Текст книги "Ваш номер — тринадцатый"

Автор книги: Евгений Соломенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать третья
Все они – Форнарины!

– …И прошу не забывать: журналист – не тот, кто слова в обкатанные фразы составляет, а тот, кто от частностей способен подняться до серьезных обобщений!

На редакционной летучке Зорин произносил тронную речь. Выдержав паузу, продолжил:

– Тут господин Бабуринский недавно высказался: мол, «Огни Петербурга» много внимания уделяют такой второстепенной фигуре, как водопроводчик. Заблуждаетесь, Бабуринский, водопроводчик – фигура ключевая! От его труда зависит качество нашей жизни, довольство или недовольство горожан, если хотите – социально-психологическая атмосфера в городе и стране. И мы эту тему будем развивать и углублять, пока не заставим наших сантехников работать сообразно ожиданиям общества!

Он опустился на стул, обвел взыскующим взором своих «орлов». Дальше летучка покатилась, соскакивая то на одну тему, то на другую, – как телега по раздолбанной российской дороге. Вполуха слушая выступающих, редактор все больше уходил в себя. Нет, положительно в его жизни что-то происходило не так. И это «не так» не было связано ни с «Утренней звездой», ни с частенько пошаливающим сердцем. Что же тогда?

Именно сейчас, посреди тоскливо-суетной летучки, это растущее беспокойство внезапно оформилось: «Белла! Я же ее не видел уже неделю! Она не заходит, не звонит, телефон ее не отвечает…».

Скомкав обсуждение последних вопросов, он наскоро довел совещание до конца и едва не бегом устремился к себе.

Влетев в приемную, застыл на скаку. Потому что прямо перед его взором лучились оранжевым светом Венерины колготки. Взгромоздясь на стул, секретарша тянулась к вазе, пылящейся на высоком шкафу. Юбочка, и без того коротюсенькая, сейчас не скрывала уже почти ничего. Упершись носом в эту композицию, Зорин поймал себя на непроизвольном желании потискать тощенькие секретаршины мосталыжки. Но тут же вернувшись в официальное русло, начальник распорядился:

– Когда появится уборщица, пригласите ее ко мне!

– А она уже в редакции, – прощебетал из поднебесья тонкий Венерин голосок.

– Тогда пусть сразу и заходит!

И неожиданно для самого себя замешкался в приемной, чтобы понаблюдать исподтишка, как Венера станет покидать свой пьедестал. Налюбовавшись напоследок оранжевым свечением, Зорин отдал для виду еще пару указаний, после чего скрылся за дверью кабинета.

Плюхнулся в кресло и подивился сам себе: «Ну и фрукт же ты, Зорин! Помираешь от того, что запропала любимая женщина – и тут же глазами мусолишь это несчастье в приемной! Непостижимо!»

Впрочем, объяснение тут имелось, и не самое сложное. Анабелла – это звезда, упавшая с неба и по нелепому капризу провидения попавшая в его, Зоринские, руки. Он постоянно ощущал, что недостоин ее. Это сознание рождало боль, ревность, уколы уязвленного самолюбия. Он и любил эту женщину, и побаивался этой нефритовой богини, и ненавидел эту ацтекскую чертовку.

А тощая, лядащенькая Венера… С ней все просто и ясно: он – Шеф, он – Повелитель. Кроме того, Зоринская секретарша создавала вокруг себя некую особую атмосферу. Сперва атмосфера эта казалась почти неощутимой, но постепенно сгущалась, обволакивала Зорина. И вот уже ему начало казаться, что в кривоногой и худосочной Венере («скелете с выменем», как ее окрестил Славик-Сканворд) таится некая изюминка.

И Зорин все чаще давал волю фантазии, представляя Венеру обнаженной, потом – Венеру в постели с мужиком, а затем – Венеру в постели с собой, господином главным редактором. Теперь он не спотыкался брезгливым взглядом об ее остроконечные коленки, а поглаживал их любопытствующим глазом.

Зорин тряхнул головой, словно прогоняя наваждение. То, что у них с Анабеллой, – это высокое и пронзительное, это – галактики и звезды, Тристан и Изольда. А Венера… Венера – это притягательная сила свалки.

Тут его размышления оказались прерваны стуком в дверь.

– Да-да, войдите! – крикнул он громче, чем требовалось.

Дверь отворилась. На пороге возникла растрепанная тетка с тяжелыми слоновьими ногами в резиновых сапогах ядовито-зеленого цвета.

Зорин тупо воззрился на это явление. Явление, между тем, потопталось на пороге и возгласило густым басом:

– Здрас-сьте. Звали?

– Вы кто? – выдавил, наконец, редактор.

– Я-то? Уборщица я, Татьяна Путятишна.

– Какая-какая Татьяна? – переспросил плохо еще соображающий Зорин.

– Путятишна! – на два тона выше и как бы даже с вызовом повторила тетка.

Редактор глуповато уточнил:

– Так вы, стало быть, наша уборщица?

– Звали-то чего?

«Да не тебя я звал, чучундра оглоедская!» – затосковал редактор. Требовалось тут же, на ходу придумать легенду:

– Да вот, хотел спросить: как вам у нас работается, Татьяна Путятишна? Нет ли жалоб, пожеланий?

– Работается – как работается, – пояснила исчерпывающе Татьяна Путятишна. – А пожелания есть. Вы бы мне, товарищ редактор, шваброчку галанскую покупили!

– А отчего непременно – голландскую? – удивился, при всей нелепости этого разговора, товарищ редактор.

– Уж больно она ладная, сама и тряпку отожмет, руками в воду лезть не надо. У меня на прежней работе такая была.

– Это где же вы прежде-то работали? Не в Кремле, случаем, у президента? – съехидничал начальник.

– Не, в вытрезвиловке я работала нашей районной. За хануриками прибирала. Так что со шваброчкой-то будет?

«Сама ты швабра хорошая! Купить бы тебе помело – да чтоб ты на нем улетела подальше с глаз моих!» – пожелал от души редактор.

Но «швабра галанская» прервала его беспочвенные мечтания:

– И еще пылесос ваш не фурычит. Новый надо бы покупить. Этот – как его? – божеский!

– «Бошевский», что ли? – догадался Зорин.

– Ага! Ну вот я же и говорю – божеский! – подивилась Путятишна начальственной несообразительности. – Я про него рекламу в телевизоре видела. Зверь, говорят, а не пылесос!

«Так! Еще пара минут такого бреда – и она у меня автомобиль служебный потребует! – затосковал Зорин. – «Мерседес-Бенц!»»

Но Путятишна потребовала иного:

– И вот еще чего. Вы бы, товарищ редактор, приказик издали – чтобы оглоеды ваши меньше свинячили!

– Что же, у нас в редакции свинячат больше, чем в вашей вытрезвиловке? – подивился «товарищ редактор».

– Да оглоеды – те же, и свинячут – так же.

– То есть как это: оглоеды те же? – опешил Зорин.

– Да я уж, почитай, с десяток знакомых хануриков у вас тут заприметила, – пояснила техничка. – Батюшки-святы, думаю, как опять в родную вытрезвиловку вернулась! Оне-то, паразиты, меня тоже признали. Как завидют, что я по калидору иду – так по комнатенкам своим и прячутся. Юрк-юрк – и никого нетути!

«Н-да! – крякнул редактор. – Веселый же у меня контингентик подобрался! И впрямь – оглоеды!»

– Так вы, товарищ редактор, про пылесосик-то божеский не забудьте! – напутствовала его Путятишна. – И про шваброчку галанскую – тоже!

Одарила товарища редактора обольстительной улыбкой и выскочила резвой козочкой из кабинета.

У Зорина глаза на лоб полезли. Ну, Путятишна-толстопятишна! Одно слово – Кармен!

Тут он призвал верную секретаршу. Глянув на Венеру, подумал весело: «Где же ты, лисичка некормленая, такую грудь оторвала? Не иначе, у слонихи сперла! Согласно закону Авогадро!» Потом пересилил свои непотребства и вопросил:

– Венерочка, у нас что, две уборщицы в штате?

– Нет, одна, Денис Викторович, – служебным голоском ответствовала секретарь, в углах губ тая всегдашнюю двусмысленную улыбочку.

– Ну как же? – заволновался шеф. – У нас же еще неделю назад другая техничка работала!

– Ах, эта? – протянула Мисс Приемная. – Она уволилась.

Тут Зоринские волосы встали дыбом:

– Когда? Что? Почему не знаю?

– А позавчера пришла, написала заявление и забрала трудовую книжку.

– А я-то почему узнаю об этом последним?! – загремел Главный. – Со мной почему не согласовали?

– У нас такие вопросы решает отдел кадров. Чтобы вас, Денис Викторович, не дергать по пустякам! – сообщила Венера, недоуменно воздев выщипанную бровку: не королевское, мол, это дело – заниматься увольнением техничек!

– А почему уволилась-то? Может, обидел кто?

– Кто ее обидит – полдня не проживет! – фыркнула Венера. – Просто уезжать собралась из Питера. Говорит – уже и билет взяла.

Вот и улетела красная птица, присевшая на Анабеллином бедре! И унесла хозяйку на легких своих крыльях…

– Уезжать? Куда? Куда билет-то? – горячий интерес Главного к уборщице Нюше вылезал за все рамки служебных приличий. Ну и черт с ними, с приличиями!

– Да не знаю я куда, Денис Викторович! – отчего-то обиделась Венера. – Нюшка не сказала, а мне самой – ни к чему…

Зорин вздохнул:

– Ну, не сказала – и ладно. В ближайший час я для всех умер: никого не впускайте, ни с кем не соединяйте!

Уже переступая порог, секретарша оглянулась через плечо – убедиться, что Зорин провожает ее взглядом.

* * *

Едва оранжевые Венерины колготки скрылись за дверью, как призывно заквакал аппарат для своих. Зорин нехотя снял трубку, бросил раздраженно:

– Да!

И услышал грудной, с хрипотцой, голос.

– Привет, поработитель! Ты один?

Зорину даже показалось, что из трубки пахнуло мексиканской травой сурдаран. Он задохнулся:

– Беллочка! Ты? Что? Что случилось? Ты где? Почему исчезла? Ты что, вправду куда-то собралась?

– Очень много вопросов сразу, господин главный редактор, – усмехнулась на том конце Анабелла. – И слишком много для телефонного разговора. Надо увидеться.

– Надо, обязательно надо! Когда? Давай прямо сейчас, а? Ты свободна?

– Нет, я не свободна, – впервые он слышал, чтобы у Анабеллы был такой безжизненный голос. – Я совсем даже не свободна. Но давай прямо сейчас.

– Где? Куда за тобой подъехать?

– Не надо подъезжать. Встретимся в Пушкине. Давай – у той вазы! Помнишь, где ты героически потерял два зуба? – слабо улыбнулся голос в трубке. – Часа через полтора. Устроит?

…И снова они бредут по той окраинной аллее, только теперь она совсем безлюдна. Почки на деревьях еще не проклюнулись, и парк кажется прозрачным – словно грустный стеклодув выдул его из дымчатого стекла туманных сумерек.

Похоже, у здешнего дворника до этой дорожки давно не доходили руки: вся она была завалена прошлогодней, перезимовавшей под снегом листвой. Они шли по мертвым листьям, шаркали, шуршали, и каждый боялся разрушить эту ломкую шуршащую тишину.

Зорин не выдержал первым:

– Белла, что стряслось? Зачем ты уволилась, куда пропала?

– Пропала – пожалуй, самое подходящее слово, – она зябко сунула руки в карманы теплой куртки. – Эразм, конечно, но – факт! А прежде чем пропасть окончательно, я должна сделать две вещи. И самое первое – исчезнуть из твоей жизни. Я пришла попрощаться. Только умоляю – избавь, диабло побери, от объяснений. Поверь на слово: так надо!

Но он отказывался верить на слово, расспрашивал и выпытывал. И тогда Анабелла все ему выдала. Про Скарабея, про его ультиматум и угрозу расправиться с Зориным.

– Беллочка! Ну что ты паникуешь? – Он старался говорить спокойно и уверенно. – Ты что, забыла, что наш номер – тринадцатый? Я завтра же пойду к Администратору – и он в два счета снимет эту проблему!

Тут Анабеллу кольнуло: ну и мужика ты себе выбрала на старости лет! Этот не бросится душить Скарабея собственными руками, не попытается перегрызть ему глотку. Нет! Он побежит по своим чертовым инстанциям – жаловаться да ходатайствовать. Чтобы другие дяди спасали его любимую женщину, да и его самого.

Она передернула плечами:

– Ты ничего не понял! Скарабея уберу я сама. Для этого мне, диабло побери, помощь не требуется. Но одним махом вывести из игры всех его капитанов да майоров – не под силу ни мне, ни даже Администратору. Разумеется, «Утренняя звезда» любую наиспециальнейшую спецслужбу разнесет к чертовой матери. Но – не в один момент. А значит, у кого-то из этих игуан еще будет время ликвидировать нас с тобой.

Зорин вжал голову в плечи и оттого казался маленьким и кургузым. Он подавленно молчал и слушал, что ему говорит женщина:

– Итак! У меня остаются только два способа, чтобы спасти тебя. Первый – сделаться у Скарабея постоянным киллером. Убивать, убивать и убивать! Сперва я это и пыталась делать, но потом поняла: долго не выдержу. Душа, диабло ее подери, не принимает!

У Зорина опять заныло сердце. За последние месяцы оно уже не впервые заявляло о себе таким неприятным образом. Но сейчас, кажется, приступ оказался посерьезней. Словно та каменная стела перекочевала из давнего сна и вот теперь наваливается многотонной тяжестью на слабый, трепетный комочек в груди.

«Да что же с моторчиком творится? – обеспокоенно подумал он. – Пойти, что ли, сделать кардиограмму? Ладно, еще успеется!»

– Есть и второй путь. Бросить тебя, расстаться. Насовсем. Тогда этому жуку навозному не будет смысла тебя убивать. Так вот, я выбрала второй вариант. Единственная просьба: не надо упрашивать, отговаривать, вообще – никаких чертовых слов! И без того тяжко – по самый Галапагос! Я позвала тебя не советоваться. Я позвала тебя прощаться.

Зорин понимал: вот сейчас он должен взорваться возражениями, заявить, что смерть для него – лучше, чем разрыв с Анабеллой… Но возражать не хотелось. И пребывать постоянно на мушке у скурбеевских мальчиков – тем паче. В глубине души он уже смирился: «Выходит, улетела моя красная птица. Ничего не поделаешь – птицы для того и созданы, чтобы рано или поздно улетать!». Приличия ради он выдержал паузу, отразил на лице соответствующую гамму сомнений и страданий и, наконец, с траурным вздохом согласился:

– Что ж! Наверное, ты права…

Честно говоря, Анабелла ожидала иного. «Легко же, диабло побери, ты от меня отказался! Да и не отказался: ты меня просто предал. Струсил и предал – как последний сукин сын. Хотя, может, так оно и лучше? Что ни говори, а покинуть паршивого труса и предателя – это не потеря!»

Сейчас она поняла, почему от раза к разу этот человек нравился ей все меньше. Тот беззащитный мальчишка, которого она обнимала в кабинете, ушел от нее по лесной тропинке, а вместо него из леса выползла жирная игуана – сытая, довольная собой, а теперь вот оказывается – еще и трусливая.

– Ну и славно! – улыбнулась Анабелла как ни в чем не бывало. – Стало быть, прощай! Adios, camarado! [15]15
  Прощай, приятель! ( исп.)


[Закрыть]

Она повернулась на высоких каблучках и быстро зашагала прочь. Спустя пару минут ее желтая куртка исчезла за поворотом.

Ни разу не оглянулась! – отметил машинально Зорин. И вздохнул с облегчением: теперь скарабеевские мальчики уже не его проблема!

Хотя дело было не только в мальчиках. Зорин вдруг почувствовал, как он устал, будучи подле Анабеллы, соответствовать, привставать на цыпочки. «Да и чего ради? Подумаешь – звезда, богиня, черное пламя! Прав был Фабиан: все они – Форнарины, кошки похотливые и жадные. А мы, дураки, норовим их на холсте намалевать, сделать мадоннами, подарить бессмертие!»

Разметая палые листья, он шагал упругой походкой – легко, беззаботно, радостно. Ничего, не пропадем! Найдем себе других булочек-печечек! Согласно закону Авогадро!

Анабелла в это время шагала к станции и костерила себя на чем свет стоит. Какое же затмение нашло на тебя, старую дуру? Взять и влюбиться в индюка, в игуану фанфаронскую! И это – после твоего Эрнесто!

В ней вспыхнула ослепляющая ненависть к этому трусливому ублюдку, которому она позволяла себя целовать, гладить по волосам, называть кретинским именем Беллочка. Она даже зубами заскрипела – так ей захотелось вернуться на ту аллею, догнать его и смотреть, смотреть в глаза. И так смотреть, чтобы он не сразу подох, а корчился, извивался вонючим червем у ее ног!

Она уже и впрямь повернула обратно. И вдруг яростно, неудержимо расхохоталась. Какой эразм! Стоило огород городить, спасать этого слизняка, выводить из-под Скурбеевского удара! Нет, ну что ты за идиотка такая, Анабелла Мария Кончита Санчес? Несчастная чертова кретинка, игуана безмозглая!

Она шла по тротуару мимо булочных, гастрономов, газетных киосков – и хохотала, хохотала до слез. Прохожие опасливо расступались, обходили стороной: «Буйная какая-то!». А она все смеялась и никак не могла остановиться. И в бездонных ведьминых глазах полыхала бешеная ярость и плескались слезы.

Глава двадцать четвертая
Гиена огненная и «Вдова Клико»

Досье

Сгорели заживо

Эта трагедия произошла вчера в вечерний час пик, когда петербургские улицы были запружены потоками людей, спешащих с работы домой. По этой причине свидетелями происшествия стали десятки наших земляков.

Около 18 часов на оживленной магистрали Васильевского острова, на углу Большого проспекта и 9-й линии, машина марки «Джип Чероки», ехавшая на высокой скорости, потеряла управление и врезалась в фонарный столб неподалеку от автобусной остановки. В результате столкновения вспыхнул бензобак.

Очевидно, от удара все дверцы машины заклинило, и попытки пассажиров выбраться из пылающего джипа остались тщетными. Наконец водитель сумел выбить ногой лобовое стекло, но в этот момент произошел взрыв бензобака.

Никого из экипажа полыхающей машины спасти не удалось. Четверо умерли на месте, пятый находился в крайне тяжелом состоянии. Он был доставлен в Ожоговый центр, но скончался по дороге. Как удалось установить в ходе начавшегося следствия, все пятеро погибших являлись сотрудниками частного охранного предприятия «Фаланга М».

Феоктист Бабуринский

(«Огни Петербурга», 13 мая 2003 года)

Досье

Самоубийца поневоле

Два дня назад наша газета сообщила о гибели в автодорожной катастрофе пятерых сотрудников охранной фирмы «Фаланга М». А вчера произошла еще одна трагедия, жертвой которой стал также охранник из этой фирмы – Николай Грабов.

Это произошло в полдень на Московском проспекте, напротив станции метро «Электросила». Грабов покупал в ларьке сигареты, когда проезжавшая мимо поливальная машина внезапно обдала его фонтаном воды. На глазах изумленных прохожих и продавца-киоскера крепкий, атлетически сложенный молодой мужчина упал на тротуар и начал, крича и корчась, кататься по асфальту. На губах выступила обильная белая пена. Через минуту он затих и не подавал признаков жизни.

Когда вызванная продавцом ларька «скорая помощь» прибыла к месту происшествия, было уже поздно. Дежурный врач «скорой помощи» Соломон Бренбаум сообщил следующее:

– Пострадавшего убило его же собственное оружие. У него под курткой было заткнуто за пояс индивидуальное средство обороны и нападения – так называемый электрошокер. Когда Градова залило водой, произошло короткое замыкание и непроизвольное срабатывание шокера. Сильный разряд тока буквально выжег пострадавшему все внутренности в районе брюшной полости. Скорей всего, Градов скончался от острой сердечной недостаточности, вызванной болевым шоком.

Окончательное заключение будет сделано судебно-медицинской экспертизой.

Феоктист Бабуринский

(«Огни Петербурга», 15 мая 2003 года)

Досье

Рок или мафия преследуют фирму «Фаланга М»?

В середине рабочего дня, около 15.30 по московскому времени, пожар небывалой силы вспыхнул в офисе частного охранного предприятия «Фаланга М». Офис располагался на восьмом этаже девятиэтажного здания на Богатырском проспекте, в пяти минутах ходьбы от станции метро «Пионерская».

Как установили эксперты, пламя вспыхнуло одновременно в нескольких местах и за считанные минуты отрезало служебные кабинеты фирмы как от основного, так и от запасного выходов.

Никому из находившихся в помещениях спастись не удалось. Двое сотрудников «Фаланги М» предприняли попытку спуститься из окна, но сорвались вниз и разбились насмерть. Большинство же застигнутых пожаром людей осталось в своих кабинетах и погибло от удушья и ожогов.

Прибывшие на место пожарные бригады смогли побороть пламя только спустя полтора часа. По факту возгорания, повлекшего гибель людей, возбуждено уголовное дело, Главным управлением внутренних дел и Прокуратурой Санкт-Петербурга создана оперативно-следственная бригада.

Число жертв уточняется, но уже сейчас называется цифра: не менее тридцати семи человек.

Как удалось выяснить в ходе неофициальной беседы с представителем следствия, причиной возгорания, скорее всего, послужил взрыв сразу трех компьютерных мониторов, установленных в разных помещениях офиса. Отрабатываются и другие версии. В частности, не исключается умышленный поджог.

Следует заметить, что это уже третье трагическое происшествие за минувшую неделю, в центре которого оказались сотрудники «Фаланги М». О первых двух инцидентах «Огни Петербурга» сообщали своим читателям, соответственно, 13 и 15 июня сего года.

Во всех трех случаях не спасся ни один из пострадавших, и во всех случаях жертвы сгорели – либо от открытого пламени, либо от электрического разряда. И вот скорбный итог: оказался уничтоженным почти весь штатный состав частного охранного предприятия «Фаланга М». Что же за рок преследует эту фирму? Или, может быть, с охранной компанией свела счеты какая-то преступная группировка? На эти вопросы предстоит ответить следствию.

Расследование данного дела может получить и еще один неожиданный поворот. Как заявил вашему корреспонденту источник в ГУВД, пожелавший остаться неназванным, «Фаланга М» сама вот уже больше года находилась под пристальным вниманием у питерских правоохранителей. Хотя прямых доказательств пока что не было получено, но целый ряд фактов косвенно указывал: сотрудники этой охранной фирмы периодически действовали за гранью закона, занимаясь рэкетом, «выбиванием» долгов и прочими уголовно наказуемыми деяниями.

Впрочем, как уже сказано, данная информация является неофициальной и носит сугубо предположительный характер. Остается ждать выводов следствия – что стоит за этой чередой трагических событий: роковое стечение обстоятельств или же криминальные разборки?

Феоктист Бабуринский

(«Огни Петербурга», 18 мая 2003 года)

* * *

– Ждравштвуй, Жорин! – проквакала трубка ласковым голосом Пифагора. – Как живешь-можешь, шишки-коврижки?

– А, Пиф Пафыч? – улыбнулся Зорин, развалясь в редакторском кресле. – Скриплю потихоньку, согласно закону Авогадро. Не иначе, как твоими молитвами! Ну что, старый чекист, когда соберемся и дернем по чуть-чуть?

– По чуть-чуть-то мы дернем, тут вопрошов нет, – заверил Пиф-Паф. – Только я тебе, Жорин, щейчаш по делу жвоню. Ты вот чего, шишки-коврижки. Там щелкопер твой, Бабуриншкий, новую штатью накатал про фирму «Фаланга М». Так ты ее в гажетке-то не печатай, не надо. И вообще, пушкай он яжык швой прикущит про «Фалангу» эту шамую. А то, шволочь такой, тишкает про нее жаметки каждый божий день!

– «Фаланга М»? – переспросил, вспоминая, Зорин. – Это, что ли, та, чьи фирмачи в жареном виде на стол подаются – на первое, второе и на десерт? Да как же про такое и не писать?

– А вот так и не пишите! Экой ты какой упрямый! – осерчал Пифагор. – А что поджаривают их – так они шами виноваты. Они чего учубучили-то! – тут трубка хихикнула. – Эти обормоты на наш наехали.

– На кого – «на нас»? – не понял Зорин.

– На кого, на кого! На «Утреннюю Жвежду» – вот на кого! Такая вот дишпожиция!

…Первое время Зорин не мог привыкнуть, что Пиф-Паф, не стесняясь, рубил ему по телефону вещи, которые по всем статьям были очень даже «не телефонными». Как-то, разговляясь коньячком в Пиф-Пафычевой халупе, Зорин поинтересовался:

– А что это ты, Пафнутьич, по телефону лепишь открытым текстом то, что лучше бы – в личной беседе, с глазу на глаз? А ну кто-то подслушает! Может, твои же бывшие коллеги поставили нас на прослушку…

– А ни к чему это им! – беззаботно отмахнулся Пиф Пафыч, очищая от чешуи очередную тараньку.

– Ну как же – «ни к чему»? – возмутился Зорин. От кого-кого, но от старого энкавэдэшника Пиф-Пафа он никак не ожидал такой вот безалаберности! – Сам ведь знаешь: органы дремлют только вполглаза. Им же надо держать руку на пульсе: что это за фирма такая, «Утренняя звезда»? Что производит, чем занимается?..

– Органы не дремлют и в четверть глажа! – поправил его заслуженный чекист. – И руку на пульще держат вщенепременно! Только к нам в «Жвежду» им не надо внедрять швоего человека!

– Это почему же? – удивился Зорин.

– А потому, что швой человек в «Жвежду» уже внедрен. И давно.

– Да? И ты его знаешь?

– Жнаю.

– И кто же он?

– Я шамый и ешть! Такая вот дишпожиция!

– Что? – расхохотался Зорин. – Тебе же сто лет в обед, ты свое в органах давно отпахал!

– Штарый конь борожды не портит, – выдал Пиф Пафыч свежую мысль. – Жачем им штатного шотрудника жагружать, когда я, опытный, проверенный чекишт, их вщегда подштрахую? Да и кажне экономия: я ж для них вще жделаю и ни копейки жа это не вожьму: на одном моем горячем энтужиажме!

– Слушай, ты, энтузиаст хренов! – нахмурился Зорин. – Ты что же, стучишь на нас на всех потихоньку?

– Я на ваш не штучу. Я на ваш пишу шправки и докладные жапишки, а также рапорта и отчеты вышештоящему руководштву.

– Так ты, старый козел, что же: чужой игрок в нашей команде? – взъярился от такой наглости Зорин.

– Шам ты, Жорин, кожел! – обиделся Пиф-Паф. – Я «Жвежде» не чужой, а пишу я, шишки-коврижки, только то, что шледует! И каждый швой рапорт, прежде чем передать в органы, шоглашую ш гражданином Админиштратором.

– Ну ты и жук! – восхитился Зорин. – Это выходит, что ты – двойной агент: свои же органы любимые за нос водишь?

– Вожу, вожу! – успокоил Гном. – Их-то можно и жа нош поводить – ежли умеючи. А вот «Жвежду» еще не водил никто и никогда!

– А ну как органы проверку тебе устроят? – не унимался Зорин. – Зашлют к нам другого агента, и он скоренько раскусит, что ты им туфту толкаешь! А?

– А как же! Путалщя тут под ногами один хмыренок! – захихикал мелким бесом Пифагор. – Я его, шопляка, в пять минут рашшифровал! Штарший лейтенантишко! Фамилия, как щейчаш помню, – Шохатых.

– Сохатых, говоришь? Ну и где же сейчас этот твой лось?

– Да не лощь, а так – лощенок еще! Где он? А у наш в «Утренней жвежде». Я его шам щюда и уштроил!

Зорин плесканул коньяк мимо стакана:

– Не понял! То есть как это – к нам устроил? Пустил козла в огород?

Тут Гном опечалился:

– Я тебе говорил уже: шам ты, Жорин, – кожел! А иштория тут такая. Штарлея этого к нам «контора» не зашылала. Он опергруппу вожглавлял и швоим хмырям, которые на прошлушке щидели, дал укажание наши переговоры фикщировать! Ну и штал шоответштвующие докладные жапишки наверх направлять. Я по швоим каналам про жапишки-то эти прожнал. Ну, думаю, прошлушивай-прошлушивай! Ты у меня больше ничего в жижни не ушлышишь!

Тут Пифагор неосторожно уколол палец острой таранькиной костью («Вот же ж шволочь такая, шишки-коврижки!»). Выдернул кость, пососал обиженно ранку и продолжил:

– Одиннадцать дней я его штерег. И подштерег-таки! В выходной это было, в вошкрещенье. Этот жашшанец Шохатых вжял швою жашшанку и маленького жашшанчика и повеж их под Выборг, на Вуокшу. Гляжу: кладет в багажник гидрокоштюм, подводное ружье. «Ага, думаю, тут-то я тебя и ущучу!» В общем, жашшанка ш жашшанчиком на полянке коштерок готовят, а жашшанец их в Вуокще ныряет – охотитщя, значит. А я, шишки-коврижки, жа мышком шпряталщя…

– За каким еще мешком? – не понял Зорин.

– Да не жа мешком, тупарь ты этакий, – рассердился Гном, – а жа мышком. Мыш – понимаешь? Шлыхал, небощь, – Мыш Канаверал, Мыш Доброй Надежды?

– Ах, за мыском? – догадался Зорин, заодно поразившись географической осведомленности Пифагора.

– Ну вот же ж я и говорю: за мышком! Такая вот дишпожиция! – подтвердил удовлетворенно Пиф Пафыч. – В общем, когда он ш ружьишком швоим нырнул, я двешти граммов тротила и рванул. Брощил в воду, а шам отбежал в лешок и жатаилщя. Шлышу – бабахнуло! А в воде-то вжрыв ему по барабанным перепонкам ударил – обе порвал к чертовой бабушке.

– Убил мужика, что ли?

– Жачем – убил? Так, контужил и шлуха лишил на вщю жижнь. Чтобы наши ражговоры больше, пашкудник, не подшлушивал! Ну его жашшанка вжрыв ушлышала, к реке вышкочила, глядь – а благоверного нет нигде. А тут и я иж-жа мышка появляющь. Короче, вытащил я иж реки этого рыболова, шодрал ш него гидрокоштюм. Лежит он на травке, белый вещь, глажа жакрыты, иж ноша и ушей кровища хлещет. А я его быштренько – на швою мотоциклетку и – в Выборгшкую больницу. Так, мол, и так, мальчишки браконьерили – рыбу глушили, вот и человека чуть не убили, шволочи такие. Шлава богу, я тут шлучайно на мотоциклетке проежжал.

– Ну, это понятно, – перебил нетерпеливый Зорин. – А дальше что?

– А дальше его иж органов поперли. На пенщию по инвалидношти. А что жа пенщия у инвалида, который до штаршего лейтенанта вщего-то и дошлужилщя? Шлежы, а не пенщия! И тут я его шпашаю второй раж! Привожу в «Жвежду» и уштраиваю курьером. Адреш прочешть и передать пакет под рашпишку – для этого шлух не требуетщя.

– А за каким чертом ты его в «Звезду»-то приволок? – подивился Зорин. – Пожалел, что ли?

– Ага, пожалел! – засмеялся довольный Пиф Пафыч. – Он же, шволочь, вще нош швой шовал в дела «Жвежды». Вот, думаю, пушкай в «Жвежду» и попадет: шлушай теперь на ждоровьичко!

Тут Пифагор и вовсе залился детским счастливым смехом:

– А он, обалдуй, мне только что ноги не целует. «Ты, говорит, дядя Пифагор, меня дважды шпаш, и я – вечный твой должник!»

– А не жалко тебе было его: молодой ведь совсем мужик, и уже – инвалид?

– Я, Жорин, в пошледний раж жалел шамого щебя, и было это шештьдещят лет нажад. Меня тогда трос обалдуев Пифагорушкой дражнили, и я двинул в ухо шамого ждорового. Жа это они иж меня котлету жделали, я три дня дома отщиживалщя – щиняки отмачивал и обиду швою копил. Вот ш той поры мне уже ни ражу не было жалко – ни щебя, ни кого другого.

Пиф-Паф махнул рукой: ладно, это все быльем поросло! И подытожил:

– Так что, ежли кто еще подшлушивать наш шунетщя, я и тому тоже уши укорочу! А поэтому, Жорин, шмело говори по телефону про вще, о чем душа пожелает!

…Разговор этот состоялся полгода назад. И сегодня Зорин уже не удивился, когда Пиф Пафыч стал ему выкладывать открытым текстом:

– Ввалилищь эти оглоеды иж «Фаланги» к гражданину Админиштратору и шражу – ну его жа глотку брать: платите, мол, нам треть от ваших доходов, а мы ваш охранять будем! От вщяких там неприятноштей!

– Да, и впрямь – забавно! – усмехнулся Зорин. – А Администратор – что?

– А Админиштратор шпащибо, говорит, жа предложение, только у наш швоя охрана, шобштвенная, и второй нам не надобно! А они говорят: «Мы тебя, кожла бородатого, умыкнем на тихую дачку, а там паяльник в жадницу вштавим и припаяем тебе жадницу к яйцам, а печенку – к щележенке!» Ну, гражданин Админиштратор этим шволочам и говорит: вы, мол, штупайте пока, а я обдумаю ваше деловое предложение. Вернемщя к этому вопрошу череж неделю. Ежли, конечно, вы шами не передумаете. А они жнай щебе ржут: «Не бешпокойщя, борода кожлиная, уж мы-то не передумаем!»

– Так вот что за напасть на «Фалангу» эту обрушилась! – протянул Зорин. – А чего это Администратор их именно огнем карает? Что, не может утопить или, там, повесить? На верхнем фор-брамселе, к примеру…