Текст книги "Ваш номер — тринадцатый"

Автор книги: Евгений Соломенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Что, чиновники не позволят? – уточнил Зорин.

– Да какие, в жопу, чиновники! – с тихой тоской отозвался таежный Рокфеллер. – Нашенский чиновник все дозволит, ежли ему отстегнешь соответно. За хорошие бабки он те хошь Кремль отпишет с Мазалеем! Не-а, тут, редактор, другое.

Гришаня пригорюнился:

– Ты глянь окрест: голимый беспредел, организованна преступность и мафия! Харкнуть, бля, некуда: в киллера попадешь! Развелось этой шпаны до полчерта. Они разве дадут честному бизнесмену приподняться? Да меня за эту Волгу пришьют в два счета! Чик – и Митькой звали!

И подвел черту:

– Чем с нашими беспредельщиками базар перетирать, я уж лучше гальстритом займусь! Там – цивилизация, все чин чинарем… Ладно, чо нам тут колоколить без пути! У тебя, видать, Максим варит, вот ты, редактор, и прикинь хрен к носу, как мне это обтяпать за милую малину. А я те завтра брякну на работу. Эхма, выпить да не крякнуть!

И, не оглядываясь, проследовал к пиршественному столу.

Зорин перебрался на нижний полок, почесал задумчиво подмышкой. А чем черт не шутит в бредовое наше время! Что, ребята-европейцы и братцы-американцы? Живете – в ус не дуете? НАТО свое расширяете, системы противоракетные разворачиваете, боретесь за демократию и прочую политкорректность? А не угодно ли вам такого вот Гришаню? Пока вы в бирюльки свои играетесь, этот чалдон по-тихому не то что Гольфстрим, а весь ваш Старый Свет вкупе с Новым приватизирует! Накроет вас своим зачуханным наперстком – и будете вы кататься под его ловкими пальцами, как тот игральный кубик!

Ох и прихватит же ваш цивилизованный желудок от этого сибирского пирожка с хреном! И окажетесь вы все, как в Нижневартовском аэропорту – перед приватизированным сортиром…

Глава девятая
Заберите ваш макинтош!

Банное застолье завершилось уже поздним вечером. Когда компания вывалилась из «люкса», Зорин отстал от своих: шнурок на его итальянском туфле никак не желал завязываться на двойной бантик. Зорин самокритично попенял себе: «Не наваливайся так на коньячишко! Тогда и руки слушаться будут».

После нескольких мучительных попыток он все же одержал победу над непокорным шнурком и полетел догонять свою гвардию. Вот и сияющий зеркалами гардероб для верхней одежды. Но к нему отчего-то выстроилась небольшая очередь из свежепропаренных VIP-персон (среди лета на город вдруг обрушились холода. Обычное, впрочем, дело для Питера!). Чертыхаясь в душе, отвыкший уже от очередей Зорин пристроился в хвосте. Глянул вперед и ахнул: за барьером красовался страдалец-неандерталец с испитым носом. Ну тот самый, из Большого драматического, с буколической наколкой «Беатриче» на багровой лапище. Он был облачен в прежний грязновато-синий халат, но на сей раз отчего-то увенчанный золотыми аксельбантами. На здоровенных кулаках трещали по швам белейшие шелковые перчатки.

В данный момент к барьеру приник американчик – седенький, румяненький, аккуратненький. Он восхищенно излагал неандертальцу:

– Рашен банья из вери гуд! Карош банья! Вери карош!

Неандерталец вышколенно улыбался растроганному штатнику:

– Don't worry. I understand English. I'm always at your service. Please come back. We'll be happy to see you here again. [8]8
  Не беспокойтесь, я понимаю по-английски. Я рад обслужить вас. Приходите еще, нам будет приятно увидеть вас здесь снова! ( англ.)


[Закрыть]

Всучив, наконец, словоохотливому янки его пальто, многоликий гардеробщик переключился на обжигающе-смуглого латиноса:

– Dispénseme, Señor! Un momento! Aquí está su chaqueta. Adiós! Recuerdos a su país maravilloso! [9]9
  Прошу прощения, сеньор! Один момент! Вот ваша куртка, пожалуйста. До свидания, привет вашей прекрасной стране! ( исп.)


[Закрыть]

Оказавшись лицом к лицу с Зориным, неандертальский полиглот хищно осклабился. Стянув с себя белоснежную перчатку, чтоб ненароком не испачкать, он гадливо, двумя пальцами принял с вешалки и швырнул на барьер… старый Зоринский макинтош! В полнейшем изумлении Зорин воззрился на блудное детище Леншвейпрома. Видя его замешательство, носитель золотых аксельбантов рявкнул:

– Что, доцент? Опять не твое? Забирай по-скорому свою хламиду и ступай к Администратору! Он тебе разъяснит, что – твое, а что – нет!

Зорин покорно поволокся за угол, в указанном направлении. Тут же не к месту всплыло: когда неандерталец сейчас стащил перчатку, на лапище у него синело отчего-то уже не «Беатриче», а «Лаура». Впрочем, может, это была другая рука?

С таким вот сумбуром в голове Зорин толкнул дверь, освященную знакомой табличкой «Администраторъ».

Банный кабинет Администратора отличался от театрального самым решительным образом. Он оказался тесным, куцым, с низким подвесным потолком. Единственное исключение составлял все тот же доисторический сейф-бронтозавр. И по-прежнему его увенчивал солидный беломраморный бюст. Правда, теперешнее изваяние принадлежало какой-то властительной даме. Зорин автоматически бросил взгляд на табличку: «Лукреция Борджиа, герцогиня Феррары».

Тут же наличествовало и еще одно произведение искусства: обшарпанную стенку облагораживала «Огоньковская» репродукция известного полотна «Утро стрелецкой казни». А в полуметре от мятежных стрельцов, толпящихся вкруг эшафота, красовался выцветший вымпел: «Коллективу-победителю социалистического соревнования за III квартал 1972 года среди предприятий Банно-прачечного треста Ленгоркоммунхоза».

Под историческим вымпелом восседал все в той же зеленой плюшевой жилетке Администратор. Он холодно глянул на Зорина и без слов мотнул головой – проходи, садись! Минуты две он все так же молча изучал гостя. Зорин от этой пытки ерзал на жестком стуле с расшатанными ножками и терзал нервными пальцами свой несчастный макинтош.

В сегодняшнем кабинете, как и в тот раз, сильно пахло остывающим пепелищем. Нынче Зорин мог уже поклясться, что аромат гари исходит от самого хозяина.

Наконец Администратор разомкнул жесткие губы:

– Ну что? Убежал, спрятался? Так себя ведут нашкодившие пацаны, кукиши марципановые, а не руководители солидных газет. В нашу первую встречу я допустил ошибку, эта судьба решительно не по вам. Ваш номер больше не тринадцатый. Верните гардеробную бирку и ступайте в свое конструкторское бюро! Наша сделка аннулирована. Вам возвращается первоначальная судьба, и дальнейшему обмену она не подлежит.

Ледяной тон Администратора, нарастающий аромат пожарища, нелепый алый вымпел горкоммунхоза, приговоренные смутьяны-стрельцы и беломраморная дщерь поганой семейки Борджиа – политических интриганов, кровосмесителей и убийц… От всего этого голова шла кругом. Зорин плохо соображал, что за нотации читает ему обладатель зеленой жилетки, и только продолжал нервически ерзать на угрожающе нестойком стуле.

Между тем Администратор повторил стальным голосом:

– Номерок попрошу на стол!

Наконец до Зорина дошло, чего от него хотят, и он принялся лихорадочно копаться по карманам в поисках проклятого номерка. Но тот, как назло, все не попадался.

– Он у вас во внутреннем кармашке кейса! – равнодушно подсказал Администратор.

Чертова бирка и впрямь оказалась там! Мокрой от пота рукой Зорин протянул ее Администратору, жалко пролепетал:

– Петр Аввакумович, а может быть?..

– Не может! – отрезал тот. И, не принимая номерок рукою, коротко кивнул лобастой башкой: на стол клади!

Зорин подчинился безмолвному приказу. И, сразу сделавшись маленьким и пришибленным, попятился к дверям. Пробормотал убито «до свиданья» и, не удостоившись ответа, взялся за ручку, потянул дверь на себя.

– Вернитесь! – в последнее мгновение скомандовал Администратор.

На ватных ногах Зорин возвратился, замер посреди кабинета в ожидании дальнейших указаний. Лукреция Борджиа со своего несгораемого постамента взирала на него взглядом потомственной отравительницы. Стрельцы, напротив, глядели сочувственно, с пониманием момента.

– Садитесь! – велел Чичеванов. И после долгой паузы вынес вердикт: – Черт с вами, считайте, вы прощены. Но учтите: еще одно своеволие – и прощайте навсегда!

Зорин преданно поедал его глазами и только кивал головой, заранее согласный на все, что ему ни предпишет Администратор.

– Держите! – тот небрежно кинул на столешницу драгоценный номерок.

Зорин подскочил, вцепился в жестяную бирку мертвой хваткой. Больше всего на свете он обожал сейчас этот куцый металлический кружок с цифрой «13» и двумя перекрещенными царапинами.

Администратор смотрел с нескрываемой брезгливостью:

– Ступайте к гардеробщику! Скажите, что я велел вернуть вам новый плащ.

Зорин суетливо откланивался – успокоенный и обессиленный.

– Простите, Петр Аввакумович, – встрепенулся он на самом пороге, несколько уже осмелев. – Можно один вопрос не по существу?

Администратор кивнул, обратив на него выжидающий взор.

И снова, как и в первую их встречу, странное ощущение пронизало Зорина. Голос Администратора звучал уверенно и властно, и в силах этого человека было карать и миловать. А глаза излучали почти ощутимую боль. Боль обреченного. Вот так же стоит дуб-исполин: могуч, раскидист в кроне, стволом неохватен. А внутри сердцевина вся сгнила, и в трухе копошатся мыши да плодится прочая мелкая нечисть. И ни одна птица не совьет себе гнезда на этом больном дереве, ни одна белка не поселится в его дупле. В ходе общения с Администратором у Зорина все упрочивалось тягостное впечатление, что имеешь дело со смертельно больным человеком. И что болезнь эта – не тела, а души.

Между тем хозяин кабинета ожидал его «вопроса не по существу». И Зорин спохватился:

– Я вот о чем спросить хотел. Этот старичок, Пифагором себя кличет. Почему он всех называет – гражданин, гражданка?

– Что, батенька мой, заинтересовал вас наш Пиф-Паф? – впервые за этот вечер на устах Администратора обозначилась улыбка.

– А почему – Пиф-Паф? – удивился Зорин, немало подбодренный тем, что снова сделался «батенькой».

– А потому, – разъяснил Администратор, – что он не только Пифагор, а еще и Пифагор Пафнутьевич. Вот вам и Пиф-Паф! Но это даже – во-вторых. А во-первых – потому, что в свое время очень он уважал делать это самое пиф-паф.

– В каком смысле? – опешил редактор.

– А в самом прямом! Поставить человека к стенке и в упор разнести ему затылок к чертовой матери. По приговору «тройки», который сам же и клепал – безошибочно руководствуясь революционным своим правосознанием. Вот тогда-то этот кукиш марципановый и привык ко всем подследственным и приговоренным обращаться гражданин да гражданка.

– Но мы-то с вами, вроде, не подследственные? – скорей спросил, чем утвердил Зорин.

– Что там мы! Для него вся Вселенная – подследственная! – махнул рукой Чичеванов. – Старикан аж локти себе искусал, что Вселенную поставить к стенке не может. Рад бы, ясны горы, да кишка тонка!

И заключил:

– Редкая сволочь этот наш Пифагор! И такое удовольствие он от каждого расстрела получал! Хлебом не корми, а дай душу человеческую на небо спровадить.

Зорин все никак не мог переварить: этот добрый старикашка, хранитель детских снов, оказывается, закоренелый садист и палач? И Зорин решился робко уточнить:

– Тот самый Пифагор? Седенький, маленького росточка? У него еще папа математиком был…

– Был папа математиком, – согласился Администратор. – Был математиком, а стал зэком. Потому что сыночек родной, отрок ненаглядный, в органы настучал. Мол, папаша-профессор, будучи злобным представителем враждебного эксплуататорского класса, сколачивает у себя в университете подполье из недобитых белогвардейцев и троцкистов. Ну а года три спустя сыночек и сам уже напялил форму НКВД – что вы думаете? – не пожалел усилий: отыскал папашу-«белогвардейца» в лагере под Бодайбо.

– Что, совесть заговорила? – уточнил Зорин.

Администратор улыбнулся его наивности:

– Можете не рисовать полотно «Возвращение блудного сына»! Найдя за решеткой любимого папу, сыночек сел за стол, накатал скоренько приговор и тут же самолично привел его в исполнение.

– Как? – ужаснулся Зорин. – Родного отца?!

– Его самого! Да-да, не ахайте! Наш седенький, тихонький Пифагорчик – это гибрид Павлика Морозова, Малюты Скуратова и Иуды Искариота.

– И такое чудовище вы держите у себя в «Утренней звезде»? – спросил, все еще не решаясь поверить, Зорин.

Администратор охотно подтвердил:

– Таких-то мы в первую очередь и держим!

– Ну, если этот ласковый тихоня – такой нелюдь, то представляю, что за чудовище – ваш гардеробщик! – поежился Зорин. – Этот, поди, людей не расстреливает, а живьем глотает!

– Аполлинарий-то? – вновь усмехнулся Администратор. – Ну что вы, батенька мой! Этот мухи не обидит! Мечтатель, романтик, поэт. Кстати, рекомендую: блестящий переводчик. Во всяком случае сонеты Петрарки и баллады Гартмана фон Ауэ (был, знаете ли, такой немецкий миннезингер!) лучше нашего Аполлинария никто не перевел. На досуге не поленитесь, полистайте его «Песни о крестовых походах». Это вам не кукиш марципановый!

Администратор глянул на часы:

– Ну ладно, не все – в один присест. Вас ждут, господин главный редактор!

Зорин доплелся до Аполлинария, почитателя средневековых миннезингеров. Доложил: Администратор распорядился вернуть новый плащ. Согласно закону Авогадро.

Отвалив вниз многотонную челюсть, виртуоз пленительных канцон изобразил впечатляющую улыбку:

– Амнистия, значит? Ладно, доцент, шут с тобой: забирай свой плащик. А эту хламиду оставь, ровесника мамонтов!

Уже через пару минут Зорин расслабленно опустился на сиденье своего «Мерседеса».

– Ну что, Денис Викторович? Как вам новая банька? – поинтересовался Славик, откладывая в сторону полуотгаданный сканворд.

Зорин взглянул на его, как на психа:

– Что? Банька? Какая еще банька?.. Ах, да, действительно банька!

Он вздохнул:

– Знаешь, Славик, банька эта чуть совсем меня не угробила! До сих пор бросает то в жар, то в холод…

– Это хорошо! – улыбнулся Славик. – Температурные контрасты – самая польза для организма!

Но Зорин уже не слышал этих слов. Он провалился в тяжкий, как похмелье, сон. И сразу же в сновидение забрел тихий старикашка Пифагор Пафнутьевич. На нем красовались высокая, с загнутым концом шапка тирольского гнома, хромовые сапоги и гимнастерка с нашивками энкавэдэшника.

Пиф-Паф уселся за казенный, покрытый зеленым сукном, стол, включил настольную лампу и направил ее в глаза Зорину. Ласково улыбнулся и голубиным голосочком поведал:

– Я вам, гражданин редактор, щейчаш рашшкажу шкажочку про любовь к трем апельщинам. А потом ваш рашштреляю. Как шпиена и шаботажника. Вот только приговорчик надлежаще оформлю, шишки-коврижки!

И заскрипел пером, прилежно склонив голову набок.

* * *

Зорин вальяжно развалился в редакторском кресле и со скукой втолковывал редактору отдела новостей:

– Стефан Ардальонович, вы же сами – король репортажа! Вам ли объяснять, что репортер – это не специальность, это – диагноз! Этим надо жить, болеть, дышать. А ваша Артемьева – лентяйка. Да к тому же безграмотная! Почему я должен ей втолковывать, что «играть значение» – это не по-русски?

Стефан Ардальонович Погудин вписал свое имя в анналы родной редакции лет этак двадцать назад, еще будучи начинающим репортером. Всеобщую известность он снискал тем, что невинную заметку про детский кукольный спектакль озаглавил таким вот чудным образом: «Добрый Лев и бал бабочек». Под этим названием заметка и вышла в свет. А после начался дикий скандал. Телефон в редакторской приемной раскалился от возмущенных звонков пенсионеров и другой читательской общественности. Общественность требовала не допустить, чтобы печатный орган областного комитета родной коммунистической партии был превращен в пресловутые Содом и Гоморру. А дело в том, что безобидный, вроде бы, заголовок становился невозможно возмутительным и крайне неприличным, стоило только произнести его вслух.

Надо ли говорить, что с той поры и поныне бедного Стефана вся редакция называла не иначе, как Добрым Львом?

И вот сейчас Добрый Лев покаянно выслушивал очередное «му-му» из уст Главного. Но поскольку он и впрямь был добрым, то не хотел увольнять бездарную журналистку Артемьеву. А потому вздохнул ненатурально и задал риторический вопрос:

– Что же мне теперь, расстрелять ее, поссыкуху маринованную?

(В вербальном общении, да и в манерах Добрый Лев отличался крайней отвязанностью стиля. Этим он смахивал на пионера, вступающего в тернистую пору полового созревания.)

– Ага! – кровожадно обрадовался Зорин. – Повесьте ее! На верхнем фор-брамселе!

– На чем верхнем? – растерялся Ардальоныч, не ожидавший от босса такого людоедства.

Но выбор места для казни полуграмотной борзописицы пришлось отложить: в кабинет заглянула секретарша Венера. Она выжидающе замерла на пороге, переминаясь на тощих, рахитичных ножках.

Зорин в очередной раз подивился: «И как это костлявое недоразумение таскает столь могучую грудь? Еще переломится – под этаким-то грузом!» Дальше пытливая редакторская мысль устремилась по новому направлению: «Неужели у такой вот каракатицы тоже есть мужик, и он ее, малахольную, трахает?» Зорин представил свою худосочную секретаршу, выделывающую в постели пылкие антраша, и аж скривился от гадливости. Но тут же опомнился, бросил деловито:

– Да, Венера? Что у вас?

– Денис Викторович, вам звонят из Амстердама! Говорят – согласно предварительной договоренности с вами.

– Ну, раз говорят и согласно закону Авогадро… – пробурчал Зорин. И, сняв трубку, энергично отозвался:

– Yes! I'm Zorin! [10]10
  – Да! Зорин слушает! ( англ.)


[Закрыть]

Вопреки ожиданиям, с того конца зажурчала русская (хотя и диковато выстроенная) речь:

– Здравствуйте, уважаемый господин Зорин! Я есть переводчик доктора Ван-Гуттена. Он сейчас есть вместе со мной и делает вам уважаемый привет.

– Благодарю. И доктору… Ван-Боттену мое глубокое почтение!

– Доктор Ван-Гуттен делает вам вопрос – на каком этапе есть реализация предложения, которое доктор Ван-Гуттен вам был иметь честь сделать?

Тут Зорин почувствовал себя затруднительно. Ибо никакого доктора Ван-Боттена, равно как и доктора Ван-Гуттена, не помнил, хоть убей. И по этой самой причине на просьбу сообщить об «этапе реализации» (вот же, чмошник, излагает!) ответил:

– Прошу прощения, но в данный момент на меня навалилось сразу столько проблем! Не могли бы вы напомнить о сути предложения, сделанного доктором Ван-Бриттеном?

На том конце минуты три шло оживленное обсуждение, после чего в трубке снова прорезался невозмутимый голос переводчика:

– Доктор Ван-Гуттен делал встречу с вами в симпозиуме на Куала-Лумпуре. Доктор Ван-Гуттен сделал предложение иметь честь сделать доклад применительно к вашей уважаемой Академии наук и доложить об открытии, которое он был иметь честь сделать.

– Так! – помрачнел Зорин. – Имею я честь узнать, в чем состоит суть открытия, которое он имел честь сделать?

– Доктор Ван-Гуттен сделал лингвистический анализ. И на фундаменте сделанного им анализа он сделал вывод, что «Сагу о Гайавате» сделал не мистер Лонгфелло, а ваш компатриот, который несколько ранее сделал «Сагу об армии принца Ингвара».

Гайавата! Армия принца Ингвара! Тут Зорина прошиб холодный пот, а перед взором всплыли огненный писяк рыжего толмача, куала-лумпурский нужник и голубой писсуар, над которым витийствовал неистовый голландский оракул. «Ну, конечно! Я же сунул ему визитную карточку и отбоярился какой-то вежливой мутью!» Но этот извращенец, похоже, принял брошенную впопыхах фразу за некое обязательство – и теперь наседал на легкомысленного доктора Зорина, как половецкая конница – на посеченных Игоревых ратников.

Зорин срочно отмобилизовал все свои дипломатические способности:

– Ах, да, разумеется! Я вас прошу передать уважаемому доктору Ван-Биттнеру, что его любезное предложение я имел честь довести до сведения президиума Российской Академии наук. Но наши ученые мужи, видимо, слишком заняты текущими делами и потому до сих пор не удосужились рассмотреть данный вопрос. Рутина, знаете ли, и бессмертный наш русский бюрократизм… Что ж, я со своей стороны готов лишний раз напомнить господам академикам о лестном предложении уважаемого доктора Ван-Хаттена!

Еще пару минут обе высокие стороны рассыпались во взаимных заверениях и пожеланиях. Наконец Зорин шмякнул разгоряченную трубку на рычаги и откинулся в кресле:

– Уф-ф!

Но вздохнул он, как выяснилось, преждевременно. Ибо тотчас в дверях снова нарисовалась кривоногая чучелка Венера. Шеф глянул на нее страдальчески:

– Ну? Кто там еще по мою грешную душу?

Венера затараторила почти виновато:

– Денис Викторович, тут звонят из какого-то агентства «Утренняя звезда» и требуют вас лично. Говорят – вы в курсе…

Развалившийся в кресле редактор непроизвольно выпрямился и попытался сесть по стойке «смирно»:

– Да-да, разумеется! Переключите телефон на меня!

И, обращаясь к Доброму Льву:

– Стефан Ардальонович, разговор окончен. Еще один «перл» вашей подопечной – и она вылетает из редакции мелкой пташечкой! Все, привет!

И схватился вспотевшей рукой за трубку «общего» телефона:

– Слушаю! Зорин.

– И правильно делаешь, Зорин! Меня всегда слушать надобно, – пророкотал в трубке насмешливый бас.

Зорин поежился. Он не мог не узнать звероподобного Аполлинария, искусного переводчика нежных, как весна, сонетов Петрарки.

– Послушайте, Аполлинарий, а что это вы мне постоянно тыкаете? Отныне будьте добры – на вы и по имени-отчеству! И в следующий раз звоните мне по номеру 115-03-84, этот телефон прямой, сугубо для своих.

– А я, Зорин, для тебя не свой, – отрезал щеголеватый динозавр. – А тыкаю тебе – потому как не уважаю. Усек, доцент? А теперь с тобой будет говорить шеф!

В трубке щелкнуло, и спокойный голос Чичеванова произнес:

– Добрый день, Денис Викторович. Там ваш сотрудник Бабуринский накропал статью, в которой устраивает публичную порку почтенному депутату Гайдышеву.

Зорин про себя матюкнулся, изумляясь такой осведомленности собеседника. А тот продолжал:

– Так вот, батенька мой. Статью эту ни в коем случае не публикуйте. И предупредите своего кукиша марципанового, что Гайдышев – фигура неприкосновенная. А вот доброе слово замолвить за этого депутата, авторитет его поднять в широких избирательских массах – не помешало бы!

– Но ведь он же ворюга, взяточник и сволочь! – возмутился Зорин. – Да на нем клейма некуда ставить!

– Вот и не ставьте, – парировал Администратор. – Да, ясны горы, он – сволочь. Но он – НАША сволочь. И номер у него, чтоб вы знали, тоже тринадцатый. Так что прошу, батенька мой, любить и жаловать. И создавать господину Гайдышеву имидж, соответствующий его номеру.

– И много еще в вашем гардеробе тринадцатых номерков? – позволил себе ироничное «вольтерьянство» оскорбленный приказным тоном редактор.

– А у нас только тринадцатые и есть! – успокоили его с того конца провода. – И их гораздо больше, чем вы можете себе вообразить.

Из трубки потекли частые гудки отбоя.

Досье

Объявление

Народный целитель, мастер нетрадиционной медицины Дракула за один сеанс излечивает от избыточного кровяного давления. Эффект гарантируется.