней после события в Феникс-парке, одному из участников этого дела. Мы не будем останавливаться здесь на том, как была назначена специальная комиссия для разбора этого дела, как в подлоге был уличен Ричард Пиготт, как Пиготт бежал из Англии и покончил с собой, как газета «Times» потерпела полное моральное фиаско, а Парнель вышел победителем. Все это интересующийся читатель найдет в указанных нами работах биографического характера [58]58
  Например, O’Brien В., The life of С. S. Parnell, vol. II, стр. 97, или в нашей статье о Парнеле (см. наст. том. стр. 37—118.– Ред.)


[Закрыть]. Здесь же нам важно отметить не эти детали, а лишь главный результат всего предприятия газеты «Times», поддержанного усердно консервативной партией: союз Гладстона с Парнелем не только не ослабел, но окреп и даже стал как бы переходить на почву личного сближения. Но этот триумф Парнеля был уже последним перед грустным концом этого замечательного человека…

15 и 17 ноября 1890 г. в Лондоне было заслушано дело о разводе, требуемом капитаном О’Ши от своей жены, причем муж обвинял жену в незаконной многолетней тайной связи с Парнелем [59]59
  Подробности см. в указанных биографических работах о Парнеле.


[Закрыть]. Широчайшая огласка, которую получило это дело, и роковые его последствия для Парнеля объясняются причинами разнообразными. Консервативно-унионистская партия, конечно, воспользовалась этим процессом, чтобы обвинить своего врага в глубочайшей нравственной испорченности и всевозможных пороках. Но если консервативно-унионистская пресса начала кампанию, то вскоре либеральная поддержала ее всецело, хотя в первые дни либералы высказывались сдержанно. Традиционное английское лицемерие торжествовало полную победу по всей линии. Гладстон некоторое время колебался, но его политические друзья настоятельно указывали ему на полную невозможность поддерживать дальнейший союз с ирландской партией, пока во главе ее стоит Парнель, ибо такого союза либеральной партии английское общественное мнение не простит.

Вот что говорил по этому поводу Гладстон спустя 7 лет: «Каково было мое положение? После вердикта по бракоразводному делу я получал письма от либералов палаты общин и либералов в стране и все говорили одно и то же: Парнель должен уйти». Когда к общему голосу присоединились также Морлей и Гаркур, Гладстон решился. Он публично (в открытом письме к Морлею) заявил, что, по его мнению, дальше лидером ирландской партии Парнель быть не может. Это было как бы сигналом для внезапного усиления и расширения травли, поднятой против Парнеля. Католическое духовенство в Ирландии повело систематическую кампанию против лидера, и в народе возникло соответственное течение. Парламентская партия Парнеля, до тех пор беспрекословно ему повиновавшаяся, раскололась на два лагеря, из которых один был за него и считал, что частная жизнь Парнеля не имеет никакого отношения к политике, а другой был против него и заявил, что союз с либералами есть насущная необходимость для ирландской партии, и уже поэтому Парнель должен уйти, дабы не препятствовать Гладстону продолжать союзные отношения с гомрулерами. Парнель со страшным напряжением сил боролся против всех враждебных ему течений. Он провел эти месяцы – последние 11 месяцев своей жизни – в вечных разъездах, в постоянной агитации, в постоянной полемике. Антипарнелиты стали одерживать верх на частичных выборах, имевших место в первой половине 1891 г.; раздор все разрастался. Непосильные труды, лихорадочная жизнь, неприятности и волнения – все это сломило Парнеля, и 7 октября (1891 г.) он скончался, совершенно неожиданно для широких масс, ибо всего за 10 дней до того произнес последнюю речь на митинге в Боскоммоне.

14

Вот что впоследствии (в 1897 г.) сказал Гладстон по поводу этого погубившего Парнеля вихря, налетевшего на него как раз в эпоху полного расцвета сил и популярности: «Ах, если бы был жив Парнель, если бы не произошло бракоразводного процесса, я торжественно изъявляю уверенность, что теперь был бы у Ирландии свой парламент». Гомруль лишился в лице Парнеля действительно замечательного бойца и защитника. Суровая, непреклонная, энергичная натура Парнеля, его ораторский дар, тактические способности, столь нужные политику, находящемуся в его положении, – все это делало Парнеля первостепенной величиной, идолом народных масс. «Такого не было у нас и уже не будет», – сказал о нем хорошо его знавший Мак-Карти. Это предсказание пока сбылось. Последние годы уже не выдвинули в Ирландии никого, кто мог бы заменить Парнеля вполне. А времена наступили нелегкие. Как это ни было странно и вполне излишне, вражда между парнелитами и антипарнелитами продолжалась по старой памяти, хотя уже ни малейшего смысла не имела. Подошли общие выборы 1892 г., те самые общие выборы, на которые так надеялся покойный Парнель. Ирландия прислала 81 гомрулера, приверженцев Гладстона было выбрано в Англии и Шотландии 270, консерваторов – 268 (остальные 4 – члены рабочей партии). В общем выходило, что за гомруль стоит некоторое большинство (40 голосов), и что Гладстон имеет все конституционные основания занять пост первого министра. В первые же дни после выборов (в августе 1892 г.) Салисбюри получил вотум недоверия, и Гладстон снова, теперь уже в последний раз в своей жизни, стал во главе правительства.

Руководители движения в пользу гомруля, Джустин Мак-Карти, Сикстон, Диллон, Гили, О’Брайен, Девитт, сообща старались делать то дело, которое Парнель так хорошо делал один, но у них всех вместе и у каждого отдельно (при многих и разнообразных качествах) не хватало той особенной, изумительной способности воспламенять людские массы, оставаясь холодным, чем так силен был Парнель. Ни в Ирландии, ни в Англии, ни в парламенте они не имели и тени того авторитета и значения, как покойный лидер. Дело обстояло очень неутешительно: в палате общин, правда, премьер имел большинство, хотя и слишком ничтожное для вполне уверенного образа действий при проведении такой колоссальной по своему значению меры, как гомруль; но зато члены палаты лордов ничуть и не скрывали, что они провалят билль, когда он перейдет к ним на обсуждение. Вот почему ирландская партия имела полное основание писать в своем воззвании, выпущенном весной 1893 г.: «Мы дошли до самого трудного момента в истории долгой борьбы Ирландии за ее права. Первый министр Англии, вождь правительства и партии, которая управляет Британской империей, внес билль о гомруле, который в общем является широкой, солидной и прочной программой ирландского национального самоуправления». Говоря дальше о своей вере в то, что эта мера знаменует конец долгой и кровавой борьбы, авторы указывают на «врагов Ирландии, которые еще не признают», что борьба эта окончена. Эти враги призывают на помощь палату лордов. «Мы не можем поэтому не считаться с возможностью продолжительной и отчаянной кампании, направленной к тому, чтобы погубить ирландское дело и нанести поражение благородным усилиям м-ра Гладстона». Они правильно предвидели оппозицию лордов, но что они могли поделать с этим? Грозить всенародным ирландским волнением? Организовать его? Эти угрозы не могли испугать верхнюю палату: она слишком была уверена в поддержке больших масс английского населения и в том, что если на почве вечных аграрных смут не могло возникнуть народное восстание, то идея политическая, идея гомруля, подавно такого восстания в Ирландии не подымет.

Борьба началась. Гладстон, несмотря на свои 83 года, держал себя могучим, испытанным и непреклонным парламентским бойцом. Даже враги любовались зрелищем этой неслыханной энергии и умственной свежести. После яростной и упорной борьбы, тяжесть которой почти вся легла на Гладстона, после 82 заседаний-битв, в которых врагами было пущено решительно все в ход, что только было в их распоряжении, билль о гомруле прошел большинством 374 против 304 голосов в третьем чтении в палате общин и поступил в палату лордов. Еще до перехода его в палату лордов агитация в Англии против этого билля приняла грозные размеры. Интересно, что в это время, в 1893 г., Англия волновалась из-за гомруля едва ли не сильнее, нежели Ирландия, и громкие крики о «расчленении империи», о «предательстве по отношению к Англии» не переставали раздаваться в газетных статьях и на митингах, устраиваемых консерваторами и унионистами. Твердо решившись и без того отвергнуть билль о гомруле, палата лордов почувствовала под собой особенно твердую почву в успехе унионистской агитации и большинством 419 голосов против 41 провалила ненавистный законопроект. Гладстон не мог пустить в ход всех конституционных средств, чтобы заставить лордов уступить: для этого нужно было действительно иметь за собой и решительное сочувствие большинства английского народа, и более значительный перевес голосов в палате общин, и более энергичное желание поддержать премьера в самом кабинете, и готовность помочь ему со стороны королевы Виктории. Ничего подобного у Гладстона не было в распоряжении, а без этих условий, точнее – без возможности пригрозить лордам произвольно большим назначением короной новых членов верхней палаты, без возможности этой угрозой заставить лордов уступить, как уступили их деды в 1832 г. при обсуждении билля о реформе, Гладстон был совершенно бессилен сделать что бы то ни было против упорства «наследственных врагов» Ирландии. Мало того, когда палата лордов внесла самые нежелательные поправки в другой законопроект Гладстона (уже касавшийся английских дел), проведенный премьером в том же году через палату общин, и когда Гладстон окончательно решился апеллировать к нации и, распустив парламент, назначить общие выборы, в самом кабинете возникли по этому поводу несогласия. Эти несогласия не носили случайный характер и вскоре усилились. Товарищи Гладстона никогда не были особенными энтузиастами ирландского самоуправления, и на этой почве, или даже на почве борьбы за демократические реформы, затевать войну против палаты лордов перед лицом нации многие из них не особенно желали. Кроме того, империализм уже поднимал голову, и в кабинете большинство министров было за усиленные морские вооружения, а Гладстон – против. В начале 1894 г. он вышел в отставку и навсегда удалился с политической авансцены; вместе с ним была удалена с авансцены и идея ирландского гомруля.

Ни Розбери, управлявший Англией в 1894–1895 гг., ни, конечно, консервативно-унионистские министерства Салисбюри и Бальфура (1895–1905 гг.) уже о гомруле не думали. Все эти лица и почти все их товарищи были, несмотря на оттенки и отличия в мнениях, империалистами в душе, а последовательный империалист за гомруль, конечно, стоять не может. Собственно, это стоит упомянуть лишь для пояснения роли Розбери в этом вопросе, ибо о враждебности консерваторов и унионистов идее гомруля нет ни малейшей надобности распространяться.