Текст книги "Наукоград:авария (СИ)"
Автор книги: Евгений Шабалин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Силану Давидовичу понадобилась минута, чтобы придти в себя после некоторой неловкости от несвоевременного звонка отца Мефодия. Причина неловкости крылась в том, что Силан Давидович знал об осведомленности своих подчиненных относительно его совместных походов со святым отцом в сауну Синюгина, знал, но не мог прервать своего знакомства с батюшкой – близость церкви к научным и околонаучным делам всячески поощрялась Синюгиным, и, что важнее, губернатором Раскатовым.
– Террористический акт, – резко вставил Егор Кузьмич, – направленный на дестабилизацию обстановки в городе и панику.
– Да кому это нужно?! – вспылил вдруг главный теоретик, самый молодой из присутствующих, хотя и ему уже перевалило за сорок. Он был из того потерянного для науки поколения людей, начало самостоятельной жизни которых совпало с ползучей капитализацией общества. И только единицы не ушли в коммерцию. Тенгиз был среди них.
– У нас нет нью-йоркских небоскребов, и президент не в нашем городишке заседает, – продолжил Гелиани.
– Не так вы запоёте, молодой человек, если это случится.
– А когда этого можно ожидать? – несколько испуганно спросил Федор Игнатьич, старейший хранитель спецматериалов на установке.
– А тогда же, когда и удара молнии во время грозы – в любое время, – Егор Кузьмич почувствовал возможность показать этим технарям, что не только они все знают.
– Вероятность попасть под удар молнии – десять в минус шестой, т.е. один раз за миллион лет, – ехидно вставил Гелиани.
– Не время для шуток, товарищ, – отреагировал фээсбешник.
– Это – не шутка. Это – факт. И я Вам не товарищ, – отпарировал теоретик.
Егор Кузьмич смолчал, директор осуждающе посмотрел на Гелиани. Тот не отвел глаз, и даже чуть вскинул голову, как бы показывая готовность отстаивать свои утверждения.
– А у Потапова в прошлом году дядю убило молнией, прямо на улице, – не к месту вставила Любовь Сергеевна..
– Что же мы можем предпринять? – спросил директор. Этот вопрос предназначался, прежде всего, Егору Кузьмичу.
– Предпринимать будем мы... Повторяю – мы! А к вам, ко всем одна просьба – ни слова никому, особенно своим женам...
– А любовницам можно? – не удержался поёрничать Тенгиз.
Егор Кузьмич нехорошо посмотрел на него, и сказал в сторону директора:
– Таким легкомысленным людям вроде бы не место на серьезной и опасной установке, Силан Давидович. И прошу больше меня не перебивать!
– Продолжайте, Егор Кузьмич, мы слушаем, – примирительно заметил Федор Игнатьич и неприязненно взглянул на возмутителя спокойствия.
– Значит, никому ни слова. И быть предельно внимательными ко всему, что происходит около установки. Около здания установки будут наши люди, с красной повязкой на левом рукаве. Не обращайте внимания на них. Как будто их нет...Понятно?
– Все понятно. Егор Кузьмич, – ответил за всех Селезнев. Егор Кузьмич ушел, попрощавшись только с директором. Силан Давидович попросил остальных задержаться.
– Да, история не из приятных... Но я так понимаю, нам нужно проверить, все ли готово на случай... не дай Бог этому случиться ... на случай какой-либо неприятности так, как это предусмотрено в ваших инструкциях.– Так, Рудольф Ефимович?
– Безусловно, Силан Давидович. Проверим и наличие средств пожаротушения, и антидотов, структуру связи и оповещения, готовность дозиметрической службы и другое. Все, что нужно по соответствующим инструкциям.
– Хорошо. Впрочем, ничего хорошего... Да... В понедельник начинается конференция, вы прекрасно знаете, по случаю юбилея нашего первого ЛЯРа. Надо действовать так, чтобы никто из гостей, особенно иностранных, не заметил беспокойства и чрезмерной озабоченности.
– Силан Давидович, а может быть отменить празднества? Ну, например, сообщить, что установлен карантин? – серьезно предложила Любовь Сергеевна:
Гелиани, улыбнувшись, поддержал:
– Неожиданная вспышка чумы – и все в порядке!
– Тенгиз, я искренне вас уважаю как теоретика и умного человека, но нельзя же быть настолько легкомысленным! – Силану Давидовичу было не до шуток:
Гелиани продолжал паясничать:
– Между прочим, бабушка называла меня "умный дурак".
– Во-во! Это очень метко. Но какая чума?! Какой карантин?! Это ребячество. Конференция должна состояться. Рудольф Ефимович, а установка сейчас на мощности?
– В соответствии с планом. Сейчас эксперименты ведут французы, помните, те, что в прошлом году договорились с Вами на японском симпозиуме?
– Французы французами, а реактор лучше остановить на время конференции. Или даже раньше. Сейчас?
Рудольф Ефимович возразил:
– Если остановим сейчас, это, во-первых, уже будет подозрительно, а во-вторых, насколько я понимаю, у французов пропадут все их измерения за последнюю неделю, Предлагаю остановить реактор завтра, в субботу, часов в 6. Французам не будет накладно.
Силан Давидович согласился:
– Так и действуйте. Как говорится в поговорке: "Надейся на лучшее, а готовься к худшему".
– Да бред это все! Выдумки кагэбешников! – выкрикнул Гелиани.
– Кагэбешников давно нет, Тенгиз. Теперь другое время. – Федор Игнатьич, хранитель спецматериалов, был как всегда в состоянии человека, который должен попасть на другой берег быстрой реки, но плыть боялся. Он с грустью вспоминал время своей молодости и в тоже время покорно подчинялся новым правилам жизни.
Силан Давидович поддержал его:
– Мы не имеем права не доверять тем, кому поручено обеспечивать безопасность. Ну, мы все обсудили, можете расходиться по своим местам.
Сотрудники отдела реактора молча поднялись и потянулись к дверям. Любовь Сергеевна замялась.
– Вы что-то хотите сказать, Любовь Сергеевна?
– Силан Давидович, а сегодняшний концерт состоится?
– Какой еще... концерт?
– В клубе ученых, в семь часов... Меня попросили исполнить там романсы...Может, его отменить?
– Зачем же, Любовь Сергеевна? Идите и пойте. Я, к сожалению, не смогу послушать Вас.
– Спасибо, Силан Давидович! Ой, я уже опаздываю! До свиданья!
Большие маятниковые часы пробили половину седьмого. С виноватой и немного кокетливой улыбкой Любовь Сергеевна удалилась.
Силан Давидович устало опустился в кресло и закрыл глаза. Он задремал... Это была его необычная, но очень полезная особенность – засыпать в самое неожиданное время и в самом неожиданном месте. Был даже такой курьез, о котором Силан Давидович не любил вспоминать, но весь город это знал: на одном международном форуме во время кофе-брейка С.Д. удалился в сортир. Уютный, белый, благоухающий заграничный сортир. И заснул там... А он был следующим докладчиком. Только благодаря необыкновенному чутью, точнее, обонянию его референта, С.Д. опоздал всего на 10 минут.
....Сон его был черно-белый и немой... В кабинет входит какой-то майор, с пистолетом в руках. Рядом с ним Светик, тоже в военной форме. За их спинами кто-то прячется. Майор в молчании раскрывает рот, а Светик сурдопереводом объясняет Силану Давидовичу его слова. Майор сообщает, что Силан Давидович на выборах в действительный члены набрал одни черные шары. А в академики избрали Синюгина. "Но я лично (так понял беззвучную речь майора Силан Давидович) – я бросил белый шар, и попал точно в лузу". И засмеялся, похотливо обнимая Светика и увлекая ее на диван. Из-за спины майора появляется Синюгин под ручку с женой Силана Давидовича, и они, как глухому, объясняют Силану Давидовичу жестами о том, что они вдвоем поедут в Египет, отдыхать, а Силан Давидович должен поймать террориста-смертника...
Силан Давидович во сне успел даже подумать о том, где же он будет ловить этого самоубийцу... и проснулся. На больших маятниковых часах было 32 минуты седьмого – значит, он спал менее двух минут....Звонок телефона прервал неприятные мысли, навеянные дурацким сном. "Алло, Силан, так ты готов? – нетерпеливый голос жены.
"Не е ... знаю ... пока. Только закончилось совещание. Я позвоню позднее...".
"Нельзя же так, дорогой! Ты столько работал в эту неделю. Синюгин уже интересовался".
Слово "интересовался" почему-то было неприятно Силану Давидовичу:
– Причем тут Синюгин! У меня свои дела, он может и без меня шары гонять! Все!
Не успел Силан Давидович положить трубку городского телефона, как позвонили по служебному. В трубке раздался голос Егора Кузьмича:
– Не психуй, Силан! Поезжай спокойно к своему приятелю, не раздражай жену.
– Постой, Егор,...откуда ты ...?
– Узнал о твоем разговоре с женой? Неужели ты, академик, не понимаешь, что в такой ответственный момент мы можем сидеть, сложа ручки и ножки? Телефоны всего города, и особенно важных персон, вроде тебя, прослушиваются. И это разрешено соответствующими постановлениями правительства. А отдохнуть, скажем, сутки, тебе можно. По секрету скажу: "это" ожидается не ранее, чем в воскресенье, а скорее всего, во время Конференции. Так что отдохни... немного.
– Ну, уж и успокоил – "во время Конференции". Лучше бы уж сейчас.
– Ну-ну, не каркай. Кстати, другим это не говори.
– Ладно, молчу. Между прочим, я не академик, а членкор. Ты всегда меня этим конфузишь перед коллегами.
– Будешь еще, ...если будешь... Ну, всего, как там ваши зарубежные друзья говорят – "хэпи вик энд?
– Уик энд, Егор Кузьмич. Пока!
Принес из ночи темных колебаний
Амон на крыльях ядерный рассвет.
(Свободный перевод из ассирийского культа Апокалипсиса)
ГЛАВА II Роковая суббота
На пульте управления лазерно-ядерного реактора ЛЯР-2 стояла обычная атмосфера раннего утра. Это время считается у операторов самым трудным – бороться со сном уже не хватает сил, но уснуть по-настоящему не дает чувство долга. Половину времени глаза пытаются смотреть на привычную картину разноцветной панели приборов и мнемосхем, другую половину мозг проваливается в глубокую дремоту. Опущенная вниз голова (в худшем, (или лучшем?) случае лежащая на сложенных руках, как на подушке) – это дремотная часть. Неожиданное вскидывание головы и взгляд на панель мутным взором – это вторая часть шизофренического состояния оператора ядерного комплекса. Шутник Гелиани написал по этому поводу "научный" трактат, в котором доказывал, что соотношение временных фаз "бодрствование – дремота" составляет у операторов мужского пола 0.33, а у операторов противоположного пола – 0.47. Значительно большая продолжительность бодрствования у женского персонала объясняется отнюдь не их повышенной бдительностью, а тем, что вид спящего мужчины при живой женщине приводит последнюю в состояние гневного возмущения. Трактат предназначался бы стенгазете, будь это в добрые советские времена, но и тогда бы до этого дело не дошло – секретарь партбюро приказал бы уничтожить пасквиль на "добросовестных и высокоморальных работников реактора".
В пятом часу утра начальник смены Журавлев-Журавль разбудил дремавшего инженера-физика Шашкова:
– Женя, смот-тт-ри внима-аательно за параметрами – я схожу в соседнюю комнату, сон прог-г-гнать. "Соседней" они называли небольшую клетушку, в которой можно было приготовить кофе, чай и пр.
– Идите, Всеволод Анатольевич, все будет путем, – ответил Женя, зевая. Он был самый молодой в смене, а Всеволод Анатольевич уже проработал шесть лет. Журавль еще раз внимательно взглянул на панель, отметил про себя, что параметры запаздывающего генератора (ЗГ) в норме и стабильны, так что нечего опасаться его отказа. А отказ ЗГ может привести к неприятностям – ведь вечерней сменой Романова по распоряжению главного инженера была отключена система автоматического слежения за его состоянием (САС) – чтобы не допустить остановки реактора при незначительных нарушениях работы задающего генератора.
–Женя, будь особенно внимателен к ЗГ, – и Журавль бесшумно закрыл за собой дверь.
– Ништак, прорвемся! – крикнул вслед Евгений.
– Ой, что-то я задремала, – от возгласа инженера проснулась Зоя Владимировна, инженер-приборист. Она "кимарила" на старой кушетке, которую когда-то выкинули на свалку из гарнитура директора, освобождая его кабинет для новой финской мебели, на которую ушла сумма, равная годовой зарплате всей реакторной смены. Проснувшись, она подняла упавшую на пол книжку.
– Что это вы читаете, Зоя Владимировна?
– А, это... Интересная книжка – детектив про катастрофу на одном ядерном объекте.
– Такого после Чернобыля и Фукусимы больше не будет, все меры приняты.
– Дай-то бог! Женя, как там ЗГ? Нуль не ушел?
– Не-е, стоит как ...у солдата!
– Не похабничай, Женечка. Это тебе не идет. Только вот беспокойство с этим отключенным САС. Давно надо бы сменить компьютер на пульте. У меня дочка секретаршей у зама, так у них....
– Да ладно, Зоя Владимировна, я вам лучше анекдот расскажу: Приходит мужик к психиатру. Тот спрашивает: "На что жалуетесь?". "Понимаете, доктор, я – персональный компьютер". Доктор – "Понимаю. Бывает". "Но дело в том, что моя операционная система глюкнулась". Доктор: "Ну, батенька, это не ко мне – обратитесь к системному администратору". Ха-ха-ха! – Женя всегда первый смеялся над своими анекдотами.
Зоя Владимировна молчит и глядит на большие круглые часы над пультом. "Скоро смена". На часах было 4 часа 41 минута. Глаза у Зои Владимировны опять начали слипаться...прямые линии мощности на мониторах, казалось, прыгали вверх-вниз. Голова опустилась... Уже засыпая, Зоя Владимировна собралась что-то сказать Жене, но не успела....
–
Не более удобно это время и для дежурства сотрудников ГИБДД. Въезд в город Вязна – по единственной дороге, которая носит странно звучащее ныне имя "Путь к коммунизму". Уже полвека мчатся автомобили, личные, общественные, государственные и ворованные по "пути к коммунизму" и обратно, не видя его и не думая о нем желанном. Разве что древние старожилы, ныне кривоногие младшие научные сотрудники 50-х и 60-х, в своих воспоминаниях на вечерах едва сохранившейся памяти создают виртуальный коммунизм того времени, путая, как говорил герой знаменитой кинокомедии, "личных баранов с общественными": простосердечно считая утехи своей молодости выдающимся достижением социализма.
Кроме узкого перешейка, по которому каторжанами 40-х годов была сделана насыпь из булыжников, а позднее проложен бетонный "путь к коммунизму", весь город почти кольцом окружает озеро Мутное, с берегами либо пологими и сильно заболоченными, либо крутыми и заросшими густым лесом. Вода же в озере удивительно чистая, прозрачная, потому что питается озеро донными ключами. Слишком умные научные сотрудники предпочитают воду из озера воде из-под крана, откуда давно уже сливается 50% раствор окиси водорода в окиси железа. Первоначально, в средние века, как утверждают местные краеведы, озеро называли "Смутным", потому как одно время на разных берегах располагались противоборствующие стороны Смутного времени Руси – продажные бояре Лжедмитрия и народное ополчение Минина и Пожарского. Постепенно буква "С" стерлась из памяти народа, как стерлись все обиды, нанесенные ему злыми феодалами, иноземными захватчиками и отцами родными (совсем недавно в один день были стерты сразу три буквы С – и ничего!). И стало озеро Мутным, постоянно вызывая один и тот же вопрос у заезжих ученых и туристов: "Почему же "мутное"? Оно ведь такое прозрачное!". Находчивые экскурсоводы отвечают на это: "Так ведь это раньше оно было мутным, а недавно почистили!"
На узком перешейке "пути к коммунизму" стоял и стоит (и будет стоять!) пост ГАИ (теперь ГИБДД, в будущем, наверное, АОБДБ – акционерное общество безопасного дорожного бандитизма). В ночь, когда на пульте ЛЯР-2 дежурила смена "Журавля", дежурным постовым пришло сообщение о повышении бдительности ввиду возможного въезда в город "нежелательных элементов". Приказывалось проверять документы у всех авто, а в такси и автобусах – у всех пассажиров. Предлагалось найти повод для задержания подозрительной машины.
С этой минуты гаишники лейтенант Михайлов и сержант Степанюк не заходили в уютное помещение поста, напряженно вглядываясь в приближающиеся к городу авто. К счастью, их было немного – дачники из областного города не ездили в Вязну (там и своим-то не хватало земли для дач); в пятницу вечером пост проезжали чаще в обратном направлении – из города. До десяти часов вечера проезжали мимо поста намеренно замедлившие скорость скромные "копейки" и "девятки", серебристые "ниссаны", нахальные "ленд-роверы" и "гранд-чироки", другие иномарки, и парочка громыхающих "москвичей". В машинах сидели дачники, поместья которых располагались вне города, на месте близлежащих деревень, теперь уже бывших. Точнее говоря, в поместья ехали только владельцы джипов, а водители малолитражек везли своих жен, детей или любовниц в скромные домики на шести сотках, где приезда хозяев с негодованием ждали жирные сорняки на грядках морковки, свеклы и клубники, а сами хозяева ждали сюрпризов созерцания нового цветка сиреневой розы. Уже после десяти часов, когда стемнело (вечер выдался пасмурным), "Волга" синего цвета с одним водителем промчалась мимо поста, не снижая скорости. Сержант Степанюк начал было свистеть и приказал жезлом остановиться, но водитель продолжал движение с той же скоростью.
"Пусть дует – остановил подчиненного лейтенант. Навстречу машин нет, а проверять нам приказано только на въезде". Синяя "Волга" без пассажиров быстро скрылась за поворотом.
До полуночи только одно авто – пустой фургон, перевозящий ежедневно в столицу продукцию научно-производственного объединения "Инновационный Проспект", въехало в город. Гаишники дотошно исполнили команду начальства, немало удивив водителя и экспедитора – их давних знакомых. "Никак ЧП какое-то?" – спросил водитель. "Давай, проезжай, а то твоя мусенька заснуть не может" – грубо пошутил лейтенант, не ответив на вопрос. "Понятно – государственная тайна. Неспокойной ночи, менты!" – и фургон удалился в сторону города.
После полуночи движение полностью замерло. Милиционеры по очереди уходили в закрытое помещение поста, обогреваемое электрическим масляным радиатором. На столе стоял большой термос с чаем. Где-то между двумя и тремя часами, в наиболее темное время летней ночи, к посту приблизился микроавтобус. Машина вдруг неожиданно затормозила у поста без жеста Степанюка, который в этот момент бдел на шоссе. Тот от неожиданности схватился за кобуру, но по характерной окраске сразу узнал хорошо знакомый автомобиль института, предназначенный для перевозки радиоактивных материалов. За рулем как обычно сидел сотрудник отдела хранения драгоценных и радиоактивных материалов (ОХДиР) Василий Семеныч Серый, или для многих – "дядя Вася".
Он приоткрыл дверь машины и оказался как раз под светом фонаря. Это был человек средних лет, с круглым лицом и широким лбом, начинающий лысеть. Несмотря на светлую кожу и рыжие волосы, глаза у дяди Васи были карие. Сейчас они смотрели на сержанта из-под рыжих густых бровей внимательно и, как казалось тому, несколько настороженно. Сержант не любил машину Серого и его самого – он боялся радиации, этого зловещего знака, похожего на черные лопасти вентилятора на желтом фоне. Круглое неприятное лицо дяди Васи было само похоже на этот знак. Но хочешь-не хочешь, а останавливать и проверять сопроводительные документы у этого "дяди" было всегда необходимо.
"Чего это он сам остановился? – подумал сержант, – Еще начнет какую-нибудь байку рассказывать, это у него бывает. А потом помирай от рака".
– Привет работникам большой дороги! – дружелюбно поздоровался Серый.
– Ладно, давай быстрей свои бумаги.
Из теплой будки вышел лейтенант:
– А, радиация приехала. Чего это ночью возите? И почему без сопровождения?
– Салют, товарищ лейтенант. Тут, понимаешь, такой груз, что лучше бы поменьше людей рядом было. Понимаешь, надеюсь?
– Предупредить надо было заранее, – проворчал лейтенант.
И не взглянув на бумаги, которые уже достал водитель, продолжил: – Ладно, уе..ай быстрее. Нам главное сегодня досмотр въезжающих машин. Гладкой дороги!
"Лейтенант, вероятно, тоже боится радиации, – подумал сержант. Хорошо!"
Машина отдела ОХДиР немедля тронулась в путь. "Досмотр, значит. Ну, что ж, смотрите, – констатировал про себя Василий Семеныч и, заведя свободную от руля правую руку за спину, потрогал резную рукоятку пистолета ПМ в широком потайном кармане под пиджаком. Патрон был в затворе, а пистолет – на предохранителе...
–
Водителем "Волги" синего цвета был Сергей Романов – начальник смены установки ЛЯР-2. Это он должен был сейчас сидеть в зале управления установки, отрабатывая свой долг Журавлю. Сергей вел машину быстро и нервно, сосредоточенно глядя вперед, но едва ли хорошо видя дорогу. Нет, он не был пьян, он не был расстроен смертью дяди, которого у него никогда не было. Он спешил на свидание...
В лобовом стекле машины перед ним разворачивалось не полотно шоссе, а история его поздней и драматической любви:
"В общем-то, банальная, как говорят, курортная история, для многих, но не для меня... Лето, Ялта, мне 42 года. Я устал от многолетней, почти круглосуточной и очень ответственной работы по пуску новой, единственной в мире установки – гибридного лазерно – ядерного реактора, некоего аналога термоядерной бомбы, но с прицелом на мирные, фундаментальные исследования... Санаторий "Победа".... Поначалу меня раздражала громкая музыка из соседних номеров, пьяные компании днем и вечером. Я в одиночку ходил на пляж, один гулял по городу, не завязывая знакомств. Но атмосфера свободы и праздника, в которую был погружен этот город, постепенно завладела и моим, желающим тишины, умом:
"Ялта, где растет золотой виноград.
Ялта, где гитары ночами не спят.
Ялта, где так счастливы были с тобой
Там, где солнце палит,
И целуя гранит,
Шумит прибой, морской прибой" -
неслось со всех сторон.
Внимание начали привлекать женщины, особенно одна, отдыхающая в этом же санатории и живущая в комнате где-то на верхнем (четвертом) этаже здания; моя же комната была на втором этаже. Я встречал эту молодую, приятную и несколько таинственную особу всегда в обществе подруги, вероятно, делившей с ней комнату, и часто их сопровождал красивый черноволосый парень нагловатого вида, с грубыми манерами. Молодой женщине, казалось мне, была неприятна настойчивость этого ухажера, она постоянно старалась не быть рядом с ним. И первое, что возбудило во мне ревность (именно сначала ревность, а не любовь) – это возникшее желание не дать этому развязному типу и наверняка бабнику добиться взаимности очаровательной соседки".
Сейчас, глядя в переднее стекло машины, Сергей старался подобрать слова для описания образа Людмилы (так звали его любовь, последнюю и самую безумную), так как слово "очаровательная" не подходило – очаровательной могла бы быть какая-нибудь принцесса из сказки, или актриса на сцене или в кино. Даже теперь, после всего, что было, он не находил нужных для этого слов.
"Людмила была привлекательна и лицом и правильными пропорциями фигуры, говорила мягким, тихим голосом, со вкусом одевалась, но таких женщин было немало. Объективно и беспристрастно рассматривая ее фотографии, ее нельзя назвать красавицей. Но что-то было в ней, чего я не мог никогда объяснить: почему-то именно она показалась мне той женщиной, которая может осчастливить своей любовью преданного и чуткого мужчину, а грубая скотина только сломает ее жизнь..."
Вспышка света вывела Сергея из задумчивости – мимо него, навстречу, едва успев вывернуть влево, промчался фургон научно-производственного объединения "Инновационый Проспект". Сергей большей частью держался левой стороны – поток машин шел в том же направлении и, как правило, с меньшей, чем у Сергея, скоростью. "Я что? Хочу умереть? – как-то спокойно подумалось Сергею, – глупость. Она ждет". Он вновь попытался сосредоточиться на дороге.
–
Прошло минут десять с момента разговора с сотрудниками ГИБДД на посту "Пути к коммунизму", когда Серый немного снизил скорость и начал приглядываться к километровым столбам. Наконец он остановил машину, и, вытащив из бардачка карманный фонарь, посветил им в сторону кустов с правой стороны шоссе, несколько раз погасив и вновь включив свет. Из кустов вышел человек с большим портфелем в левой руке. По тому, как были перекошены плечи, груз в портфеле был не легкий. Правая рука была опущена в карман длинного плаща.
– Дядя Вася? – тихо произнес человек с южным акцентом, продолжая держать правую руку в кармане.
– Карим? – полувопросительно ответил Серый, и открыл правую дверцу машины.
– "Звезда зажглась на Востоке". Приветствую тебя, дядя Вася. Товар с тобой?
– Как условлено. В задней части автобуса. Сейчас разблокирую замок двери. Серый вылез на обочину, предварительно что-то включив под панелью.
Карим задом попятился за автобус, не сводя глаз с Серого. Тот криво усмехнулся:
– Не доверяешь?
– Это мое дело, дорогой. Миллионами не бросаются. Стой около двери.
Зайдя за машину, Карим поставил портфель на землю между ног, открыл заднюю дверцу микроавтобуса левой рукой, освободил, наконец, свою правую руку и извлек из левого бокового кармана небольшую коробочку с кнопками и дисплеем. Включив, поднес ее к цилиндрическому контейнеру размерами около 30 на 40 сантиметров с наклеенными знаками радиационной опасности и другими предупреждающими надписями. На дисплее начался быстрый отсчет, и через минуту-полторы счет остановился на четырехзначном числе. Карим сверил число с числом на бумажной пометке, приклеенной к прибору-коробочке. Утвердительно кивнув головой в сторону Серого, наблюдавшего эту процедуру со странной ухмылкой, Карим убрал коробочку и захлопнул дверь багажника.
– Один кило?
– Ровно, – подтвердил Серый. Документы в бардачке. А где твоя тачка?
– Пройдешь двадцать шагов назад по дороге, потом свернешь в кусты, они дальше примяты.
– Бензин?
– Почти полный бак. А в твоей?
– Тебе хватит – ответил Серый.
Карим подошел и поставил портфель у ног Серого.
– Отойди на три шага и держи руки за спиной, – скомандовал на этот раз Серый.
– Не доверяешь, дорогой?
– Это мое дело, дорогой, – Серый повторил слова Карима, и начал считать пачки в портфеле. Потом вытащил из портфеля большой целлофановый пакет с кучей прозрачных кристаллов. Проверил взятые наугад пару камешков каким-то карманным детектором, на невидимое излучение которого кристаллы отозвались красивым голубым сиянием. Повторив эту процедуру несколько раз, опустил пакет обратно в портфель.
– О кэй. Так где твоя тачка?
– Я же тебе сказал – двадцать шагов назад, потом...
– Вот и сходи двадцать шагов назад, и выведи машину на шоссе.
– Слушай, с таким недоверчивым продавцом я первый раз, клянусь Аллахом, встречаюсь.
– А сколько у тебя продавцов было, Карим?
– Ты что? КэГэБэ? Чего допрашиваешь? – завелся Карим.
– Успокойся. КэГэБэшники тебя уже давно бы схватили. Кстати, теперь у нас не КГБ, а ФСБ. Эти – не ласковее. Значит, ты их еще не нюхал. Ладно, вот ключи от машины, и пойдем вместе к твоей.
Вскоре машина Карима – черный Ниссан-Енот вместе с продавцом и покупателем выехала на шоссе.
– Поедешь первым, – сказал Серый. И пристегни ремни – а то ни за что окажешься в лапах легавых.
Карим пересел в микроавтобус для перевозки радиоактивных материалов, послушно пристегнулся и включил зажигание. Микроавтобус тронулся. Серый сидел у руля Ниссана и смотрел на отъезжающую машину. Впереди, метрах в двухстах, был крутой левый поворот. К повороту Карим развил уже большую скорость. Неожиданно, вместо левого поворота, микроавтобус понесся по прямой и нырнул в глубокий овраг справа от шоссе. Через 5-6 секунд, когда затихли звуки ударов металлического корпуса о землю, скрежет искореженных частей машины и дикий вопль Карима, раздался оглушительный взрыв, и в светлеющее небо взмылся столб черно-красного пламени.
Ниссан проехал левый поворот на малой скорости, и, не останавливаясь, помчался дальше – далеко впереди замаячили огни встречной машины....
–
Встречной машиной была синяя "Волга". Сергей возвращался.... Прошло более четырех часов, как он проехал этот смертельный для Карима поворот в том же направлении. Тогда в лобовом стекле он видел картины его знакомства с Людмилой....."Наше знакомство состоялось на пляже – я подплыл к ней во время ее обычно дальнего заплыва. В воде обменялись ничем не значащими фразами, вместе вышли на берег. Наглеца не было видно рядом, и я спросил, не возражает ли она, если я составлю ей компанию и на берегу? Людмила не возражала, а ее подруга, видно что-то почувствовав, перешла к другой группе знакомых. Умная подруга, – подумал я. Именно сейчас, после нескольких минут разговора с Людмилой, мой интерес к ней из теоретически-ревностного характера начал перерастать в нечто другое. Людмила внимательно слушала, что я ей рассказываю, и часто и как бы несколько удивленно, смотрела на меня. Если человек безразличен женщине, то она, рассеянно слушая, рассматривает окружающих, а не рассказчика, тем более здесь – на пляже, в Ялте, в мае! Это вдохновляло меня, а после того, как Людмила резко отказала наглецу, который в обычной для него циничной манере пытался утащить ее вместе поплавать, я почувствовал, что уже люблю эту женщину. Мы обменялись именами, причем Людмила попросила назвать мое отчество. И в первые два дня знакомства так и обращалась ко мне – Сергей Павлович. Как она потом призналась, из-за того, что я был для нее первый мужчина старше ее, причем на "целых 13 лет". Людмила в свои 29 лет, имея двух детей, выглядела девушкой.
После пляжа мы вместе поехали на автобусе в санаторий. Когда выходили из автобуса, незнакомый пожилой мужчина тихо сказал мне "У вас все получится – она так смотрела на тебя!". У меня защемило сердце. Когда я подал ей руку на выходе из автобуса и немного дольше, чем нужно, задержал ее нежные теплые пальчики в своих и сжал их, она ответила тем же.... Так началась моя самая страстная и самая трудная любовь".
Долгожданное, редкое свидания с Людмилой, с предшествующим трепетным ожиданием и переживаниями по поводу вынужденных обманов семьи, на этот раз оборвалось неожиданно. В какой-то момент Сергей вдруг ощутил непонятный дискомфорт, тучка неясной тревоги обозначилась на голубом небе упоительного счастью обладания любимой. Людмила это почувствовала и, приняв на свой счет изменение в настроении Сергея, попыталась вернуть уходящего куда-то любимого. Но тревога росла, пока не приняла ясного очертания – Сергей опасался за оставленную им установку. Ведь это он отключил САС из-за неустойчивости работы лазерного генератора, именно он, хотя и с согласия Главного инженера – Паука. Ласки Людмилы воспринимал Сергей уже машинально, в голове маячила реальная угроза аварии в случае окончательной поломки генератора. Встав с постели, он рассказал Людмиле о своих опасениях, о том, что следующая смена не настолько опытна, чтобы понять опасность, к тому же ответственность все равно ляжет на него – покинул пульт не по инструкции... "Я должен быть на пульте и отключить реактор. Я вернусь скоро – заверил Сергей Людмилу. – Отдохни пару часов – я тебя разбужу".
